XII
Жак нашел в передней Франсуа, который явно был чем-то взволнован: cтарый камердинер ходил взад-вперед, жестикулируя и что-то бормоча. Племянник маркизы спросил его, где Дутрлез, и тот ответил, что он ушел с каким-то человеком, сказав: «Попросите месье Куртомера зайти ко мне, в дом на бульваре Гаусман. Мне необходимо его видеть. Дело очень важное».
Изумленный Жак подверг старика настоящему допросу, но получил лишь бессвязные ответы. Человек, приехавший за Дутрлезом, назвал имя, которое Франсуа от волнения забыл и так исковеркал, что Жаку оно показалось незнакомым. Это имя произвело на Дутрлеза такое впечатление, что он встал из-за карточного стола и ушел, ни с кем не простившись.
Между молодым человеком и странным незнакомцем завязался очень оживленный разговор. Франсуа не расслышал ни слова, но разговор этот вскоре перешел в спор. Так по крайней мере показалось старому лакею.
— Может быть, это вызов на дуэль, — пробормотал Жак, — но с кем?
Франсуа покачал головой и сказал:
— Незнакомец вовсе не походил на секунданта, скорее на судебного пристава. Мне показалось, что он не светский человек. И… извините меня, если я позволю себе одно предположение… но если у вашего друга были долги, то я подумал бы, что его увезли в Клиши.
— Ты бредишь, Франсуа, заключение в тюрьму за долги отменили тридцать лет назад, к тому же месье Дутрлез никому не должен. Дай мне пальто, шляпу и трость.
Пока Франсуа помогал ему надевать пальто, Жак проговорил:
— Скажи тетушке, что месье Дутрлеза и меня позвали к нашему больному товарищу… Наверно, так оно и есть… А главное, не повторяй те нелепости, которые пришли тебе в голову.
Произнеся это, Куртомер бросился на лестницу, а оттуда на улицу. Мимо как раз проезжал фиакр, и Жак поехал на бульвар Гаусман.
«Что бы мог значить этот поспешный отъезд? — размышлял он. — Убежать, не сказав ни слова… даже Арлетт, даже мне! Ему представился единственный случай понравиться, а он сбежал. Боюсь, что этого уже не исправить. Впрочем, это не его вина. Ясно, что случилось нечто необычайное. Но что? Дуэль так не начинают. Однако, приехав сюда, он сказал, что говорил с Мотапаном… Может быть, это последствие ссоры? Старый негодяй способен предложить ему дуэль в своей квартире на кинжалах или абордажных топорах, но вдвоем мы справимся с этим мошенником…»
Бульвар Гаусман довольно длинный; дом барона находился в самом его конце, а лошадь, которая везла Жака, едва переставляла ноги. Он ехал почти полчаса. Жак дрожал от нетерпения и, когда фиакр наконец остановился, одним прыжком очутился у двери. Ему сразу же отворили. Холл был освещен, как во время праздника. Эта иллюминация его удивила, тем более что свет обычно гасили в одиннадцать часов вечера. Ожидал его и другой сюрприз: консьерж Маршфруа, который, как правило, величаво сидел у камина в своей комнатке, стоял у дверей, как часовой.
— Месье Дутрлез вернулся? — спросил Куртомер.
— Точно так, но они не у себя.
Этот странный ответ был дан насмешливым тоном, который не понравился Куртомеру.
— Что это значит?! — возмутился он. — Вернулся месье Дутрлез или нет?
— Вернулся уже три четверти часа назад, а может быть, и больше… Только не один…
— Знаю… За ним приезжали. Если так, я пойду…
— Советую вам не утомляться, поднимаясь на четвертый этаж.
— Прекратите свои глупые шутки! Где месье Дутрлез?
— На первом этаже, в квартире господина барона Мотапана. Точно так. Только не уверен, что вы сможете его увидеть.
— Что такое? Надеюсь, Мотапан не запер его у себя? Иначе он за это поплатится.
— Полагаю, вас примут, а чтобы избежать затруднений, вас проводит один из этих господ.
И тут Куртомер увидел позади Маршфруа двух субъектов довольно жалкой наружности, которые до этого стояли в темном углу комнаты. Они походили на полицейских, что его чрезвычайно удивило.
