XXI
Возвращение в Лондон

Час спустя после того как пассажиры «Галлии» закончили ужинать, явился Эндимион и, отдав честь по-военному, остановился перед Дерошем со словами:

– Жду ваших приказаний, капитан!

– Вы выполнили задание?

– Да, все сделано. Майор лежит в земле на глубине трех футов, а другие четверо, не спросив разрешения у останков своего начальника, лишь только я сделал вид, что не смотрю на них…

При этих словах из уст лорда Дункана вырвалось гневное восклицание:

– Честное слово! Я менее снисходителен, чем вы, мой дорогой друг, – сурово заметил моряк Дерошу. – Если бы я был на вашем месте, то покончил бы с ними, как и с Троттером и этим доктором…

– Мы предоставим решить это английскому консулу в Баку! – ответил Оливье.

– Разве мы направляемся в Баку?

– Да, чтобы несколько разнообразить маршрут. Я сначала думал этим путем лететь в Тибет, а потому велел заготовить там запасы топлива; этим мы и воспользуемся на обратном пути в Англию и сократим перелет на несколько часов.

В эту минуту на пороге показался Боб Рютвен.

– Пары разведены, машины готовы, капитан! – сказал он, отдавая честь по уставу.

– Ну хорошо! Идем! – ответил Оливье, выходя на палубу, чтобы отдать приказания.

Почти тотчас «Галлия» поднялась в воздух, сложив свои чудовищные ноги, и направилась на запад.

Было десять часов. Пассажиры, измученные вечерними происшествиями, один за другим разошлись по каютам. Наступила тишина. Кроме равномерного стука машин и шагов капитана, никакой другой шум не тревожил покоя звездной ночи. Лорд Дункан ушел последним, вырвав у Оливье обещание позволить сменить его через несколько часов, чтобы капитан мог поспать.

– Вы не железный, черт возьми! Вам решительно нужен отдых. И не забывайте, – прибавил лорд с многозначительной улыбкой, – что я теперь считаю вас одним из членов своей семьи. Я настаиваю, чтобы вы поберегли себя!

На этом он оставил Дероша предаваться приятным мечтам.

Отец Этель принял его в свою семью! Оливье ликовал, потому что знал: девушка во всем соглашается с отцом, и если в ее душе есть какие-то тайные возражения, то они исчезнут при одном слове обожаемого отца. Заговор, мучения и сражение – все теперь было забыто!

Три часа размышлений в уединении пролетели, как одно мгновение, и когда лорд Дункан, привыкший вставать в четыре часа, пришел сменить Оливье, французу показалось, что прошло всего несколько минут…

«Галлия» перелетела уже через обширные равнины, озера, горы, пустыни Тибета и вершины Гиндукуша. Под ее крыльями промелькнула провинция Кашмир, со своей необычной столицей, изрезанной узкими улицами, с бесчисленными банями, с крышами, покрытыми мхом и яркими цветами… Едва горная цепь осталась позади – и вот они уже над независимыми государствами Азии.

Через пару часов лорда Дункана сменил Петтибон, а затем вновь пришел черед Оливье. Так наступил день, и трое приятелей, немного освеженные сном, почти не ощущали последствий вчерашнего ужасного происшествия.

Когда прозвонил колокол к завтраку, все стали выходить из кают и постепенно собираться в столовой. Появление Боба Рютвена произвело сенсацию. Имея, по происхождению, право занимать место в этом обществе и вполне заслужив его вчерашним поступком, он был приглашен Дерошем к столу. В восторге от приглашения Боб счел нужным смыть с себя краску – но, увы! Краска оказалась стойкая. Все утро он трудился над своим обликом, ободряемый советами Мюриэль и рассуждениями лорда Эртона, которого тяготила мысль иметь родственником негра, но все это привело к очень плачевным результатам. При появлении Боба в столовой, присутствующим бросился в глаза пестрый цвет его лица. Все стали смеяться.

– Мой бедный Боб! – сказал лорд Темпль, считая нужным взять его под свое покровительство. – Что вы сделали со своим красивым лицом?

– К несчастью, я думал, что краска сойдет, – ответил Боб явно сконфуженный, – я и предположить не мог, что она держится так прочно!

– Вы не пробовали пемзу? – спросил Оливье, переходя от неудержимого смеха к сочувствию.

– Спросите лучше у Эртона и Мюриэль… Они чуть не содрали мне кожу.

