Глава XX
Смерть Уильяма
Уильям Карлайль лежал при смерти. В изголовье его постели сидела леди Изабелла. Ребенок был тих и спокоен. Его бледное личико осунулось.
— Миссис Вин, — прошептал ребенок, — теперь уже недолго остается ждать?
— Чего ждать, дитя мое? — спросила Изабелла.
— Ждать, пока придут папа, мама, Люси…
Бедная мать почувствовала, что сердце ее разрывается на части.
— А я, Уильям, — произнесла она, — разве я для тебя ничего не значу?
— Нет-нет, миссис Вин, значите; но скажите, пожалуйста, можем ли мы там, на небе, узнавать наших родных?
— Дитя мое, там, на небе, у нас не будет родных. У всех будет один общий отец — Господь!
Откинув голову на подушку, Уильям посмотрел на небо. Небо было чистым, и теплые лучи июльского солнца проникали в комнату.
— А ведь это очень любопытно! — воскликнул мальчик. — Я увижу это небесное жилище с дверями, украшенными жемчугом и драгоценными камнями, с золотыми мостовыми… Там, на берегу реки, растут душистые цветы и деревья с чудесными плодами; там играют на арфах, на фортепьяно, поют… и что еще, миссис Вин?..
— Все, что хочешь, Уильям, все, о чем только может мечтать наша душа.
— Миссис Вин, — немного помолчав, продолжал ребенок, — Христос сам придет за мной или пошлет ко мне своего ангела?
— Христос обещал посетить тех, кого Он искупил своей кровью, кто возлюбил Его и ищет в Нем успокоения.
— О да! Да! Я буду очень счастлив…
Изабелла закрыла лицо обеими руками.
— Ты будешь счастлив! О! И почему я не на твоем месте?!
— Миссис Вин, — продолжал ребенок, не слышавший этого тягостного вздоха, — как вы думаете, встречу ли я на небе мою маму… мою настоящую маму?
— Да, встретишь, — прошептала Изабелла, — и я думаю, скоро.
— Но как же я ее узнаю?
Изабелла наклонилась над головкой ребенка, и крупные слезы скатились по ее щекам.
— Будь спокоен, Уильям, твоя мама узнает тебя непременно, она не забыла тебя.
— Видите ли, — продолжал больной мальчик, — я не совсем уверен, что она попадет на небо, ведь она не была добра ни к нам, ни к отцу. Она нас бросила!
— Уильям, не говори так, друг мой. Твоя мама раскаялась… она искупила свою ошибку страданием… она терпеливо несла свой крест и… и…
— И что? — спросил ребенок, заметив, что миссис Вин остановилась.
— И она упала под тяжестью этого креста; ее сердце разбилось от тоски по вам и вашему отцу!
— Миссис Вин, — воскликнул мальчик, стараясь приподняться на постели, — так вы знали нашу маму?
Леди Изабелла с трудом владела собой.
— Да, — ответила она, поддавшись порыву, — я познакомилась с ней за границей.
— Отчего же вы не сказали нам об этом раньше? Что она вам говорила?
— Она говорила… говорила, что надеется встретиться с тобой на небе, там, где все будет позабыто, где все наши слезы будут осушены.
— На кого она похожа?
— На тебя… но больше всего на Люси.
— Миссис Вин! — простонал ребенок, почувствовав сильнейшую слабость. — Поддержите меня! Помогите мне!
Изабелла наклонилась над ним, подняла его красивую головку, потом, испугавшись, быстро потянула за шнурок, желая позвать кого-нибудь на помощь.
В комнату поспешно вбежала Уилсон; Джойс не было дома — она выехала с миссис Карлайль. Это было накануне суда, и Барбара, зная, как сильно потрясет это ее отца, отправилась к нему с самого утра.
— У него опять обморок? — спросила Уилсон, подходя к постели.
— Да, — ответила Изабелла, — кажется, он потерял сознание. Помогите мне приподнять его.
