X
Укротительница мистера Петтибона
Как всегда бывает в подобных случаях, чем труднее казалось попасть на «Галлию», тем большей почестью считалось получить эту привилегию. Купцы, журналисты, ученые, путешественники или обычные люди – все находили самые основательные причины, чтобы претендовать на место в аэроплане; каждый уверял, что, участвуя в экспедиции, принесет ей успех.
Всем им Оливье отвечал одно и то же: «Обратитесь к мистеру Петтибону; я наделил его всеми полномочиями». Что касается Петтибона, то он, как настоящий янки, получал большое удовольствие, отказывая всем без разбору. По мере того как росло число просителей, его природная грубость превратилась в ярость. Ему доставляло удовольствие сначала слегка обнадежить, показать, что он добрый человек, немного грубый, но в глубине души вовсе не питающий зла и готовый выслушать просителя. Гость высказывался. К концу беседы, когда посетитель уже мечтал о прекрасных рубинах, о богатстве, вдруг – раз! – и все рушилось, маска падала; произносилось роковое слово: «Это невозможно, дорогой господин!» – «Как?» – восклицал сбитый с толку проситель. «Нет места!» – «Но вы только сейчас говорили…» – «Что я говорил? Что с радостью взял бы вас, если бы была такая возможность? Я повторю это еще раз…» В конце концов проситель уходил взбешенный.
Весь Лондон говорил о наглости американца. Петтибон стал известной особой. Даже сочинили его биографию. Якобы простой сторож в какой-то конторе, сжигаемый жаждой наживы, – он еще с ранней молодости пустился в отчаянные спекуляции, потом стал ворочать миллионами, приобретал и терял нажитые богатства… Он зарабатывал, не умея ничего, кроме как читать, писать и считать…
– Но что всего интереснее, – заявил однажды Фицморис Троттер на вечере у леди Темпль, – так это миссис Петтибон! Да, она существует, и говорят даже, что она замечательная дама!
– Жена у этого неотесанного грубияна? Помилуйте!
– Я слышал из достоверного источника!
– Но чем же она так замечательна?
– Всем: умна, образованна, красива…
– Но тогда, бог мой, почему она вышла за этого хама? – воскликнула Этель, участвовавшая в разговоре.
– Женщины в Америке, судя по всему, не избалованы – берут то, что находят. Очень часто, без сомнения, красивые, воспитанные и образованные предпочитают выходить замуж за таких же. Но, если образование мужчины прервалось вследствие необходимости зарабатывать деньги, что тогда делать? А потом, кто знает? Женщины в Америке опьянели от свободы и власти, их умственное превосходство дает им эту власть. Будь мужья им ровня, все бы переменилось. Может быть, поэтому они и любят их такими, как есть!
Надо сказать, что особенно упорствовали в своем желании попасть на «Галлию» Фицморис Троттер, майор Фэйрли, ученый Отто Мейстер и лорд Темпль. Руководствовались они совершенно разными побуждениями. Для майора и Фицмориса это было возможностью разбогатеть. Отто Мейстер предвидел, что экспедиция может помочь ему сделать важные научные открытия. Кроме того, он был немцем! Как он мог допустить, чтобы какому-то французу достался весь урожай! Он должен был вырвать у него хоть несколько колосьев. Или хотя бы помешать его предприятию! Каким образом? Этого он еще не знал.
Старый немец вовсе не был так глух и рассеян, как думали. Напротив, он умел видеть, не глядя, слушать так, что никто не замечал этого; он мог подслушать под дверьми или скользнуть украдкой глазами по чужому письму; он даже способен был прибегнуть к насилию. Этими «умениями» он пользовался для блага своей родины, а потому решил, что, если его исключат из предприятия, он сделает все, чтобы забрать львиную долю добычи. Большое несчастье, что его не хотели брать! Он напрасно старался смягчить сердце Петтибона. Напрасно уверял в дружбе, в симпатиях, которые связывают американцев и немцев.
«Эти две нации должны идти рука об руку, господин Петтибон, потому что им принадлежит будущее; это нации хищные и неподвластные пустым сентиментальностям!» – «Вот именно поэтому я и не стану вас больше слушать! – ответил несговорчивый янки. – До свидания, любезный».