– Мы совершили ошибку, – проговорила мисс Рютвен, наклоняя голову и рассматривая критически свою работу, – в том, что начали с носа!..

– Почему? – спросил Боб с беспокойством.

– Это придает вам вид какой-то плохо починенной статуи…

– Возможно, было бы лучше перекрасить все до возвращения в Лондон! – лукаво поддразнил Боба мистер Петтибон, находя удовольствие в затруднительном положении своего противника.

– Вам смешно! – проворчал бедный Боб. – Хотел бы я увидеть, как бы вы показались в клубе перед товарищами в таком виде!.. Посмотрел бы я, как бы вы тогда смеялись!.. – И он сердито принялся глотать еду.

Впрочем, когда прошла минутная вспышка веселья, вызванная появлением Боба, гости «Галлии» погрустнели. Ужасные события прошедшего вечера оставили свой след, и никто не мог забыть, что два изменника еще находились на корабле. Поэтому завтрак прошел без обычного оживления.

Все встали из-за стола; в это время как раз показался Самарканд, а потому каждый поспешил к перилам, чтобы с помощью лорнета или подзорной трубы рассмотреть памятники этого города, когда-то столь могущественного. Теперь он пришел в упадок вместе со своими дворцами, бесчисленными мечетями, медресе и обсерваториями.

– Разве сказал бы кто-нибудь, – воскликнул лорд Темпль, – что эта ничтожная кучка полуразвалившихся глинобитных домов была когда-то большим процветающим городом с населением более ста пятидесяти тысяч душ?

– И столицей государства великого Тамерлана, – прибавил Оливье, – взгляните на памятник справа, это должна быть его гробница, если карты меня не обманывают!

– Гробница Тамерлана! – воскликнула Мюриэль, внезапно заинтересовавшись. – Это была столица Тамерлана?.. О, пустите меня посмотреть!..

– Можно узнать, почему вы так интересуетесь всем, что касается этих варваров? – спросил Эртон, вдруг почувствовав ревность.

– Вы еще спрашиваете? – произнесла Мюриэль сентиментально. – Причина этого – гимн Тамерлану, который так хорошо пел Матанга!..

– Мне кажется, – с горечью возразил Эртон, – мы – жалкие судьи его пения, поскольку не понимаем ни одного слова!..

– Говорите за себя! – осекла его Мюриэль. – Я поняла смысл многих любезностей, с которыми он ко мне обращался. Можно только пожелать многим из европейцев быть такими же красноречивыми, как он!

– Красноречивыми! – повторил лорд Эртон с досадой. – По мне, так он просто нестерпимый болтун!

– Это потому, что вы не понимаете его!

– Я повторю: он фат и хвастун! Павлин!..

– Кто бы говорил! Было бы еще простительно тому, кто сам хорош…

Ссора превратилась бы в настоящий скандал, если бы не вмешался Боб. Он пригласил Мюриэль и Эртона пойти с ним и помочь ему счистить краску. Все свободное время он посвятил этому занятию; чуть появится минута досуга – и вот он уже сидит где-нибудь в углу и немилосердно трет лицо пемзой. Лорд Эртон усердно помогал Бобу, преследуя и свои цели. Мюриэль, услужливая или насмешливая, смотря по минутному капризу, награждала брата или добрым словом, или подзатыльником.

Миссис Петтибон нашла их всех за этим занятием незадолго до вечернего чаепития. В ту минуту, когда общие старания и напрасные усилия, вместе с насмешками сестры, довели бедного Боба чуть ли не до слез, миссис Петтибон подошла к нему и ласково заговорила:

– Не мучьте себя, Рютвен. Бросьте эту бесполезную пемзу. Мне пришло на память одно средство известного приготовления, которым пользовался один из моих сыновей, когда вздумал начернить себя, как вы…

– И у него получилось?.. – вскрикнул Боб, на пестром лице которого блеснула надежда.

– Вполне!

– Ах, мадам! – радостно воскликнул бедный мальчик, делая над собой неимоверное усилие, чтобы не расплакаться. – Только представьте себе! Я уже решился покинуть отечество… остаться в Баку… броситься в воду… только бы не показываться в Лондоне в таком виде!

– Не торопитесь, – произнесла американка с улыбкой. – Теперь вы видите, что если бы раньше взвесили все возможные последствия вашего решения…

– Ах, я трижды глупец!.. Но не будем терять времени, прошу вас! Поскорее бы избавиться от этой ужасной маски!..