— Мне не нужно провожатых, — сказал Куртомер, повернувшись спиной к консьержу. — Скоро я отучу вас дерзить, мэтр Маршфруа.
Он побежал по лестнице, заметив, что за ним следует один из полицейских. Эти люди, по-видимому, караулили дом Мотапана и наблюдали за посетителями. Так бывает, когда совершается преступление: Входящих впускают, но никого не выпускают.
«Уж не убил ли кого-нибудь Мотапан? Это было бы неплохо! Мы бы от него тогда избавились».
Выйдя на площадку, Куртомер не без некоторого волнения позвонил. Дверь открылась, но никто не вышел его встретить. Молодой человек вошел, и дверь затворилась, словно по волшебству. Но иллюзия длилась не дольше секунды. Обернувшись, Жак увидел человека, по-видимому, принадлежавшего к той же категории, что и первые двое. На нем были потертый сюртук и рубашка сомнительной белизны, что в сочетании с косматыми бровями и усами выдавало в нем агента сыскной полиции.
В этот момент в дверь трижды осторожно постучали, и агент впустил своего товарища. Тот проскользнул в переднюю, и дверь закрылась.
— Вы к господину Мотапану? — спросил первый полицейский.
— Нет, я хочу видеть моего друга, который, по словам консьержа, находится здесь.
— Как зовут вашего друга?
— Дутрлез. Он живет в этом доме на четвертом этаже, и я не понимаю, почему он у Мотапана.
— Вам сейчас объяснят. Ваше имя?
— Вас это не касается. Я спрашиваю, здесь ли Дутрлез?
— Да.
— Позовите его! Я хочу его видеть!
— Это невозможно, он занят.
— Вы кто? — воскликнул Куртомер. — Что вы здесь делаете? Разве вы служите у Мотапана?
— Я? Нет, я не его слуга, — сказал человек, засмеявшись.
— Это правда, вы не похожи на слугу… И ваш товарищ также. Но покончим с этим, скажите, с кем я имею дело.
— Подождите, мой товарищ доложит о вас, и, может быть, вас позовут.
— Отправляйтесь к черту! Мне не нужен ваш Мотапан, и я не стану дожидаться в передней!
Куртомер бросился к двери напротив, открыл ее и громко крикнул:
— Дутрлез! Ты здесь?
Комната, в которую вела дверь, была ярко освещена, но пуста. Куртомер вошел без колебаний. Оба агента последовали за ним, и один из них встал так, чтобы помешать ему идти дальше. Раздраженный Куртомер уже готов был кинуться в драку, но вдруг появился человек, которого Жак сразу же узнал. Это был тот добрый комиссар, за которым он ездил несколько дней назад, чтобы засвидетельствовать ночные прогулки барона.
— Как! — сказал Жак. — Это вы увезли моего друга? Боже мой, что случилось? Неужели лунатик Мотапан поджег дом?
— Нет, к несчастью, нечто другое, — прошептал комиссар.
— К несчастью? Черт возьми! Что еще он натворил?
— Я объясню, если вы желаете. Я ждал, что вы приедете, и даже попросил слугу маркизы де Вервен назвать вам свое имя.
— Этот дурак его забыл. Но прошу вас прежде всего избавить меня от этих господ, — сказал Жак, указывая на сопровождавших его субъектов.
Комиссар сделал знак, чтобы они ушли, и запер дверь.
— Это агенты, я полагаю? — спросил Жак.
— Да, но не пугайтесь, я привел их только для вида… В подобных случаях так всегда делают.
— В каких случаях? Здесь совершено преступление?
— Надеюсь, что нет.
— Вы надеетесь, стало быть, не уверены. Признаюсь, я не понимаю всех этих недомолвок и был бы очень рад, если бы вы сказали прямо, зачем приезжали за моим другом Дутрлезом.
— Скажу в двух словах: Мотапан пропал.
— Пропал! Когда? Дутрлез сказал, что сегодня они серьезно поспорили.
— Господин Дутрлез сказал мне то же самое, и поэтому я вынужден был обратить внимание на письмо, которое слуга Мотапана принес в суд.
— Письмо? От кого?
