X
Альбер Дутрлез вынул из кармана ключ от квартиры графа де ля Кальпренеда — ключ, который дала ему Арлетт. Он не колебался. Нащупав замок, молодой человек отпер его с чрезвычайной осторожностью. Дверь бесшумно открылась. Он вошел. Только тут он задался вопросом, почему граф де ля Кальпренед так неосторожен. Почему дверь не заперта на засов, как у всех порядочных людей?
Дутрлез подумал, что, может быть, Арлетт сама его отодвинула. А это доказывало, что она ждала от него помощи. Эта мысль укрепила его решимость. Через минуту он уже вполне владел собой. Ночь стояла ясная, а поскольку окна в квартире были высокими и широкими, бледного сияния звезд хватило для того, чтобы Альбер ни на что не натыкался. Дутрлез хотел войти в коридор, но подумал, что там слишком темно. Лучше пройти через спальню Жюльена, где было светлее.
«А если все внутренние двери заперты?» — вдруг подумал он. Это было вполне возможно, и он решил караулить в коридоре, если не сможет пройти дальше. Но появилась новая проблема. Что делать, если граф не спит или если он проснется и застанет Дутрлеза в своей квартире?
На этот вопрос Дутрлез не нашел ответа и положился на удачу. Не без волнения взялся он за ручку двери в спальню Жюльена и с радостью убедился, что она не заперта. Он медленно отворил дверь и на цыпочках вошел внутрь.
Везде были ковры, и Дутрлез шел по ним неслышно. Свет из окна освещал почти все предметы. Комната сохранила тот вид, в каком ее оставил Жюльен. Кровать, на которой он не спал, была не смята. На стульях валялась одежда, на столах — книги и газеты. Револьверы и шпаги висели на стене напротив мраморного камина, на котором стояли ящики с сигарами. Казалось, хозяин только что вышел.
Дутрлез увидел, что дверь в кабинет распахнута настежь, и обрадовался. Прежде чем идти дальше, он взглянул на окна своей квартиры и увидел, что Жак исполнил его просьбу: свет везде был погашен. Но, присмотревшись внимательнее, Альбер понял, что друг потушил лампу и свечи, но не погасил огонь в камине, и его отблески время от времени освещали окна.
Это привело к досадному открытию: тень Жака ясно вырисовывалась не за окном курительной комнаты, а за другим окном — напротив комнаты Арлетт де ля Кальпренед.
«Что он там делает? — заволновался влюбленный. — Он наблюдает за ней… Наверняка у нее еще горит огонь. Однако он клялся, что не влюблен в нее».
Альбер едва не повернул назад, чтобы потребовать объяснения от Куртомера, но вспышка ревности скоро прошла. «Сейчас не время терять голову, — сказал он себе. — Жак — настоящий друг, мне не о чем беспокоиться!»
Он осторожно пошел дальше и через три шага достиг кабинета. Там тоже все стояло на местах. Напротив него, возле странного выступа стены у окна, стоял маленький шкафчик. Именно тут Альбер видел незнакомца. Дутрлез повернул направо, ловко огибая мебель, и благополучно добрался до кресла у двери в коридор. Сначала он проверил, не зашатается ли кресло под его весом, послушал, не трещит ли оно, и сел только тогда, когда наконец удостоверился, что ни малейший звук не выдаст его присутствия.
Ожидание могло затянуться. Молодой человек запасся терпением и сидел неподвижно, как статуя. Место оказалось удачным, потому что сам он оставался в тени, а часть комнаты у окна была слабо освещена проникавшим с улицы светом. В соседней комнате пробило час.
«Если придут, — подумал Дутрлез, — то придут именно теперь».
В эту минуту почти неуловимый шум достиг его ушей. Дутрлез принадлежал к числу тех, о ком говорят, что они слышат, как растет трава. По этой причине он опасался, что может обмануться. Альбер боялся, не принял ли за подозрительный звук тот необъяснимый шум, который порой раздается в квартире, когда трещит деревянная обшивка стен, а дующий из камина ветерок шелестит занавесками или гоняет валяющиеся на полу бумажки.
Воображение играет с нами разные шутки, а потому Дутрлез ждал. Прекратившийся на минуту звук раздался снова, и на этот раз ошибиться было нельзя: это тихо отворилась дверь. «Наконец-то я узнаю, солгал ли Жюльен», — подумал он.
Под тяжелыми медленными шагами заскрипел пол, и даже ковер не мог смягчить эти звуки. Вошедший человек был высок, как монумент. У входа в кабинет он на минуту остановился.
Дутрлез смотрел во все глаза. Насколько он мог судить, таинственный незнакомец был облачен в какую-то мантию с капюшоном, который скрывал его лицо. Откуда явился этот колосс и зачем он пришел в квартиру графа? Этот человек явно пришел не с улицы: по городу неудобно бегать в монашеском облачении… Мотапан ли это? Дутрлез иногда бывал у него, но никогда не видел барона в таком костюме, к тому же Мотапан казался ему ниже ростом.
«Я разгляжу его, когда он пройдет мимо окна», — подумал Альбер.
Но незнакомец не торопился. Он стоял в дверях, откинув голову назад и вытянув перед собой руки, как слепой, который ищет дорогу. Очевидно, он решил обойтись без света. Постояв, человек пошел вперед медленно, как передвигаются привидения.
«Куда он направляется? — спрашивал себя Дутрлез, изумленный этим странным зрелищем. — Если он будет двигаться в этом направлении, то наткнется на дверь спальни графа, разбудит его и, кто знает… быть может, убьет его…»
В эту минуту Альбер пожалел, что не взял с собой оружия, как ему советовал Жак де Куртомер, — все лучше, чем позволить убить отца Арлетт. За неимением его он готов был пустить в дело кулаки. Он встал и собрался с силами, чтобы в два прыжка догнать злоумышленника. Но незнакомец дальше не пошел. Он свернул к окну и дотронулся до выступа стены, потом наклонился и повернулся спиной к Дутрлезу. Альбер подумал: «Да, именно в этом месте остановилась тогда тень. Это был он. Что он будет делать? Он наклонился, встал на колени! Боже мой! Это сумасшедший!»
В самом деле, иначе было не объяснить странную выходку этого человека. Забраться ночью в чужую квартиру для того, чтобы помолиться! Однако Дутрлез скоро заметил, что незнакомец что-то делал в темноте. Раздался глухой звук, и выдвижная панель в стене медленно опустилась.