Уильям протянул к ним обе руки и воскликнул:
— Поддержите меня! Я упаду!
— Успокойся, дитя мое, успокойся! — прошептала Изабелла. — Ты не можешь упасть!
Но ребенок, словно под впечатлением от страшного кошмара, продолжал повторять:
— Поддержите меня! Поддержите меня!
Это был один из тех мучительных припадков, которые медленно и вместе с тем упорно разрушали его нежный организм; он продолжался дольше обыкновенного.
— Что это может быть? — произнесла леди Изабелла взволнованным голосом.
— Ах, боже мой! Все же ясно! Разве вы не замечаете, что это предвестник смерти?
— Что вы говорите, Уилсон? — воскликнула Изабелла. — Уильяму вовсе не так дурно, как вы думаете. Сегодня утром его видел доктор Уэнрайт; он уверил меня, что ребенок может прожить еще по меньшей мере две недели.
— Уэнрайт! — повторила Уилсон, состроив презрительную гримасу. — Он невежда! Я не имею к нему ни малейшего доверия.
Леди Изабелла, сидевшая возле постели ребенка, с трепетом прислушивалась к его учащенному и прерывистому дыханию.
— Можете себе представить, эта глупая Сара спросила меня сегодня, — продолжала Уилсон, — где похоронят Уильяма. Вот вопрос!.. Я, разумеется, ответила, что его похоронят в склепе, где лежат умершие родственники Карлайлей. Если бы его мать не убежала из дома, если бы она умерла здесь, то это была бы другая история — тогда их обоих похоронили бы в другом склепе, рядом с лордом Моунт-Сиверном.
Миссис Вин ничего не ответила, она погрузилась в печальные раздумья.
— Да! — произнесла вдруг служанка с иронией. — Желала бы я знать, как себя чувствует виновник всех бед и несчастий.
Леди Изабелла подняла на нее вопросительный взгляд.
— Я говорю о нашем пленнике в Линнборо! — поспешила пояснить словоохотливая Уилсон.
— Разве он осужден? — спросила леди Изабелла глухим голосом.
— Разумеется, осужден, и на Бетеля также надели кандалы, а Ричард Гэр оправдан. Вы, конечно, понимаете, что никто из наших не присутствовал на суде; это было бы крайне неловко. Но мы узнали все подробности от знакомых. Вчера вечером, когда мистер Карлайль рассказал своей жене, с каким энтузиазмом было встречено возвращение молодого Ричарда Гэра, ей едва не стало дурно. Мистер Карлайль только сегодня утром и с большой осторожностью сообщил ей о том, что приключилось с судьей Гэром.
— Что же с ним приключилось?
— Ах, миссис Вин, вы живете здесь, точно в мышиной норе. Старого судью опять разбил паралич, и потому миссис Карлайль сегодня нет дома.
— Кто вам сказал, что Ричард Гэр вернулся? — произнес вдруг Уильям.
— Виданное ли это дело? — вскрикнула изумленная Уилсон. — Кто бы мог подумать, что этот мальчуган прислушивается к нашему разговору!
Уильям опустил свою головку на подушку. Он беспрестанно ворочался на постели до самого вечера.
Мистер Карлайль был в Линнборо, где его удерживали серьезные дела. Между семью и восемью часами он вернулся и поспешил в комнату Уильяма. Потускневшие глаза умирающего снова засветились радостью.
— Папа! — прошептал ребенок.
Поцеловав мальчика, Карлайль сел на край его постели. Последние лучи заходящего солнца упали на лицо Уильяма, и несчастный отец почувствовал, как что-то дрогнуло в его груди, когда он пристально взглянул на личико ребенка.
Смерть накладывает какой-то необыкновенный отпечаток на черты человека. Этот знак смерти и заметил Карлайль на лице своего обожаемого сына.
— Ему хуже? — прошептал он, повернувшись к миссис Вин.
— Да, — ответила она.