— От Мотапана. Вот оно. Прошу, прочтите его, — сказал комиссар, вынув из бумажника сложенный вчетверо листок.
Куртомер, ничего не понимая, развернул его и прочел:
«Имею честь сообщить судебным властям, что мне угрожал смертью мой жилец Дутрлез в результате ссоры, возникшей между нами по поводу недавних происшествий. Он вызвал меня на дуэль без секундантов в моем доме в Нельи на берегу Сены, требуя поединка немедленно, и я согласился, потому как этот человек сильно оскорбил меня. Я еду драться, но поскольку у меня есть причины думать, что Дутрлез имеет намерение меня убить, то я пригласил в указанное место одного из своих друзей, чтобы он удостоверился, что все будет сделано как следует. Однако, поскольку этот друг, наверно, не приедет вовремя, я поручаю Али, моему камердинеру, вручить это письмо господину прокурору, если в девять часов вечера я не вернусь в свою квартиру на бульваре Гаусман. В этом случае я требую, чтобы немедленно был произведен обыск на моей вилле на бульваре Аржансон, в Нельи. Али, мой слуга, знает, где она находится; ключи от дома у него.
Я мог бы прибегнуть к защите полиции, но есть оскорбления, которые благородный человек не может снести и за которые он обязан отомстить сам. Быть может, я паду на дуэли. Если это случится, я хочу по крайней мере, чтобы вы знали о предшествовавших ей событиях. Преступление не должно остаться безнаказанным».
Куртомер прочел, вернул письмо комиссару и сказал, пожав плечами:
— Совершенно неправдоподобно. Кто поверит, что Дутрлез заманил Мотапана в ловушку, чтобы убить?
— Я этому не верю… пока нет доказательств. Сегодня вечером мне было приказано немедленно начать дознание. Меня выбрали, потому что я вел первое дело, в котором был замешан Мотапан. Прокурор думает, что они могут быть связаны друг с другом. Я взялся за это с удовольствием и надеюсь помочь вашему другу.
— Но выдумка Мотапана нелепа!
— Мы всегда рассматриваем доносы. Мне было предписано действовать очень осторожно. Поэтому я начал с того, что предупредил господина Дутрлеза. Я поехал к нему, но его камердинер сказал, что хозяин у маркизы де Вервен на улице Кастильоне. Я бросился туда. Я знаю, что маркиза де Вервен — ваша тетушка и что вы обедали у нее вместе со своим братом. Сначала я хотел вызвать вас, но потом подумал, что лучше обратиться прямо к господину Дутрлезу. Он поехал со мной, и я доставил его сюда, чтобы дать возможность опровергнуть показания слуги Мотапана. Они оба здесь. Чтобы доказать, что я расположен к вашему другу, я разрешу вам присутствовать на очной ставке.
— На очной ставке! — воскликнул Куртомер. — Здесь всюду расставлены агенты! Мне кажется, что с моим другом обращаются как с подозреваемым.
— Вы ошибаетесь: агенты нужны, чтобы произвести обыск в доме, указанном Мотапаном.
— Как! Вы верите в эту историю о дуэли и хотите ехать в Нельи?
— У меня приказ. Может быть, уже отправили другого комиссара осматривать виллу, пока я произвожу дознание в Париже. В этом случае я уже сегодня узнаю о результатах обыска. Я сказал прокурору, что начну с допроса господина Дутрлеза и камердинера, и он это одобрил.
— Так начинайте скорее! Дутрлезу не очень-то приятно оставаться наедине с лакеем Мотапана. Я тоже к вашим услугам, располагайте мною. Не нужно ли куда-нибудь съездить?
— Сохрани меня бог воспользоваться вашим предложением! — возразил, смеясь, комиссар. — Пожалуй, скажут, что я опять принял сторону вашего друга. Меня уже упрекали в предвзятости.
— Ну, это уж чересчур! Хотелось бы знать, как бы мы опровергли нелепое обвинение против Жюльена де ля Кальпренеда, если бы вы не помогли засвидетельствовать лунатизм Мотапана!
— Вы правы, тысячу раз правы. Но правила…
— Порой противоречат здравому смыслу.
— О! Есть способ все уладить. Я могу взять на себя многое, не изменяя долгу. Я всегда уважал вашего брата и охотно скомпрометирую себя, если понадобится, чтобы не допустить несправедливости.
