XIII
Маленькая волшебница и черный доктор
Первые полчаса воздушного путешествия были так полны впечатлений, что ни один из пассажиров «Галлии» не поверил собственным ушам, когда услышал удары корабельного колокола.
– Всего три часа без четверти! – воскликнул лорд Темпль, сверившись со своим хронометром. – Даже не верится!.. А под нами уже в пределах видимости побережье Франции!
Бо́льшая часть путешественников вышла на нос, чтобы полюбоваться мысом Гри-Не и крутыми берегами Булони.
– Вот прекрасная возможность приобрести познания в географии! – заметил лорд Эртон; на его лице был бинт из черной тафты. – Кажется, что пролетаешь над рельефной картой…
Неподалеку от группы пассажиров Боб следил за топкой, добросовестно исполняя обязанности кочегара вместе с Эндимионом.
– Еще нет и трех часов, – пожаловался Эндимион, – а уже хочется есть… У меня в желудке урчит от голода.
– Я сейчас объясню тебе, приятель, – самоуверенно сказал Боб. – Мы в дороге всего полчаса, это правда, но пролетели уже больше шестидесяти километров. Как тут не проголодаться? Скорость тут ни при чем, пройденное расстояние – самое главное!..
«Вот глубокая мысль», – сказал себе лорд Эртон, вынимая записную книжку, чтобы отметить в ней это оригинальное наблюдение. Затем он посмотрел в подзорную трубу, которую почти не выпускал из рук.
Уже становились отчетливо различимы берега Франции. Скоро остался позади пролив, и полет уже проходил над континентом. Вот показались холмы по течению Шельды, далее Арденские и Аргоннские горы со своими реками, сверкавшими на солнце, Маасом и Самброй, – дорогие для каждого француза названия, напоминающие о самых славных войнах в истории страны! Впереди слева виднелась туманная беловатая полоса – это Рейн, который вскоре стал уже вполне различим, поскольку аэроплан пролетал над Страсбургом. По мере того как путешественники приближались к Вогезам, они могли видеть закругленные вершины этих гор, которые заслужили название шарообразных.
Между тем дамы занялись обустройством своего помещения. Миссис Петтибон прилагала все детали, чтобы окружить миссис Дункан с дочерью заботой и комфортом. Она объясняла им все детали устройства каюты: раздвигающиеся ставни, постели специальной конструкции и прочие предметы, составлявшие обстановку помещения. Все это было придумано с целью на небольшом пространстве создать максимальный комфорт.
Американка была растрогана, когда мисс Дункан в порыве благодарности бросилась ей на шею. Сочувствуя горю, которое ясно отражалось на лице девушки, она старалась всеми силами ее развлечь, занять чем-нибудь; в то же время она не упускала случая сказать несчастным женщинам обнадеживающие слова.
Проведя дам в каюту, миссис Петтибон объявила:
– Вы у себя, сударыни. Здесь ваша гостиная, спальня, туалетная и кабинет…
– Спальня? – воскликнула леди Дункан, оглядываясь вокруг и не замечая ничего, кроме мебели, обычной для гостиной. – Но я не вижу кроватей…
– Вот они! – ответила на это миссис Петтибон, нажимая на пружину.
Тотчас же от стены отделилась деревянная доска и опустилась вниз. Все увидели изящную кушетку, которая плотно входила в стенную нишу.
– Мисс Этель, вероятно, согласится спать на диване? – прибавила она, нажимая другую пружину; появилась еще одна мягкая кушетка.
– О, конечно, это восхитительно! Я бы чувствовала себя здесь чудесно, если бы на душе было легко… – произнесла Этель со вздохом.
– Вы еще не сказали, где туалетный столик, – заметила леди Дункан, присаживаясь около изящного стола с письменными принадлежностями; на нем лежала почтовая бумага, нож для разрезания, чернильницы, карандаши, перочинный ножик и другие предметы.
– Туалетный столик возле вас, нажмите только эту кнопку. Видите: письменный стол складывается и убирается в стену. Нажмите другую пружину. Вот что получится!
– Ах, какие чудеса! – воскликнула Этель, увидев, как из стены выдвинулось блестящее зеркало на мраморной подставке, где располагались все туалетные принадлежности, изготовленные из серебра.
– Что касается ящиков, – прибавила миссис Петтибон, – то их у нас мало. Вы здесь найдете только один просторный ящик, куда сможете класть свои вещи.
– Какая превосходная обстановка! – сказала леди Дункан, которая, как особа практичная, была вполне довольна роскошью убранства, устройством и гармоничностью всего, что ее окружало.