Альбер скорее угадал, чем увидел это. Внезапно его озарила догадка. Тут, должно быть, находится тайник с драгоценностями, а человек в мантии знает об этом и время от времени приходит сюда по ночам. Для чего? Чтобы проверять сохранность вещей или, напротив, чтобы забирать сокровища и мало-помалу опустошать тайник? Вор это или хозяин?
Дутрлез не знал, что думать, и решил дождаться конца загадочной сцены. Человек сунул голову и руку в отверстие и пошарил там. Это продолжалось минуты две. Потом панель закрылась. Тайником, должно быть, пользовались часто, потому что механизм сработал почти беззвучно. Закрыв тайник, незнакомец поднялся, повернул налево и пошел к выходу. Для Дутрлеза настала решающая минута. То, что он увидел, лишь частично объясняло тайну. Какой-то человек вошел ночью в квартиру графа; у него имелся ключ от нее и он знал все ее секреты. Это странное обстоятельство было очень важным. Оно могло означать, что опаловое ожерелье принес не Жюльен. Но кто этот человек?
Остановить его, прежде чем он выйдет, Альбер не решался — шум непременно разбудил бы графа. Но он не хотел и упустить имевшийся шанс. Тут он осознал, как разумен план Жака де Куртомера. «Только бы он сделал все, как мы договорились! — думал Дутрлез, следуя за человеком в мантии. — Только бы он ждал на площадке!»
Дутрлез подстраивался под шаги ночного гостя. Он еще находился в комнате Жюльена, когда незнакомец приоткрыл дверь на лестницу. Дутрлез увидел свет. Можно было не сомневаться — Жак уже на месте. Альбер бросился на помощь, но в эту минуту чья-то сильная рука схватила его за шиворот. Остолбенев от неожиданности, Дутрлез попытался вырваться, но это ему не удалось — его держали крепко.
— А! Это ты забираешься ко мне по ночам! — закричал нападавший. — Не пытайся бежать, мошенник, а то я прострелю тебе голову!
Трубы Страшного суда прозвучали в ушах у Дутрлеза. Он узнал голос графа де ля Кальпренеда и понял, что случилось. Отец Арлетт не спал — он услышал шум в кабинете, но прибежал слишком поздно.
— Кто ты, негодяй? — спросил граф, изо всех сил тряся Дутрлеза.
— Вы ошибаетесь, — пролепетал Альбер, — я не вор… Я ваш сосед… Дутрлез…
— Вы! — воскликнул Кальпренед, скорее раздраженный, чем удивленный. — Вы здесь… в этот час! Зачем вы забрались сюда и каким образом вошли?
— Я все расскажу… и вы поймете, что я действовал с добрыми намерениями, но, умоляю, говорите тише…
— Вы хотите заставить меня молчать?
— По крайней мере позвольте мне уйти. Минута промедления может все погубить. От этого зависит честь вашего сына.
— Моего сына?! И вы осмеливаетесь говорить о моем сыне?.. Вы подло оклеветали его… Вы — причина его несчастья!
— Я… Завтра все узнают, что он не виновен, его освободят, и этим он будет обязан мне. Если вы не верите мне, то знайте: мой друг Жак де Куртомер, он там…
— Жак де Куртомер? — переспросил граф, не ожидавший услышать это имя.
— Да… Он поджидал за этой дверью человека, который к вам забрался… Вора или врага… Сейчас он один на один с этим негодяем, и бог знает, что там может случиться!
Дутрлез говорил так уверенно, что граф успокоился. Он выпустил Альбера, как только тот назвал себя, но загородил дорогу, и несчастный не смел оттолкнуть отца Арлетт.
— Дайте мне честное слово, что там Жак де Куртомер, — сказал Кальпренед.
— Клянусь вам, а если его там нет, стало быть, этот человек его убил и убежал… У нас не будет доказательств… и ваш сын погибнет.
Кальпренед не ответил, но дверь отворил. Яркий свет ударил в глаза, и он остановился, ослепленный. Дутрлез отступил, закрыв глаза. Когда он открыл их, то увидел такую картину: посреди площадки неподвижно, как столб, стоял человек в мантии, а на ступеньку ниже стоял Жак, держа в руке свечу.
— Слава богу! — прошептал Дутрлез, не понимая, почему они тут стоят.
Он сделал шаг вперед. Граф де ля Кальпренед сделал два. Незнакомец не шевельнулся. Но Жак остановил их, сделав знак головой, означавший: «Смотрите, но предоставьте действовать мне».
Им оставалось только повиноваться; они притихли и наблюдали самую странную пантомиму, какую только можно вообразить. Жак начал махать свечой. Человек, стоявший напротив него, будто привлеченный этим мелькающим светом, стал спускаться с лестницы. Жак загородил ему дорогу, но, как только коснулся его, это странное создание опять поднялось наверх, вместо того чтобы обойти препятствие. Человек был высоким и широкоплечим, но его лицо, скрытое капюшоном, нельзя было разглядеть. Одежда, которую Дутрлез принял за мантию, оказалась чем-то вроде накидки из грубой пестрой шерстяной материи, какие носят сирийские арабы.
Жак подошел и опять очень тихо дотронулся до него. Незнакомец попятился. Жак стоял возле него, касаясь левым плечом правого плеча мужчины, обернувшегося к двери, из которой он только что вышел. Движением руки попросив графа и Дутрлеза посторониться, Куртомер встал позади незнакомца и снова коснулся его. Странный человек тотчас двинулся вперед. Дверь оставалась открытой, и он вошел без колебаний. Альбер и граф смотрели на происходящее, онемев от изумления.
— Пойдемте! — тихо сказал им Жак де Куртомер.
Они последовали за ним. Дутрлез начал понимать, что Жак намерен запереть бродягу, так сказать, взять его в плен, но еще не нашел объяснения, почему этот человек ведет себя так послушно. Граф и вовсе ничего не понимал и молчал, потому что полагался на Жака де Куртомера настолько же, насколько не доверял Альберу Дутрлезу.
Человек в накидке медленно прошествовал через спальню Жюльена и вошел в кабинет. Куртомер, который шел за ним, тихо затворил за собой дверь и запер ее на ключ. Потом, обратившись к графу, сказал:
— Скорее заприте снаружи двери в коридор и в вашу спальню!
