Глава XV
Генри Клеверинг
Я присутствовал на похоронах мистера Левенворта, но мне не удалось побеседовать с кузинами ни до церемонии, ни после нее. Я смог переговорить только с мистером Харвеллом; этот разговор не дал ничего нового, зато навел на разные мысли. Дело в том, что сразу же после церемонии Харвелл подошел ко мне и спросил, читал ли я в газете заметку относительно Элеоноры Левенворт. Я ответил утвердительно и поинтересовался, каким образом могло случиться, что она попала в газету.
Его ответ поразил меня.
– Неспокойная совесть рано или поздно заставит виновного выдать себя, — заметил он спокойно.
Это замечание, сделанное человеком, который утверждал, что ничего не знает относительно личности убийцы, невольно заставляло задуматься. Я охотно продолжил бы наш разговор, но секретарь вообще не отличался словоохотливостью и поспешил откланяться. Я решил как можно скорее познакомиться с Генри Клеверингом — может быть, он окажется в состоянии сообщить некоторые подробности относительно обеих кузин.
Вечером того же дня я получил записку от своего патрона — мистера Виллея: он сообщал, что вернулся из поездки, но еще настолько плохо себя чувствует, что не в состоянии говорить о смерти мистера Левенворта. От мисс Элеоноры я тоже получил несколько строк: она сообщала свой адрес, но просила прийти к ней только в том случае, если у меня будут какие-либо важные известия, поскольку она слишком больна, чтобы принимать кого-либо. Это очень меня опечалило. Больна… одна, в чужом доме!
На другой день, следуя совету Грайса, я отправился в Гофман-хаус и устроился в библиотеке. Не успел я прочесть и нескольких строк, как в комнату вошел тот, кого я ожидал. Он, по-видимому, также сразу вспомнил нашу встречу на улице, как будто немного смутился, но быстро оправился, взял газету и углубился в чтение. Несмотря на это, я чувствовал на себе его пристальный, изучающий взгляд, который очень тяготил меня.
Поскольку с моей стороны было бы неумно рассматривать его таким же образом, я встал, подошел к своему старинному приятелю, сидевшему неподалеку, и завел с ним разговор, причем в скором времени представился случай порасспросить его об интересовавшем меня незнакомце.
Дик Фербидж вращался в обществе и знал положительно всех.
– Зовут его Клеверинг, — сообщил он, — живет в Лондоне. Я встречаю его повсюду, только не в частных домах. До сих пор он еще не принят в обществе — быть может, у него нет ни к кому рекомендательных писем.
– Он человек образованный?
– Без сомнения.
– Вы его знаете?
– Немного — мы обмениваемся изредка парой слов при встрече, вот и все.
Вскоре я простился с приятелем и вышел из зала. На улице меня невольно охватило сомнение: как мог этот господин, незнакомый почти ни с кем в городе, оказаться замешанным в дело, которое так сильно меня занимало? Впервые в жизни я усомнился в проницательности Грайса, поручившего Клеверинга моему особому попечению.
На другой день я повторил свой маневр, но с прежним результатом. Клеверинг заходил в библиотеку, но тотчас ушел, как только заметил меня, и я понял, что завязать с ним знакомство совсем не так легко, как можно было предположить. Чтобы вознаградить себя за эту неудачу, я отправился вечером навестить Мэри Левенворт.
Мисс Мэри встретила меня очень сердечно. Она представила меня пожилой даме, поселившейся в качестве компаньонки в ее доме, и воскликнула:
– Вы, наверно, пришли сообщить мне, что Джен наконец найдена?
– Нет, еще не найдена, — ответил я, огорченный тем, что не могу сообщить девушке ничего нового.
– Но сегодня здесь побывал мистер Грайс и объявил, что надеется отыскать ее в самом скором времени.
– Мистер Грайс был здесь?
– Да, он зашел рассказать, как продвигается расследование. К сожалению, очень медленно, — прибавила девушка грустно.
– Вы слишком рано впадаете в уныние, потерпите немного.
– О, я стараюсь взять себя в руки, но каждый день, каждый час в этой страшной неизвестности действует на меня удручающе. Я готова сделать все что угодно, обыскать каждый уголок… Я бы…
– Что бы вы сделали? — спросил я, когда она вдруг оборвала свою речь.