– Вот и библиотека, – продолжала американка, открывая одну дверцу, где по порядку были расставлены книги в изящных переплетах. – Мистер Дерош поручил мне сказать, что здесь все в вашем полном распоряжении.
– Мистер Дерош – необыкновенно образованный молодой человек! – произнесла леди Дункан, вооружаясь лорнетом, чтобы прочесть названия книг и имена авторов, указанные на переплетах.
На ограниченном пространстве полки соседствовали греки и римляне, французы, англичане, немцы, итальянцы и испанцы – все литературные шедевры, созданные древним и новым миром. И эта коллекция не была лишь парадной выставкой: каждая книга, как видно было по сделанным в ней заметкам, изучалась очень внимательно.
– Он не просто образованный, – сказала на это миссис Петтибон, – у него ум мудреца, а сердце героя. Колоссальная стоимость этой изумительной машины не сопоставима с гениальным полетом мысли, силой воли и удивительным талантом изобретателя, послужившими тому, чтоб мы смогли оказаться на этом аэроплане.
– Вы наблюдали за его работой? – спросила Этель с интересом.
– Я следила за ней на всех этапах. Я видела мистера Дероша, работавшего над созданием своего аэроплана, и могу сказать, что он не только умен и образован, но и невероятно добр. Лучшее тому доказательство – отношение к нему рабочих: нет никого, кто не считал бы величайшим счастьем трудиться под его начальством…
Три дамы еще долго беседовали на эту тему, потом пили чай. Все было прибрано, а печаль немного улеглась. Миссис Петтибон предложила прогуляться по палубе, что было воспринято дамами с радостью.
Было около пяти часов. Свежий чистый воздух бил в лицо, слышался мерный гул работающих двигателей. Не чувствовалось ни малейшей качки. «Галлия» стрелой неслась вперед. Вся северо-западная граница растянулась позади. Лилль, Валансьен, Конде, Рокруа, Бове и сотни других городов, которые оставили свой след в истории Франции, проносились под крылом аэроплана. Миновали Тионвилль; потянулись долины Мозеля, освещенные солнцем, которые упирались на горизонте в цепь Вогезов.
Все три дамы молчали, пораженные грандиозной картиной. Через двадцать минут они уже летели над Эльзасом, этим вечным яблоком раздора между Германией и Францией, где французы пролили столько крови, защищая свою родину от посягательств врага.
– Видите сверкающий шпиль, узнаете его? Это колокольня Страсбургского собора! – сказал Оливье, подойдя к ним с поклоном и опершись на перила.
Голос его был печален. В словах слышалась глубокая грусть.
– О, этот собор был свидетелем беспримерного героизма, – произнесла Этель, – героизма, достойного вечного поклонения, хотя и не получившего награды!
– Значит, – заметил Оливье, – вы не принадлежите к толпе, которую привлекают только победители? Вы верите, вы знаете, что французы в те страшные дни проявили, может быть, больше самоотверженности и мужества, чем в знаменитых победных сражениях!..
– Кто может в этом сомневаться? – воскликнула Этель. – Я читала, как сражались ваши соотечественники…
– И они не теряют в ваших глазах из-за того, что потерпели поражение?
– Боже мой! – произнесла Этель. – Разве вы можете подозревать меня в такой низости?
– Нет, – ответил Оливье, – но я люблю слушать, когда вы говорите так…
Как сердобольная американка, так и Оливье пытались отвлечь бедную Этель от ее тревог, и, чтобы достигнуть успеха в этом деликатном предприятии, молодой человек призывал на помощь весь свой ум и образованность. Он много путешествовал, много повидал; на каждую тему, которой касались в разговоре, он имел в запасе или анекдот, или воспоминание, или свое оригинальное мнение…
Миновали Вогезы; внизу блестящей змеей извивался Рейн. Аэроплан проплывал над великим герцогством Баденским, а чудные виды Шварцвальда остались далеко позади, как и живописные красоты Вогезов. Пролетев над Констанским озером, сверкавшим на солнце как бриллиант, путешественники оказались над величественными Альпами.