— Да, — пролепетал граф, — но…
— Скорее, говорю вам. Птичка в клетке. Не дадим ей улететь! Я пойду с вами.
Жак выбежал в коридор, увлекая за собой хозяина. Он закрыл на ключ вторую дверь, выходившую в коридор, а граф запер дверь своей спальни.
— Теперь нам нужно поговорить, — продолжил Куртомер, как только все было сделано. — Вернемся в комнату Жюльена.
Он командовал, и никто не думал с ним спорить. Войдя, отставной лейтенант поставил подсвечник на камин и сказал, не повышая голоса:
— Граф, ваш сын будет освобожден завтра утром; у нас в руках человек, который принес к вам в дом опаловое ожерелье.
— Если только он захочет тут остаться. Я не понимаю, как он решился сюда вернуться? — прошептал Дутрлез.
— Разве ты не видел, что он спит?
— Как, разве он…
— Лунатик! Более того — это каталепсия. Он может несколько часов просидеть в одной позе.
— Ты видел его лицо?
— Конечно! Я смотрел прямо на него. Это Мотапан.
— Мотапан! — воскликнули в один голос граф и Дутрлез.
— Да! Сам Мотапан, — спокойно ответил Жак де Куртомер. — Мы с Дутрлезом не напрасно подозревали его.
— А ты уверен, что он спит?
— Разумеется! Неужели ты думаешь, что если бы он не был в таком состоянии, то позволил бы загнать себя в ловушку? Надо вам сказать, что это не первый лунатик, которого я вижу. У нас на «Юноне» был матрос-лунатик. Он взбирался на мачту и спускался, не просыпаясь; мало того, он слышал приказы и исполнял их.
— Мотапан! — повторил пораженный Кальпренед. — Он вошел ко мне, сам не зная, что делает? Это невозможно.
— Вы забываете, что он очень долго жил в этой квартире. Без всякого сомнения, он оставил у себя ключ и во сне машинально возвращался сюда. Он приходил сюда не один раз… Прошлой ночью, например, мой друг Дутрлез встретил его на лестнице. Они столкнулись в темноте, и Мотапан не проснулся… Он продолжал свой путь и спокойно вошел к вам дом.
— Стало быть, это он принес ожерелье?
— Не сомневайтесь, граф!
— Но… зачем он его принес?
— О! Очень просто! Этот человек — коллекционер и сумасшедший. Он собирает драгоценные камни и золото. Лунатики ведут себя во сне так же, как наяву, с той разницей, что в их поступках нет логики. Они действуют по привычке. Скупец-лунатик возвращается, чтобы полюбоваться своими сокровищами. Он их перебирает, иногда переносит с места на место. Мне рассказывали в Бресте историю о человеке, который каждую ночь ходил во сне из спальни в погреб и обратно — перепрятывал мешки с деньгами. Поэтому я убежден: ожерелье принес Мотапан, — прибавил Жак де Куртомер. — Очевидно, во время припадков лунатизма он переносит свои вещи с одного места на другое. Он взял опаловое ожерелье и спрятал его там, где вы его и нашли.
— В шкафчике возле двери в мою спальню.
— У него, вероятно, есть такой же шкафчик. И он думал, что кладет свою драгоценность туда. Может быть, он пришел за ним следующей ночью, чтобы забрать… И не нашел.
— Стало быть, он не сознает своих поступков?
— Абсолютно, если он в каталептическом сне.
— А когда проснется?
— Он ничего не помнит.
— Стало быть, он искренне обвинил моего сына?
— Я полагаю, да. Но это не помешало ему поступить непорядочно. Он воспользовался стечением обстоятельств, чтобы излить на вас свою ненависть, причина которой мне неизвестна. Он не подозревает, что сам себя обокрал.
— Но разве он не знает, что страдает лунатизмом?
— Может быть, и не знает. Ведь он одинок, и, вероятно, никто не видел его в этом состоянии.
— Ладно, займемся делом, — сказал Кальпренед. — Вы его заперли, но он проснется… Может быть, он уже проснулся.
— Нет! Припадок продолжается несколько часов, а Мотапан вышел из своей квартиры меньше десяти минут назад…
— Интересно, что теперь будет делать этот человек?
— То же, что уже делал… Вероятно, откроет какой-нибудь шкаф и что-нибудь спрячет. А потом попытается уйти. Смотрите, он уже пытается открыть дверь.
Кальпренед вздрогнул: с другой стороны двери скреблись.
— Он нашел замок, — продолжал Жак, — а ключа не может найти, потому что он снаружи. Теперь вы понимаете, почему я его запер?
— Да, но… Это не может продолжаться вечно.
— Это будет продолжаться столько, что мы успеем все устроить так, чтобы развязка удовлетворила нас и не понравилась барону. Вы спрашиваете, что он будет делать? А что делал в подобном случае матрос, о котором я вам говорил? Когда мы встречали его, спящего, на палубе, то шутя толкали его на офицерскую площадку, как я толкнул барона к вам, и наш матрос кружил по площадке, ища выхода. Он ходил до тех пор, пока не просыпался, часто целую ночь. Стало быть, у нас еще есть время.
— Извините, — произнес сильно взволнованный Кальпренед, — я чрезвычайно благодарен за участие, которое вы принимаете в судьбе моего сына при таких странных обстоятельствах… таких странных, что я не понимаю, как вы очутились у моих дверей, а главное, как Дутрлез попал ко мне… Но еще меньше я понимаю, какую пользу вы можете извлечь из поимки Мотапана.
— Его присутствие здесь доказывает, что Жюльен не виновен.
— Вам и мне — да, но Мотапан будет все отрицать. Вы сами сказали, что наутро он ничего не вспомнит.
— Это правда! Но поскольку он проснется при свидетелях, то будет не в состоянии оспаривать очевидное.
— При свидетелях? Вы хотите привести сюда соседей? Что вы! Люди, живущие в этом доме, неприязненно относятся ко мне и к моему семейству…
— Не все, — перебил Жак, глядя на Дутрлеза.
— Кого вы позовете в свидетели? — продолжал горячиться Кальпренед. — Бульруа, которые ненавидят нас? Они выступят против меня. Они способны сказать, что я заманил Мотапана в ловушку. Или вы позовете консьержа, который предан хозяину и телом и душой?
