Глава XVII
Неожиданность
В продолжение нескольких последующих дней я ни на шаг не продвинулся вперед. Клеверинг, вероятно, из желания избежать встречи со мной, не заходил больше в библиотеку, а вечера, которые я проводил в доме мисс Мэри, только утомляли меня. Рукопись Левенворта требовала гораздо меньше работы, чем я вначале предполагал, поскольку старик чрезвычайно придирчиво ее отредактировал; тем не менее за это время я успел поближе познакомиться с мистером Харвеллом.
Он держал себя всегда одинаково ровно, с достоинством и как работник был действительно неутомим, так что я даже начал относиться к нему довольно дружелюбно. Не могу, однако, сказать, что и он отвечал мне тем же. Про Элеонору он никогда не говорил и вообще не упоминал о событиях последних дней. Я вскоре понял, что он поступает так по какой-то важной причине, известной ему одному, поэтому не переставал наблюдать за ним с особенной тщательностью.
Но время шло, и я начинал терять терпение. Клеверинг не показывался, секретарь был нем как рыба — на что я мог рассчитывать? Мои короткие визиты к мисс Мэри тоже не принесли ничего нового. Она, по-видимому, переживала какой-то кризис, и это причиняло ей огромные страдания. Когда девушка оставалась одна, она часто в тоске заламывала руки, как будто ей угрожало какое-то ужасное несчастье; иногда она стояла неподвижно, согнувшись под невидимым грузом, сбросить который была не в силах. Но большей частью она хранила гордый и неприступный вид.
Подобное поведение внушало мне некоторую надежду на то, что рано или поздно Мэри откроет мне свою душу. Эти дрожащие губы должны были когда-нибудь заговорить, и тогда я узнаю тайну, от которой зависела честь Элеоноры Левенворт. Я не мог забыть обвинения, которое Мэри высказала когда-то в лицо своей кузине, и потому проводил с ней все больше времени, так что секретарь в конце концов стал жаловаться, что я его оставляю без работы.
Так один за другим тянулись дни. Опять настал понедельник, — со дня убийства прошло уже две недели, — а я нисколько не приблизился к решению своей задачи. В доме вообще больше не говорили ни об убийстве, ни о Джен, зато газеты читали взахлеб как господа, так и слуги. В понедельник я чувствовал себя намного спокойнее и веселее, чем в последнее время; накануне днем я заметил, как в окне мелькнуло уже ставшее для меня таким милым лицо Элеоноры, и вид ее вселил в меня мужество.
Переступив порог гостиной, я заметил, что Мэри нервно ходит по комнате в необъяснимой тревоге, словно ожидая кого-то. Я подошел к ней и сказал:
– Надеюсь, что сегодня, мисс Мэри, мне удастся побеседовать с вами с глазу на глаз.
Она покраснела, ответила на мой поклон, но не предложила мне сесть.
– Простите меня, — продолжал я, — но я попрошу вас уделить мне несколько минут: я должен кое о чем переговорить с вами.
Она посмотрела на часы и хотела уже ответить, что не может принять меня, но потом, очевидно, передумала, опустилась на стул и знаком попросила меня также сесть. Хотя девушка и старалась казаться спокойной, она, по-видимому, очень волновалась, тем не менее я сразу приступил к делу.
– Мисс Левенворт, — начал я, — у меня к вам просьба.
Я тут же понял, что обратился к ней совсем не вовремя. Она холодно спросила:
– У вас просьба? Ко мне?
– Да. До сих пор я молчал, но теперь решил просить у вас объяснения, которое, быть может, и не спасет вашу кузину, но по крайней мере наведет нас на верный след.
– Я не понимаю вас, — ответила она, задрожав.
– Мисс Левенворт, кажется, в разговоре с вами совершенно излишне распространяться о том, в какое опасное положение попала ваша кузина. Но, возможно, вы не знаете, что если подозрение, которое тяготеет над ней, не будет в скором времени снято, то ей грозит…
– Как? — воскликнула Мэри. — Вы хотите сказать…
– Что ее арестуют — это вне всякого сомнения.
Я заметил, что стрела попала в цель: девушка побледнела.
– И все из-за этого несчастного ключа?
– Из-за ключа? Но что вам известно насчет ключа?
– Разве не вы сами рассказывали мне о нем?