— Папа, — спросил Уильям прерывающимся голосом, — суд окончился?
— Какой суд, дитя мое?
— Суд над Фрэнсисом Левисоном! Я хочу знать, повесят ли его.
— Да, его присудили к этому.
— Ведь это он убил Галлиджона?
— Да, — нетерпеливо ответил Карлайль, а затем, посмотрев на миссис Вин, спросил, как случилось, что ребенок знает об этом деле.
— Уилсон рассказала ему, — ответила Изабелла.
— Папа, — продолжал ребенок, — что с ним будет? Простит ли его Христос?
— Надеюсь, Уильям. Надеюсь, что Он будет так же милосерден к нему, как и ко всем нам. Ты сегодня очень взволнован, дорогой мой.
— Я знаю. Мне так неудобно на этой постели. Поправьте мне, пожалуйста, подушку, миссис Вин.
Карлайль сам приподнял ребенка и поправил ему подушку.
— Миссис Вин была очень добра к тебе, — продолжал несчастный отец, устремив на миссис Вин взгляд, в котором выражалась глубокая благодарность.
Уильям молчал.
— Я никак не могу вспомнить! — воскликнул он вдруг, схватившись за свою горячую головку обеими руками. — Я хотел о чем-то спросить. А Люси дома?
— Не думаю.
— Позовите ко мне Джойс.
— Хорошо. Я пришлю ее к тебе после обеда, когда пойду за мамой.
— За мамой! — повторил ребенок. — А! Теперь я вспомнил! Папа, скажи мне, каким образом я узнаю на небе мою настоящую маму?
Карлайль, не ожидавший подобного вопроса, поник головой, ничего не ответив.
— Ведь она будет на небе? — продолжал Уильям.
— Да… да… — ответил Карлайль с видимым усилием.
— Мне сказала об этом миссис Вин. Она знала мою маму; она встретила ее за границей и разговаривала с ней.
Карлайль посмотрел на гувернантку, которая быстро отошла к окну.
— Мистер Карлайль, — воскликнула леди Изабелла, — простите меня, пожалуйста… Я упрекаю себя за то, что сказала Уильяму о его матери… но я говорила это для того, чтобы успокоить, утешить его.
— Мама искупила свою ошибку тяжким страданием, — продолжал ребенок, — она хотела увидеться с тобой, папа, и со всеми нами, и это разбило ей сердце.
— Я вас решительно не понимаю, — сказал Карлайль Изабелле, нахмурившись. — Разве вы действительно знали его мать?
— Нет, — ответила она, закрывая лицо дрожащими руками, — нет, я ее вовсе не знала.
Карлайль стоял у окна, опершись локтями на подоконник.
— Как мне тяжело терять его! — простонал он в ответ на слова гувернантки.
— Уильям переходит в лучший мир, — продолжала Изабелла, подавляя собственные рыдания. — Пусть эта мысль утешит вас!
В эту минуту слуга доложил, что подан обед. Карлайль отправился в столовую. Когда он вернулся к умирающему, была уже ночь; свеча, поставленная в отдаленном углу комнаты, разливала вокруг свой бледный, мерцающий свет. Карлайль взял ее и подошел к постели ребенка.
— Папа, — произнес мальчик, открыв глаза, — унеси эту свечу, умоляю тебя.
— Сейчас, Уильям, сейчас, дитя мое, позволь мне только взглянуть на тебя.
И бедный отец рассмотрел синеватые круги под глазами Уильяма, потускневший взгляд ребенка и мертвенно-бледный цвет лица. Теперь ему было ясно, что смерть приближается быстрыми шагами.
В комнату вошли Люси и Арчибальд. Ребенок поднял на них потухающий взгляд.
— Прощай, Люси, — произнес он тихо, протягивая ей руку.
— Но я никуда не еду, — возразила девочка, — отчего ты со мной прощаешься?
— Прощай! — повторил умирающий.
Люси взяла руку, которую ей протягивал ребенок, и почтительно поцеловала.
