Глава ХХII
Карточный домик
Воскресенье, 17 апреля, 9:00
Ошеломительное известие о смерти Парди, казалось, вывело Вэнса из равновесия. Недоверчиво глядя на Маркхэма, он торопливо позвонил, и появился Карри. Сыщик приказал слуге подать ему одежду и чашку кофе. Он надевал костюм с каким-то возбужденным нетерпением.
– Вот это да, Маркхэм! – воскликнул он. – Это нечто из ряда вон… Как вы узнали об этом?
– Профессор Диллар позвонил мне домой чуть меньше получаса назад. Прошлой ночью Парди застрелился в помещении стрелкового клуба, в доме профессора. Пайн обнаружил труп нынче утром и тотчас доложил хозяину. Я связался с сержантом Хитом, а затем приехал сюда. Мне кажется, что нам следует отправиться туда немедленно.
Маркхэм на минуту умолк, раскуривая сигару:
– Похоже, «дело Епископа» можно закрывать. Финал не то чтобы убедительный, но, возможно, наилучший для всех причастных к этому делу.
Вэнс медлил с ответом. Он рассеянно потягивал кофе, затем встал, взял шляпу и трость.
– Самоубийство… – бормотал он, спускаясь по лестнице. – Да, по идее все сходится. Но, как вы выразились, неубедительно, весьма неубедительно.
Мы подъехали к дому Диллара, где нас встретил Пайн. Не успел профессор пройти к нам в гостиную, как раздался звонок в дверь, и в дом энергично влетел Хит, настроенный по-боевому.
– Это все объясняет, сэр! – восторженно сказал он Маркхэму, обменявшись с ним крепким рукопожатием. – В тихом омуте… Кто бы знал? И кто бы мог подумать?
– Ах, сержант, – протянул Вэнс, – давайте не будем сейчас забивать себе головы. Это утомляет. Сейчас нам нужен ясный ум.
Профессор Диллар проводил нас в стрелковый клуб. Все окна были зашторены, а свет все еще горел. Я обратил внимание на плотно закрытые окна.
– Я оставил все как было, – объяснил профессор.
Маркхэм подошел к большому плетеному столу в центре комнаты. Тело Парди неуклюже лежало в кресле напротив двери, что вела на стрельбище. Голова и плечи покоились на столе, правая рука свисала вдоль тела, а пальцы все еще сжимали пистолет. В правом виске зияла ужасная рана, а на столе собралась лужица свернувшейся крови.
Мы смотрели на тело Парди всего несколько секунд, поскольку наше внимание привлекло донельзя странное и совершенно неуместное сооружение. Лежавшие на столе журналы были отодвинуты в сторону, а на освободившемся пространстве прямо перед трупом возвышался изящный карточный домик. Четыре стрелы как бы образовывали дворовый забор, а спички изображали садовые дорожки. Эта конструкция привела бы любого ребенка в неописуемый восторг, и я тотчас вспомнил недавние слова Вэнса о том, что гении отдыхают, играя в детские игры. Было что-то невыразимо жуткое в этом несообразном соседстве детской забавы и ужасной смерти.
Вэнс взирал на всю сцену грустным и встревоженным взглядом.
– Остановись, путник, здесь покоится Джон Парди, – пробормотал он с оттенком благоговения. – А вот дом, который построил Джек… карточный домик…
Фило шагнул вперед, чтобы поближе рассмотреть сооружение, но задел край стола бедром – стол чуть дернулся, и величественное творение рухнуло.
Маркхэм повернулся к Хиту:
– Вы вызвали судмедэксперта?
– Так точно.
Казалось, сержант не мог отвести глаз от стола.
– Бэрк тоже подъедет, вдруг он понадобится.
Хит подошел к окнам и поднял шторы – комната тотчас озарилась ярким дневным светом. Затем он вернулся к телу Парди и начал внимательно его осматривать. Вдруг сержант опустился на колени и вытянул шею.
– Похоже, что в ящике был пистолет тридцать восьмого калибра, – заметил он.
– Несомненно, – кивнул Вэнс, доставая портсигар.
Хит поднялся, подошел к комоду и изучил содержимое ящиков:
– Точно, я так и думал. Надо, чтобы мисс Диллар его опознала после того, как закончит судмедэксперт.