– Сударыня, – сказал лорд Эртон торжественным и важным тоном, – позвольте мне передать вам от моей будущей семьи благодарность за значительную услугу, которую вы нам оказываете!

– Ах, прошу вас, – вскрикнул Боб раздраженно, – оставьте комплименты на будущее! А что касается благодарности, могу вас уверить, миссис Петтибон, что я вечно буду вам обязан!

– Я в этом не сомневаюсь, – сказала замечательная женщина, испытующе глядя своим ясным взором в открытое лицо Боба. – Идемте за лекарством! Посмотрим, устоит ли ваша краска против моей фосфорнокислой соли, потому что в ней-то весь секрет…

Между тем «Галлия», точно на крыльях, летела на запад. По прямой она пересекла Каспийское море. К одиннадцати часам аэроплан был в окрестностях Баку, а несколько минут спустя уже совершал посадку. Еще один перелет – и аэроплан вернется туда, откуда отправился.

Так же, как и в Александрии, Оливье Дерош не рассчитывал оставаться дольше, чем понадобится для заправки аэроплана топливом, и, как в первый раз, собирался сойти на землю один. Необходимость высадить двух изменников, которые лежали в лазарете, принудила его изменить свои планы. Первым делом он отправился в английское консульство, чтобы переговорить с консулом и объяснить, что на его судне находятся двое преступников, которые подлежат британскому суду и от которых он желает освободиться. Консул, со своей стороны, вовсе не хотел брать на себя такую ответственность; Оливье ничего не оставалось, как послать на переговоры лорда Дункана.

Наконец дело уладилось, как и надеялся Оливье, единственным желанием которого было избавиться от этих подозрительных господ. Оба несчастных, старательно завернутые в одеяла, были доставлены в консульство. Позднее стало известно, что они там выздоровели и предъявленные обвинения были с них сняты, благодаря хитро построенным показаниям.

Переговоры длились несколько часов, и, наконец, наступил желанный момент, когда «Галлия» смогла продолжить путешествие. Участники экспедиции предполагали прибыть в Лондон в воскресенье утром. Если аэроплан приземлится там через двадцать пять часов, то окажется, что он совершил весь перелет из Лондона в Тибет и обратно за одну неделю.

Теперь «Галлия» летела на всех парах. Уже остались позади Каспийское море, Ставрополь, Азовское море, Днепр, вся южная Россия… Вот и Трансильвания; путешественники видели знакомые им места, долины, горы… и не было больше на «Галлии» изменников! Все вздохнули свободнее. Наконец появился Боб – не черный, а такой же, каким он был прежде, то есть розовый и цветущий, – и путешественники окончательно повеселели. Они снова принялись созерцать громадную географическую карту, раскинувшуюся под крыльями аэроплана, – и узнавали замечательные города, которые появлялись и исчезали перед их взорами, точно живые панорамы: вот Лемберг, Краков, Дрезден, Лейпциг, Дюссельдорф, Гаага…

Потом путешественники вновь вернулись к пережитым событиям, к опасному заговору, который по прошествии времени казался им еще ужаснее. Под влиянием этих переживаний лорд и леди Дункан, Этель и Оливье еще больше сблизились, разговор между ними принял характер дружеский и семейный.

– Знаете ли вы, мой дорогой сын, – вдруг сказал лорд Дункан, – я почти пришел к убеждению, что большое богатство в нашем мире – большое несчастье. Конечно, некоторое довольство есть благо, которого следует желать всем ближним, но для чего нужны эти несметные богатства? Они пробуждают только самые низменные страсти и порождают преступления! Конечно, не будь завистников, какое большое счастье можно было бы извлечь из обладания громадным состоянием!.. И только человек невежественный может находить удовольствие во всеобщей к нему зависти… но, в конце концов, эти знаменитые рубиновые копи могли бы обойтись вам гораздо дороже, чем сами того стоят…

– Арчибальд! – остановила его леди Дункан с превосходством в голосе. – Как вы можете так рассуждать! Ах, вы и Этель стоите друг друга! Ни тени здравого смысла. К счастью, – прибавила она со снисходительной улыбкой, – никто не разделяет ваших взглядов, и мистер Дерош, я в этом уверена, не захотел бы отказаться от своего благополучия, чтобы избавиться от постоянного беспокойства, связанного с обладанием этими копями!