— Кстати, о моем брате. Вы знаете, что он не передумал уходить в отставку?
— Мне говорили, и я ужасно сожалею об этом. Все работавшие с ним сожалеют. Однако господин Дутрлез знает, что вы здесь, и с нетерпением ждет моего возвращения. Не будем его томить, — сказал комиссар, отворяя дверь в курительную Мотапана, ту самую, где он принимал Жиромона.
Куртомера удивила эта по-восточному обставленная и ярко освещенная комната. Все здесь напоминало ему дворцы пашей, которые он посещал в Константинополе и Каире. В этой обстановке Дутрлез в вечернем костюме и Али в красной с золотом ливрее выглядели странно. Дутрлез стоял у окна, Али — у двери, и оба недружелюбно глядели друг на друга. Слуга был высокого роста, с лицом цвета флорентийской бронзы. Внешность выдавала в нем человека лукавого.
— Наконец-то ты явился, — проговорил Альбер, увидев друга. — Я знал, что ты придешь, но ждал тебя гораздо раньше.
— Я приехал, как только смог, — ответил Куртомер. — Я понял, что случилось нечто важное и я, без сомнения, понадоблюсь тебе, но не мог сразу бросить графа де ля Кальпренеда, который рассказывал мне интересные вещи… Мотапан опять что-то натворил? Что это за история с дуэлью? Он уверяет, что ты решил заманить его в ловушку и убить.
— Господин комиссар только что прочел мне его письмо, адресованное прокурору.
— А я хотел попросить вас в присутствии его слуги рассказать, что между вами произошло, потому что некоторые его слова могут расходиться с вашим рассказом, — сказал комиссар.
— Мой рассказ будет краток. В четыре часа, к моему удивлению, ко мне пришел Мотапан. Я его принял, а он стал самым неприличным образом выговаривать мне за мое участие в ночном происшествии. Я дал ему категорический отпор и попросил немедленно уйти. Тогда он стал меня оскорблять, и я рассердился. Если бы он оскорбил одного меня, но он говорил о некой особе в таких выражениях, что я возмутился. Вы не потребуете, конечно, чтобы я повторил его слова…
— Не нужно. Я догадываюсь, — перебил комиссар. — Мотапан и при мне позволил себе неприличные намеки. Продолжайте!
— Я не мог совладать с гневом, о чем очень сожалею, и поднял на него руку.
— Ты дал ему пощечину? — воскликнул Куртомер. — Замечательно!
— Я собирался дать ему пощечину, но Мотапан увернулся. Моя рука едва коснулась его лица. Я хотел защититься и схватил револьвер, но он даже не пытался применить физическую силу.
— Он боялся получить пулю.
— Не знаю, боялся ли он, но меня очень удивило его поведение. Барон не двинулся с места и холодно сказал: «Вы обязаны дать мне удовлетворение. Я требую его немедленно». Как будто он пришел специально для того, чтобы вывести меня из терпения, и искал любого предлога для дуэли.
— Итак, вы утверждаете, что это он вас вызвал?
— Утверждаю, хотя в письме он уверяет в обратном. Я ответил, что его секунданты могут обратиться завтра утром к господину Куртомеру.
— С удовольствием, — процедил Жак сквозь зубы.
— Тут-то Мотапан выразил нелепое желание драться со мной в его загородном доме в Нельи. Он объявил, что не ляжет спать, не отомстив за пощечину. Я ответил, что ночью на дуэли не дерутся и что я не имею ни малейшего желания ехать в Нельи. Он настаивал. Я расхохотался ему в лицо, и он ушел, объявив, что будет ждать меня на своей вилле. Он дал мне адрес и добавил, что, если я не явлюсь к восьми часам, он будет считать меня трусом и расскажет всем, что я испугался дуэли.
— Он еще хуже, нежели я думал, — пробормотал Куртомер.
— Ваше объяснение опровергает его письмо от начала до конца, — заметил комиссар. — Скажите, что вы делали после того, как Мотапан ушел?
