XIV
Первая остановка

Выйдя из-за стола, леди Дункан, которую неожиданное появление Мюриэль довело до высшей степени раздражения, под предлогом головной боли удалилась в свою каюту вместе с дочерью. В ту же минуту разговор мистера Дероша с лордом Темплем был прерван криком вахтенного: «Венеция!» Все поспешили на палубу, чтобы полюбоваться волшебным городом.

Солнце уже зашло. В небе зажглись звезды, внизу же, на каждой улице приморского города, сверкало множество огней.

Величественная махина собора Сан-Марко и ярко освещенная площадь выделялись светлым пятном в лабиринте волшебных каналов, которые пересекали город во всех направлениях и вместе с темными силуэтами домов казались шахматной доской. Звезды, отраженные в каналах, придавали этой картине фантастический, сказочный вид; путешественникам, глядевшим на город с высоты птичьего полета, он казался волшебным видением.

Адриатическое море проступало темной, почти черной полосой, заключенной между полуостровом, с одной стороны, и берегами Иллирии – с другой. Оливье заметил, что среди присутствующих нет леди Дункан с дочерью, и решил, что им необходимо полюбоваться этим зрелищем. Он направился к их каюте и постучал в дверь.

– Войдите! – послышался звонкий голос Этель.

– Простите, что побеспокоил вас, сударыни, – сказал молодой капитан, останавливаясь на пороге, – но Венеция столь прекрасна, что мне очень хочется пригласить вас полюбоваться этим зрелищем… Вы не откажетесь пойти со мной, чтобы насладиться этой прелестной картиной?..

– Ах, месье, – проговорила леди Дункан, поднимаясь с кресла и отнимая платок от заплаканных глаз, – разве мы можем теперь чем-нибудь наслаждаться?

– О, сударыня, я вас понимаю!.. Но все-таки прошу, сделайте над собой усилие!.. Когда вы увидите, как быстро движется под нами земля, то поймете, с какой скоростью аэроплан несет нас к вашему мужу…

– Правда!.. Это действительно может стать некоторым утешением… Но все-таки вы извините меня… Эти переживания совсем меня разбили!.. Голова болит ужасно!.. Но вы, Этель, дитя мое, идите. Идите с мистером Дерошем!..

– Я вас не оставлю в таком состоянии! – твердо ответила девушка. – Матушка, позвольте мне остаться с вами…

– Напротив, я прошу вас уйти, – возразила леди Дункан с досадой. – Уединение и покой – вот все, что мне нужно… О, если бы я могла уснуть и не просыпаться до той минуты, как мы не прибудем к вашему бедному отцу!

– Позвольте прислать вам доктора, сударыня. Он даст вам лекарство, от которого вы уснете, и ваша мигрень пройдет!

– Не стоит, мистер Дерош. Поймите мое состояние, если его вообще можно выразить словами: я хочу заснуть и не просыпаться до самого Цейлона, только тогда я встану и с нетерпением буду считать минуты, отделяющие меня от счастливого свидания с лордом Дунканом. Поверьте, я очень благодарна вам за внимание и заботу, очень благодарна!.. Никогда я не забуду этого путешествия!.. Но, Этель, не заставляйте же мистера Дероша так долго ждать.

– Только оденьтесь потеплее, мадемуазель, – сказал Оливье, – на палубе сильный ветер!

Этель взяла меховую накидку и набросила ее на плечи, потом, надевая капюшон, обернулась к молодому капитану.

– Я готова пойти с вами, – произнесла девушка высокомерным тоном, который был так знаком Оливье. – Но предупреждаю вас, что решительно не в настроении чем-либо восторгаться!

– Адриатическое море так прекрасно, – возразил Оливье, улыбаясь и пропуская девушку вперед, – что способно вызвать восторг даже у мисс Дункан!

Этель покраснела, чувствуя, что ее поведение несколько неучтиво; не говоря ни слова, она пошла с господином Дерошем.

Было уже больше половины девятого. Кофе и чай были поданы на свежем воздухе, на небольшом столике, вокруг которого в соломенных креслах расположились миссис Петтибон с Мюриэль Рютвен в обществе лорда Темпля и лорда Эртона; последний, казалось, уже совершенно пришел в себя после своих злоключений. Положим, правда, он испытывал некоторую неловкость, но, с другой стороны, избежав чудовищной смерти, переносил молчаливую неприязнь лорда Темпля с таким мужеством, которому даже сам удивлялся.

