Глава XVI
Завещание миллионера

На следующий день в газетах появилась выдержка из завещания Левенворта. Содержание текста меня нисколько не удивило. Бо`льшая часть состояния переходила к Мэри, и только в примечании к завещанию говорилось, что и Элеоноре должна быть также выдана определенная сумма, впрочем, довольно крупная.

Когда я прочитал все, что интересовало меня в связи с этим делом, я тотчас отправился к Грайсу, поскольку не забыл приглашения навестить его после оглашения завещания.

– Доброе утро, — поприветствовал он меня, — не хотите ли присесть?

Я взял стул и сел рядом с сыщиком.

– Мне интересно узнать, что вы думаете о завещании Левенворта и той роли, которую оно сыграло в этой трагедии, — сказал я.

– А вы что думаете?

– Я полагаю, что вряд ли после вскрытия завещания у кого-либо мог измениться взгляд на это дело. Те, кто уже раньше подозревал Элеонору, будут считать, что теперь у них еще больше оснований поверить в ее виновность, а те, кто сомневался в этом, конечно, не станут приписывать ей убийство, после которого она может получить такую сравнительно небольшую сумму.

– Вы, по всей вероятности, слышали, что вообще говорят по этому поводу?

– Никто не может понять, почему одной племяннице отдано предпочтение перед другой, но, конечно, едва ли кому-нибудь приходит в голову этим несоответствием объяснять убийство.

– Неужели все это не навело вас на серьезные размышления? — спросил сыщик.

– Размышления? — переспросил я. — Не понимаю, что вы хотите этим сказать. Вот уже трое суток как я только и делаю, что размышляю.

– Не волнуйтесь, — проговорил Грайс, — я совсем не хотел вас обидеть. Вы видели мистера Клеверинга?

– Видел — и только.

– И вы готовы помогать Харвеллу в работе по подготовке книги к изданию?

– Откуда вам это известно?

Сыщик только улыбнулся.

– Да, я решил исполнить просьбу мисс Левенворт и взять на себя этот труд.

– Она прелестное создание! — воскликнул сыщик с неожиданным воодушевлением, но тотчас снова заговорил своим обычным тоном: — У вас теперь есть возможность раскрыть тайну. Я хотел бы узнать две вещи: первая — в каких отношениях мистер Клеверинг находится с этими дамами и…

– Значит, между ними действительно существуют какие-то отношения?

– Без сомнения. И второе: что вызвало разлад между кузинами?

Я молчал и раздумывал над словами сыщика. Я должен был стать шпионом в доме, где меня так сердечно приняли. Это едва ли согласовывалось с моими понятиями о чести и благородстве.

– Может быть, вы найдете кого-нибудь другого, кто лучше меня сумел бы проникнуть в эти тайны? — спросил я. — Роль шпиона мне противна.

Грайс нахмурил брови.

– Прежде всего, я готов помочь Харвеллу в издании этой книги, — объяснил я, — затем готов попытаться познакомиться с Клеверингом, а также попробовать добиться доверия Мэри. Но подслушивать у дверей, устраивать западни и ловушки — на это я не пойду, поскольку считаю это недостойным порядочного человека. Я беру на себя задачу узнать все, что можно узнать прямо, а вам предоставляю всю остальную работу.

– Вот оно что! Значит, мы должны таскать для вас каштаны из огня? — иронически промолвил сыщик. — Ведь мне тоже известно, что может и чего не может делать порядочный человек.

– А что нового вы узнали о Джен? — спросил я, чтобы переменить тему разговора.

– Ничего, — ответил Грайс, вздыхая и грустно покачивая головой.

На следующий день, после того как я целый час проработал с Харвеллом и уже спускался по лестнице, я встретил мисс Мэри. Я еще накануне предчувствовал, что она собирается переговорить со мной о чем-то, но тон, в котором она начала этот разговор, меня крайне поразил.

– Мистер Рэймонд, — сказала она, — я хочу задать вам один вопрос. Я уверена, что вы ответите откровенно и честно, как если бы вы были моим братом. Скажите, как, по-вашему, может ли произойти так, что человек совершил что-то очень нехорошее, а результат получился хорошим?

– Возможно, но в любом случае надо, чтобы он сознался в содеянном.

– Но разве такое признание не бросило бы потом тень на провинившегося?

– Это зависит от того, в чем заключалась его вина и каковы были последствия содеянного. Если вы причинили своему ближнему вред, который не может быть исправлен, то вряд ли вы будете чувствовать себя счастливой, как бы ни была безукоризненна после этого ваша жизнь.

– Значит, для того, чтобы жить безукоризненно, надо прежде публично сознаться в своей вине? Нельзя ли скрыть ее от всех? Возможно, так было бы лучше…

– Нет, если вы можете исправить что-нибудь своим признанием, вы должны сделать его, — сказал я.

Мой ответ, казалось, смутил девушку. Одну минуту она стояла, погруженная в раздумья, потом будто очнулась и позвала меня в гостиную. В последовавшем затем разговоре она уже не возвращалась к затронутой ранее теме и, по-видимому, хотела, чтобы я забыл ее слова.

Когда я выходил из дома, то увидел Томаса, стоявшего около калитки. Я решил расспросить его об одном человеке, который не выходил у меня из головы: мне хотелось узнать, кто таков Рой Роббинс, навестивший мисс Элеонору накануне убийства. Томас, однако, не стал распространяться на этот счет, он уверял меня, что не помнит, как выглядел тот господин, и ничего о нем не знает. Я понял, что все расспросы будут напрасны, и поспешил проститься с ним и уйти.