XIII
— Как идет наш пароход? — спросил Жак де Куртомер Альбера Дутрлеза в один из прекрасных январских дней, если, конечно, январь на бретонском побережье может быть прекрасным.
— Идет так хорошо, что мы скачем, как козы, наевшиеся зерен кофе, — пробормотал Дутрлез, уцепившись обеими руками за перила мостика.
— Ты здоров, и это главное. Прибываем на место через час. Ты можешь сойти на берег, но я заночую здесь, потому что хочу понаблюдать, как начнется разведка.
— Боюсь, завтра наше путешествие закончится.
— Я знаю, что ты не веришь в сокровища. А я верю! Но даже если я ошибаюсь, все равно мы совершили приятную прогулку.
— Ты находишь? Я с тобой не согласен. Вот уже три недели как мы покинули Париж, и моим единственным развлечением были прогулки по берегу и безостановочное курение сигар.
— И мысли о мадемуазель Кальпренед.
— Ты все шутишь, а у меня нет повода смеяться.
— У тебя нет повода и плакать. Скажи, что бы ты делал в Париже? Кальпренед питает к тебе не самые добрые чувства, его упрямый сынок тоже. К счастью, скоро он уходит в армию. У тебя есть только мадемуазель Арлетт, и если бы ты не оставил квартиру на четвертом этаже, то каждый вечер мог бы любоваться окном ее комнаты. Большое удовольствие, нечего сказать! В то время как здесь ты трудишься ради своего будущего.
— Ты в сотый раз повторяешь одно и то же. А когда я прошу тебя объясниться, сыпешь отговорками. Я поехал с тобой только потому, что мое дело проиграно.
— Не совсем, любезный друг. Ты забыл о свидании, которым мадемуазель Кальпренед удостоила тебя накануне отъезда. Кажется, тебе посоветовали ехать со мной и поклялись в вечной верности.
— Все меняется в этом мире, мой друг! — печально возразил Альбер.
— Все изменится, если экспедиция будет успешной. Заметь, пока все идет прекрасно. Мы приехали в Брест почти что наудачу. Я сразу нашел яхту, которую один богач оставил здесь в качестве залога. Яхта великолепная, мне отдали ее очень дешево, а если я захочу ее купить, то продадут почти даром.
— Жак, ты раздражаешь меня своими обещаниями.
— Обещаниями, которые сбудутся, теперь я в этом уверен. Я собрал сведения и точно знаю, что то судно затонуло недалеко отсюда два года назад, между десятым и пятнадцатым января тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Американский матрос не солгал. Кальпренед дал знать английскому страховому обществу, что начинает работы. Со своей стороны я уладил все формальности с французскими властями и нанял в Бресте четырех лучших водолазов из «Арсенала». Я даже брал у них уроки. Это очень просто, ты сам сможешь, если захочешь. Я тебя научу. Чего же тебе еще? Ты поможешь мне позолотить герб Кальпренедов, который очень в этом нуждается. И ты думаешь, это не оценят? Граф хотел приехать сам, но я его отговорил. Я все продумал и хочу, чтобы он был обязан тебе.
— Он даже не знает, что я с тобой!
— Да! Для него станет приятным сюрпризом сообщение об успехе, достигнутом при твоем содействии. Они думают, что ты поехал на юг — этого я и хотел. Только моя тетка и комиссар знают, где ты, и желают тебе удачи. Мотапана ищут; все думают, что он удрал в Индию со своими сокровищами. Али делает вид, будто ждет барона, и подозреваю, что на днях он отправится к хозяину. За ним наблюдают. Кстати, моя тетушка узнала, что знаменитое опаловое ожерелье принадлежало когда-то радже, которого Мотапан убил. Этот барон был пиратом.
— Я в этом и не сомневался!
— И я. Надеюсь, мы никогда больше его не увидим. Он, вероятно, поселится в какой-нибудь далекой стране. А может, он уже принялся за прежнее ремесло, и в этом случае мы можем надеяться, что его когда-нибудь повесят. Эй! Рулевой! — вдруг закричал Жак матросу. — Надо отвести руль! Волнение сильное, яхту сильно качает!
Волнение было действительно значительным, и от свежего ветра усилилась боковая качка. Серое небо, берег, скрытый непроницаемым туманом, и вокруг бесчисленные скалы возносятся черными вершинами над пенящимися волнами… Это был Атлантический океан, необъятный и мрачный, и берег старой Арморики, защищенный тройным поясом подводных скал.