«Время рассеет это легкое облачко! – думал он. – А если нет, тем хуже!.. Если лорд Темпль хочет дуться, то пусть делает это сколько ему угодно! Зато я все-таки участвую в экспедиции!»

Со своей стороны, лорд Темпль испытывал раздражение из-за присутствия молодого человека, не говоря уже о появлении Мюриэль, что стало для него страшным ударом. А вскрывшийся обман Отто Мейстера раздосадовал его в высшей степени, но он старался скрыть от всех свои тревоги и быть с дамами тем же великодушным и любезным кавалером, как и прежде. Немного позади миссис Петтибон сидел комиссар судна. Он был чернее тучи. После неожиданного появления лорда Эртона он с трудом заставлял себя разжимать зубы… А эта мисс Рютвен… какая дерзость!.. Он, Петтибон, был обманут, осмеян жалким лордом и маленькой вертихвосткой, едва вышедшей из пеленок!.. И все это на глазах у жены, которая наверняка готова была его возненавидеть… Ах, если бы он знал, если бы он только знал!.. Он никогда бы не взошел на этот аэроплан, не пустился бы в эту экспедицию, где его достоинство подвергается таким испытаниям!

Молча, не вмешиваясь в разговор, он пил чай чашку за чашкой, погруженный в размышления о зыбкости человеческого счастья.

– Мисс Дункан, чашку чая или, может, кофе? – предложила миссис Петтибон, когда Этель приблизилась.

– Нет, благодарю, мадам, – холодно ответила девушка, опираясь на перила и бросая рассеянный взгляд на волшебную панораму, которая расстилалась внизу, под аэропланом.

Раздосадованная в высшей степени приказом матери идти на палубу, что она считала ниже своего достоинства, она сначала была совершенно неспособна воспринимать окружающее. Без сомнения, Дерош воспримет ее согласие присоединиться к нему как поощрение и останется возле нее, воображая, что этим доставит ей удовольствие!.. При таком оскорбительном предположении тонкие брови мисс Дункан нахмурились…

Но Дерош, после того как она в нескольких словах дала ему понять, что не настроена беседовать, сейчас же удалился, даже не подав вида, что заметил ее ледяной тон… Он намеренно объявил, что спешит на свой пост, а Этель осталась совсем одна! Сначала она сердилась на Дероша, но не прошло и десяти минут, как вся ее досада испарилась… Вечер был так хорош!.. В небе были мириады звезд!.. Она никогда не видела столько… И земля, и вода внизу казались такими восхитительными!.. Разве можно быть несчастным в этом цветущем раю, который она видела сверху, с высоты птичьего полета!

И чем виноват Оливье, если это леди Дункан мечтала о сближении молодых людей?.. Разве по его желанию мать с дочерью попали на аэроплан?.. Не оказал ли он, напротив, им рыцарской любезности?.. Не должна ли она испытывать к нему глубокую благодарность вместо высокомерного пренебрежения?.. Разве не по его милости у нее появилась надежда вовремя попасть к отцу?.. Разве не низко и несправедливо с ее стороны обвинять капитана «Галлии» в неприятностях, которые причиняет ей мать? Да и мать ее – разве она поступала так не из желания сделать свою дочь счастливой?

В таком направлении текли мысли Этель, постепенно понуждая ее сменить свое высокомерное поведение на более кроткое. Несколько успокоившись, девушка смогла любоваться, как и другие, необыкновенным зрелищем.

– Это действительно чудесно, – проговорила Мюриэль. – Я никогда ничего подобного не видела…

– Ах!.. – вздохнула миссис Петтибон с глубоким сожалением. – Как жаль, что такой чудесный аэроплан был изобретен не американцем!.. Я никогда не смирюсь с этим!

– Но, дорогая супруга, капитан может вас услышать!.. – кротко заметил комиссар.

– Это изобретение по праву должно принадлежать Америке!

– Если мне позволено будет высказать мнение, противоположное мнению этой дамы, – вмешался лорд Темпль, видимо, затронутый за живое такими заявлениями, – то я сказал бы, что именно Англия, как страна более древняя, и, смею прибавить, более цивилизованная, должна была открыть воздухоплавание…

– Вы так думаете, милорд?.. А отечество Франклина, Эдиссона?..

– Отечество Франклина, мадам, – Англия, гражданином которой он имел честь быть, когда делал свои знаменитые открытия!

Миссис Петтибон встала.