В этот момент в комнату влетел Арнессон, одетый в блестящий красно-желтый халат.
– Тысяча чертей! – воскликнул он. – Пайн только что мне все рассказал.
Он подошел к столу и уставился на труп Парди:
– Самоубийство, говорите? Но почему он не совершил это представление у себя дома? Весьма неосмотрительно с его стороны нагадить в чужом доме подобным образом. Впрочем, все шахматисты таковы.
Он поднял глаза и посмотрел на Маркхэма:
– Надеюсь, это не ввергнет нас в еще большие неприятности? Хватит с нас этой дурной славы. Отвлекает от размышлений. Когда вы сможете убрать отсюда тело этого бедняги? Не хочу, чтобы Белль видела это.
– Тело увезут, как только его осмотрит судмедэксперт, – ледяным тоном парировал Маркхэм. – В мисс Диллар нет никакой необходимости.
– Прекрасно.
Арнессон все еще стоял и смотрел на мертвеца. Лицо молодого человека постепенно принимало цинично-сочувственное выражение.
– Бедняга! Жизнь оказалась для него слишком тяжелым бременем. Обостренные чувства и никакой физической стойкости. Он воспринимал все слишком серьезно. Скорбел о своей судьбе с тех пор, как его гамбит оказался мыльным пузырем. А другого занятия он так и не смог найти. Этот черный слон повсюду преследовал его, потому-то, наверное, он и съехал с катушек. Честное слово, нисколько не удивлюсь, что эта мысль довела его до саморазрушения. Он, наверное, вообразил себя черным слоном, или, как его называли в Средние века, «епископом», призванным вернуться в мир неким ангелом возмездия.
– Неплохая мысль, – заметил Вэнс. – Кстати, когда мы обнаружили тело, на столе красовался карточный домик.
– Ха! А я-то подумал, откуда здесь карты, – может, он раскладывал пасьянс, перед тем как… Карточный домик, вы говорите? Звучит довольно глупо. Вы уже знаете ответ?
– Не до конца. Возможно, что-то разъяснит строка «Дом, который построил Джек».
– Понятно. – Арнессон вдруг насупился. – Играл в детские игры до самого конца, даже сам с собой. Странная, однако, фантазия. Пожалуй, надо все-таки одеться, – заключил Сигурд, зевнув, и отправился наверх.
Профессор Диллар смотрел ему вслед раздосадованным отеческим взором. Он повернулся к Маркхэму и раздраженно махнул рукой:
– Он всегда защищается от отрицательных эмоций и стыдится своих чувств. Не воспринимайте его беспечную позу всерьез.
Не успел Маркхэм ответить, как Пайн привел в комнату детектива Бэрка. Тут Вэнсу представилась возможность допросить дворецкого о тех обстоятельствах, при которых он обнаружил тело Парди.
– Каким образом вы оказались в помещении клуба сегодня утром? – спросил он.
– В кладовке было душновато, сэр, – ответил Пайн, – и я открыл дверь возле лестницы, чтобы немного проветрить. Потом я увидел, что шторы опущены…
– Выходит, шторы на ночь не опускают?
– Нет, сэр, в этой комнате не опускают.
– А окна?
– Я всегда их немного приоткрываю на ночь.
– И прошлой ночью они были приоткрыты?
– Да, сэр.
– Очень хорошо. И что же было после того, как вы утром открыли дверь?
– Я решил, что надо выключить свет, подумав, что мисс Диллар забыла сделать это вчера. Но, как только я заметил у стола этого несчастного джентльмена, я сразу поднялся наверх и все рассказал профессору Диллару.
– А Бидл знает о трагедии?
– Я известил ее сразу после того, как прибыли ваши люди.
– В котором часу вы и Бидл вчера легли спать?
– В десять вечера, сэр.
Когда Пайн вышел, Маркхэм обратился к профессору Диллару:
– Было бы неплохо, если бы вы рассказали нам все, что знаете, пока мы ждем доктора Дорема. Быть может, поднимемся наверх?
Бэрк остался в стрелковом клубе, а мы прошли в библиотеку.
– Боюсь, что мало чего смогу вам рассказать, – начал профессор, устраиваясь в кресле и доставая свою трубку.