— Где мы и куда направляемся? — воскликнул Дутрлез. — Ты решил до конца хранить свою тайну, но теперь, кажется, можно сказать, у какой скалы ты будешь вылавливать миллионы.
— Мы придем на место через полчаса. День кончается, а я не хотел бы идти ночью.
— Где же затонуло судно?
— По сведениям Кальпренеда, оно разбилось об один из тех утесов, что впереди. Подозреваю, что это Боссевен-аваль.
— Право, я тобой восхищаюсь. Ты говоришь так, будто сам видел это. Но почему бы нам не бросить якорь возле этой самой скалы, возле Боссевена?
— Потому что это опасно.
— Мне ясно только одно: ты не знаешь, где затонул корабль.
— Завтра буду знать. На рассвете водолазы осмотрят дно около скал, о которые разбилось судно. Как странно! Эти двенадцать миллионов, кажется, принадлежали калифорнийцу, золотоискателю, двадцать лет добывавшему их и не подозревавшему, что он трудится для разорившегося французского дворянина.
— Прибереги свои истории на потом. Лучше вспомни басню Лафонтена и не спеши делить шкуру неубитого медведя.
— Молчи! Ты пессимист. Я не возьму тебя на Боссевен.
— Очень хорошо! А я что буду делать?
— Будешь думать о мадемуазель Кальпренед. Разве этого не достаточно? Ты мне пока не нужен, и я не хочу, чтобы ты скучал. Утром шлюпка отвезет тебя на берег, а вечером ты вернешься.
— На берег! Что я там буду делать? Боже мой!
— Порсаль — страшная глушь, но здесь прекрасная природа. Ты можешь наслаждаться видом пустошей, заросших вереском и терном, тенистыми реками, ажурными колокольнями. Ничто не мешает тебе отправиться в Сен-Поль-де-Леон. Ты не представляешь, что это за город! Там на улицах растет трава, как на лугу, и почти столько же кладбищ, сколько домов.
— Привлекательная картина, нечего сказать…
— Ты можешь осмотреть развалины замка Тремазан, возвышающиеся над бухтой… Посмотри! Отсюда видна башня — прекрасно сохранившийся образец фортификационных сооружений тринадцатого столетия.
— Я так же мало интересуюсь развалинами, как и кладбищами.
— Жаль! Ну, тогда познакомься с местными жителями… добрыми людьми и славными моряками. Надо постараться не наживать себе врагов. Мы станем угощать их при каждом удобном случае и пообещаем восстановить церковь, разрушенную морскими ветрами… Но мы уже подходим к Боссевену. Наш рулевой хорошо знает свое дело, но все же я пойду посмотрю, чтобы он на что-нибудь не наткнулся. Было бы глупо закончить так же, как покойный владелец золота. Останься здесь, если хочешь. Солнце садится. Такое зрелище не увидишь в Париже, оно стоит того, чтобы им полюбоваться.
Куртомер пошел к рулю, Дутрлез остался на палубе. Он ничего не смыслил в управлении судном, но, хотя и был горожанином, чувствовал поэзию величественной природы и еще был способен восхищаться ею. Картина, представшая его глазам, была грандиозной. С правой стороны возник из тумана зубчатый источенный соленой водой утес; вокруг него бурлили волны, опадая каскадами белой пены. Слева простиралось необозримое море, а на горизонте, с трудом пробиваясь сквозь облака, медленно угасало солнце — как шар из раскаленного железа, который темнеет, остывая.
Дутрлез на минуту поддался очарованию этого зрелища, но потом его мысли опять улетели к дому на бульваре Гаусман, где осталось его сердце, и он вынужден был признаться себе, что дикое великолепие Атлантического океана трогает его меньше, чем один взгляд Арлетт, а тихое мерцание ее лампы стоит сияния всех солнц вселенной.
Куртомер сменил рулевого. Он вел яхту мимо скал так свободно и с такой точностью, что заслужил одобрение экипажа, состоявшего из лучших моряков, которые когда-то служили под его началом. Через три четверти часа, обогнув южную оконечность Зеленого острова, яхта тихо закачалась на якоре под защитой острова Грима, в нескольких ярдах от каменистого пустынного берега. Куртомер, привыкший не отказывать себе в удовольствиях, запасся отборной провизией, не говоря уже о винах, которые были превосходны. Бывший повар океанских пароходов, нанятый в Бресте, отлично готовил и превзошел самого себя.