– Мы считаем провозглашение независимости величайшим политическим актом в истории, лорд Темпль! – патетически произнесла она.

– Это был не более чем простой бунт. Когда ваше несчастное отечество насильственным образом отделялось от нас…

– Несчастное! Так это несчастье, по-вашему, – быть свободным? О! Не нам нужно говорить теперь эти вещи, милорд! Приберегите свои слова для англичан! В ваших интересах, чтобы они продолжали считать счастьем рабство!..

– Рабство, сударыня?!..

– Да, сударь, и я готова повторить это!

– Сударыня!

Мюриэль посмеивалась, слушая эту перепалку. Но лорд Эртон, обеспокоенный оборотом, который принимал разговор, счел нужным изменить его направление.

– Посмотрите! – воскликнул он. – Не луна ли это всходит?

– А разве ночью у вас над головой может взойти какое-то другое светило? – нервно спросила миссис Петтибон.

– Действительно, – ответил смущенно лорд Эртон. – Я не так выразился, нужно было сказать: посмотрите, вот всходит луна!

– То-то и оно, – сухо сказала миссис Петтибон. – Благодарю, сударь, я сама могу поставить чашку, – добавила она, отворачиваясь от лорда Эртона, который поспешил было к ней, чтобы забрать пустую чашку.

Она поднялась с презрительным видом и принялась ходить взад-вперед по палубе. Петтибон еще в начале этой ссоры встал и незаметно исчез. Несколько минут лорд Темпль молча негодовал, после чего наконец опять обрел способность говорить.

– Весьма прискорбно, – начал он обычным своим высокомерным тоном, – что особа, настолько щедро одаренная природой, – уроженка Америки. Да, несомненно, только этой печальной случайности можно приписать недостаток вежливости, это ужасное отсутствие мягкости в манерах! Если бы эта дама имела счастье родиться в Англии, то, без всякого сомнения, она была бы украшением своего пола!

Лорд Эртон поспешил присоединиться к его мнению – ловкий маневр, благодаря которому он мог вернуть себе снисходительность достопочтенного лорда. Что касается Этель, то, находя, что беседа начинает принимать неприятный характер, она встала с места и подошла к парапету, а Мюриэль отправилась гулять по палубе.

Небо покрылось звездами, луна залила жемчужным светом палубу аэроплана, каждый предмет резко обозначился, бросая густую тень, которая была похожа на мазок тушью. Серебристый луч упал на воды Адриатического моря и заиграл на его поверхности. Аэроплан летел довольно низко над землей, так что можно было различить густые леса, а иногда и дома; Этель не могла сдержать восторга при виде этого волшебного зрелища.

– Очень любопытно, неправда ли? – соизволил сказать лорд Темпль.

– Знаете ли, лорд Темпль, я сейчас впервые поверила учебникам географии! Когда я была маленькой, я не верила, что земля такая, как ее рисовали на картах. «Откуда нам знать, правда ли это? – спрашивала я. – Ведь никто этого не видел!..» Мне говорили, что карты составлены на основании исследований и записок путешественников, но я не верила. Однако теперь я в этом убедилась собственными глазами. Мистер Дерош, – прибавила она, грациозно оборачиваясь к Оливье, который уже возвратился, – долго ли мы будем лететь над Адриатическим морем?

– До утра, мадемуазель! Я планирую к часу ночи оказаться над Отрантским проливом.

– И, без сомнения, вы рассчитываете пробыть на посту всю ночь? Вы ничего не хотите упустить? О, самое скверное настроение не может устоять перед этой красотой! – сказала Этель, протягивая руку к горизонту. – Какое спокойствие, Какая торжественная тишина! Я очень благодарна, что вы пришли за мной, месье Дерош, – прибавила она тихо.

– Ах, вы же хорошо знаете, что я сделал это из эгоистических побуждений! – с улыбкой ответил Оливье. – Ведь даже такая ни с чем не сравнимая картина кажется мне в тысячу раз прекраснее в вашем присутствии!

В эту минуту за спинами молодых людей возник комиссар судна с растрепанными волосами.

– Капитан! – произнес он глухим голосом.

Оливье резко повернулся.

– В чем дело? – спросил он с некоторым нетерпением.

– Капитан!.. Можно вас на два слова?.. Мне надо поговорить с вами.

– Сейчас?

– Да, капитан, сию минуту, прошу вас!.. На судне происходят ужасные вещи!..

– Ах, боже мой! – вскрикнула Этель испуганно.