— Ваше сиятельство, — воскликнул отставной лейтенант, — я предвидел это… Хотя, конечно, не знал, что Мотапан лунатик… Но после вчерашнего печального происшествия мы с Дутрлезом старались придумать, что можно сделать для вашего несправедливо обвиненного сына.
— Вы — конечно, но я думал, что месье Дутрлез, напротив…
— Вы ошибались, граф, у вашего сына нет защитника преданнее, чем мой друг Альбер. Мы знали, что к вам в квартиру несколько раз входил какой-то человек, и решили подкараулить и поймать его. Мы договорились, что я буду ждать на лестнице, а Дутрлез — внутри.
— Хотелось бы знать, каким образом месье Дутрлез открыл дверь моей квартиры, — перебил Кальпренед.
— Мы вам все объясним позднее, — поспешно сказал Жак, — сейчас на счету каждая минута. Я должен ехать за свидетелем, который настолько беспристрастен и влиятелен, что никто не станет оспаривать его слова.
— Кто же это?
— Полицейский комиссар, арестовавший вашего сына.
— Комиссар! — повторил Кальпренед. — И вы рассчитываете на его помощь, чтобы доказать невиновность Жюльена?
Дутрлез молчал, но по его лицу было видно, что он сомневался в затее своего друга.
— Действительно, — ответил Жак де Куртомер, — полицейский комиссар сначала считал Жюльена виновным. У меня самого были сомнения. Я присутствовал при аресте вашего сына, я провожал его до тюрьмы, и, признаюсь, его ответы не казались мне убедительными. Ничего удивительного, что человек, обязанный искать преступника, дал показания против него. Но теперь он думает иначе.
— Откуда вы знаете?
— Знаю, потому что он сам мне сказал об этом.
— Ты его видел? — воскликнул Дутрлез.
— Я провел час в кабинете комиссара, прежде чем ехать к тебе. Еще вчера вечером я понял, что он добрый человек… Каждый раз, когда Жюльен говорил то, что могло ему повредить, полицейский предупреждал его об этом. Словом, после разговора с Адрианом я поехал к этому комиссару. Он знал, что я брат следователя, и принял меня прекрасно, а я сообщил ему, что украденное ожерелье отдано в канцелярию. Это была важная деталь, поскольку подозревали, что Жюльен продал его или заложил. После этого я рассказал ему все… Что Мотапан — человек подозрительный… Что он не расположен к семейству Кальпренедов… Повторил рассказ Жюльена — о том, что по ночам в его комнату несколько раз входили… Сообщил, что мы намерены выследить ночного злоумышленника. Комиссар одобрил наш план. Он даже сказал, что был бы рад стать свидетелем этих странных ночных прогулок. Я воспользовался этим и спросил, где и как его найти, если понадобится помощь. Так что осталось только привезти его сюда.
— Но теперь он спит, — прошептал граф, — и прежде чем окажется здесь…
— Он будет здесь через двадцать пять минут. Комиссар все вечера проводит в клубе. Его закрывают в два часа, я еще успею до закрытия. Комиссар обещал поехать со мной. На улице меня ждет фиакр, а клуб находится на улице Миромениль. Это в двух шагах. Я бегу. Вы позволите мне взять с собой Альбера?
— Месье Дутрлез совершенно свободен, — холодно ответил отец Арлетт. — Я, однако, желал бы, чтобы он вернулся: нам надо объясниться.
— Не будем терять времени. Пойдем, мой друг, — сказал Жак, подталкивая Альбера к двери.
Они выбежали на лестницу, такую же темную, как и прежде, благополучно спустились, но вынуждены были задержаться у выхода по прихоти Маршфруа. Потом пришлось будить кучера, спавшего на козлах. Друзья сели в фиакр и быстро покатили по нужному адресу.
Дутрлез был ошеломлен всем происшедшим, а Куртомер потирал руки.
— Ну что? — воскликнул он. — Что ты думаешь о моей тактике?
— Без тебя ничего бы не получилось, — ответил Дутрлез, — Мотапан от меня ускользнул бы. Или же выпутался бы. И я не смог бы доказать, что он входил в квартиру графа.
— Между тем теперь он в плену, и мы его уличим. Но скажи, граф пришел, пока ты был в карауле?
— Нет, когда я уходил, он услышал шаги и схватил меня за шиворот. К счастью, я увидел огонек твоей свечи, сказал об этом графу, и он согласился посмотреть… Повторяю, ты один спас Жюльена.
— Будь спокоен, мой друг, вся слава достанется тебе. Отец не знает, что мадемуазель Арлетт дала тебе ключ?
— Надеюсь, он никогда об этом не узнает, по крайней мере не от меня.
— Мы что-нибудь придумаем, если он станет к тебе приставать. Скажем, что ты встретил Мотапана у дверей и вошел за ним. Мы не выдадим мадемуазель Кальпренед. Она сама признается отцу… накануне вашей свадьбы.
— Этого никогда не случится, — возразил Дутрлез.
— А я считаю, что твой брак уже наполовину дело решенное! Я буду помогать вам всеми силами и уговорю тетушку меня поддержать… Приехали! Посмотрим, открыт ли клуб. Да, свет горит, я пойду. Жди меня в фиакре, через пять минут я приведу комиссара.
Жак открыл дверцу и спрыгнул на тротуар. Оставшись в одиночестве, Дутрлез пытался собраться с мыслями. Впрочем, Жак почти тотчас вернулся, сопровождаемый комиссаром. Куртомер втолкнул его в фиакр, вскочил сам и крикнул кучеру, чтобы тот скорее ехал на бульвар Гаусман.
— Представляю вам месье Дутрлеза, моего друга, — проговорил он, обращаясь к полицейскому.
— Знаю, — ответил комиссар, — это тот господин, который встретил вчера ночью человека с ожерельем. Вы уверены, что лунатик — барон Мотапан?
— Совершенно! Вы сами увидите.
— И допрошу, обещаю. Я всегда был дурного мнения об этом человеке. Неизвестно, как он сделал свое состояние.
— Должно быть, он был пиратом. Я знаком с одним из его друзей.
— Я упомяну об этом в докладе… А пока я рад оказать услугу брату уважаемого мною чиновника судебного ведомства, исполняя при этом и свои обязанности.
— Адриан уже не служит в судебном ведомстве. Он сегодня подал в отставку.
— Печальное известие!
— Он уходит из-за этого злополучного дела. Наша тетка — хороший друг графа де ля Кальпренеда, и Адриан боялся, что его могут заподозрить в личной заинтересованности.