В половине одиннадцатого оба друга еще были за столом, и неутомимый Жак наконец-то развеселил Дутрлеза своими остротами. В одиннадцать часов они вышли на палубу, намереваясь перед сном выкурить по сигаре. Матросы, кроме двух вахтенных, уже спали. Ночь стояла темная, беззвездная, ветер сменился на северо-восточный.
— Завтра нас ждет хорошая погода, — весело проговорил Жак, — нам будет легко работать.
— Что там за огонь? — спросил Альбер, указывая на сверкавшую в темноте точку. — Мне кажется, берег с другой стороны. Может быть, это рыбачья лодка?
— Нет. Ночью рыбаки выходят в море без огня.
— Тогда что же это?
— Мы спросим у одного из вахтенных, которые знают эти скалы, как собственный карман. Эй, Плоарек!
Матрос, куривший трубку, облокотившись на борт, обернулся и подошел к ним.
— Ты видишь этот свет? — спросил Куртомер.
— Вижу, капитан, — ответил матрос, поднося руку к глазам, — это фонарь.
— Где он горит?
— На Боссевен-авале, капитан.
— Зачем?
— Там ставят корзины.
— И правда! Место, должно быть, хорошее. Мне это не пришло в голову, и я удивился, зачем нужен фонарь на голой скале. Откуда этот человек?
— Из Порсаля. Он уже возвращается и приедет сюда завтра, чтобы поднять корзины.
— Он, быть может, согласится продать нам свой улов. Спасибо, Плоарек.
— Я слушал, но ничего не понял, — сказал Альбер, когда матрос ушел. — Что значит «ставить корзины»?
— Это значит поставить в воду ивовые корзины, в которые попадаются крабы. Завтра мы сможем их вкусить.
— А! Очень хорошо! А я подумал…
— Уверен, что ты вообразил, будто это фонарь искателя сокровищ, явившегося похитить у нас золото!
— Разве это невозможно?
— По крайней мере невероятно. Золотые слитки не так легко выловить, как крабов. Не забивай себе голову разными пустяками и пойдем спать — завтра надо рано приниматься за дело.
Дутрлез ничего не возразил: он был не прочь отдохнуть — путешествие его утомило. Утром Жак разбудил его и сообщил, что погода хорошая. Шлюпка была готова, снаряжение и люди тоже, ждали только друга капитана. Было решено, что Дутрлез, осмотрев с другом скалу, отправится на берег, где и позавтракает, а обедать вернется на яхту.
Не было еще и десяти часов, когда шлюпка подошла к Боссевену — громадной подводной скале почти круглой формы, но с очень неровной поверхностью. Куртомер ступил на скалу первым, Дутрлез — за ним, а матросы начали готовить снаряжение.
— Здесь будет очень хорошо, — сказал Жак. — На этой скале поместится гораздо больше народу, чем в доме знаменитого Мотапана. Водолазам и матросам будет здесь удобно, и, когда мы вытащим последний слиток, сможем дать бал для порсальских, порсподерских, лампольских и даже плудольмезоских дам. Об этом празднике будут помнить пятьдесят лет…
— Ты все делишь медвежью шкуру, — пробормотал Дутрлез.
— Медведя убьют… Точнее, его выловят. Посмотри: видишь это место, где море имеет красивый зеленый оттенок? Там-то и находится потонувший корабль, ярдов на шестьдесят под водой. Представь американское судно, которое шло из Веракрус в Ливерпуль. Буря отнесла его к Ла-Маншу. Капитан хотел войти в канал, но у него не было лоцмана, он не заметил маяка — туманной ночью такое случается — и налетел на порсальские скалы. Их много, достаточно, чтобы разбить вдребезги целый флот.
— Что ни говори, я не могу поверить, что сокровище, если оно существует, еще не найдено, а когда вчера вечером я увидел этот огонь…
— Ты подумал, что какой-нибудь золотоискатель нас опередил. Теперь мы можем проверить, не ошибался ли Плоарек. Видишь пробки, прикрепленные к веревке? Они отмечают то место, где находятся корзины нашего ловца, а я уверен, что тут хороший лов, потому что затонувший корабль должен давать этим прожорливым животным много пищи.