— Прощай, Уильям, если ты этого желаешь, но повторяю тебе, что я никуда не еду!
— Знаю… Но я скоро уеду от вас, — продолжал он, — я уйду на небо. Где Арчи?
Карлайль поднял Арчи. Малютка стал на колени на краю постели и широко раскрыл удивленные глаза.
— Прощай, Арчи, прощай, я ухожу, ухожу на небо. Там, высоко, я увижу маму и скажу ей, что ты и Люси также скоро придете к ней.
Люси принялась громко рыдать. Уилсон тотчас явилась на шум и увела детей с собой.
Леди Изабелла, не в силах больше сдерживать свое горе, упала возле постели умирающего сына. Сердце ее точно исходило кровью. И в то время, как она лежала так на полу, подавленная немым отчаянием, Карлайль, в свою очередь старался справиться с тягостным волнением. Он склонился над подушкой сына, и крупные слезы, скатившиеся с его ресниц, упали прямо на лицо мальчика.
— Не плачь, милый папа, — прошептал Уильям, обнимая шею Карлайля своими немеющими ручками, — я не боюсь… за мной придет Христос!
— Ты прав, возлюбленный мой мальчик, тебе нечего бояться! Ты идешь прямо к Богу, ты идешь к счастью! Быть может, скоро мы все придем к тебе, дитя мое.
— Да, это правда… ты также придешь ко мне и увидишься с мамой; я ей скажу это. Вероятно, она ждет меня на берегу ручья; она стережет лодку.
Без сомнения, ребенок думал о картине Мартена. Заметив на блюдечке несколько ягод земляники, Карлайль взял одну ягоду и выдавил сок на сухие губы ребенка.
— Папа, — продолжал Уильям, — а Христос будет с нами в лодке?
— Да, дорогой мой, Христос придет за тобой.
— Он проводит меня к Богу и скажет: вот маленький мальчик, нужно простить его, нужно дать ему место на небе, и за него я также пролил свою кровь. Знаешь, папа, моя мама умерла оттого, что горе разбило ей сердце.
— Очень может быть, Уильям, но не волнуйся так, мой милый.
— Папа, — вскрикнул ребенок, совершенно изнемогая, — мне трудно дышать! Где Джойс?
— Она сейчас придет.
Уильям, казалось, задремал. Карлайль несколько минут не произносил ни слова; потом, высвободив свои руки, собрался уйти.
— О, папа! — жалобно прошептал ребенок. — Не уходи… простись со мной!
Карлайль нежно поцеловал мальчика и залился слезами.
— Папа ненадолго уходит от тебя, — сказал он, выпрямляясь, — он вернется вместе с мамой.
— И с крошкой Артуром?
— И с крошкой Артуром, если ты желаешь. Постарайся успокоиться, дитя мое, и отдохнуть. Я очень скоро вернусь к тебе.
— Папа… прощай! — простонал в последний раз ребенок, но уже таким слабым голосом, что он не мог донестись до слуха отца.
Едва только дверь за Карлайлем затворилась, как Изабелла быстро вскочила с места. Лицо ее было страшно бледно.
— Уильям! — воскликнула она. — Уильям! В этот роковой час посмотри на меня как на свою мать!
Уильям поднял отяжелевшие веки и тотчас снова опустил их.
— Мою мать! — прошептал он. — Папа пошел за ней!
— Нет… нет, Уильям, я говорю не о ней… о себе. Разве ты меня не понимаешь? Я… я… твоя…
Она не окончила фразы. Не посмела. Даже тогда, когда смерть навсегда разлучала ее с Уильямом, у нее не хватило сил, не хватило мужества крикнуть: «Я твоя мать!»
Вошла Уилсон.
— Он спит? — спросила она.
— Да, да, оставьте меня. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.
