Глава XXV
Занавес
Вторник, 26 апреля, 11:00
Двадцать минут спустя Вэнс присоединился к нам в гостиной Диллара.
– С ней все будет хорошо, – объявил он, опускаясь в кресло и закуривая сигарету. – Она потеряла сознание от шока и испуга, к тому же девочка чуть не задохнулась.
Его лицо вдруг потемнело.
– На запястьях у нее обнаружили синяки. Она, очевидно, пыталась вырваться из пустого дома, не найдя там Шалтая-Болтая, а этот мерзавец силой затащил ее в шкаф и запер дверь. У него уже не было времени убивать ее. Кроме того, убийство – это не по сюжету. «Крошка мисс Маффет» не умерла – ее как ветром сдуло. Она бы, разумеется, погибла, рано или поздно задохнувшись. А ОН был в безопасности и не слышал ее криков…
Маркхэм сочувственно посмотрел на Вэнса.
– Простите, что я пытался вас удержать, – сказал он; за его строгим прокурорским видом таился добрый и отзывчивый характер. – Вы были правы, применив силу. И вы, сержант, тоже. Мы все вам благодарны за вашу верность и решительность.
Хит смутился:
– Ну что вы, сэр. Это ведь мистер Вэнс повел меня за ребенком. А я люблю детей.
Маркхэм повернулся к Вэнсу:
– Вы рассчитывали найти ее живой?
– Да, но, возможно, опоенной каким-то зельем или оглушенной. Я был уверен, что она жива, ведь ее смерть противоречила бы шутке Епископа.
Хит в это время что-то напряженно обдумывал.
– Я вот одного понять не могу, – он почесал в затылке, – почему этот Епископ, который все так аккуратно обделывал, оставил открытой дверь в доме Драккера.
– Мы же должны были найти ребенка, – объяснил Вэнс. – Он нам облегчил эту задачу. Очень предусмотрительно с его стороны, не правда ли? Но предполагалось, что найдем мы ее лишь завтра, когда газеты получили бы послание о «Крошке мисс Маффет». Они бы и стали нашей ниточкой. Однако мы опередили злодея.
– Но почему он не отослал письма вчера?
– Нет никакого сомнения в том, что изначально Епископ собирался опустить письма в ящик вчера вечером. Однако я полагаю, что для максимального достижения своей цели он решил привлечь внимание к исчезновению ребенка. В противном случае ассоциация между Мадлен Моффат и «Крошкой мисс Маффет» не была бы такой яркой.
– Да уж! – процедил Хит сквозь зубы. – До завтра ребенок точно умер бы и не смог опознать преступника.
Маркхэм посмотрел на часы и поднялся, преисполненный решимости:
– Дожидаться возвращения Арнессона уже нет смысла. Чем быстрее мы его арестуем, тем лучше.
Он уже собрался было отдать приказ Хиту, но Вэнс остановил его:
– Не форсируйте события, Маркхэм. Против него у вас нет никаких реальных улик. Натиск только повредит – здесь слишком тонкая ситуация. Нам надо продвигаться не спеша, иначе мы проиграем.
– Я понимаю, что обнаружение машинки и тетради не очень убедительны, – согласился тот, – но если ребенок опознает…
– Ах, дорогой мой! Разве присяжные оценят показания насмерть перепуганной пятилетней девочки в отсутствие других веских доказательств? Толковый адвокат развалит дело в пять минут. Даже если опознание и примут во внимание, что это вам даст? Это никак не свяжет Арнессона с убийствами Епископа. Его осудят только за похищение человека, причем девочка не получила никаких физических увечий. И даже если вы каким-то чудом добьетесь его осуждения благодаря косвенным доказательствам, он отделается несколькими годами тюрьмы. На этом весь ужас не кончится… Нет-нет, сейчас нельзя принимать опрометчивых решений.
Маркхэм с явной неохотой снова опустился в кресло. Он признал убедительность доводов Вэнса.
– Но это не может больше продолжаться, – пророкотал он. – Нам надо как-то остановить этого маньяка.