— Но, если этот молодой человек будет оправдан, ваш брат, возможно, изменит свое намерение.
— Очень может быть, — задумчиво проговорил Жак де Куртомер.
— Ах, поверьте, если бы это зависело от меня…
— Мы приехали, — перебил Жак комиссара.
«Боже мой, — подумал Дутрлез, когда фиакр остановился у подъезда, — только бы в наше отсутствие этот ужасный Мотапан не проснулся! Ради спасения он способен на все».
Выйти из дома Мотапана было непросто, но еще труднее было войти туда. Куртомер долго звонил, но дверь не открывали. Маршфруа не привык реагировать по первому зову. Но Куртомер звонил так настойчиво, что чуть не сломал звонок. Наконец, хмурый консьерж открыл дверь.
— Куда вы идете? — спросил он Куртомера. — Сейчас не время для визитов, в доме все спят.
— Кроме меня, — сказал появившийся за другом Дутрлез. — Пожалуйста, дайте мой подсвечник. Не хочется сломать шею на лестнице.
— Как! Это вы? — заворчал Маршфруа. — Но вы вышли двадцать минут назад!
— И вернулся. Думаю, что имею на это право, — ответил Дутрлез, зажигая свою свечу от лампы консьержа.
— Вы — да… Но эти господа…
— Я его друг, любезный месье Маршфруа, — насмешливо проговорил Куртомер, — а этот господин — полицейский комиссар. Не собираетесь ли вы помешать ему войти в дом, вверенный вашему надзору достопочтенным месье Мотапаном?
— Этот господин? — воскликнул Маршфруа. — Вы шутите, молодой человек! Я знаю комиссара нашего квартала.
— Я комиссар судебных учреждений, — перебил тот, — и приехал как официальное лицо.
— А!.. Прекрасно!.. Понимаю, вы приехали по делу сына Кальпренеда… может быть, для того, чтобы арестовать его отца?! Это было бы недурно! Все эти дворяне — реакционеры и воры.
Комиссар, не посчитав нужным отвечать на эту тираду, уже шел по лестнице, но Жак не удержался и сказал:
— Любезный Маршфруа, вы заявили, что господа Кальпренеды — реакционеры. Вы имеете на это право. Они не скрывают этого, так же как и я. Но вы назвали их ворами, а это непозволительно; если бы я так не торопился, я бы вас проучил.
— Хотелось бы мне на это посмотреть, — проворчал консьерж, отступая в сторону.
— Посмо`трите, месье Маршфруа, скоро посмо`трите. А пока я скажу лишь, что вы негодяй.
— Милостивый государь!.. Я буду жаловаться!
— Жалуйтесь, Маршфруа, жалуйтесь вашему домохозяину.
— Жак! — позвал Дутрлез. — Что это ты вздумал устраивать сцену в такую минуту?
— Он раздражает меня, и я не сдержался.
— Поспешим, господа, — вмешался комиссар.
Все трое поднялись на первый этаж, и полицейский спросил, указывая на дверь квартиры барона:
— Здесь живет господин Мотапан?
— Да, — ответил Куртомер, — но мой друг Дутрлез встретился с ним ночью немного повыше.
— К несчастью.
— Это правда, но нынешняя ночь все прояснила. Мы убедились, что не было другого вора, кроме самого Мотапана. Его ночные путешествия, должно быть, начались давно. Он перебрался на другую квартиру пятнадцатого октября, и я уверен, что уже следующей ночью он во сне ходил по лестницам! А пока нам нужно торопиться, — сказал Куртомер. — Нельзя терять ни минуты, мы оставили графа де ля Кальпренеда в довольно затруднительном положении. Он караулит медведя в клетке, а это весьма опасно. Если медведь проснется, графу не поздоровится.
— Только бы он не вздумал прыгнуть в окно, — пробормотал Дутрлез.
— И правда! Я об этом не подумал. Черт побери! Впрочем, нет, лунатики не причиняют себе вреда. Наш матрос в таком состоянии как кошка прыгал по мачтам и ни разу не оступился.
— Шестнадцать лет работаю в этой должности, но никогда еще не встречал подобного, — промолвил комиссар.
На площадке второго этажа разговор прекратился.
— Пришли, — произнес Куртомер. — Альбер, ключ у тебя?
Дутрлез вынул ключ из кармана и поспешил отворить дверь. Полицейский вошел первым, друзья — за ним. Комиссара и графа представили друг другу, и граф сказал:
— Я с нетерпением ждал вас.
— Он проснулся? — спросил Жак.
— Нет, он все бродил, ощупывая стены и трогая замки, но вот уже несколько минут ничего не слышно.
— Что он сейчас может делать? — прошептал Куртомер.
— Милостивый государь, — сказал комиссар, — я должен завершить порученное мне дознание. Мне известно, что вы уважаемый человек, и я верю тому, что рассказал брат следователя, которому было поручено дело вашего сына.
— Да, Куртомер застал Мотапана, когда тот выходил из моей квартиры. Благодаря его свидетельству мы сможем доказать, что мой сын ни в чем не виновен.
Дутрлез был опечален. Эти слова говорили, что граф не испытывает к нему ни малейшей благодарности.
— Пора заканчивать, — продолжил полицейский. — Думаю, следует позвать свидетелей, чтобы подтвердить его присутствие в кабинете.
— Они уже здесь.
— Но эти господа, кажется, друзья вашего сына?
Граф сделал жест отрицания, относившийся к Дутрлезу.
— Не лучше ли пригласить кого-нибудь из жильцов этого дома?
— Они в хороших отношениях с Мотапаном и примут его сторону. Я не желаю, чтобы кто-то посторонний присутствовал при нашем объяснении.
— Хорошо, — согласился комиссар, подумав. — Потрудитесь отворить дверь.
Граф сделал шаг к двери, а полицейский продолжал, обращаясь к Куртомеру:
— Он все еще спит?
— В этом нет ни малейшего сомнения, — ответил Жак. — Во-первых, я видел лунатиков, припадки у них длятся долго. Потом, зная характер Мотапана, могу с уверенностью сказать, что если бы он не спал, то стал бы шуметь и попробовал бы выбить дверь.
— Это возможно. Но я не могу допрашивать его в таком состоянии.
— Конечно. Я разбужу его.
— Как же вы это сделаете?