Но ученый не думал сдаваться. С упрямством бульдога, запустившего зубы в кусок мяса, под видом доброго человека, чья рассеянность стала притчей во языцех, он вцепился в свою идею.
Отказал Петтибон и лорду Темплю, искренне полагавшему, что он один достоин получить место на аэроплане. После встречи с лордом Петтибон, потирая руки от удовольствия, поспешил домой, чтобы рассказать жене о своем торжестве.
Всем известна неприязнь, которую питают друг к другу граждане Соединенных Штатов и их благородные братья из Старого Света. Эту злобу ничто не могло умиротворить; через океан они обменивались едкими шутками, колкими словечками и даже прямыми оскорблениями. Англичане не упускали случая упрекнуть американцев в том, что они выскочки, и пользовались любым поводом, чтобы посмеяться над их языком и акцентом, дабы подчеркнуть их неотесанность.
Жена Петтибона была среднего роста, даже скорее низкого, с правильными чертами лица, носом красивой формы; ее серые глаза глядели прямо в лицо говорящему. Тонкая, изящная, с нежным голосом, она в разговоре совершенно не употребляла американских оборотов, и в ее произношении не слышно было особенного акцента. В общем, вид у нее был скромный, но в то же время уверенный и грациозный. Если она и скрывала под бархатными лапками железные коготки, то делала это очень хорошо.
Сели за стол. Мистер Петтибон стал подробно излагать происшествия этого дня, не пропуская ничего, особенно что касалось предполагаемого запуска аэроплана. Все это он рассказывал заискивающим тоном, точно школьник, желающий получить одобрение матери. Свой рапорт он окончил рассказом о том, как отказал лорду Темплю. Но, увы, рассказ его не произвел ожидаемого впечатления. Миссис Петтибон отнюдь не повеселела от его грубых шуток, а, напротив, выразила полное неодобрение.
– В заключение скажу вам, что вы совершили глупость! – воскликнула она.
– Дорогая, но…
– Глупость, говорю вам и не отступлюсь от своих слов. Ведь про нас могут подумать, будто мы боимся соперничества англичан!
Оба замолчали. Петтибон, уступив жене, смиренно доедал суп.
– Что же, назначено ли время отправления? – спросила миссис Петтибон.
– Да, пятнадцатое число… Это решено бесповоротно. Через пятнадцать дней, моя дорогая, я с сожалением скажу вам: «Прощайте!»
– Не о чем сожалеть, – спокойно сказала миссис Петтибон. – Я рассчитываю принять участие в экспедиции!
– Вы?! – воскликнул Петтибон, остолбенев от удивления. – Вы рассчитываете…
– Да, я еду с вами. Что в этом удивительного?
– Удивительного! Скажите «невозможного»! Это совершенно невозможно!
– Причины? – спросила миссис Петтибон тоном судебного следователя.
– Ну… дети, во-первых!
– Мои сыновья не мокрые курицы. Они самостоятельны, и я этим горжусь. Было бы забавно, если бы два мальчика девяти и семи лет цеплялись за передник матери!
– Но… экспедиция слишком опасна, слишком утомительна для дамы!
– Это вы об американках так говорите? Вы смеетесь! Разве мы не видели наших женщин, управляющих кораблями в триста тонн?
– Дорогая моя, – сказал комиссар жалобным тоном, – вы всегда и во всем были более дальновидны, чем я. Но, наконец…
– Наконец, вы просто не желаете, чтобы я была на «Галлии». Это так? Говорите!
– Как вы можете так думать, – простонал янки, совершенно раздавленный. – Дорогая моя, я согласен! Это дело решенное. Теперь я даже думаю, что вы нам будете полезны, как сиделка для больных, например…
– Видите, я была права! Скажите, приходилось ли вам когда-нибудь плохо от моей помощи или моих советов?
– Никогда! – ответил несчастный. – Вы всегда правы, Мэри-Анна!
– Значит, решено. Не будем больше говорить об этом. Скажите лучше, что вы думаете об этой говядине, я ее сама выбирала…