– Как-то надо… – Вэнс начал беспокойно мерить комнату шагами. – Можно попытаться выманить у него правду какими-то уловками – он ведь не знает, что мы нашли девочку… Возможно, нам сможет помочь профессор Диллар…
Он остановился и уставился в пол:
– Да! Это наш единственный шанс. Мы должны предъявить Арнессону все, что знаем, в присутствии профессора – вот тогда дело продвинется. Профессор сделает все, чтобы помочь нам признать Арнессона виновным.
– Вы думаете, он знает больше, чем рассказал нам?
– Несомненно. Я же говорил это с самого начала. А когда он узнает о случае с «Крошкой мисс Маффет», вполне вероятно, что он предоставит нам необходимые улики.
– Долгая морока, – засомневался Маркхэм. – Однако попытаться стоит. В любом случае я арестую Арнессона прямо здесь, а дальше будем надеяться на лучшее.
Через несколько минут открылась парадная дверь, и в передней появился профессор Диллар. Он не обратил внимания на приветствие Маркхэма, а вглядывался в наши лица, словно пытаясь угадать причину столь внезапного визита. Наконец, он спросил:
– Вы, очевидно, обдумали то, что я вам сказал вчера вечером?
– Мы не только все обдумали, – ответил Маркхэм, – но мистер Вэнс даже обнаружил причину вашего беспокойства. После нашего отъезда отсюда он показал мне титульный лист «Борьбы за престол».
– Ага! – восклицание прозвучало, как вздох облегчения. – Многие дни эта пьеса мучила меня, отравляя все мое существо…
Он робко оглянулся вокруг:
– Что все это значит?
Вэнс ответил:
– Это значит, сэр, что вы привели нас к правде. Мы сейчас ждем мистера Арнессона, а тем временем хотели бы побеседовать с вами. Вы сможете нам помочь.
Старик явно колебался:
– Я надеялся, что не стану главным обвинителем мальчика…
В его голосе прозвучали трагические отеческие нотки. Но вскоре его лицо посуровело, в глазах появился воинственный блеск, а рука сжала набалдашник трости.
– Однако теперь я не стану щадить свои чувства. Пойдемте, я сделаю все, что смогу.
Войдя в библиотеку, он остановился у буфета и налил себе бокал вина. Выпив его, он посмотрел на Маркхэма и, словно оправдываясь, пояснил:
– Простите. Я сам не свой.
Он пододвинул шахматный столик и расставил бокалы для всех.
– Извините за бестактность, – сказал он, наполнив бокалы, и сел.
Мы пододвинули стулья поближе. Думаю, никто бы из нас не отказался от хорошего вина после того, что нам пришлось пережить утром.
Когда мы все устроились, профессор поднял тяжелый взгляд на Вэнса, сидевшего напротив него.
– Рассказывайте все, – произнес он, – и не щадите меня.
Вэнс достал портсигар.
– Во-первых, позвольте задать вам вопрос. Где был мистер Арнессон вчера между пятью и шестью часами вечера?
– Я… я не знаю. – Ответ прозвучал неискренне. – Он выпил чаю здесь, в библиотеке, ушел примерно в половине пятого, и до ужина я его не видел.
Вэнс сочувственно посмотрел на профессора, а потом сказал:
– Мы нашли машинку, на которой Епископ печатал свои послания. Она находилась в старом чемодане, спрятанном на чердаке дома.
Профессор не выразил ни малейшей тени изумления:
– Это именно та машинка, вы уверены?
– Абсолютно. Вчера девочка по имени Мадлен Моффат исчезла с детской площадки в парке. В машинку был вставлен лист с уже напечатанным текстом: «Мисс Маффет, милая детка, сидела на табуретке…»
Профессор подался вперед:
– Еще одно злодейство! Ах, если бы я не ждал до вчерашнего вечера, чтобы предупредить вас!
– Трагедии не произошло, – поспешно успокоил его Вэнс. – Мы вовремя нашли девочку, сейчас она в безопасности.
– Ах вот как!
– Ее заперли в шкафу на верхнем этаже в доме Драккера. Мы полагали, что она где-то здесь, рядом, поэтому нам пришлось обыскать и ваш чердак.
После недолгого молчания профессор спросил:
– Что вы мне еще можете сказать?