— Он ушел от меня в четверть пятого. Наше свидание длилось не более десяти минут. Я был вне себя и чувствовал потребность рассказать другу об этой возмутительной выходке. Наскоро одевшись, я отправился искать Жака де Куртомера. Я был приглашен на вечер к его тетке, поэтому надел вечерний костюм, предвидя, что у меня, возможно, не будет времени вернуться домой.
— А мы с тетушкой удивлялись, что могло тебя задержать. Ты пришел в одиннадцатом часу. Одному богу известно, с каким нетерпением мы тебя ждали, — сказал Жак.
— Сначала я отправился к тебе — тебя дома не было. Оттуда я пошел в клуб. Там тебя не видели. Не зная, где еще тебя искать, я решил отобедать в «Английской кофейне». Там я встретил Кордье, нашего бывшего школьного товарища.
— Я думал, что он поселился в Соединенных Штатах.
— Он действительно уже пять лет живет в Сан-Франциско, у него большое состояние. В Париже он пробыл две недели, а утром едет в Гавр. Он бросился мне на шею, и мне пришлось с ним обедать. В половине девятого мы закончили, и он буквально потащил меня к себе в гостиницу. Было еще слишком рано ехать к маркизе де Вервен, и я поехал с Кордье.
— Ты, наверно, проводил его до вокзала?
— Имел такую слабость.
— Как это на тебя похоже!
— Вы можете доказать, что провели вечер именно так? — спросил комиссар, слушавший этот рассказ с пристальным вниманием.
— Да. Метрдотель в «Английской кофейне» знает меня и вспомнит, что сегодня я был там до половины девятого. Потом… А! Потом мы сели в фиакр на бульваре, но в гостиницу не заходил. Я ждал Кордье в фиакре. На вокзал мы приехали слишком рано, и я прогуливался с ним по залу ожидания. Кордье просил меня передать тебе поклон и извиниться, что не заехал к тебе: он не знал, что ты в Париже, — обратился Дутрлез к Куртомеру.
— Я на него не сержусь, — ответил Жак, — но, откровенно говоря, ты напрасно позволил ему себя увезти. Тебе следовало бы больше думать о другой особе.
— В котором часу господин Кордье уезжает из Гавра? — спросил полицейский комиссар Дутрлеза.
— Кажется, пароход отходит вечером.
— Стало быть, ваш друг получит телеграмму, которую я пошлю ему утром?
— Да, конечно, только я забыл спросить, где он собирается остановиться.
— Не важно. Его найдут, если я дам телеграмму моему товарищу в Гавр.
Это замечание заставило вздрогнуть Куртомера. Он закричал:
— Как! Вы намерены дать ход этому глупому делу?
— Я должен это сделать, — довольно холодно ответил комиссар, — я обязан исполнять приказания.
— Надо быть глупцом, чтобы поверить, будто Дутрлез убил Мотапана! Ручаюсь, что этот негодяй находится в добром здравии!
— Теперь вы позволите выслушать слугу господина Мотапана? — перебил его комиссар, не обращая внимания на резкость запальчивого Жака.
Пока Дутрлез говорил, Али не шевелился: он слушал, скрестив руки на груди и высоко подняв голову, с насмешливой улыбкой на губах.
— Что вы знаете? — спросил комиссар.
— Я должен прежде всего сказать, что занимало мысли господина барона, — ответил Али без колебаний. — Он думал, что господин Дутрлез отомстит ему за одно сказанное им слово. Он повторял мне: «Если со мной что-нибудь случится, то, наверно, это сделает он».
— Довольно, переходите к делу. Что случилось сегодня?
— Сегодня после полудня, незадолго до четырех часов, барон сказал, что идет на четвертый этаж к господину Дутрлезу, который звал его к себе…
— Это грубая ложь! Я ни словом не перемолвился с господином Мотапаном с той ночи и не писал ему. К тому же барон считает меня врагом.
— Еще бы! — воскликнул Куртомер.
— Продолжайте, — велел комиссар слуге.
— Барон вернулся через двадцать минут. Он был очень взволнован и сказал: «Меня оскорбили, и я дерусь сегодня в Нельи. Я ухожу за секундантом. Я не верю в честность Дутрлеза и боюсь, что он устроит мне ловушку».
— Он сам расставил бы тебе ловушку, милый Альбер, если бы ты согласился на свидание, — проворчал Куртомер.