— Благодарю за урок. А откуда здесь это? — вдруг спросил Дутрлез, подняв разбитую бутылку, валявшуюся в расселине скалы.
— Скажите пожалуйста! В ней был ром, — сказал Куртомер, понюхав горлышко. — Ловцы крабов не пренебрегают этим напитком.
— Ты разве не видел ярлык?
— Нет. Посмотрим. Это из «Кювилье», из большого магазина на улице Мира в Париже! Думаю, местные жители вряд ли выписывают оттуда напитки. Эта бутылка меня заинтриговала!
— А меня встревожила… — задумался Дутрлез.
— Опять твои смешные опасения! — воскликнул Куртомер. — У тебя слишком пылкое воображение, мой дорогой!
— Но ведь эта бутылка не могла свалиться с неба, и поскольку она куплена в Париже…
— Ее привез парижанин.
— На Боссевен? Это странно!
— Знаю, Боссевен — неподходящее место для отдыха. Но летом здесь бывают туристы. Почему бы и парижанам не искупаться в Порсале?
— У тебя на все есть ответ. Но меня мучают сомнения.
— Что мешает тебе проверить? В этой шлюпке ты доплывешь до Порсаля. Поговори с жителями, узнай, видели ли здесь приезжих. Если они есть, их не могли не заметить.
— В январе путешественников мало. Это край света.
— Скоро ты все узнаешь — у тебя впереди целый день. Не хочешь перекусить? Я уже проголодался и охотно составлю тебе компанию.
— Нет, я позавтракаю по дороге.
— Не успеешь. Вы доплывете за двадцать минут.
— Тогда на берегу или в трактире.
С этими словами Дутрлез прыгнул в шлюпку, где его ждали два матроса с веслами наизготовку. Остальные уже переносили снаряжение на скалу, и Жаку было чем заняться. Через четверть часа шлюпка, на которой плыл Альбер, вошла в довольно обширную бухту, состоявшую как бы из двух бассейнов неравной величины. Воды прилива наполняли крошечный залив — устье небольшой реки. Дутрлез сошел на илистый берег, на котором виднелись хижины приморской деревушки; здесь прилива ждали двенадцать лодок. Женщины пряли у дверей своих домишек в окружении играющих детей. Моряки курили трубки и чинили сети. Они немало удивились, увидев парижского щеголя.
Дутрлез разрешил двум своим гребцам подкрепиться, а для себя попросил оставить только паштет из куропаток и бутылку бургундского. Альбер обратился к старому матросу, стоявшему на дебаркадере из крупных камней. У этого человека было открытое приятное лицо, он вежливо снял клеенчатую шляпу, когда Дутрлез подошел к нему и спросил, нет ли в деревне гостиницы.
— Напитки продаются в каждом доме, — ответил моряк, — но вы найдете здесь только водку и сидр… А вы, верно, их не любите.
— Не очень, — улыбнувшись, ответил Дутрлез, — но у меня в шлюпке есть вино. Вы позволите предложить вам бутылку? Я хотел только узнать, могут ли здесь остановиться путешественники.
— В кроватях недостатка нет, только они не для всех годятся. Милорд уверяет, что спать на них все равно что ночевать в шкафу.
— Какой милорд?
— Англичанин, который приезжает сюда каждый год ловить рыбу.
— Летом, я полагаю?
— Ему все равно, какая погода. Он выезжает в такую бурю, когда ни одна наша лодка не осмелится пройти Тремазанский мыс. На прошлой неделе такой был ветер, что нельзя было выйти в пролив, а он уплыл с вечерним отливом и вернулся наутро.
— Он и теперь здесь?
— Конечно, и не имеет никакого желания уезжать. На этот раз он привез своего друга, такого же безумца. Они сняли вон тот большой дом.
— А его друг тоже англичанин?
— Не похоже. Я скорее принял бы его за испанца. Должно быть, он плавал по морям, потому что мастерски владеет веслом. Однако оба они из Парижа.
«Вот откуда та бутылка из-под рома», — отметил про себя Дутрлез.
— Не знаете ли вы, — спросил он, — плавают ли эти господа на скалу Боссевен?