– В ночь смерти Драккера из его комнаты похитили тетрадь с заметками по квантовой механике. Мы обнаружили ее на чердаке вместе с машинкой.
– Он опустился даже до этого? – Это был не вопрос, а скорее недоуменное восклицание. – Вы уверены в своих выводах? Возможно, если бы я не заронил семя подозрения…
– Сомнений быть не может, – заявил Вэнс спокойным голосом. – Мистер Маркхэм намерен арестовать мистера Арнессона, как только тот вернется из университета. Однако буду с вами откровенен, сэр: у нас нет практически никаких веских доказательств, и мистер Маркхэм сомневается, можно ли вообще будет применить к нему какую-то меру пресечения. Самое большее, на что мы надеемся, – это обвинение в похищении человека, подтвержденное показаниями девочки.
– Ах да, она же его опознает… – Взгляд старика стал горьким и печальным. – Но надо же его наказать и за другие преступления.
Вэнс сосредоточенно курил, глядя в стену. Затем он тихо, но очень серьезно произнес:
– Если мистер Арнессон убедится в том, что у нас есть против него веские улики, он, возможно, сочтет самоубийство лучшим выходом из создавшейся ситуации. Это будет самое гуманное решение проблемы для всех нас.
Маркхэм собрался было негодующе возразить, но Вэнс опередил его:
– Самоубийство как таковое не является непростительным деянием. В Библии содержится масса таких примеров. Доблестью были смерть оруженосца Савла и самоповешение Ахитофеля. И, разумеется, самоубийства Самсона и Иуды Искариота были лишь во благо. Вся история человечества полна известных самоубийц – Брут и Катон Утийский, Ганнибал, Лукреция, Клеопатра, Сенека… Нерон убил себя, чтобы не попасть в руки Отона и его преторианцев. В Греции мы вспомним самоубийство Демосфена и то, как Эмпедокл бросился в кратер Этны. Аристотель первым из великих мыслителей выдвинул тезис об антисоциальной сущности самоубийства, однако, согласно традиции, он сам принял яд после смерти Александра Македонского.
– Это все не оправдания! – возмутился Маркхэм. – Закон…
– Ах, закон. В Китае каждый приговоренный к смерти имел право на самоубийство. Во Франции лишь кодекс Наполеона отменил самоубийство как меру наказания. В тевтонском своде законов «Заксеншпигель» прямо заявляется, что самоубийство не есть наказуемое деяние. Более того, среди римской знати самоубийство считалось угодным богам. Даже в «Утопии» Томаса Мора Верховный совет мог разрешить человеку покончить с собой. Закон, Маркхэм, призван защищать общество. И что вы скажете о самоубийстве, если оно способствует этой защите? Начнете очередное крючкотворство о законе, тем самым продолжая оставлять общество в опасности? Есть ли высший закон, а не тот, что прописан в кодексах?
Маркхэм не на шутку разволновался. Лицо его потемнело, и он начал ходить взад-вперед по комнате. Когда он снова сел, то смерил Вэнса долгим испытующим взглядом, нервно барабаня пальцами по столу.
– Разумеется, невиновность нужно ставить во главу угла, – неодобрительно изрек он. – Сколь бы аморальным самоубийство ни считалось, я согласен с вами, что иногда оно может быть теоретически оправданным.
Я знал, чего стоила эта уступка Маркхэму. Я также понял, что впервые он ощутил себя бессильным перед лицом зла, а ведь защита общества была его святым долгом.
Профессор понимающе кивнул:
– Да, есть тайны столь страшные, что миру лучше бы о них и не знать. Высшая справедливость часто вершится без вмешательства закона.
Вдруг открылась дверь, и в комнату вошел Арнессон.
– Так-так. Еще одно совещание?
Окинув нас любопытствующим взглядом, он уселся на стул рядом с профессором:
– Я полагал, что дело, так сказать, закрыто. Неужели самоубийство Парди не положило конец этой чудовищной вакханалии?
Вэнс смотрел ему прямо в глаза:
– Мы нашли «Крошку мисс Маффет», мистер Арнессон.