– Что вы хотите сказать, мистер Петтибон? Что происходит? Один из членов экипажа нарушил устав?

– Нет, капитан… не это… но я не могу говорить при посторонних…

– Простите, мисс Дункан, я сейчас вернусь, – сказал Оливье нетерпеливо и, отойдя на несколько шагов, воскликнул с досадой: – Говорите наконец, в чем дело?

Вместо ответа Петтибон воздел руки к небу.

– Если бы мне кто-нибудь сказал об этом, – наконец пробормотал он жалобно, – даже если бы это утверждал мой верный друг, я бы все равно едва ли поверил. Когда же я увидел это своими собственными глазами, то подумал, что схожу с ума… Да, капитан, я чуть не сошел с ума…

– Но что же вы видели?

– Сударь, если бы это была моя дочь… я бы… я бы отправил ее спать без ужина! – воскликнул Петтибон решительно.

– Ваша дочь?.. О ком вы говорите, господин комиссар?

– О маленькой мисс… мисс Мюриэль! – наконец выговорил янки.

– В чем же заключается ее преступление? – спросил Оливье.

– Мистер Дерош! – произнес Петтибон торжественно. – Я не стал бы вас обманывать. Я говорю только о том, что видел… Когда я проходил позади рубки, совершая обход, я внезапно остановился, пригвожденный к месту… да, сударь, пригвожденный!

– Прошу вас, объясните мне, что случилось?

– В то время как я шел, не думая ни о чем дурном, – мрачно продолжил янки, – я вдруг увидел мелькнувшее из-за рубки белое платье!..

– Без сомнения, это была одна из прогуливавшихся дам? – подсказал Оливье.

Но комиссар сердито потряс головой, и лицо его вытянулось от возмущения.

– Нет, капитан, она не прогуливалась!

– Ну, так она смотрела компас?

– Вовсе нет!

– Что же она делала, наконец? – воскликнул Оливье в нетерпении.

– Она разговаривала, сударь, разговаривала очень фамильярно… я даже скажу, по-дружески… сердечно… – продолжал Петтибон, волнуясь, – с… с…

– С кем?

– Мистер, она хохотала, как безумная. Я едва не получил удар!..

– Ах! Ей-богу!.. С меня довольно! – вскрикнул Оливье, теряя терпение и поворачиваясь, чтобы уйти. – Мисс Мюриэль может разговаривать с кем хочет, это ее дело!..

– Увы, капитан! Эта несчастная разговаривала по-дружески, сердечно… с… с… негром! – докончил наконец Петтибон, сделав над собой отчаянное усилие.

– Ну, так что же? – усмехнулся Оливье. – Разве это преступление? Без сомнения, она, как и вы, мистер Петтибон, покровительствует неграм…

– С негром Теодором! – простонал Петтибон, не слушая француза. – Заметив меня, она вдруг вскрикнула и скрылась. Я остался стоять, точно оглушенный, капитан, а когда пришел в себя, мне показалось, что это была лишь игра воображения… Не правда ли, за это надо заковать в кандалы немедленно?!

– Кого? – спросил Оливье, закусив губу. – Мисс Рютвен?..

– Нет, капитан, этого жалкого негра!

– В кандалы за то, что он отвечал даме? Это было бы жестоко, мистер Петтибон!

– Но, капитан, нельзя же допустить, чтоб подобные вещи происходили безнаказанно на борту аэроплана! – воскликнул комиссар в отчаянии. – Эта молодая особа здесь без родителей. Нельзя же ей позволить так обращаться с неграми, с этим Теодором, бесстыдником, каких свет не видывал!

– Успокойтесь, мистер Петтибон, она его знает, без сомнения. Может быть, он служил на яхте мистера Рютвена. Во всяком случае здесь есть леди Дункан и миссис Петтибон, которые лучше, чем я или вы, могут приглядеть за мисс Рютвен, если это потребуется.

– Но Теодор?

– Я не нахожу, что он заслуживает наказания.

– Вы здесь хозяин, капитан, но я никогда бы не поверил, если бы мне сказали, что должен буду присутствовать при подобных вещах! – И Петтибон удалился, в высшей степени оскорбленный.

Как только Оливье собрался вернуться к мисс Дункан, лорд Темпль, поджидавший его неподалеку, быстро направился к нему навстречу.

– Извините, милостивый государь, на два слова! – сказал он, преградив капитану путь.

– К вашим услугам, милорд! – ответил Оливье со вздохом.