— На Боссевен, на Мен-Гузиан, на Лиш-Браз… Всюду, где можно ловить крабов.
— Днем или ночью?
— В основном ночью, днем эти господа спят.
«Теперь я знаю, что это был за огонь», — подумал Альбер.
— Если вы желаете с ними познакомиться, приходите вечером. Они выкуривают с нами трубку и иногда угощают водкой. Скажите, пожалуйста, вы не тот инженер, которого прислали из Бреста измерять глубину в Релеке?
— Нет, я приплыл с ним за компанию, а сюда приехал погулять. Есть здесь на что посмотреть?
— Только на развалины замка. Иностранцы находят их любопытными. Квадратная башня почти такая же высокая, как мачта на фрегате.
— Пойду посмотрю. А рядом с ней дом, в котором живут эти господа, не правда ли?
— Да, с зелеными ставнями.
— Благодарю. Мы скоро увидимся, и надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии выпить вместе со мной водочки.
— Не откажусь, — добродушно сказал моряк.
Он не вызвался в проводники, и Дутрлез пошел в замок один. Приезжие, о которых рассказал порсальский житель, беспокоили Альбера, и он был не прочь познакомиться с ними, чтобы посмотреть, с кем ему и Куртомеру придется иметь дело, потому что наверняка они когда-нибудь встретятся в море.
Пока Дутрлез шел к развалинам, он заметил человека, выходившего из дома с зелеными ставнями. Дом казался необитаемым. Все окна были закрыты, а единственная дверь, по-видимому, отворялась нечасто. Мужчина был одет как матрос и шел, согнувшись под тяжестью своей ноши и переваливаясь с ноги на ногу. Он поднялся на возвышение и исчез среди развалин, очевидно, не заметив Дутрлеза.
Альбер остановился перед домом. Стены потрескались, кровля местами обрушилась. «Неудобное жилище, — подумал друг Жака, — только какой-нибудь сумасшедший англичанин может жить зимой в такой лачуге. Говорят, некоторые из них арендуют реки в Норвегии и даже в Лапландии для ловли форели — правда, летом. Было бы любопытно посмотреть на оригинала, который приезжает в Порсаль в январе…»
С такими мыслями Дутрлез поднимался в гору. Вскоре он оказался перед старым замком. Он вошел в ту же дверь, через которую вышел человек, и попал во внутренний двор, посреди которого возвышалась квадратная башня метров тридцати в высоту. Она была очень ветхой — должно быть, выдержала не одну осаду.
Дутрлез, исполненный любопытства, вошел в маленькую готическую дверь. Башня была четырехэтажной, винтовая лестница вела наверх, на площадку без перил, вымощенную большими гранитными плитами. Отсюда открывался вид на деревья, вереск и колокольни, а со стороны моря — на острова, подводные скалы и темную гладь вод, на которой четко выделялись белые паруса. Дутрлез узнал Боссевен и даже увидел на этой скале черные точки — работников, которыми распоряжался Жак де Куртомер. Теперь он больше прежнего сомневался в успехе предприятия.
«Если даже ему это удастся, — говорил он себе, — что изменится для меня? Отдаст ли за меня граф-миллионер свою дочь, если отказал, когда она была бедна? Нет, и он не посмотрит на то, что я помогал Жаку. Зачем я приехал сюда? Не для себя ли он старается?»
Однако очень скоро Альбер прогнал эти недостойные мысли, оскорблявшие их дружбу, и вспомнил о человеке, вышедшем из замка. С высоты Дутрлез видел внутренний двор, а когда поднимался по лестнице, рассмотрел пять сводчатых залов, в которых когда-то укрывались защитники башни. Человек в клеенчатой шляпе исчез. Он, наверно, приходил прятать снаряжение, потому что по костюму и манерам не был похож на любителя древностей. Его внезапное исчезновение показалось Альберу странным, однако во дворе было полно закутков, редутов и каменных будочек, где когда-то укрывались стрелки и которые теперь годились для того, чтобы спрятать там снасти.
Дутрлез проголодался. Он решил спуститься со своей обзорной площадки и вернуться в шлюпку, где его ждала вкусная еда, но, сходя с лестницы, с удивлением увидел незнакомца, державшего пустой мешок, который он недавно еле втащил на пригорок. Человек этот изумился еще больше, оказавшись лицом к лицу с щеголеватым господином. Он отступил к стене и, не будь этого препятствия, вероятно, удрал бы со всех ног, потому что эта встреча, казалось, была ему не совсем приятна. Но в зале был только один выход.