– Не знаю, — ответила она, переменившись в лице, — быть может, я бы ничего и не сделала.
И, прежде чем я успел что-то возразить, она спросила:
– Вы видели сегодня Элеонору?
Я ответил отрицательно. Мэри, по-видимому, не удовлетворилась моим ответом. Как только ее приятельница вышла из комнаты, она настойчиво поинтересовалась, что я думаю о состоянии здоровья Элеоноры.
– Я полагаю, ее здоровье пошатнулось, — сказал я.
– Мне очень больно, что мы с Элеонорой порознь, — прошептала она и, заметив мой недоверчивый взгляд, добавила: — Я конечно, сама настояла на том, что нам необходимо расстаться, но тем не менее очень страдаю от этой разлуки.
– Полагаю, меньше, чем ваша кузина, — вставил я.
– Вы так думаете? Наверно, потому, что она в материальном отношении находится в худшем положении, чем я? Но поверьте, если бы я могла уговорить Элеонору взять половину моего состояния, я была бы счастлива! Боюсь, однако, она никогда не согласится на это.
– При нынешних обстоятельствах это самое разумное, что она может сделать.
– Конечно, — согласилась Мэри, — тем не менее я была бы рада этому. Это состояние, свалившееся с неба, угнетает меня. Сегодня, когда огласили завещание, по которому я сделалась чуть ли не миллионершей, мне показалось, что на меня набросили тяжелый, забрызганный кровью траурный покров. А между тем я когда-то ждала этого дня с совершенно другим чувством. Конечно, это было нехорошо с моей стороны, но я действительно ждала этого часа, поскольку была очень избалована, и деньги для меня значили почти все. Двенадцать лет тому назад, когда дядя мой обнял меня и воскликнул: «Ты, мое дитя, будешь моей наследницей», — я сразу оказалась в совершенно особом положении в доме. Меня баловали, называли маленькой принцессой и дядиной любимицей; остается только удивляться тому, что я еще не сделалась закоренелой эгоисткой. А между тем я уже тогда понимала, что это со стороны дяди только каприз и что он несправедлив по отношению к Элеоноре, которая была нисколько не хуже, если не лучше меня.
Мэри остановилась на минуту, едва сдерживая рыдания, но в то же время украдкой взглянув на меня, затем продолжила своим тихим нежным голоском:
– Я знаю, что у меня много недостатков, но их можно отчасти объяснить и даже извинить, ведь юной наследнице прощалось все. Никто никогда не сдерживал меня ни в чем и не порицал моего поведения. И вот теперь все эти деньги, о которых я так мечтала, принадлежат мне, а между тем я готова была бы отдать их, если бы… впрочем, я не имею права обременять вас своими сердечными излияниями. Забудьте то, что я сказала, мистер Рэймонд, и помните только, что я очень несчастна, одинока и всеми покинута.
– Нет, я вовсе не хочу забывать сказанного вами. Из ваших слов я вижу, что состояние мистера Левенворта досталось особе, которая сумеет найти ему надлежащее применение.
– Однако переменим разговор, — прервала она мою тираду, и лицо ее сделалось необыкновенно серьезным. — Дело в том, что я должна с вами поговорить еще об одном деле, которое сильно меня беспокоит. Как вам, вероятно, известно, дядя незадолго до своей смерти начал писать книгу о Китае. Я знаю, что он мечтал издать ее как можно скорее, и потому я теперь только и думаю, как бы исполнить его желание. Но для этого я должна найти кого-нибудь, кто взял бы на себя все заботы по изданию этой книги. Я решила отказать мистеру Харвеллу, поскольку поручить эту работу ему никак нельзя. Никто, кроме вас, не был бы способен выполнить эту нелегкую задачу. Если с моей стороны это не будет слишком большой нескромностью, я бы попросила вас просмотреть рукопись и сказать, что мне с ней делать дальше.
Удивительно, право, насколько это предложение соответствовало моим тайным желаниям, — я только о том и думал, как бы получить свободный доступ в дом Левенворта, и вдруг сама судьба решила этот вопрос. В ту минуту я и не подозревал, что обязан этим Грайсу, который, собственно, и рекомендовал меня для этой работы.