Его брови удивленно взлетели вверх – он явно веселился.
– Похоже на шараду. И что, мне надо ответить: «Что наш Джек Хорнер нашел в пирожке?» Или «Сколько мяса съел Джек Спрат?»
Вэнс не отводил от него сверлящего взгляда.
– Мы нашли ее в доме Драккера запертой в шкафу, – подчеркнул он.
Арнессон сразу посерьезнел и нахмурился, но это продолжалось лишь несколько секунд. Его губы медленно сложились в самодовольную улыбку.
– Да, полиция у нас свое дело знает. Быстро, однако, вы нашли «Крошку мисс Маффет». Просто замечательно! – Он картинно поклонился, изображая мнимое восхищение. – Позволю себе спросить, что на второе?
– Мы нашли пишущую машинку, – продолжал Вэнс, словно не заметив сарказма Сигурда, – и украденную у Драккера тетрадь.
Арнессон тотчас ощетинился.
– В самом деле? – спросил он, коварно посмотрев на Вэнса. – И где же были эти судьбоносные предметы?
– Наверху, на чердаке.
– Ах вот как? Незаконное проникновение в жилище?
– Что-то вроде этого.
– Тем не менее, – усмехнулся Арнессон, – я не вижу, что у вас есть неопровержимые доказательства против кого-либо. Машинка – это вам не ботинки и не костюм, подходящие только одному человеку. И кто сможет вразумительно объяснить, как тетрадь Драккера оказалась у нас на чердаке. Нужно что-то более весомое, мистер Вэнс.
– Существует еще и вероятностный фактор. Епископ мог оказаться на месте происшествия во время каждого из убийств.
– Это самое зыбкое из косвенных доказательств, – парировал Арнессон. – Обвинению оно вряд ли поможет.
– Мы постараемся доказать, почему убийца выбрал себе прозвище «Епископ».
– Ну да, это, безусловно, поможет. – На лицо Арнессона набежала тень, глаза сделались мечтательными. – Я об этом, кстати, тоже подумал.
– Да, неужели? – Вэнс смотрел на него в упор. – Есть еще одно доказательство, о котором я умолчал. «Крошка мисс Маффет» сможет опознать человека, который завел ее в дом Драккера и запер в шкафу.
– А, больная поправилась!
– Именно так. И прекрасно себя чувствует. Мы нашли ее, тем самым опередив Епископа на двадцать четыре часа.
Арнессон умолк. Он смотрел на свои руки, хоть и сцепленные, но все равно дрожавшие. Наконец, Сигурд заговорил серьезно:
– А если, несмотря на все это, вы ошибаетесь…
– Уверяю вас, мистер Арнессон, – тихо ответил Вэнс, – что я ЗНАЮ, кто виновен.
– Вы прямо-таки пугаете меня. – Арнессон уже овладел собой и отвечал со злобной иронией. – Окажись я тем самым Епископом, я вынужден был бы признать свое поражение… Однако остается очевидным, что именно Епископ в полночь принес черного слона миссис Драккер, а мы с Белль в тот вечер вернулись домой в половине первого.
– Это вы ей так сказали. Насколько я помню, вы посмотрели на свои часы и ответили ей, который час. Так сколько же было времени?
– Столько и было – половина первого.
Вэнс вздохнул и стряхнул пепел с сигареты.
– Скажите, мистер Арнессон, вы хороший химик?
– Один из лучших, – ухмыльнулся тот, – специализировался в этой области. А что?
– Обыскивая чердак этим утром, я обнаружил небольшую стенную нишу, где кто-то добывал синильную кислоту из желтой кровяной соли. Там был найден респиратор и все необходимое оборудование. На чердаке до сих пор чувствуется запах горького миндаля.
– Прямо сокровищница какая-то у нас, а не чердак. Черти там, часом, не водятся?
– Вы угадали, – мрачно ответил Вэнс, – это прибежище злого духа.
– Или лаборатория современного доктора Фауста… А почему все-таки синильная кислота?
– Я бы сказал – мера предосторожности. В случае чего Епископ всегда мог безболезненно уйти со сцены, держа все под рукой.