– Копи! – повторил Оливье, который, любуясь игрой лучей солнца в волосах Этель, рассеянно слушал разговор супругов. – Вы тоже, лорд Дункан, верите в эти копи?

– Конечно! Я верю тому, что мне говорят. История ваших рубинов преследовала меня даже в глубине Индостана. Я читал об этом в письмах и газетах. Даже без вашего славного изобретения эти рубины сделали из вас особу знаменитую. И вам теперь не избежать всех неудобств, связанных с известностью…

– Я никогда не считал нужным следовать мнению общества, – сказал Оливье. – Оно не имеет никакого права на мое доверие; предположения всяких проходимцев не имеют цены, поэтому я мирился с историей происхождения рубинов. Не могу же я посвящать всех и каждого в свои личные дела! Вы – дело другое! Вы мне сказали нечто вчера вечером, лорд Дункан, что оправдывает и укрепляет мое доверие. Позволите ли вы и мне говорить с вами, как с другом?

– О, я буду счастлив! – отозвался командир «Аллигатора».

– Ну хорошо, если вы знакомы с моей биографией, – начал Оливье с улыбкой, – то знаете, что, рано потеряв родителей, я воспитывался у моего дяди, профессора Гарди…

– Хорошо знаю, это знаменитый химик, профессор, научный сотрудник музея естественной истории, и его работы известны даже мне, хотя я профан.

– Мой дядя – человек немного странный и эксцентричный, так о нем говорят, но в душе он благороден и великодушен настолько, насколько учен. Он взял к себе в дом сироту и все время руководил моим воспитанием, следил за развитием, поощряя меня добиваться всего своими силами; он сумел пробудить во мне интерес к знаниям, оживляя то, что могло показаться сухим в лекциях колледжа. Когда он понял, что у меня есть способности к наукам, его отношение ко мне из простого участия и сердечности перешло в горячую любовь. Он начал обсуждать со мной свои опыты, доверять мне проекты и изыскания; он стал моим истинным другом. И когда у меня проснулась страсть к путешествиям, то, не колеблясь ни минуты, я рассказал об этом дяде, вполне рассчитывая на его помощь и содействие. Он не только составил план моего путешествия, но и позаботился о финансовом его обеспечении, и я был поражен огромной суммой денег, выделенных на это. Он, такой экономный, отказывавший себе во многом, назначил мне истинно королевское содержание. И не пожелал слушать благодарности, сказав, что делает это ради собственного удовлетворения, что для него было бы позором, если бы его племянник и воспитанник не овладел всеми распространенными языками, не объездил бы земного шара, не изучил бы состояния всех отраслей промышленности и нравов всех народностей. Словом, он слепо поддерживал мои стремления. Я путешествовал пять лет. Благодаря его связям с учеными обществами и его рекомендациям, меня везде ждал прекрасный прием…

– Благодаря также, без сомнения, вашим личным качествам! – любезно заметил лорд Дункан.

– Я изучил несколько языков, собрал определенный багаж опыта и наблюдений и, в общем, вынес убеждение, что человечество вовсе не так дурно, как принято считать… Но я привез не только впечатления от путешествия, я имел уже законченный план. Это была идея, над которой я усиленно работал два года и о которой тотчас по возвращении сообщил моему дяде. Всякий другой рассмеялся бы мне в лицо и был бы прав, подумайте сами: я хотел осуществить труднейшую задачу – построить воздухоплавательное судно, а для этого нужны были миллионы или, по крайней мере, сотни тысяч франков. Но мой дядя не смеялся. Он изучил и обсудил со мной все детали этого плана и заставил вновь пересмотреть с критической точки зрения его выполнимость. И когда позже я принес ему досконально выверенный план и доказал, что это вовсе не фантастическая мечта, а вполне осуществимый проект, дядя горячо обнял меня, что делал только в чрезвычайных случаях.

– Ступай, мое дорогое дитя, – сказал он мне, – создавай свой аэроплан. Я согласен! Я этого хочу!

Но мой энтузиазм внезапно улетучился.

– А средства для постройки? – воскликнул я печально. – Кто захочет дать их мне?

– Я, – сказал он просто.

И, подойдя к запыленной витрине, которая даже не запиралась на ключ, настолько мой милый дядюшка не дорожил своими сокровищами и не боялся воров, он вынул оттуда два драгоценных камня, которые наделали здесь столько шума.