— Тогда, — продолжал Али, — барон написал письмо, потом оделся в черное, приказал принести две шпаги, положить их в ящик и отнести в фиакр, за которым он меня послал. Перед отъездом он отдал мне письмо и приказал ровно в девять часов отнести его в суд… если он не вернется.
— И вы его больше не видели?
— Нет!.. Наверно, он погиб.
— Почему же вы не поехали с вашим господином в Нельи? — спросил комиссар. — Вы, как я вижу, очень к нему привязаны и знали, что ему грозит опасность.
— Я умолял его позволить ехать с ним, но он запретил. И потом, я знал, что он только мне доверит отнести письмо. Я исполнял свои обязанности.
— Вашей обязанностью было дать знать об этом полицейскому комиссару квартала. Но вы хотя бы можете сказать, кого господин Мотапан взял в секунданты?
— К несчастью, я этого не знаю.
— Но вы знаете его друзей.
— Нет, они сюда не приходили.
— Нет, приходили, по крайней мере один, — возразил Куртомер. — Я встретил его внизу дня четыре тому назад, он разговаривал с консьержем. Это один бывший пират, которого я когда-то спас от смерти.
— Я никогда не видел этого человека. Мой господин никого у себя не принимал.
Куртомер хотел возразить, но не успел — вошел один из полицейских и шепотом сказал комиссару несколько слов.
— Господа, — произнес комиссар, отослав своего агента, — мой товарищ вернулся из Нельи. Сейчас я ознакомлюсь с результатами обыска на вилле господина Мотапана. Подождите меня здесь, я скоро вернусь, задам вам еще несколько вопросов, и на сегодня дознание будет закончено, — прибавил он, глядя на слугу.
После этих слов комиссар прошел в соседнюю комнату, и друзья остались наедине с Али. Они, впрочем, не собирались вступать с ним в разговор и отошли к окну.
— Можешь ты мне объяснить, — спросил Дутрлез, — чего добивается негодяй Мотапан своей нелепой выдумкой?
— Хочет доставить тебе неприятности! — ответил Жак.
— Ведь никто не поверит, что я его убил.
— Судьи не поверят, но публика… Станут говорить, что барон застал тебя в квартире графа и ты хотел закрыть ему рот. Свет любит небылицы. К счастью, у нас здравомыслящий комиссар, который не поверит этим глупостям. Производится дознание. Дом полон полицейских. Против тебя будут настроены все, даже граф де ля Кальпренед, которого приводит в ярость весь этот скандал.
— Даже его сын, — печально сказал Дутрлез. — Жюльен тоже настроен против меня.
— Я его образумлю… Ты спрашиваешь, к чему эти выдумки Мотапана? Чтобы помешать тебе жениться на мадемуазель Кальпренед. Ему отказали, и он не хочет, чтобы она вышла за другого.
— Вполне вероятно. Но, чтобы эту комедию приняли всерьез, Мотапан должен исчезнуть.
— Ну, я не удивлюсь, если этот старый мошенник решил исчезнуть навсегда. Он мог встретиться с тем мерзавцем, с которым, должно быть, раньше разбойничал, и эта парочка, возможно, сговорилась взяться за прежнее.
— Что ты! Мотапан — домовладелец.
— Ничто не мешает ему нанять управляющего и получать доход, даже если он сам обоснуется в Китае.
— А сокровища, которые он здесь спрятал? Неужели ты думаешь, что он их бросит?
— Граф сообщил мне вчера, что отослал барону ценности, находившиеся в тайнике в кабинете Жюльена. Я знаю от брата, что этот лунатик приходил в канцелярию за опаловым ожерельем и что украшение ему отдали.
— А я отослал ему камень.
— Ну, мой милый, тогда его спешка объяснима: корсар Мотапан собирается сняться с якоря и загружается припасами. Уверен, что здесь больше ничего нет, — заключил Жак, стукнув кулаком по тому месту, где находился тайник в квартире графа. — Сейчас скажу об этом комиссару.
Полицейский комиссар вернулся, по-прежнему серьезный, и держался он несколько холоднее, чем прежде.
— Ничего не нашли? — спросил без церемоний отставной лейтенант.