Арнессон кивнул:
– Верное отношение с его стороны. Даже достойное, я бы сказал. Не доставлять людям лишних хлопот, если загонят в угол. Да, весьма правильно.
Во время всего этого ужасного диалога профессор Диллар сидел, прикрыв глаза рукой, словно страдая от неимоверной боли. Теперь он повернулся к человеку, которого усыновил много лет тому назад.
– Многие великие люди, Сигурд, оправдывали самоубийство… – начал он, но Арнессон перебил его циничным смешком:
– Тьфу! Самоубийство не нуждается в оправдании. Ницше сделал добровольную смерть настоящим жупелом. «Человек должен гордо умереть, когда не может гордо жить. Смерть при самых отвратительных обстоятельствах не есть смерть свободного человека. Смерть в назначенное время есть смерть труса. Мы не в силах отказаться от своего рождения, но эта ошибка – а иногда это действительно ошибка – может быть исправлена по нашему выбору. Человек, кончающий с собой, совершает достойнейшее из деяний; совершив его, он почти заслуживает права на жизнь». Я запомнил это еще в юности. Ибо «Так говорил Заратустра». Никогда не забывал я этого великолепного постулата.
– У Ницше было много предшественников, воспевавших самоубийство, – добавил Вэнс. – Стоик Зенон оставил нам страстный дифирамб добровольному уходу из жизни. Тацит, Эпиктет, Марк Аврелий, Катон, Кант, Фихте, Дидро, Вольтер и Руссо – все они были апологетами суицида. Шопенгауэр яростно протестовал против того, что в Англии самоубийство считалось преступлением. И все же я думаю, что вряд ли стоит распространяться об этом понятии. Это слишком личное, чтобы делать его предметом академических дискуссий.
Профессор грустно согласился:
– Никому не дано знать, что творится в самых темных уголках человеческой души.
Во время всего разговора Маркхэм становился все нетерпеливее, Хит, в начале строгий и бдительный, начал расслабляться. Мне казалось, что Вэнс не добился ни малейшего успеха, более того, я заключил, что план Вэнса заманить Арнессона в ловушку полностью провалился. Однако он не выглядел побежденным и вел себя так, будто доволен ходом событий. Но я заметил, что, несмотря на кажущееся спокойствие, он был напряжен до предела и в любой момент был готов к броску. Мне стало интересно, чем же закончится это ужасное собрание.
Развязка наступила быстро. После реплики профессора воцарилось короткое молчание. Затем заговорил Арнессон:
– Мистер Вэнс, вы утверждаете, что знаете, кто есть Епископ. Если это так, к чему все эти разговоры?
– Спешки особой не было, – ответил Вэнс почти небрежно. – Мы надеялись увязать кое-какие детали – вы же знаете, все присяжные такие въедливые… Кстати, вино великолепное.
– Вино?.. Ах, да…
Арнессон взглянул на наши бокалы, а затем с укоризной посмотрел на профессора:
– С каких это пор я сделался трезвенником, сэр?
Диллар несказанно удивился и встал, помедлив самую малость:
– Извини, Сигурд. Мне и в голову не пришло… Ты ведь никогда не пьешь днем.
Он подошел к буфету, наполнил еще один бокал и нетвердой рукой поставил его перед Арнессоном. Затем он освежил и наши бокалы.
Не успел профессор сесть, как Вэнс издал крик восхищения. Он привстал из-за стола и подался чуть вперед, впившись удивленным взглядом в каминную доску в другом конце комнаты.
– Вот это да! А я-то раньше и не заметил… Потрясающе!
Все произошло так внезапно и неожиданно и атмосфера была столь напряженной, что мы невольно обернулись и посмотрели туда же, куда и он.
– Гравюра Челлини! – воскликнул он. – Нимфа Фонтенбло! Я видел ее бронзовую пару в Лувре…
Лицо Маркхэма вспыхнуло от негодования, и я сам должен признаться, что, зная пристрастия Вэнса и его любовь к антиквариату, никогда прежде не замечал за ним столь явной и непростительной демонстрации дурного вкуса. Казалось невероятным, что в столь ответственный момент он может отвлечься на какой-то сомнительный шедевр.