Уилсон, всегда избегавшая чувствительных сцен, поспешно удалилась. Оставшись одна, Изабелла снова упала на колени, но на этот раз для того, чтобы послать свою молитву Богу и поручить ему душу невинного ребенка, покидавшую грешную землю. И вся ее жизнь, все ее несчастное существование промелькнуло перед ней. Она думала о своей прошлой жизни, о Карлайле, о том мимолетном луче счастья, который едва осветил ее жизнь. О, чего не отдала бы она в эту минуту, чтобы заслужить прощение, чтобы он, Карлайль, утешил ее хотя бы одной улыбкой, одним нежным, сочувственным словом!
Так она просидела больше часа. Никто не нарушал ее покоя; Уильям не произносил ни слова. Вдруг она встала и бросила на дверь блуждающий взгляд. В комнату вошла Джойс.
— Мистер Карлайль сказал мне, что Уильям желает меня видеть.
Джойс медленно подошла к постели ребенка. Она приподняла одеяло, чтобы взглянуть на личико ребенка, и отскочила от постели с горьким стоном.
Бедная мать потеряла всякое самообладание. Ее ребенок умер, умер, — и она этого не знала, не видела, как он испустил последнее дыхание! Последовала ужасная сцена. Изабелла устремилась к безжизненному телу Уильяма, обхватила руками охладевшую головку сына, затем начала плакать, кричать, рыдать, называя ребенка по имени, говоря ему: «Я твоя мать! Я твоя мать!»
Она била себя в грудь и срывала с глаз очки, мешавшие ей созерцать безжизненное тело обожаемого сына.
Страх овладел Джойс, холодный пот выступил у нее на висках. Поняв наконец ужасную истину, она подбежала к леди Изабелле и, схватив ее за руку, с нечеловеческой силой оттащила ее от постели умершего.
— Миледи! Миледи! Умоляю вас, успокойтесь! Не выдавайте себя таким образом!
Услышав этот титул, от которого она уже давно отвыкла, Изабелла застыла от ужаса.
— Миледи, — продолжала бедная служанка, — позвольте мне отвести вас в вашу комнату. Сейчас придут мистер и миссис Карлайль. Умоляю вас, подумайте о последствиях… Уйдем отсюда.
— Но как вы узнали меня? — спросила Изабелла глухим голосом.
— Миледи, я узнала вас в тот вечер, когда нас так напугали пожаром. С тех пор, миледи, я не знаю ни минуты покоя. Я приняла вас за привидение. Миледи, не будем терять времени, уйдем отсюда! Я слышу шаги мистера Карлайля…
Изабелла склонила голову и, покорно следуя за Джойс, прошептала:
— Сжальтесь надо мной, не выдавайте меня. Я уйду, я покину это жилище, клянусь вам!
— Не бойтесь, миледи, я ничего не скажу. Вот уже несколько месяцев, как я храню этот секрет и чуть было не сошла от этого с ума. О, миледи! Зачем вы вернулись сюда?
— Затем, чтобы еще раз увидеть моих детей! Я много страдала, вы должны это понять, Джойс. Я здесь, у моего мужа, а он женат на другой! Джойс, эта мысль убивает меня!
— Уйдем отсюда, — шептала Джойс. — Вот он идет!.. Я слышу!..
Изабелла согласилась пройти в дверь, ведущую в смежную комнату. Вернувшись одна в спальню, Джойс увидела Карлайля.
— Что с вами, Джойс? — спросил он глубоко взволнованным голосом.
— Сэр… господин мой… Уильям, Уильям…
— Он не умер, Джойс?
— Увы! Его уже нет, — прибавила она и удалилась, закрыв лицо обеими руками.
Карлайль затворил дверь, запер на ключ и, окинув комнату блуждающим взглядом, тихо подошел к постели, на которой лежало бесчувственное и холодное тело его сына. Опустившись на колени, он прошептал:
— Дитя мое! Мой бедный Уильям!.. О Боже! Прими в руки Твои эту юную душу, как ты уже принял к Себе, я надеюсь, душу его несчастной матери!