— Ошибаетесь, — холодно ответил комиссар, — на вилле господина Мотапана нашли следы его пребывания. Нижний этаж был освещен, на полу столовой валялись запачканные кровью шпаги.
— Мой бедный хозяин умер! — застонал Али, театрально взмахнув руками.
— Полно! Я уверен, что никакого трупа не нашли.
— Нет, — подтвердил комиссар, — но в саду нашли следы, которые ведут к калитке, выходящей на берег. Дом стоит у реки.
— Конечно! — воскликнул Куртомер, расхохотавшись. — Мой друг Дутрлез, проткнув шпагой несчастного, взвалил тело на плечи и поволок его к Сене! Дутрлез очень силен и ловок, посмотрите!.. Он в черном фраке и белом галстуке, и на его одежде нет ни складочки, даже лакированные ботинки не запачканы.
Комиссар с трудом сохранял серьезность, и Жак догадался, что этот благородной души человек считает себя обязанным делать вид, будто ревностно выполняет приказание начальства.
— Господа, — сказал полицейский, — я просил своего коллегу написать доклад об обыске. Здесь мне делать больше нечего. Не угодно ли вам последовать за мной? Дознание будет завершено завтра.
— Не думаете ли вы, — спросил его Куртомер, — что не худо бы узнать, что барон сделал с сокровищами, которые прятал в стене? Его верный слуга мог бы вам помочь.
— Если вы говорите о шкафе в стене, где барон иногда прятал драгоценности, — произнес кроткий Али, прежде чем его спросили, — я могу показать его господину комиссару. Шкаф пуст, — господин барон все поместил в банк.
— Хорошо, — обратился комиссар к слуге, — завтра вас допросят, не отлучайтесь из дома. Пойдемте, господа, — сказал он, проходя в первую комнату.
Али не смел пошевелиться, а комиссар, как только остался наедине с обоими друзьями, сказал:
— Я не сомневаюсь, что все это устроил Мотапан, дабы навредить господину Дутрлезу. Дело состряпано грубо, и скоро все разъяснится. Но, пока тайна не раскрыта, советую вам быть осторожнее. Я собираюсь встретиться со своим начальством, чтобы сообщить некоторые сведения о Мотапане. Я тоже думаю, что он не умер и скоро объявится, хотя бы для того, чтобы забрать свои сокровища. Тогда-то все и разъяснится.
— Дело Дутрлеза в хороших руках, — сказал Куртомер. — Мы вам больше не нужны?
— Нет, господа, я вас больше не задерживаю.
Троица обменялась дружескими рукопожатиями. Когда друзья очутились на лестнице, Куртомер жизнерадостно сказал:
— Пойдем к тебе, нам нужно поговорить. Все идет хорошо.
— Напротив, все плохо, — промолвил Дутрлез. — После того, что здесь произошло, мне не на что надеяться.
— Все дороги ведут в Рим, — произнес Куртомер, — и гнусные происки барона, возможно, поспособствуют твоему браку с мадемуазель Кальпренед против его желания. Стало быть, все к лучшему!
— Боюсь, что ты обманываешься, — прошептал Дутрлез. — Огласка все погубит. Смотри, лестница освещена, и слышен голос Маршфруа. Очевидно, он ожидает, что меня проведут мимо него в сопровождении полицейских. Не удивлюсь, если всех жильцов пригласили присутствовать при этом. Жюльена арестовали по крайней мере без шума. Со мной поступают хуже.
— С той разницей, однако, что Жюльен ночевал в тюрьме — он и теперь там, а ты спокойно возвращаешься домой и позволишь мне остаться у тебя на ночь.
— О, охотно! Но я могу предложить тебе только диван.
— Мне будет на нем все же лучше, чем в каюте на «Юноне». Я решил не встречаться сегодня с консьержем и полицейскими. Я раздражен, могу вцепиться ему в горло и меня отведут в участок. Мне-то все равно, но я обязан щадить Адриана: ему было бы неприятно узнать, что брата посадили за дебоширство. Утро вечера мудренее. Пойдем!