Все собрались вокруг Оливье, чтобы лучше его слышать. Англичане всегда готовы, как сами признаются, взять бесплатный урок, но также, надо отдать им должное, готовы признать и приветствовать всякое превосходство. Все с удовольствием и почтением слушали молодого ученого, который благодаря своим глубоким разносторонним познаниям и могуществу гения развернул перед членами экипажа изумительную картину жизни на проплывавших под ними землях…
Мало-помалу сгущались сумерки. Аэроплан приближался к Австрии. При последнем отблеске дня все горы, долины и леса Тироля стали окутаны таинственным полумраком. Звук колокола вывел пассажиров «Галлии» из созерцания. Что такое? Призыв к ужину? Еще не время! В вечернем воздухе раздался звук трубы. Все поднялись в изумлении. Начался спуск флага. Французский флаг, который развевался на борту «Галлии», согласно правилам был снят под звуки труб. Все испытали волнение, присутствуя при этом ритуале.
Национальный флаг, как символ государства, пробуждает невольное волнение у всех путешественников: каждому кажется, что на некоторое время он перенесся на свою далекую родину… Но лорд Темпль нарушил воцарившееся молчание, сказав:
– В этой экспедиции, прекрасно продуманной со всех точек зрения, есть нечто, чего я не могу уяснить… Аэроплан французский, это верно, потому что изобретен и построен французом. Но почему же экипаж состоит не из французов? Не нарушает ли это, если можно так выразиться, некоторую гармонию?..
Оливье добродушно засмеялся, услышав это неожиданное замечание, но ответил уклончиво, и человек более проницательный, чем лорд Темпль, заподозрил бы, что Дерош имеет на это причины, которые не желает раскрывать… Тут послышался сигнал к ужину; все направились в столовую, где был сервирован стол на восемь приборов.
Оливье сел между леди Дункан и миссис Петтибон; справа от лорда Темпля села мисс Дункан, а место слева осталось пустым, поскольку ни лорд Эртон, ни Петтибон не решались его занять, сознавая, вероятно, что были бы не самыми веселыми визави для нежной Этель.
– Мы, кажется, не в полном составе? – заметил Оливье. – Кого же недостает? Ах, да, нашего доктора!
При этих словах неожиданно отворилась дверь, и на пороге появилась вовсе не массивная фигура чернокожего седого доктора, а изящная фея с плутовской улыбкой – Мюриэль Рютвен! Все точно приросли к месту от изумления, лица некоторых из присутствовавших прямо просились на полотно.
На голове леди Дункан, которая тотчас увидела в этом безрассудном поступке посягательство на свои права, даже чепчик стал топорщиться от негодования. Лорд Темпль был, видимо, шокирован; он спрашивал себя с беспокойством, не пострадает ли его достоинство от подобной выходки. У мистера Петтибона волосы встали дыбом от гнева: «Еще одна!.. Черт знает что это такое! Нет, несомненно, меня вынуждают подать в отставку!»
Бедный комиссар чувствовал, что его авторитет пошатнулся. Что касается миссис Петтибон, то она, оправившись от первого впечатления, устремила на прекрасную мошенницу проницательный взгляд и тотчас же, точно следуя за путеводной нитью, перевела его на лорда Эртона, как будто надеясь на его лице прочесть отгадку.
На физиономии лорда действительно появилось особенное выражение, но это было вовсе не удивление, а глубокое отчаяние. Как Бисмарк, как великие дипломаты, которые презирали общественное мнение и не скрывали своих карт, так и мисс Рютвен объявила всем о своих планах стать леди Эртон до окончания текущего года. Маленький лорд хорошо это помнил, и теперь на его лице ясно можно было прочесть: «Все кончено! Жребий брошен!»
Не то чтобы женитьба на этой очаровательной сумасбродке была сама по себе так ужасна, нет – лорд Эртон лелеял честолюбивые планы связать себя узами брака с представительницей дома Плантагенетов. И выше его сил было отказаться от такой славной перспективы. Будь он на свободе, будь это в Англии, он мог бы еще рассчитывать в крайнем случае на отступление. Но здесь, в ограниченном пространстве, в обществе невольных товарищей по путешествию, бедный лорд хорошо понимал, что мисс Мюриэль вынудит его сделать фатальное предложение, когда ей заблагорассудится, – вот почему у него был такой печальный и жалкий вид.
Оливье Дерош первым пришел в себя. Как хозяин аэроплана, он должен был оказать любезный прием своей новой гостье. Подавив досаду, он поспешил ей навстречу.
– Мисс Рютвен! – воскликнул молодой человек. – Вот неожиданное удовольствие…
– Ах, как вы любезны! – отозвалась та. – А я так боялась, что меня будут бранить… Ведь вы не собирались… звать меня в экспедицию?
– Что вы, это честь для нас! – возразил Оливье, между тем как Петтибон кривил губы и думал: «Интересно, как избавиться от этого балласта?..»