— Здравствуйте, — сказал Дутрлез. — Я видел, как вы шли сюда, но, поднявшись наверх, вас не встретил. Где же вы были?
— Вероятно, за башней, — ответил незнакомец хриплым голосом.
— Тогда все понятно! Выйдем на воздух, там нам будет удобнее, — предложил парижанин, проходя во двор.
Незнакомец, по всей видимости, был рад покинуть развалины и последовал за Дутрлезом. Он напоминал моряка, однако произвел на Альбера странное впечатление: он вовсе не походил на тех моряков, что курили трубки на порсальском берегу, и пробудил в молодом человеке какое-то смутное воспоминание. Дутрлезу показалось, что он где-то его уже видел.
— Вы вышли из дома англичанина. Вы служите у него? — спросил он.
Незнакомец сперва колебался, но потом осклабился:
— Я и есть англичанин.
— Как, это вы здесь ловите крабов? — воскликнул Дутрлез с изумлением.
— Да! Но ведь это не запрещено.
— Конечно, нет, и прошу извинить меня, просто вы так не похожи на англичанина!
— Это ничего не значит. Я родился в Англии, но воспитывался в Индии и чаще бываю за границей, чем на родине.
— Вы недавно были в Париже? Мне кажется, что я встречал вас там.
— Очень может быть, мне тоже знакомо ваше лицо. Вы приехали сюда ловить рыбу?
— Нет. Я приехал со своим другом, который ведет здесь работы.
— Стало быть, это вы приплыли на яхте, которая бросила якорь у Зеленого острова?
— Да, и сегодня мне захотелось осмотреть эти развалины — единственную здешнюю достопримечательность.
— А можно узнать имя офицера, командующего яхтой?
— Конечно, его зовут господин Куртомер.
— Куртомер! Отставной флотский лейтенант! — воскликнул человек в клеенчатой шляпе.
— Да! — подтвердил Дутрлез. — Жак де Куртомер, отставной флотский лейтенант. Вы его знаете?
— Нет-нет, — ответил незнакомец, вдруг изменившись в лице, — я его не знаю, лишь слышал о нем.
— Если вы хотите с ним познакомиться, это легко устроить. Вы часто ловите крабов, и ничто не мешает вам подойти к яхте: мы будем вам очень рады.
— Благодарю… Я предпочитаю одиночество. Люблю ловить рыбу, но не хочу никого видеть.
— И ваш друг, без сомнения, такой же. Ведь вы здесь с другом, как мне сказали порсальские жители?
— А!.. Они вам сказали?.. Они ничего не знают! Нас двое, это правда, потому что рыбачьей лодкой должны управлять двое, но эти дураки не знают, друг он или слуга.
— Уверяю вас, мне решительно все равно, — сухо сказал Дутрлез, уязвленный тоном незнакомца. — Только должен вас предупредить, что мы будем иногда встречаться. Мне сказали, что вы каждую ночь ставите свои корзины на Боссевене.
— Да, на Боссевене! — повторил англичанин, отступив на два шага. — Вы знаете, где Боссевен?
— Знаю. Около этой скалы господин де Куртомер, мой товарищ, будет измерять глубину.
— Измерять глубину! Для чего?
— Он сам вам скажет, если вы его спросите.
— А! Понимаю… Ему дали задание от гидрографического общества.
— Ему и в самом деле дали задание, и он выполнит его, за это я ручаюсь. Этот человек всегда выполняет свои обязанности.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вам неприятно, что он работает у Боссевена?
— Нет… То есть меня это несколько стеснит… Потому что это лучшее место для ловли. Работы напугают крабов, но я могу уплыть дальше.
— Зачем же? Вы ведь расставляете свои сети по вечерам?
— Да, это лучшее время.
— И снимаете их утром?
— Очень рано.
— Ну а работы, которыми руководит мой друг, будут проводиться днем. Понимаете, он предпочитает ночевать в теплой каюте, а не на голых камнях. Только такой заядлый рыболов, как вы, может плавать каждую ночь.
— Я бываю только там, но, кажется, больше не буду там бывать, потому что крабы очень пугливы… Они все уйдут от Боссевена.