– Нет, — ответил я.
– В таком случае я прочла в газетах.
– В газетах об этом не было сказано ни слова.
Она совершенно смутилась.
– Я думала, что все об этом знают, — прошептала она, но потом вдруг решилась и сказала: — Нет, я лгу. Я прекрасно знала, что это секрет, но дело в том, что сама Элеонора мне о нем рассказала.
– Элеонора?
– Да, в тот вечер, когда мы в последний раз виделись с ней и говорили в этой самой комнате.
Я не мог скрыть своего удивления. Элеонора, которая знала, в чем подозревала ее кузина, рассказала ей про ключ? Мне в это не верилось.
– Но ведь и вы об этом знали, — продолжала Мэри, — я не выдала ничьей тайны.
– Нет, но ведь это как раз один из пунктов, которые так осложняют и без того опасное положение вашей кузины. Только ее имя и твердая вера в нее человека, от которого зависит ее арест, до сих пор избавляли ее от позора. Если она будет и дальше скрывать, как к ней попал ключ, никто уже не сможет вытащить ее из пропасти…
– И вы говорите это мне…
– Да, я говорю это вам, чтобы вы сжалились над бедной девушкой и помогли нам раскрыть тайну без ее содействия. Только тогда с нее будет снято подозрение.
– И вы думаете, что я знаю об этом больше, чем говорю? Вы думаете, что я все еще утаиваю что-то после всех тех ужасов, из-за которых в нашем благословенном доме воцарилось запустение? Может быть, и меня подозревают в чем-нибудь? Вы пришли, чтобы оскорблять меня в моем собственном доме?
– Мисс Левенворт, успокойтесь! Мне и в голову не приходит обвинять вас в чем-либо, — я лишь хочу, чтобы вы объяснили причину непонятного молчания вашей кузины. Вы должны ее знать. Вы связаны узами близкого родства, вы прожили с ней всю жизнь, вам должно быть известно, ради кого она скрывает то, что знает, ради кого жертвует собой, отводя таким образом подозрение от настоящего преступника.
Мэри не отвечала. Я встал и приблизился к ней.
– Мисс Левенворт, — продолжил я, — ответьте откровенно, обвиняете ли вы в чем-нибудь вашу кузину?
– Я обвиняю? О боже, если бы все были так невинны, как она!
– В таком случае вы должны согласиться с тем, что если она умалчивает об известных ей деталях, то делает это не ради себя, а ради тех, кто действительно виновен в преступлении.
– Нет-нет, я вовсе не согласна с этим, с чего вы это взяли?!
– Мисс Элеонора ведет себя так, что можно сделать только два предположения: или она сошла с ума, или хочет защитить кого-то другого ценой собственной чести.
– А как вы думаете, ради кого Элеонора могла бы пожертвовать собой? — спросила Мэри; губы ее дрожали.
– Это как раз та задача, которую вы должны помочь нам решить. Вам ведь известно прошлое Элеоноры.
– Простите, — сказала Мэри холодно, — я ничего не знаю о личных предпочтениях и чувствах Элеоноры, пусть эту задачу решает кто-нибудь другой, а не я.
Я попробовал изменить тактику.
– Когда мисс Элеонора сообщила вам, что ключ находился у нее, упомянула ли она, каким образом он попал к ней?
– Нет.
– Значит, она сообщила вам только факт, без всяких объяснений?
– Да, без всяких объяснений.
– Меня удивляет, что она решилась сделать такое важное признание той, которая всего за несколько часов до этого кинула ей в лицо ужасное обвинение.
– Что вы хотите этим сказать? — спросила девушка дрожащим голосом.
– Вы ведь не будете отрицать — вы с самого начала верили в то, что это преступление было совершено не без участия вашей кузины, мало того — вы высказали ей это в лицо.
– Объясните, что значат ваши слова, — прошептала Мэри.
– Разве вы забыли то, что говорили в своей комнате перед тем, как мы вошли туда с мистером Грайсом в первый день следствия?
– Вы все слышали! — прошептала она и закрыла лицо руками.
– Я не хотел подслушивать, но в тот момент я стоял прямо за дверью…
– Что вы слышали?
Я повторил услышанные мною слова.
– А мистер Грайс?
– Он стоял рядом со мной.