В его поведении сквозили нарочитая сдержанность и какая-то отстраненность. Казалось, он не был расположен к беседе с нами.
– Парди появился здесь вчера вечером после ужина, якобы для того, чтобы поговорить с Арнессоном, но, возможно, на самом деле ему хотелось повидаться с Белль. Она, однако, отговорилась тем, что у нее сильно болит голова, и легла спать. Парди же оставался у нас примерно до половины двенадцатого. Потом он ушел, и больше я его не видел, пока Пайн не сообщил мне об этом ужасном известии сегодня утром.
– Но если, – перебил его Вэнс, – мистер Парди пришел повидать вашу племянницу, как вы объясните то, что он оставался у вас и после того, как Белль ушла к себе?
– Я этого никак не объясню, – растерянно ответил старик. – При взгляде на него, у меня создалось впечатление, что он что-то задумал и ему очень хочется с кем-то поговорить. Скажу прямо, мне пришлось непрозрачно намекнуть ему, что я устал, после чего он собрался уходить.
– А где был вечером мистер Арнессон?
– Здесь. Он принимал участие в нашей беседе примерно час, после того как Белль ушла к себе. Он весь день занимался делом Драккера и совсем вымотался.
– В котором часу это было?
– Около половины одиннадцатого.
– Значит, вы утверждаете, – продолжал Вэнс, – что мистер Парди произвел на вас впечатление человека, находящегося в состоянии стресса?
– Не то чтобы стресса. – Профессор нахмурился и закурил трубку. – Он выглядел подавленным и очень унылым.
– Вам не показалось, что он чего-то боялся?
– Нет, совсем не это. Скорее всего, его терзала какая-то печаль и он никак не мог от нее избавиться.
– Когда он уходил, вы спустились вниз вместе с ним? Вы видели, куда он направился?
– Нет. Мы всегда относились к Парди по-свойски. Он попрощался и вышел из комнаты. Я был уверен, что он пошел к парадной двери и вышел на улицу.
– Вы сразу же отправились к себе?
– Минут через десять – я остался, чтобы привести в порядок бумаги, с которыми работал.
Вэнс погрузился в молчание – что-то его в этом эпизоде сильно озадачило. Допрос продолжил Маркхэм.
– Полагаю, – начал он, – что бесполезно спрашивать вас, слышали ли вы прошлой ночью звук, похожий на выстрел.
– Все было тихо, – ответил профессор. – В любом случае звук из стрелкового клуба сюда бы не дошел. Два марша ступеней, большой холл и проход на первом этаже плюс три тяжелых двери. Ко всему в этом доме очень толстые и прочные стены.
– И никто снаружи, – добавил Вэнс, – также не услышал бы выстрела, потому как окна в стрелковом клубе были закрыты и зашторены.
Профессор кивнул и смерил его испытующим взглядом:
– Совершенно верно. Я вижу, что вы тоже заметили это обстоятельство. Мне не совсем понятно, зачем Парди понадобилось закрывать окна.
– Особенности поведения самоубийц еще недостаточно изучены, – как бы невзначай ответил Вэнс.
Затем, после короткой паузы, он спросил:
– О чем вы беседовали с мистером Парди примерно за час до его ухода?
– Мы говорили очень мало. Я был поглощен новой работой Милликана в «Физикс Ревью» касательно щелочных дублетов и старался заинтересовать его этим предметом, но он, как я уже сказал, был озабочен чем-то иным, поэтому большую часть времени передвигал фигуры на шахматной доске.
– Ах, действительно? Это чрезвычайно интересно.
Вэнс взглянул на доску – какие-то фигуры все еще стояли там. Он быстро поднялся и подошел к шахматному столику. Минуту спустя он вернулся и снова сел в кресло.
– Очень занимательно, – пробормотал он, закуривая. – Он, вне всякого сомнения, еще раз прокручивал эндшпиль в партии с Рубинштейном, прежде чем спустился вниз. Фигуры занимают ту позицию, при которой он сдался, – его ждал неизбежный мат в пять ходов черным слоном.
Профессор Диллар с некоторым удивлением посмотрел на шахматный столик.
– Черный слон, – промолвил он чуть слышно. – Неужели это он пожирал его изнутри? Невероятно, что такая мелочь могла оказать на него столь разрушительное воздействие.