— Жаль! А я рассчитывал ими полакомиться!
— Ваши матросы поймают их в других местах. У вас на яхте много людей?
— Человек двадцать.
Лицо англичанина вытянулось еще больше, и после некоторого молчания он развязно сказал:
— Эти люди разгонят всю рыбу у скал. Благодарю вас за информацию. Лучше я стану выходить в открытое море, пока не закончатся работы. А долго они продлятся?
— Не знаю. Может быть, месяц, может быть, два. Куртомер скажет точнее.
— Я, по всей вероятности, не дождусь их окончания. Вернусь в Англию и останусь там до весны.
— Очень сожалею, что расстроил ваши планы. Но, полагаю, вы завтра еще не уедете?
— Завтра, конечно, нет. И даже не на этой неделе. Я должен написать в Лондон, чтобы за мной пришла яхта. Терпеть не могу путешествовать по суше!
— А! У вас есть яхта! Честь имею кланяться. Уверен, что ваша яхта лучше, чем наша. Однако повторяю, если вам будет угодно как-нибудь пожаловать к нам, мы с большим удовольствием вас примем. Но я задерживаю вас, а вы, вероятно, торопитесь домой. Если только вас не интересует археология. Вы можете сказать, когда построен этот замок?
— Не знаю. Нисколько этим не интересуюсь.
— Извините! Увидев, как вы вошли сюда, я подумал, что вы идете снимать план местности… или фотографировать. А теперь позвольте откланяться.
Сказав это, Дутрлез поклонился и ушел. Англичанин медленно побрел за ним.
«Странная встреча и странный человек, — думал Альбер, спускаясь с пригорка. — Жак очень удивится, когда я расскажу о нашем разговоре. Англичане — чудаки… Но англичанин ли он? Следовало в этом убедиться, заговорив на его языке. А впрочем, что мне за дело до него? Я даже рад, что он уезжает, — он мог бы нам помешать. Но все-таки, кажется, я его где-то уже встречал».
Спустившись с пригорка, Дутрлез увидел, как незнакомец вошел в дом с зелеными ставнями. Порсаль был недалеко, и молодой человек добрался до него за несколько минут. Старый моряк был на прежнем месте и спросил Альбера, доволен ли он прогулкой.
— Я с пользой провел время, — усмехнувшись, ответил Дутрлез. — Я разговаривал с милордом.
— Да, я видел. Вы встретили его в башне?
— Именно. Зачем он туда ходит?
— Такая у него причуда.
— Как и ловля крабов. Но я не встретил его товарища.
— Испанца опасаться нечего. Он выходит только по вечерам. Вы увидите его, если останетесь до утра.
Дутрлез вовсе не стремился к этому. Он хотел позавтракать, потому что был очень голоден, и пригласил моряка в лодку. Но моряк выпил только стакан вина и взял бутылку водки, которую унес с собой. В благодарность за бесценный подарок он дал парижанину добрый совет — отправляться как можно скорее. Ветер свежел, надвигался шквал, и Альбер приказал отчаливать.
Как только лодка вышла из гавани, сильные волны погнали ее обратно к берегу. Три часа они добирались до яхты, сделав громадный крюк. Оба гребца выбились из сил, и Дутрлез начал бояться, что ему придется пристать к другому берегу Ла-Манша. Наконец они добрались до яхты. Куртомеру повезло больше, потому что его шлюпка лучше держалась на волнах.
— Хорошо, что ты поспешил, — сказал он. — Через полчаса ты бы не смог вернуться. Я сообщу тебе важные новости.
— Какими бы важными ни были твои новости, ты позволишь мне прежде обсохнуть? — оборвал его Дутрлез. — Я так промок, будто выкупался в море.
— Между нами, — возразил Куртомер, — я удивляюсь, что ты действительно не искупался. Ты подвергался большой опасности. Если бы не твои гребцы, ты разбился бы на какой-нибудь скале, и я не посмел бы вернуться в Париж. Ступай переоденься, а я пока велю выдать двойной рацион нашим матросам. Они заслужили это.
Дутрлез, чуть живой от холода, побежал в свою каюту и растерся спиртом. Через двадцать минут он согрелся и с наслаждением надел на себя сухую одежду. Куртомер ждал его в кают-компании.