Казалось, Мэри готова была пронзить меня взглядом.
– А после того, как вы вошли, между нами еще продолжался разговор? — спросила она.
– Нет.
Девушка помолчала, а затем проговорила:
– Значит, вот ради чего вы пришли ко мне сегодня вечером? Вы мучаете меня своими вопросами, вы отравляете мне жизнь!
– Простите, — сказал я, — но ведь целью моих вопросов является спасение вашей кузины. Неужели я зашел слишком далеко, спросив, какие вы имели основания обвинять ее в преступлении? А на следствии вы заявили, напротив, что считаете ее совершенно невинной…
Мэри не слушала меня.
– Как ужасна моя судьба, — прошептала она, — как ужасна!..
– Мисс Левенворт, — сказал я, подходя к ней еще ближе, — хотя вы в данную минуту в ссоре со своей кузиной, но ведь не можете же вы желать ее гибели. Говорите же, назовите мне имя той особы, ради которой она готова пожертвовать собой. Всего лишь один намек с вашей стороны…
Девушка как-то странно взглянула на меня и, встав с места, проговорила холодно:
– Если вы этого сами не знаете, я не могу вам ничего сообщить. Пожалуйста, избавьте меня от ваших вопросов, мистер Рэймонд. — И она опять взглянула на часы.
Я снова переменил тактику.
– Мисс Левенворт, вы как-то спросили меня, должен ли человек, совершивший какой-нибудь проступок, непременно в нем сознаться. Я сказал, что такое признание необходимо, если этим можно исправить свою вину. Вы помните это?
Губы ее зашевелились, но она не проронила ни слова.
– Я пришел к тому убеждению, — продолжал я, — что открытое признание — единственный выход из создавшегося положения. Только вы можете спасти Элеонору от угрожающей ей опасности. Ответите вы мне или нет?
Глаза ее наполнились слезами; я уже думал, что на этот раз достиг своей цели, но она только прошептала:
– Ах, если бы я могла это сделать!
– Но почему вы не можете? Вы не будете чувствовать себя счастливой до тех пор, пока не сделаете этого. Мисс Элеонора молчит, но это еще не значит, что вы должны следовать ее примеру. От этого ее положение становится еще более двусмысленным.
– Я знаю, но не могу поступить иначе. Я не могу избежать того, что предопределено судьбой.
– Напрасно вы так думаете. Всякий способен разбить оковы, подобные вашим, созданные одним лишь воображением.
– Нет-нет, — воскликнула бедняжка, — вы не понимаете меня!
– Я знаю только, что честный человек избирает прямой путь, а кто сходит с этого пути, тот не прав.
Лицо ее вдруг приняло трогательное выражение; она, казалось, собиралась уже сказать что-то, как вдруг раздался звонок.
– Ах, — воскликнула Мэри, — скажите ему, что я не могу его принять, не могу его видеть!
– Мисс Левенворт, — воскликнул я, взяв ее за руку, — я задал вам вопрос, от которого зависит судьба вашей кузины. Отвечайте, скажите, какие обстоятельства заставили вас…
Но она уже не обращала на меня внимания — она вырвала свою руку из моей и тревожно воскликнула:
– Дверь! Она сейчас откроется и…
Я вышел в переднюю и, увидев Томаса, сказал, чтобы он подождал внизу. Дворецкий ушел.
– Вы ждете от меня ответа? — воскликнула Мэри. — Но я не могу дать его сейчас, не могу!
– Мисс Левенворт! Я боюсь, что если вы не скажете сейчас, то потом будет уже поздно.
– Нет, не могу, — ответила она.
Во второй раз прозвенел звонок.
– Вы слышите? — воскликнула она.
Я вышел в переднюю и крикнул Томасу:
– Теперь вы можете открыть дверь!
После этого я хотел вернуться к Мэри, но она решительно указала мне на дверь со словами:
– Оставьте меня.
– Я еще зайду к вам перед уходом, — произнес я и быстро поднялся по лестнице.
Томас открыл входную дверь.
– Мисс Левенворт дома? — услышал я чей-то слегка дрожащий голос.
– Да, сударь, — ответил Томас с глубоким почтением.
Я перегнулся через перила и, к своему удивлению, увидел Клеверинга. Тот поднялся по лестнице и исчез за дверьми гостиной.