Дутрлез был рад приютить друга. Друзья стали подниматься на четвертый этаж. Для этого им надо было пройти мимо дверей в квартиры графа де ля Кальпренеда и Бульруа. Первая дверь была заперта — граф и его дочь, должно быть, уже вернулись. Но на третьем этаже все были на ногах. В приотворенную дверь слышались шаги и голоса. Пронзительный фальцет Эрминии смешивался с гнусавым басом ее отца. Несомненно, все семейство знало, что в доме полиция, и все злорадствовали. Проходя мимо, Куртомер заметил, что из приоткрытой двери торчит нос Бульруа-отца.
— Убирайтесь, старикашка, — вполголоса, но с угрозой проговорил отставной лейтенант. — Если жена увидит вас здесь, она подумает, что вы поджидаете свою обожаемую толстуху Лелию — дочь консьержа.
Бульруа поспешно убрал свой нос и тихо затворил дверь.
— Ты видел, как быстро он исчез? — спросил Жак друга, когда они поднялись на площадку четвертого этажа. — Похоже, нам теперь нечего опасаться Бульруа. Если он вздумает злословить, то я знаю, чем заткнуть ему рот.
Но Дутрлез не был расположен шутить. Он не ответил и повел Жака в курительную.
— У графа уже спят, — сказал Жак, подходя к окну. — Нет, свет еще горит, но такой тусклый — вероятно, ночник. Видно, девушке не спится. Ну, через два-три месяца вся квартира засверкает яркими огнями, и все будут танцевать на свадьбе очаровательнейшей девушки на свете!
— Ты сошел с ума! — воскликнул Альбер.
— Вовсе нет! Выслушай меня. Ты уверен, что ее отец настроен против тебя, что все погибло. Но ты забываешь, мой дорогой, что я — твой союзник.
— Знаю, но что же ты можешь сделать?
— Многое… Потому что я в их лагере. Ты видел, что у тетушки я долго разговаривал с графом. Речь шла о том, как достать со дна моря двенадцать миллионов. Я решил взяться за эту трудную и прибыльную работу и если выполню ее, то смогу ставить условия графу де ля Кальпренеду. И я не пожалею на это ни трудов, ни денег, потому что награда достанется тебе.
— Ты говоришь все туманнее, я тебя не понимаю.
— Тебе это и не нужно. Только отвечай на вопросы. Во-первых, что ты намерен делать?
— Дождаться, когда Мотапан появится, и воздать ему по заслугам. Он говорил о дуэли: я его вызову.
— Охотно стану твоим секундантом, но речь не об этом. Я спрашиваю: как ты поведешь себя с графом де ля Кальпренедом?
— Мне остается только держаться от него подальше.
— Вероятно, ибо я сомневаюсь, что тетушка решится вас помирить. Одному богу известно, что ей о тебе понарасскажут! Но мадемуазель Арлетт, конечно, не поддастся дурному влиянию. Стало быть, с этой стороны тебе бояться нечего.
— Откуда ты знаешь? И что ты хочешь этим сказать?
— Спросить тебя: находишь ли ты сейчас пребывание в Париже приятным?
— О! Нет! Моя жизнь здесь и прежде была невеселой, а теперь она станет вовсе нестерпимой.
— Тем более что тебя будут допрашивать, станут рыться в прошлом. Не удивлюсь, если за тобой даже устроят слежку.
— Все может быть. Я готов бежать на край света.
— Нет надобности отправляться так далеко. Поезжай со мной.
— Куда?
— На маленьком пароходе, который отвезет нас к берегам Бретани.
— Это было бы прекрасно, но…
— Что? Ты ведь не страдаешь морской болезнью? Тешу себя надеждой, что со мной ты не будешь скучать. Я научу тебя морскому делу, и через три недели ты сможешь стоять за штурвалом. Ты согласен? Нет? А! Ты боишься, что не сможешь даже проститься с мадемуазель Кальпренед. Берусь передать ей все, что ты хочешь сказать.
— Я ни на что больше не надеюсь, — печально проговорил Дутрлез, — и рассчитываю только на твою дружбу. Париж гнусен, жизнь здесь мне в тягость. Я поеду с тобой.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Куртомер. — Завтра я увижусь с милым графом и узнаю, как обстоят дела с нашим планом, а пока дай мне сигару и рома, чтобы сделать грог.
