XI
«Галлия»

Наступило пятнадцатое мая. Площадь, на которой стояла «Галлия», была окружена заграждением, охраняемым многочисленными констеблями. Они сдерживали людей, пришедших посмотреть, как взлетит аэроплан. Толпа все росла. К полудню стали собираться гости, приглашенные на прощальный завтрак. Посетители взбирались на аэроплан по винтовой лестнице. Очень скоро на паркетном полу аэроплана запестрели нарядные туалеты, послышались шум голосов, смех, приветствия и удивленные восклицания.

Среди дам выделялись леди Темпль с триумфаторским выражением лица, миссис Рютвен, окруженная дочерьми, Мюриэль, прекрасная, как всегда, но сегодня слегка загадочная. Миссис Петтибон была не менее прекрасна. Она выделялась особой элегантностью своего дорожного платья. Уже разошелся слух, что она принята в состав экипажа, и теперь все рассматривали ее с любопытством.

– Вот странно, Боба Рютвена здесь нет! Почему, как вы думаете? Ведь он с таким жаром говорил об экспедиции! – раздался чей-то голос.

В другом месте удивлялись, почему не слышно и не видно Фицмориса Троттера. И действительно, это было странно – каждый знал, что без этого бездельника не обходился ни один пир.

– Нет Фицмориса! Даже не верится! – говорил кто-то.

– Вы в этом убеждены?

– Да-да. Я его искал… Куда он мог запропаститься?

– Говорят, что бедняга совсем упал духом.

– Он был в полной уверенности, что примет участие в экспедиции и поправит свои дела; наверное, отказ довел его до отчаяния.

В группе, где были Темпли и Рютвены, удивлялись отсутствию леди Дункан и ее дочери. Оливье Дерош, занятый последними приготовлениями, то и дело бросал на дверь обеспокоенный взор. Накануне вечером он засиделся у леди Дункан, и Этель показалась ему такой милой и простой, такой очаровательной и любезной, какой он никогда ее не видел. Уже давно она занимала главное место во всех его мыслях и оказывала известное влияние на его решения. Даже страстное увлечение предстоящим полетом, казалось, отступало на задний план: когда, наконец, ценою грандиозных усилий Оливье достиг желаемого, он должен был сознаться, что триумф этот будет горек, если ради него ему придется покинуть Этель. И особенно горько было покидать ее, не зная, сочувствует ли она ему; может быть, напротив, ее внезапная холодность была предупреждением, чтобы он не совершил безрассудного шага.

В этот последний вечер в их отношениях появились такая гармония, такое неожиданное доверие, что если бы еще минуту он пробыл с ней наедине, то не смог бы удержаться и спросил бы, согласна ли она соединить свою жизнь с его жизнью. Но злая случайность помешала их уединению. Появилась Мюриэль Рютвен, раздраженная, с очевидным намерением привлечь его внимание. Не то чтобы маленькая кокетка рассчитывала конкурировать с Этель, вовсе нет. Уже давно она созналась, как настоящий философ, в полной бесплодности своих усилий, но по необъяснимому капризу в этот вечер она проявила вдруг необыкновенную любознательность ко всему, что касалось аэроплана, стала расспрашивать о его размерах, числе кают, обстановке, книгах, туалетных принадлежностях и обо всем, что находилось на аэроплане. Она задавала тысячу вопросов о миссис Петтибон, хотела знать, будет ли с ней горничная, допытывалась о местах остановок – словом, провела допрос с пристрастием.

Любезно, с присущим ему добродушием, Оливье отвечал, что миссис Петтибон берет с собой горничную и что «Галлия» послезавтра сядет в Коломбо. Оставалась, однако, последняя надежда. Оливье решил провести Этель по всей «Галлии», показать ей все углы и закоулки и объяснить подробно весь механизм. А она не приезжала!

Наступил час завтрака. Все сели за огромный стол; словно по волшебству, прекратились разговоры и все принялись за угощение. Желая скрыть ото всех свое горе, Оливье Дерош старался быть особенно любезным и с честью исполнял все обязанности хозяина; одному он предлагал попробовать трюфелей, другому наливал вина, кому-то подносил редких фруктов или конфет, словом, не забывал никого и при этом поддерживал разговор.

Все сияли восторгом, кроме него самого, – и завтрак прошел очень весело. Теперь должны были начаться тосты и речи. Лорд Эртон поднялся, чтобы выпить за успех экспедиции. Маленький ростом, неуверенный в себе и робкий, в то же время исполненный важности, он начал едва слышно:

– Милостивые государи и государыни! Я взял на себя обязанность поздравить мистера Дероша от лица всех собравшихся. Я счастлив, что от имени всех приглашенных могу выразить ему удивление и почтение, внушаемое его грандиозным творением. Нам кажется, что мы присутствуем при одном из чудес «Тысячи и одной ночи». Сын Англии укротил молнию, а вы, милостивый государь, победили воздух. С трудом верится, что мы видим это своими глазами! И вы собираетесь поднять в воздух отнюдь не маленькую лодочку и не легкий шар, а огромную тяжелую машину… Это чудовище развернет свои крылья и могущественным взмахом понесется сквозь непокорную стихию… Приветствуем, милостивый государь, ваши славные труды, поздравляем вас и аплодируем вам! Я пью за ваше счастливое путешествие и скорое и триумфальное возвращение!