Но, хотя это предложение и обрадовало меня, я счел своим долгом заявить мисс Мэри, что вопросы, затрагиваемые в этой книге, вне моей компетенции и потому будет лучше, если она передаст ее какому-нибудь специалисту. Однако девушка не хотела ничего слышать об этом.
– У мистера Харвелла целая кипа материала, — проговорила она, — он может дать вам разъяснения, если вы встретитесь с каким-нибудь затруднением в работе.
– Но почему бы вам не поручить эту работу самому мистеру Харвеллу? Он, кажется, образованный и неглупый человек.
Мисс Левенворт покачала головой и ответила:
– Нет, он не годится для этой работы. Я знаю, что дядя диктовал ему все от начала до конца и не поручил бы написать самостоятельно ни одной строчки, а я хочу поступить в данном случае так, как поступил бы он.
– Но, быть может, мистеру Харвеллу будет неприятно, если в его работу вторгнется чужой человек.
– Этого я в расчет не принимаю, — решительно сказала она. — Мистер Харвелл служит у меня и должен подчиняться моим желаниям. Впрочем, он ничего не имеет против этого, я уже говорила с ним.
– Постараюсь исполнить ваше желание. Во всяком случае я просмотрю рукопись и тогда дам окончательный ответ.
– Чрезвычайно вам признательна; не знаю даже, как благодарить за вашу любезность, — сказала девушка. — Но, может быть, вы хотите сами переговорить с мистером Харвеллом?
Она направилась к двери, но вдруг остановилась и прошептала:
– Он в библиотеке, вы ничего не имеете против, чтобы пройти туда?
Я подавил неприятное чувство, охватившее меня при упоминании об этой комнате, и объявил, что готов туда отправиться.
– Все бумаги находятся там же, — продолжала Мэри, — и мистер Харвелл говорит, что ему лучше работается на старом месте. Но, если хотите, я могу послать за ним, он придет сюда.
Я отказался от этого предложения и проследовал к лестнице. Мэри пошла со мной.
– Я уже думала о том, чтобы велеть запереть эту комнату, — проговорила она, — но что-то удерживает меня. Точно так же я не могу покинуть этот дом, хотя пережила здесь такой ужас. А между тем живу здесь в постоянном страхе. Иногда вечером… впрочем, я не буду надоедать вам со своими глупостями, вы и так уже, вероятно, устали.
Когда мы вошли в библиотеку, я был крайне поражен при виде Харвелла, сидевшего в том кресле, которое еще совсем недавно служило последним местом отдыха его убитого патрона. Еще более меня удивило, что он мог оставаться спокойным на месте, связанном с такими страшными воспоминаниями, и работать усидчиво, точно ничего не произошло. Но минуту спустя я убедился, что из-за особого освещения библиотеки работать можно было действительно только в этом месте. Тогда я невольно удивился самообладанию Харвелла, который приносил в жертву чувству долга свои личные ощущения.
При нашем появлении он поднял голову, но не встал, чтобы поприветствовать нас, — настолько он казался погруженным в работу.
– Он ужасно рассеян, — прошептала Мэри, — я уверена, что он даже не отдает себе отчета в том, кто мы.
Она подошла к секретарю поближе, чтобы обратить на себя его внимание, и сказала:
– Я привела мистера Рэймонда. Он так любезен, что хочет взять на себя труд по изданию книги, о которой мы с вами говорили.
Секретарь поклонился, пробурчал что-то и, как только Мэри вышла из комнаты, снова взялся за перо. Я сказал ему решительно:
– Очень рад, что могу поговорить с вами наедине, мистер Харвелл.
– Вы хотите поговорить об этом убийстве?
– Да, — ответил я.
– В таком случае, — заявил он не менее решительно, — должен сказать, что больше не хочу не только говорить, но и думать об этом печальном событии.
Раздосадованный неудачей, я оставил всякие попытки возобновить разговор и взялся за рукопись. Я быстро просмотрел ее, обменялся с Харвеллом несколькими словами относительно ее содержания, затем, убедившись в том, что смогу исполнить просьбу мисс Мэри и издать эту книгу, захватил рукопись с собой и направился в гостиную.
Когда час спустя я выходил из дома Левенвортов, то заметил себе с удовлетворением, что одно препятствие с моего пути наконец устранено. И если я не достигну своей цели, то только по какой-нибудь другой причине, а не вследствие невозможности получить доступ в этот дом.