– Вот, – сказал он, – благодаря чему ты осуществишь свой проект!

Несмотря на неизвестность, непредсказуемость результата, он ни минуты не сомневался во мне и в успехе затеваемого мною дела; с бьющимся сердцем, затаив дыхание, я ждал, что он скажет дальше.

– Это, – продолжал дядюшка, подбрасывая камни и глядя на них с некоторой иронией, – два рубина, которые стоят больших денег!.. Сколько? Я не могу сказать наверняка, но, во всяком случае, больше, чем необходимо для осуществления проекта. Я разрешаю тебе продать эти камни и воспользоваться деньгами по собственному усмотрению, но при двух условиях: первое – продажа будет совершена в Англии, и второе – твой аэроплан будет построен в той стране, где ты продашь рубины.

Оливье остановился.

– А дальше? – спросила леди Дункан.

– А дальше, – повторил молодой человек, – я поехал в Англию, показал рубины Куперу, а он объявил, что это самые дорогостоящие рубины во всем мире. Их купил, как вы знаете, синдикат. Итак, я отправился к Стальброду и условился с ним насчет постройки воздушного корабля.

– Но что же дальше? – повторила опять леди Дункан, которая казалась обеспокоенной и чрезвычайно взволнованной.

– Ничего… Несколько дней назад мы все вместе отправились в полет и испытали множество приключений…

– Я, кажется, понял! – воскликнул лорд Дункан. – Вы не только не спросили дядю о происхождении этих рубинов, но даже не побеспокоились узнать, есть ли другие. Все это делает вам честь – и вам, и вашему дяде! Мне это бесконечно нравится! Какой контраст с неблагодарностью, эгоизмом и алчностью, целой массой низких страстей, которые разыгрались бы в душе у другого на вашем месте или на месте вашего дяди. Вот и конец, лучше которого трудно вообразить, – конец этой истории о копях, которую так раздула ненасытная алчность; не таково ли и ваше мнение, леди Дункан?

Леди Дункан, считая, что шутки здесь вовсе неуместны, не пожелала ответить. Ее охватил ужас, лицо ее вытянулось; несколько минут она не могла прийти в себя, точно громом пораженная. Это вовсе не то, о чем она мечтала. Но что же: значит, и не было рубиновых копей? Ах, тогда она не допустит брака!.. В то же время Оливье сказал, что дядя снабдил его деньгами на расходы без ограничений. Значит, он богат, этот дядя? Но кто знает: может быть, он уже растратил добрую половину своего капитала на эти путешествия? Все ученые такие непрактичные!.. Леди Дункан вдруг почувствовала себя совершенно раздавленной и с раздражением поднялась с места, не зная, на самом деле, на кого или на что злится. Закутавшись в манто, она удалилась с видом оскорбленного достоинства, сделав знак Этель следовать за ней.

Девушка же сияла. Наконец-то отвратительный призрак этого колоссального богатства рассыпался в прах. Она не совершит теперь постыдной сделки, выходя за Дероша замуж, а она все-таки выйдет за него! У нее вырвали согласие тогда, когда это было для нее мучением; а теперь она посмотрит, удастся ли кому-нибудь заставить ее отказаться! А, впрочем, ее поддерживает отец, она это чувствует, она в этом уверена. Все в ней ликовало. И, прежде чем пойти вслед за матерью, она сжала руку Оливье так доверчиво, сопроводив это рукопожатие такой сияющей улыбкой, что он был совершенно очарован и настолько же удивлен.

Что касается честного моряка, то его решение осталось незыблемым. Само собой, леди Дункан при первой же встрече рассказала ему о предполагаемом браке и своих надеждах. На первый взгляд Оливье лорду понравился, и с каждым днем его уважение и расположение к Дерошу все более крепло. Лорд Дункан рассуждал так: будущее зятя во всех смыслах достойно, его дочери он нравится, значит, остается только благословить их союз.

Между тем близилось время прибытия. Чтобы избежать большого стечения народа, хотя это ему и льстило, но было чересчур утомительно, Оливье спланировал возвращение на раннее утро.

Было не больше семи часов, когда «Галлия» приземлилась на площади Ричмонда, которую покинула семь дней назад. Были приняты все необходимые меры, чтобы аэроплан сел быстро и без осложнений. И, действительно, не прошло и получаса, как все путешественники, раскланявшись друг с другом и сказав: «Прощай, рубиновая копь!», разошлись по домам.