Теперь настала очередь Оливье Дероша. Сильное душевное волнение отражалось на его лице, когда он поднялся, чтобы ответить.

– Я хотел бы, – начал он, – выразить вам глубокую благодарность за столь благосклонное отношение к моей персоне. Я лишь провожу опыт, а вы меня называете победителем! Завидна моя участь! Другим приходилось работать в неизвестности, переносить тяжелые невзгоды и так и не дождаться благодарности; многие пожинали только неприятности и общее недоверие, и даже имя их часто исчезало в истории, в то время как их открытия служили мировому прогрессу! А меня вы здесь прославляете даже прежде, чем я достиг какого бы то ни было результата… Ведь я могу обмануть ваши ожидания, предприятие может окончиться неудачей. Я могу навлечь несчастье на одного из тех, кто пожелал разделить со мной тяготы путешествия… Но я благодарю вас всех от души за ваши напутствия и… прощайте!

Завтрак закончился. Все были растроганы. Гости разделились на группы. Леди Темпль подошла к Оливье Дерошу и взяла его за руку.

– Что с вами? – спросила она. – Вы чем-то опечалены?

Благодаря тонкой интуиции она поняла, что за прощальными словами Оливье скрывалось нечто большее, чем простое сожаление. С тех пор как лорд Темпль представил иностранца жене, она стала относиться к нему по-дружески. Молодой француз обладал такими очаровательными манерами, такой рыцарской галантностью, которая встречается только у французов. Леди Темпль тогда же подумала, что он и Этель, ее любимица, составили бы чудную пару.

– Вероятно, ее задержало какое-нибудь неожиданное обстоятельство, – деликатно добавила леди Темпль, разгадав тайные мысли Оливье.

– Надеюсь, что у нее все в порядке! – воскликнул француз, бледнея.

– Знаете, – покачала головой леди Темпль, – я и сама уже начинаю беспокоиться!

В ту минуту в салон вошли леди Дункан и ее дочь; обе были в дорожных костюмах.

– О, наконец-то! – воскликнула леди Темпль, но вдруг остановилась, увидев расстроенные физиономии пришедших. – Что случилось?

– Мы получили сегодня утром ужасные известия! – начала леди Дункан прерывающимся голосом; ее душили рыдания.

– Праведный Боже! Ваш муж?

– Серьезно болен! – произнесла женщина, заплакав.

– Умирает, может быть, один и далеко от нас! – произнесла Этель таким тоном, что слушатели почувствовали, точно их кольнули ножом в самое сердце.

– Бедные друзья! Что же вы намерены делать? – спросила леди Темпль.

– Мы пришли с просьбой, – сказала Этель. – Мы хотим просить места на «Галлии».

– На «Галлии»? – повторили пораженные присутствующие.

– Мой отец лежит больной на Цейлоне, – продолжала Этель, едва не плача, – нам нужно десять дней, чтобы добраться туда обыкновенным путем, – мы прибудем слишком поздно, без сомнения. Вчера вечером, мистер Оливье, вы говорили, что через сорок часов сядете в Коломбо. Быть может, вы возьмете нас с собой? Мы постараемся не быть ненужным балластом, – добавила она, пытаясь улыбнуться; все ее высокомерие, вся сдержанность, вся гордость исчезли перед лицом тяжелого горя.

– Великий боже! – воскликнул Оливье. – Все, что я имею, к вашим услугам, мисс Дункан, и «Галлия», как и все остальное…

– Мистер Петтибон, – обратился он к комиссару, грубое лицо которого показалось в дверях, – потрудитесь найти каюту для этих дам – они отправляются вместе с нами!

– Невозможно! – произнес янки резким тоном. – На судне нет места даже для мыши!

– Ну хорошо, высадите одного или двух человек из экипажа, если это необходимо!

– Я скорее сам сойду на землю, капитан! – возразил Петтибон, ощетинившись, как дикобраз. – Ведь я отвечаю за безопасность аэроплана, не так ли?

– Отвечаете, разумеется! Но я заявляю, что мы не отправимся в полет без этих дам, а мы должны взлететь через три минуты! – произнес Оливье тоном, не допускающим возражений.

Комиссар свирепо смотрел на Дероша. Жена вывела его из затруднения.

– Отошлите мою горничную и выгрузите сундук с провизией, – подсказала она мужу.

– Это выход, – сказал он, обрадованный таким неожиданным решением. – Только вы одна, Мэри-Анна, все умеете устроить… Я распоряжусь сию минуту!

После того как он уступил, Этель в порыве благодарности вся в слезах бросилась на шею миссис Петтибон. Сам Петтибон, свирепо дергая за колокольчик, возвестил гостям, что пора покидать аэроплан. За несколько минут площадка опустела. Оливье обошел рубку, чтобы убедиться, все ли ушли. Затем вернулся на пост капитана, остановился у рупора и громко произнес: «Вперед!»

Как только он дал команду, винты опустились, придя в движение, и, подобно большим плавникам, ударили по воздуху. «Галлия» величественно поднялась. С минуту она парила над шумевшей толпой, а потом повернула на юг и полетела.