— О! Очень просто… Матроса, о котором я говорил, мы обычно колотили по спине кулаками, но с бароном я поступлю иначе. Только, мне кажется, сейчас его лучше не будить. Мне хотелось бы, чтобы вы сами стали свидетелем его каталептического сна. Вы согласны, господин комиссар?
— Да, хотя пока не понимаю, зачем барон пришел к графу де ля Кальпренеду.
— Об этом нам расскажет мой друг Дутрлез. Он четверть часа наблюдал за Мотапаном и должен знать, чем тот занимался в кабинете.
Дутрлез раскрыл было рот, чтобы описать странную сцену, при которой присутствовал, но граф решительно перебил его:
— Мы теряем время. Мне кажется, пора перейти к делу. Я войду.
— Извините, — произнес Жак, выступая вперед, — войду я, если позволите. Я убежден, что Мотапан спит, но если вдруг он проснулся, то может затаиться за дверью с ножом в руке, и в таком случае мне стоит встретить его первым.
— Я так не считаю, — живо возразил Кальпренед, — напротив, полагаю, я должен отомстить за сына… Я сам.
Он встал, преградив дорогу Куртомеру. Эти препирательства могли бы еще долго тянуться, но Дутрлез разрешил эту ситуацию, отворив дверь. В руке он держал горящую свечу и, осветив ею кабинет, вошел в него без колебаний. За ним следом шли Жак, граф и комиссар. Они увидели то, что Дутрлез уже видел раньше: Мотапан стоял на коленях у окна перед выступом в стене. Он даже не обернулся.
— Удивительно, — прошептал комиссар.
— Покончим с этим, — сказал граф. — Надо его разбудить и допросить.
— Предоставьте это мне! — воскликнул Жак.
Он встал позади Мотапана, схватил его за плечи и без церемоний опрокинул на спину. Головой барон стукнулся о ковер, при этом капюшон, скрывавший лицо, свалился. Раздалось громкое ругательство, и стало понятно, что он очнулся.
— Где я, тысяча чертей? — проворчал он, садясь и дико вращая глазами.
— В своей бывшей квартире, — ответил Жак де Куртомер. — Здравствуйте, барон! Не желаете ли, чтобы я подал вам руку?
Мотапан не ответил на это ироничное предложение и поднялся сам. Он инстинктивно прислонился к стене и с изумлением, смешанным с гневом, взглянул на окружавших его людей.
— Просыпайтесь! Мы не торопимся, — продолжал Куртомер.
Барон быстро пришел в себя. Он, должно быть, привык к неожиданностям.
— Вас я не знаю, — сказал он бывшему лейтенанту, — а графа де ля Кальпренеда попрошу объяснить, зачем он заманил меня сюда. Если для того, чтобы обокрасть, как его сынок, то предупреждаю, что при мне нет ни денег, ни ценностей.
— Негодяй! — воскликнул отец Жюльена.
— Успокойтесь, — вполголоса проговорил комиссар.
— Запрещаю вам говорить в подобном тоне, — подойдя к Мотапану, заявил Альбер.
— Это вы, месье Дутрлез? — с насмешкой проговорил домовладелец. — Похоже, тут целый заговор. Собрались меня шантажировать, милые мои? Меня не проведешь! Предупреждаю, если вы меня не выпустите, я открою окно или разобью его и стану кричать так громко, что разбужу всех в доме.
— Никто не собирается причинять вам вред, милостивый государь, — проговорил комиссар, до сих пор державшийся в тени.
— Чего вам от меня нужно?! — взревел Мотапан. — А ты-то кто? Наемный убийца? Берегись, негодяй, тебе со мной не совладать!
— Берегитесь сами, вы можете поплатиться за ваши оскорбления! Я — полицейский комиссар и приехал, чтобы допросить вас.
— Вы — комиссар? Полно! Вы похожи на лавочника. Где ваш шарф?
— Если будете вести себя так и дальше, один из этих господ съездит в ближайший участок и привезет полицейских, которые арестуют вас за оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей.
Это было сказано так жестко, что Мотапан сменил тон.
— Чего вы от меня хотите? — спросил он отрывисто. — И зачем привели меня сюда?
— Неужели вы не знаете, как сюда попали?
— Ну не сам же я пришел! Подозреваю, что мне дали какой-нибудь наркотик, усыпили и привели сюда.
— Вы действительно спали. Но вам ничего не давали. Вы лунатик, барон, — проговорил Жак де Куртомер.
— Я — лунатик?! Кого вы хотите обмануть? Моя жизнь всем известна. Я ложусь в десять часов и встаю чуть свет, проспав восемь… иногда девять часов.
— Возможно, но не в постели. Вы бродите по ночам.
— Милостивый государь!
— Нет, признаю, что вы добродетельны, месье Мотапан. Тем не менее вы очень часто не ночуете дома!
— Вы не сможете это доказать!
— Это уже доказано! Вас находят в час ночи в квартире графа де ля Кальпренеда. Не станете же вы уверять господина комиссара, что вас спящего перенесла сюда волшебница. Поищите у себя в карманах! Вы обнаружите там ключ от своей прежней квартиры.
Мотапан сунул руку в карман, и лицо его приняло растерянное выражение.
— Этим ключом вы пользуетесь почти каждую ночь, — продолжал Жак. — Он пригодился вам и три дня назад, когда вы принесли сюда опаловое ожерелье.
— А! — воскликнул барон. — Вот куда вы клоните! Вы устроили эту комедию, чтобы обмануть суд!
— Извините, барон, — вмешался полицейский комиссар, — я представитель суда, и это не комедия. Я засвидетельствую то, что видел, и занесу в протокол, что, когда вас обнаружили, вы, спящий, стояли на коленях вот у этой стены.
Мотапан вздрогнул и вышел на середину кабинета.
— Да, — подтвердил Дутрлез, — у стены, где вы устроили тайник для своих сокровищ. Я был здесь и видел, как вы нажали на пружину, как опустилась панель…
— Вы были здесь… — перебил барон с дьявольской улыбкой. — Конечно, вас спрятала мадемуазель Кальпренед.
Мотапан попал в точку. Граф побледнел от гнева, Дутрлез смутился, и даже Куртомер растерялся. Один комиссар был бесстрастен. Он не совсем понял фразу, брошенную бароном, но запомнил слова Дутрлеза и решил их проверить.