– Не забывайте, сэр, – напомнил ему Вэнс, – что черный слон стал символом его неудач. Он воплощал крушение всех его надежд. И куда менее значимые причины толкали людей на самоубийство.
Несколько минут спустя Бэрк доложил, что прибыл судмедэксперт. Оставив профессора в библиотеке, мы снова спустились в стрелковый клуб, где доктор Дорем занимался осмотром трупа.
Увидев нас, он махнул рукой. От его неиссякаемой веселости не осталось и следа.
– Когда все это кончится? – ворчал он. – Мне не по нутру сама атмосфера. Убийства, смерть от нервного потрясения, самоубийство. У любого мурашки по телу пойдут. Нет, уж лучше найду-ка я себе спокойную работу где-нибудь на бойне.
– Мы считаем, – заявил Маркхэм, – что это последний случай.
Дорем воскликнул:
– Вот как! Неужели последний, а? Епископ кончает с собой, предварительно повергнув город в панический ужас. Вообще-то резонно. Надеюсь, что вы правы.
Доктор снова склонился над телом, разжал окоченевшие пальцы, и пистолет грохнулся на пол.
– Это в ваш арсенал, сержант.
Хит спрятал оружие в карман.
– Когда он умер, доктор?
– О, около полуночи, может, чуть раньше или позже. Еще дурацкие вопросы будут?
Хит усмехнулся:
– Вы не сомневаетесь, что это действительно самоубийство?
Дорем готов был испепелить сержанта взглядом:
– А что же это еще? Бомба анархиста?
Последовали аргументы профессионала:
– Оружие было у него в руке. Следы пороха на виске. Входное отверстие соответствует калибру оружия и находится там, где и должно быть. Положение тела естественное. Не вижу ничего подозрительного. Что, кто-то сомневается?
– Наоборот, доктор, – ответил Маркхэм, – с нашей точки зрения, все указывает на самоубийство.
– Так оно и есть. Впрочем, я еще посмотрю повнимательнее. Сержант, помогите-ка мне.
Пока Хит помогал переносить тело Парди на тахту для более детального осмотра, мы направились в гостиную, куда вскоре явился Арнессон.
– Ну, и каков вердикт? – спросил он, падая в ближайшее кресло. – Полагаю, нет сомнений, что бедняга сам наложил на себя руки?
– А почему вы вдруг об этом спрашиваете? – поинтересовался Вэнс.
– Да просто так, досужие домыслы. Здесь слишком много странностей.
– О да, безусловно, – согласился Вэнс, выпустив струйку дыма. – Нет, наш судмедэксперт полагает, что сомнений быть не может. Кстати, не поразил ли вас Парди своей тягой к саморазрушению?
Арнессон задумался.
– Трудно сказать, – заключил он. – Он никогда не отличался веселым нравом. Но самоубийство? Не знаю… Кстати, вы сами сказали, что сомнений здесь нет.
– Именно, именно так. А как этот новый поворот вписывается в вашу формулу?
– Конечно же, разваливает все уравнение. Хватит предположений и домыслов.
Несмотря на сказанное им, выглядел он как-то неуверенно.
– Одного не пойму, – добавил он, – почему он выбрал именно стрелковый клуб. В его собственном доме достаточно места, чтобы покончить с собой.
– В клубе было подходящее оружие, – предположил Вэнс. – Да, чуть не забыл. Сержант Хит хотел бы, чтобы мисс Диллар опознала пистолет – чисто для проформы.
– Легко. Где он?
Хит подал оружие Арнессону, и тот направился к выходу.
– И еще, – остановил его Вэнс, – спросите мисс Диллар, держала ли она в клубе колоду игральных карт.
Через несколько минут Арнессон вернулся и рассказал, что именно этот пистолет хранился в ящике комода, что карты лежали в ящике стола и что Парди знал об этом.
Вскоре появился доктор Дорем и подтвердил свое заключение: Парди действительно застрелился.
– Я занесу это в протокол. Иначе и быть не может. Конечно, бывают и инсценированные самоубийства, но это уже ваша епархия. Здесь же ничего подозрительного.
Маркхэм удовлетворенно кивнул.