Потом ему подумалось, что брат Мюриэль, Боб, тоже жаждал попасть в состав экипажа. Вспомнив о своем отказе, Петтибон несколько утешился.
– Могу я спросить, мадемуазель, – произнес он, – не происшествию ли с лордом Эртоном мы обязаны тем, что имеем честь видеть вас в нашем обществе?
– О нет, – ответила Мюриэль искренне, – мне просто очень хотелось отправиться с вами, вот и все. А поскольку я знала, что встречу сопротивление…
– Вы избавили себя от ненужных просьб? – строгим тоном спросила леди Дункан, к которой вернулся дар речи. – А вы подумали, мисс Рютвен, как будет беспокоиться ваша мать, вся ваша семья, обнаружив, что вы пропали?
– О, леди Дункан, – воскликнула Мюриэль тоном оскорбленной невинности, – как вы могли подумать, что я не предупредила маму!.. Прежде чем отправиться с вами сегодня утром, я отнесла письмо на почту!
– Значит, – сказал Оливье, – это был хорошо продуманный план?
– Я представила, какую отличную шутку можно сыграть с Бобом, как это его заденет, когда он поймет, что я попала в экипаж, а он нет…
– Но почему вы так долго не показывались?
– Я не решалась…
– Да, это ей-то недостает решимости… – проворчала сквозь зубы леди Дункан.
– А где же вы прятались? – осведомился Оливье.
– В каюте миссис Петтибон! – отважно ответила Мюриэль, хотя и с долей стыдливости.
– Действительно, – заметила американка, – я ни разу не заглянула туда с самого взлета.
– О, вы меня все равно не нашли бы, даже если бы и заглянули! – сказала Мюриэль торжествующе. – Утром, осматривая «Галлию», я заметила в одной стене шкаф, которым и воспользовалась. Там-то я и сидела, согнувшись…
– Вам, наверно, было там очень неудобно, – заметил Оливье, залившись смехом. – Будем надеяться, мисс Рютвен, что вам подыщут более комфортное помещение, а пока потрудитесь сесть рядом с лордом Темплем. Вы, должно быть, едва держитесь на ногах от голода и усталости.
– О да, я умираю от голода! – призналась Мюриэль.
– Но еще минуту терпения! – воскликнул Оливье. – Я вижу, что недостает доктора. Не обедать же ему за столом с прислугой! Мистер Петтибон, сделайте одолжение, отдайте приказ, чтобы его пригласили сюда.
Это было слишком для бедного Петтибона.
– Негра! – воскликнул он сдавленным голосом, трепеща от негодования. – Чтобы негр ел за одним столом с нами!..
– Но я думал, что вы любите негров! – заметил удивленно Оливье.
– Не за столом!.. Как прислугу – да! Как равных – нет!..
Петтибон говорил с пеной у рта; глаза его налились кровью. При мысли, что ему придется обращаться с негром как с равным, американец испытывал неподдельный ужас и презрение к этой расе, поддерживаемое вековыми предубеждениями…
– Я вынужден расстроить вас, – возразил Оливье твердо, – но никто не посмеет сказать, что в моем доме недостаточно уважают ученых, независимо от того, черного или белого цвета у них кожа… Потрудитесь позвать доктора.
Вскоре появился доктор, и все, наконец, разместились за столом. Обед прошел без приключений. Только у бедного Петтибона присутствие негра отбило всякий аппетит – комиссар не проглотил ни кусочка.
Если бы злоба не застилала ему глаз и если бы он потрудился хорошенько рассмотреть физиономию доктора, то, быть может, нашел бы для себя некое утешение… Положим, лицо доктора было не из красивых, но чертами он походил скорее на европейца. Лоб у него был высокий, нос с горбинкой, губы хотя и полные, но европейского абриса – словом, это был негр необыкновенный… Даже лорд Темпль, рассматривавший его лицо с некоторым беспокойством, явно был поражен.
Все вышли из-за стола и направились пить кофе. Лорд Темпль схватил Оливье за руку и, удержав, дал остальным пройти вперед.
– Мистер Дерош, – сказал он заговорщически, – мне пришло в голову странное подозрение… И я считаю своим долгом сообщить вам о нем.
– Я слушаю, милорд, – ответил Оливье.
Лорд колебался минуту, а потом, понизив голос, с тревогой проговорил:
– Знаете ли, ваш доктор, негр… я думаю, что это Отто Мейстер!..
– Тише! – ответил Оливье также шепотом. – Я и сам его узнал!