— Милостивый государь, — сказал он строго, — меня не интересует, каким образом здесь оказался господин, живущий на четвертом этаже. Важно то, что он увидел в чужой квартире вас. Я действую как представитель следователя, которому поручено вести дознание. Расскажите, что здесь случилось, — обратился он к Дутрлезу.
Успокоенный Альбер, не колеблясь, указал на выступ в стене:
— Я утверждаю, что тут есть тайник и что сегодня ночью месье Мотапан вошел сюда, как делал и прежде, чтобы его осмотреть.
Барон пожал плечами, но заметно побледнел: на этот раз удар попал в цель.
— Кого вы хотите убедить, что я сделал тайники в стенах моего дома? — сказал он с насмешкой. — К чему мне это? Шпионить за жильцами? Вы это хотите сказать?
— Вы сами знаете, что нет. В тайнике вы прятали ценности, когда жили в этой квартире. На первом этаже у вас должен быть точно такой же тайник. Ночью, во сне, вы переносите драгоценности из одного тайника в другой. Например, ваше опаловое ожерелье…
— Очень хорошо! Я понял, куда вы клоните…
— Извините, — перебил комиссар, — дело не во взаимных обвинениях, а в том, чтобы объяснить, зачем вы сейчас стояли на коленях у стены.
— На коленях?! Я?!
— Мы застали вас в этой позе. Не отпирайтесь, я сам видел. Что вы на это скажете?
— Ничего, — с досадой ответил Мотапан, — я, вероятно, стоял на коленях оттого, что устал стоять на ногах. Вы утверждаете, что я лунатик, а лунатик не понимает, что делает.
— Скажите лучше, не помнит, проснувшись, что делал во сне, но действует целенаправленно.
— У меня нет никакой цели! И никаких отношений с моим жильцом со второго этажа. Стало быть, мне незачем было сюда приходить.
— Просто вы привыкли проверять золото и драгоценности, которые спрятали в кабинете, — вмешался Дутрлез.
— Опять эти глупости! — закричал барон.
— Тайник, в котором они лежат, закрыт выдвижной панелью. За то время, что вы находились в этом кабинете, вы несколько раз отпирали и запирали тайник. Никто не видел этого, пока вы были один, но я находился здесь, когда вы пришли…
— А! — иронически сказал Мотапан. — Несомненно, с позволения графа или его…
— Барон, — воскликнул Куртомер, — если вы произнесете то, что собираетесь произнести, я дам вам пощечину, а завтра угощу ударом шпаги!
— Я вас не боюсь!
— Посмотрим, как вы будете держаться на дуэли. А пока прошу вас замолчать! Продолжай, Альбер.
Домовладелец что-то пробормотал, но не пытался больше прерывать Дутрлеза, который продолжил свой рассказ:
— Я видел, как вы вошли. Вы двигались медленно, с вытянутыми вперед руками, и я внимательно следил за вашими действиями. Вы сразу подошли к этому месту, встали на колени и надавили на пружину.
— Стало быть, вы знаете, где это место? — спросил Дутрлеза комиссар.
— Примерно. Оно где-то внизу. Я был слишком далеко, чтобы его увидеть, и полагаю, что снаружи пружины не видно. Но, поискав, я, конечно, ее найду.
— Барон может избавить нас от поисков, — обратился комиссар к Мотапану.
— Оставьте меня в покое и давайте скорее с этим покончим, — грубо проговорил тот. — Полагаю, вы не намерены меня более задерживать.
— Нет, но хочу, чтобы тайник был вскрыт в вашем присутствии. Как только подтвердите, что тут имеется тайник и что в нем находятся принадлежащие вам драгоценности, вы сможете уйти.
— Как будто я не могу уйти сейчас!
— Вы думаете, я вам позволю? — воскликнул Куртомер.
— Очень хорошо! Это насилие, лишение свободы. И так называемое должностное лицо этому потворствует. Вы за это поплатитесь! — возмутился барон, грозя кулаком полицейскому. — Я пожалуюсь вашим начальникам. Я обращусь к префекту полиции… К прокурору!
— Обращайтесь! Вам даже не придется рассказывать о своем деле: уже утром они будут знать обо всем. Я доложу кому следует. Господин Дутрлез, потрудитесь взять свечу и поищите пружину.
Тот не заставил себя упрашивать. Поставив подсвечник со свечой на ковер возле стены, он встал в ту же позу, что и лунатик, и начал внимательно осматривать панель. Мотапана передергивало от гнева. Его поведение показывало, что в душе идет борьба между двумя страстями — ненавистью и скупостью.
— Милостивый государь, — сказал комиссар, догадавшись о его чувствах, — позвольте дать вам совет. Я уже составил свое мнение относительно вас и виконта Жюльена де ля Кальпренеда, и это убеждение разделит и следователь, когда узнает о существовании тайника, который господин Дутрлез найдет через несколько минут. Я нисколько не сомневаюсь, что там лежат принадлежащие вам драгоценности, которые будут немедленно вам возвращены, если вы этого потребуете. Если же вы откажетесь от них, я буду вынужден передать их в канцелярию суда, где уже находится ваше ожерелье.
— Я нашел пружину, — победоносно воскликнул Альбер. — Вот! Стоит только нажать на нее, и панель опустится.
Граф де ля Кальпренед и Жак де Куртомер стояли за спиной Дутрлеза. Мотапан также подошел к ним.
— Смотрите! — продолжал молодой человек, засовывая в нишу руку со свечой, и там тотчас же засверкали серебряные и золотые вещи, наваленные как попало на полках, разделявших потайной шкафчик на несколько отделений: серебряная посуда, позолоченные кубки и многое другое.
— Когда вы проверите другой свой тайник, то увидите, что там недостает этих вещей, — сказал комиссар, пристально глядя на барона.
— Может быть, — с раздражением ответил Мотапан, — я о них и забыл, когда перебирался отсюда. Это не доказывает, что я принес сюда опаловое ожерелье.
— Стало быть, вы признаете, что вещи принадлежат вам?
— Мне незачем отпираться, — сказал Мотапан угрюмо. — Я не собираюсь дарить их моему жильцу. Я даже признаю, если хотите, что я — лунатик и ночью брожу по своему дому. Думаю, я имею на это право. Я не знал, что страдаю этим недугом, и теперь приму меры. Но, повторяю, это ничего не меняет в истории с младшим Кальпренедом, и предупреждаю, что я не заберу свою жалобу.