– После открытия… прискорбного… плачевного… которое мы с вами сделали насчет личности так называемого черного доктора, позволите ли спросить, капитан, какое вы приняли решение?

– Конечно, лорд Темпль, я решил, что, до тех пор пока доктору Отто Мейстеру будет угодно вводить нас в заблуждение, он будет наказан карантином…

– Карантином?..

– Да. Он будет сидеть взаперти в своей каюте, куда ему будут подавать обед.

– И больше ничего? – воскликнул лорд Темпль.

– Этого достаточно, по-моему. Господин Отто Мейстер явился на аэроплан под тем предлогом, что будет лечить нас, если мы заболеем. Я не сомневаюсь, что он обладает соответствующими знаниями, и буду держать его на борту как доктора. А за этот маскарад он будет наказан одиночеством – вот и все!

– Позвольте мне заметить, милостивый государь, что подобное наказание не соответствует степени его вины!

– А что желали бы сделать вы, милорд?

– Разоблачить его, сударь! Открыть публично, перед дамами, перед всем экипажем! Это было бы поучительным примером для всех самозванцев, настоящих и будущих!

– Позвольте не согласиться с вами, лорд Темпль, – возразил Оливье. – Я уже написал два слова доктору, приказав ему оставаться в своей каюте по причинам, которые он поймет лучше меня. Этого довольно.

– Но, милостивый государь, а как же дисциплина?..

– Дисциплина никак не пострадает от такого решения, лорд Темпль… Ах, – прибавил Оливье с выражением сожаления, – наши дамы уже уходят!

– Становится немного свежо на палубе вашего чудного корабля, – улыбнулась миссис Петтибон, направляясь в каюты в сопровождении двух девушек. – Спокойной ночи, господа!..

– А мне кажется, что я бы провела всю ночь на открытом воздухе! – воскликнула весело Мюриэль. – О, месье Дерош, прежде чем уйти, скажите, где мы находимся?

– Охотно, мадемуазель. Слева по борту мы оставили полуостров Истрию. Посмотрите, вон там большая светлая масса. А справа впереди видна Италия…

– А скоро мы окажемся над Италией?

– Около часу ночи. А когда будем проходить над Турцией, мне будет приятно думать, что вы спокойно спите…

– Не могу ли я остаться на палубе? Это так интересно!

– Нет-нет, малютка, – вмешалась миссис Петтибон. – Слишком холодно. Идите спать! Спать!..

Дамы ушли, лорд Эртон не замедлил последовать их примеру. Лорд Темпль тоже удалился, и вскоре Оливье остался один на палубе.

Долго он прохаживался при свете луны, вдыхая полной грудью бодрящий ночной воздух и любуясь своим детищем. Он сделал обход, посетил всех дежурных при машинах и проверил экипаж, который отдыхал в своих койках. Все шло хорошо. Ночь была ясная. Оглядев аэроплан еще раз, Оливье, указав направление рулевому, ушел в рубку и бросился на софу, где тотчас заснул.

Ночь прошла без приключений. В час ночи вахтенный, согласно приказанию, разбудил капитана. Звезды еще ярко блестели, но луна уже скрылась. Совсем низко, почти прямо под аэропланом, сияла большая звезда: это был маяк на мысе Самана; они приближались к Отрантскому проливу.

Оливье вернулся на свой пост. Вскоре он увидел, как слева засверкали огни Янины. Он ясно различал Дельфы, спящие и таинственные. Аэроплан пересекал Лепантский залив, отрезанный Коринфским перешейком. Вдали, слева, Оливье различил Пиреи и Афины. Ему казалось, будто он видит, как из темноты выступает силуэт Парфенона, молчаливого свидетеля минувших времен.

Было три часа ночи. Розоватый свет начал разливаться по небу. Оливье увидел Цикладские острова, похожие на летящих чаек, которые тонули в утреннем тумане. Он узнал Серафос и Парос слева. А справа – остров Милос, прославленный бессмертной Венерой, находившейся теперь в Лувре. В шесть с четвертью часов показался мыс Сидерос, восточная оконечность острова Крит.

Солнце, поднимаясь, заливало все своим нежным светом. Море дрожало и сверкало под его лучами, точно груда сапфиров. По голубому небу золотистыми жемчужинами бежали легкие облачка. Необыкновенно чистый воздух был напоен благоуханием. В восемь часов и девять минут прозвонил колокол к завтраку; в это время аэроплан подлетал к Александрии.