— Ну, теперь тебе лучше? — спросил отставной лейтенант. — Я приготовил грог. Выпей, закури и выслушай меня внимательно — говорю тебе, есть новости.
— Я догадываюсь, что ты скажешь, — пробормотал Дутрлез, выпив горячий напиток, — твои водолазы не нашли затонувший корабль.
— Ошибаешься! Сведения американского матроса оказались совершенно верными. Судно разбилось о Боссевен — узкую цепь скал, которые не видны даже при отливе. Оно наткнулось носом на это препятствие и пошло ко дну. А поскольку дно состоит из очень плотного песка, корпус не увяз. Корабль лежит на боку, и там есть пролом, через который могут пройти одновременно десять человек.
— Приятное открытие. А золото?
— Оно там.
— Неужели? — воскликнул Дутрлез. — А я не верил.
— Теперь поверишь. Мои матросы сосчитали — двенадцать бочонков. И все наполнены золотом.
— Это приятная новость.
— Да, но…
— Что «но»?
— Кто-то там уже побывал.
— Как это?
— Одиннадцать бочонков целы, а двенадцатый открыт.
— Должно быть, разбился при крушении.
— Нет. Крышка разрублена топором.
— А слитки вынуты?
— Не все, но много. Водолазы принесли один из них. Он у меня в каюте.
— Это странно!
— Не очень. Это лишь доказывает, что нас опередили.
— Но кто это сделал?
— Не знаю. Вряд ли местные жители! Чтобы погрузиться на такую глубину, нужны специальные аппараты. Сидя в лодке, нельзя ни разбить бочонок, ни вытащить слитки. К тому же матросы нашли на судне водолазное снаряжение.
— Стало быть, работы ведут специалисты.
— Такие же, как мы? Это невозможно. Мы узнали бы об этом. Для этого нужно довольно большое судно, несколько лодок и экипаж хотя бы человек в пятнадцать-двадцать.
— Тогда как ты можешь это объяснить?
— Очевидно, это сделали три, а может быть, и два очень отважных человека — авантюристы, узнавшие о кораблекрушении и тайно приехавшие сюда… Доказательство тому — уже украденные несколько сотен тысяч франков. Они могут работать и вдвоем.
— Вдвоем, — задумчиво повторил Дутрлез.
— Да, их должно быть немного, потому что они работают медленно и еще не достали даже одного миллиона. Мы при наших возможностях можем доставать по миллиону каждый день.
— Может быть, конкуренты Кальпренеда недавно принялись за дело…
— Скажи — воры, потому что они присваивают чужую собственность.
— Что же ты намерен делать?
— Работать как ни в чем не бывало. Эти негодяи не осмелятся встретиться с нами, но мне хочется их поймать, и у меня уже есть план. Вероятно, они действуют по ночам. Я установлю постоянное дежурство на Боссевене. Я устроил бы засаду сегодня же, если бы погода была получше.
— Ты думаешь, буря не утихнет?
— Это не буря, а всего лишь сильное волнение. И завтра погода должна быть сносной. Барометр поднимается, стало быть, мы сможем работать и с завтрашнего вечера установим надзор за островом.
— А я, кажется, встретил в Порсале начальника этой экспедиции.
— Кто же это?
— Неприятный англичанин. Он месяц назад поселился в доме возле замка.
— Англичанин! Это неудивительно. Я говорил тебе, что их можно встретить где угодно!
— Да, но у этого очень странные привычки: он каждую ночь отправляется ловить крабов.
— Один?
— Нет, с товарищем, которого я не видел. Моряк, рассказавший мне об этом, уверяет, что нынешней ночью эти двое ставили корзины на скале Боссевен.
— Стало быть, это их фонарь мы видели вчера вечером!
— Но самое странное то, что лицо этого человека мне знакомо.
— Может быть, тебе это только кажется. Я завтра отправлюсь в Порсаль посмотреть на этих господ — если будет время, потому что завтра я буду работать сам. Я хочу взглянуть на затонувшее судно и дотронуться до слитков. А теперь пойдем ужинать и ляжем пораньше, чтобы приняться за дело до рассвета.
Ужин был вкусным, а ночь безмятежной. Ветер стих, волнение на море прекратилось. Матрос, стоявший на вахте, ничего не заметил. На Боссевене огней видно не было — англичанин, вероятно, занялся ловлей в другом месте.