– У нас нет причин сомневаться в ваших выводах, доктор. На самом деле самоубийство прекрасно вписывается в ту картину, которую мы имеем. Оно приводит кровавое пиршество Епископа к логическому завершению.
Прокурор встал со своего места с видом человека, только что сбросившего с плеч тяжкое бремя:
– Сержант, организуйте отправку тела в морг на вскрытие, но позже не забудьте заглянуть в клуб «Стивесант». Слава богу, что сегодня воскресенье! Можно хоть немного расслабиться.
В тот вечер Вэнс, Маркхэм и я сидели в клубной гостиной одни. Хит приехал и почти сразу уехал, а для прессы было составлено обтекаемое заявление, сообщавшее о самоубийстве Парди и дававшее понять, что дело Епископа можно считать закрытым. Вэнс, вопреки обыкновению, говорил очень мало. Он отказался внести какие-либо изменения в текст официального заявления и не хотел даже обсуждать новый поворот дела. Но теперь он дал выход сомнениям, которые одолевали его весь день.
– Слишком все просто, Маркхэм, слишком просто, слишком благовидно и правдоподобно. Все абсолютно логично, но все равно чего-то не хватает. Не представляю, что наш Епископ закончил бы свое празднество юмора таким банальным способом. Не надо большого ума, чтобы вышибить себе мозги, – это происходит сплошь и рядом. Не хватает оригинальности. Это просто недостойно кудесника, придумавшего убийства по «Песенкам Матушки Гусыни».
Маркхэм был явно раздражен этими словами:
– Вы же сами объясняли, как преступления совпадали с психологическими отклонениями у Парди. Мне кажется совершенно закономерным, что, исчерпав запас своих изуверских шуточек и дойдя до последнего предела, он должен был покончить с собой.
– Возможно, вы и правы, – вздохнул Вэнс. – У меня нет веских аргументов, чтобы спорить с вами, единственное – что я разочарован. Я не люблю внезапных перепадов сюжета, особенно когда они не соответствуют моему представлению о таланте драматурга. В данный момент смерть Парди выглядит чертовски аккуратной – все слишком тщательно подчищено. Здесь чувствуется практичность, но совсем нет воображения.
Маркхэм пытался сохранить терпение:
– Возможно, эти убийства исчерпали его воображение. Его самоубийство можно расценивать как занавес в конце пьесы. В любом случае это вполне вероятно. Поражение, разочарование, депрессия, полный крах всех надежд и стремлений служат причинами для самоубийства с незапамятных времен.
– Именно так. У нас есть обоснованный мотив или объяснение причин его самоубийства, но нам неизвестны мотивы убийств.
– Парди был влюблен в Белль Диллар, – возразил Маркхэм. – Он, скорее всего, знал, что на ее руку и сердце претендовал Робин. Он также жутко ревновал Белль к Арнессону.
– А убийство Спригга?
– Вот тут у нас нет данных.
Вэнс покачал головой:
– Мы не можем разделить преступления по мотивам. В основе всех их одна причина – чрезвычайно сильная патология.
Маркхэм нетерпеливо вздохнул:
– Даже если самоубийство Парди не связано с убийствами, мы в тупике в прямом смысле слова.
– Да-да, именно так. Чрезвычайно неприятно. Однако очень удобно для полиции. Они выходят из игры, по крайней мере на время. Но не судите строго мои капризы. Смерть Парди, вне всякого сомнения, связана с убийствами, причем весьма тесно.
Маркхэм неторопливо вынул сигару изо рта и несколько мгновений внимательно всматривался в лицо Вэнса.
– Вы, что же, сомневаетесь в том, – спросил он, – что Парди совершил самоубийство?
Вэнс медлил с ответом.
– Мне бы хотелось знать, – протянул он, – почему карточный домик так легко рухнул, когда я намеренно слегка задел стол?
– Что?
– И почему он устоял, когда голова Парди упала на стол, после того как он застрелился?
– Ничего странного, – ответил Маркхэм. – Первый толчок лишь чуть-чуть сдвинул карты…
Внезапно его глаза сузились.
– Вы, что же, думаете, что карточный домик построили ПОСЛЕ смерти Парди?
– Ах, мой дорогой друг! Я не строю никаких предположений – я лишь высказываю вслух то, что интересует мой пытливый ум.