— Вы имеете на это полное право, — хладнокровно проговорил комиссар. — Это уже несущественно, и следователю не нужно вашего согласия, чтобы освободить подсудимого, невиновность которого полностью доказана.
— Я вовсе так не считаю!
— Это решать следователю! Я передам ему дело завтра утром. А пока я составлю протокол, и эти господа подпишут его как свидетели.
— Свидетели — заинтересованные лица, следовательно, им нельзя доверять.
— Вы тоже прочтете и подпишете его.
— Я? Никогда! Попробуйте меня заставить!
— Я и не намерен этого делать. Я лишь засвидетельствую ваш отказ. Я больше не задерживаю вас, барон.
— Стало быть, я свободен? Право, это очень приятно! А как же моя серебряная посуда, мои золоченые бокалы — все, что там находится?
— Вам будет все возвращено, но следователь должен официально засвидетельствовать существование ценностей. Это главный пункт в деле. Я думаю, что завтра осмотрят квартиру графа и вашу. Что же касается ваших вещей, то они в безопасности.
— Кто знает! — дерзко воскликнул Мотапан. — Теперь, когда секрет тайника раскрыт…
— Барон! — перебил его Жак де Куртомер. — Утром вы за все поплатитесь!
— Прежде заплатите то, что должен мне виконт де ля Кальпренед!
— Господа, — перебил комиссар, — успокойтесь! Барон, не желаете ли, чтобы выдвижная панель была опечатана в вашем присутствии вашей печатью?
— Нет.
— Как вам угодно. Я под свою ответственность оставляю вещи в таком виде до завтрашнего дня.
— Очень хорошо! Я ухожу!
— Дутрлез, посвети барону, — сказал Куртомер, ликуя, — ему опасно возвращаться к себе в темноте. Теперь месье Мотапан проснулся и может сломать на лестнице шею.
Мотапан бесился, но чувствовал, что ничем не может уязвить Жака. Он предпочел накинуться на Дутрлеза.
— Послушайте, — закричал он, — камень от моего ожерелья еще у вас. Когда же вы его отдадите?
— А когда вы отдадите графу ключ от его квартиры? — спросил в свою очередь Дутрлез.
— Вот он, — сказал барон, вынимая ключ из кармана и небрежно бросая его на стол. — И вам стоило бы отдать тот ключ, с помощью которого вы сюда вошли.
Ненависть проницательна: Мотапан угадал. Бедный влюбленный побледнел, а граф вздрогнул от гнева.
— Предупреждаю, — прибавил барон, — я не откажу себе в удовольствии рассказать друзьям и знакомым, что вы проводите ночи в квартире графа де ля Кальпренеда, где живет и его дочь. Эта семья так гостеприимна!
— Негодяй! — воскликнул Дутрлез.
Комиссар снова вмешался. Он взял Мотапана за руку и увел его со словами:
— Я тоже ухожу. Мы вместе спустимся вниз. Господин Куртомер, позвольте мне воспользоваться вашим экипажем. Потом я отошлю его назад.
— Зачем? Я сам отвезу вас, — ответил Жак. — Мы вместе проводим барона и простимся с ним на первом этаже. — И, повернувшись к отцу Жюльена, пожал ему руку: — Какой счастливый вечер! Милую тетушку завтра утром ждет приятная новость. И, может быть, Адриан теперь передумает уходить в отставку! Идешь ли ты, Альбер? Мне кажется, ты можешь вернуться к себе и спокойно уснуть.
Дутрлез тоже хотел оставить графа, хмурое лицо которого не обещало ничего хорошего, но суровый дворянин сказал сухим тоном:
— А вас я прошу задержаться!
Альбер вынужден был подчиниться его воле. Граф проводил Куртомера и полицейского инспектора до дверей, а Дутрлез, оставшись в кабинете, с тоской размышлял, чем кончится эта встреча. Он думал о девушке, которую любил. Что она делала все это время?
Ему не пришлось долго ждать. Граф вскоре вернулся и сказал:
— Не сомневаюсь, что вы руководствовались лучшими намерениями, пытаясь поймать Мотапана, и рад, что вам это удалось. Однако удивительно, что вы не предоставили месье де Куртомеру одному поймать этого человека. Я очень дружен с его теткой, маркизой де Вервен. Следовательно, вполне естественно, что месье де Куртомер принимает участие в моем сыне. Но по какому праву вы вмешались в его дела? Только потому, что вы наш сосед?
— Я друг Жюльена, — неуверенно произнес Дутрлез, — и…
— Мой сын никогда об этом не говорил. Я даже знаю, что он был обижен на вас. Ваша болтливость положила начало всей этой истории. Готов поверить, что это была лишь неосторожность, но я непременно желаю знать, каким образом вы вошли в мой дом ночью.
— Я хотел поймать злоумышленника, который забрался в вашу квартиру… Об этом мне сказал Жюльен… У меня не было причин думать, что он зайдет в кабинет. Клянусь, дальше я не ходил.
— Достаточно того, что вы вошли сюда без моего позволения. Вы, вероятно, забыли, что я живу не один. Слышали слова этого негодяя? Он расскажет об этом другим, и репутация моей дочери может пострадать. Поэтому требую, чтобы вы дали мне возможность оправдать ее, и прошу сказать, как вы достали ключ.
— Я… я его нашел, — прошептал Дутрлез, которому хотелось провалиться сквозь землю, — и спешу возвратить вам, — прибавил он, положив ключ на шкафчик.
— Не надейтесь, что я удовлетворюсь этим смешным ответом! Признайтесь, что вы купили его у кого-нибудь из моей прислуги.
— Нет… Клянусь вам!
— Очень хорошо! Вижу, вы решили не говорить правду, следовательно, продолжать этот разговор бесполезно. Вы можете идти, но помните, что соседство не дает права на какие бы то ни было вольности… а еще менее — на какие бы то ни было надежды. Прошу вас помнить об этом!
Альбер ушел, не проронив ни слова. Граф проводил его до дверей с надменной вежливостью и, вернувшись в кабинет, нашел там плачущую дочь. Она бросилась отцу на шею и проговорила прерывающимся от рыданий голосом:
— Я была там… Я все слышала… Это я дала ему ключ!
— Ты? Боже мой! Ты, верно, сошла с ума!
— Нет, я его люблю… — прошептала Арлетт де ля Кальпренед.