Профессор Диллар гневно нахмурился.
– Вы выбрали в высшей степени неподходящее время, сэр, чтобы восхищаться искусством, – с горечью заметил он.
Вэнс выглядел смущенным и раздосадованным. Он сел на свое место и, избегая наших взглядов, взял в руки бокал.
– Вы абсолютно правы, сэр, – пробормотал он. – Примите мои извинения.
– Вообще-то, – добавил профессор, чтобы как-то сгладить неловкость ситуации, – эта гравюра – всего лишь копия. Оригинал в Лувре.
Вэнс, чтобы как-то справиться с волнением, поднес бокал к губам. Момент был не из приятных – обстановка накалилась до предела, так что мы все машинально повторили его движение и тоже подняли бокалы.
Фило, быстрым взглядом окинув стол, поднялся и подошел к окну, став спиной к нам. Все это выглядело настолько дико, что я повернулся и с удивлением посмотрел на него. В тот же момент край стола ударил меня в ребра, и тут же послышался звон разбитого стекла.
Я вскочил на ноги и с ужасом увидел неподвижное тело, распростертое на стуле напротив меня. Воцарилось молчание. Каждого из нас на мгновение как бы парализовало. Маркхэм стоял с окаменевшим лицом, глаза его были прикованы к столу. Хит, выпучив глаза и приоткрыв рот, вцепился в спинку стула.
– Боже мой!
Это восклицание Арнессона моментально разрядило обстановку. Маркхэм быстро обогнул стол и склонился над телом профессора Диллара.
– Быстро врача! – приказал он.
Вэнс медленно отвернулся от окна и опустился на стул.
– Ему уже не поможешь, – устало вздохнул он. – Когда он выделял синильную кислоту, он готовился к быстрой и безболезненной смерти. Так что «дело Епископа» можно считать закрытым.
Маркхэм смотрел на него свирепым взглядом, полным непонимания.
– О, я начал подозревать его после смерти Парди, – продолжил Вэнс, как бы отвечая на немой вопрос прокурора. – Но я был не до конца уверен, пока вчера вечером он изо всех сил не пытался переложить вину на Арнессона.
– Что? Что такое? – Арнессон оторвался от телефона.
– Да-да, – кивнул Вэнс, – именно вы должны были понести наказание. Вас изначально выбрали в качестве главной жертвы. Он даже пытался уверить нас в вашей виновности.
Арнессон, казалось, не очень-то этому удивился.
– Я знал, что профессор ненавидит меня, – начал он. – Он страшно ревновал Белль ко мне. И еще он терял остроту ума и научный авторитет – я это наблюдал многие месяцы. Я проделал всю работу по его новой книге, а он не выносил моих успехов на научном поприще. У меня была мысль, что именно он затеял всю эту дьявольщину, но я сомневался. И уж никак не мог подумать, что он попытается отправить меня на электрический стул.
Вэнс встал, подошел к Арнессону и протянул ему руку:
– Все уже позади. Хочу извиниться перед вами за это представление. Поверьте, это был просто тактический прием. Понимаете, у нас не было никаких реальных доказательств, и я надеялся, что он сам себя проявит.
Арнессон печально улыбнулся:
– Не стоит извиняться, старина. Я знал, что вы меня не подозреваете. Когда вы начали давить на меня, я понял, что это уловка. Не знаю, чего вы добивались, но я изо всех сил старался подыгрывать вам. Не оплошал?
– Нет-нет, вы были на высоте.
– Правда? – Арнессон недоуменно нахмурился. – Одного не могу понять – почему он выпил синильную кислоту, если думал, что вы подозреваете меня.
– Этого мы никогда не узнаем, – ответил Вэнс. – Возможно, он боялся, что его опознает девочка. Или же он разгадал мой маневр. Возможно, ему в последний момент вдруг стала противна сама мысль перекладывать всю вину на вас. Как он сам сказал – никому не дано знать, что творится в самых темных уголках человеческой души.
Арнессон не шевельнулся, он лишь посмотрел на Вэнса пронзительным взглядом.
– Ну хорошо, – сказал он, наконец, – оставим все как есть… Спасибо вам!
