В РУКАХ ПАЛАЧЕЙ

Стояли жаркие июньские дни. Духота в Петербурге, несмотря на обилие воды, царила невыносимая. Мы с Путилиным сидели и, по обыкновению, оживленно беседовали.

– А хорошо бы, на самом деле, доктор, удрать куда-нибудь из этого пекла! – обратился ко мне мой гениальный друг.

– Безусловно. За чем же дело стало? Возьми отпуск на двадцать восемь дней, и поедем.

Не успел я окончить фразы, как в кабинет вошел прокурор окружного суда.

– Ба! Какими судьбами? – шутливо воскликнул Путилин.

– Неисповедимыми, дорогой Иван Дмитриевич! – рассмеялся грозный жрец храма Фемиды. – Здравствуйте, доктор!

Мы обменялись рукопожатием.

– Держу пари, господа, что вы или обмозговываете какое-нибудь новое блестящее следствие-розыск, или…

– Или что? – улыбнулся Путилин.

– Или адски скучаете… – докончил прокурор.

– Благодарю покорно! Это отчего же нам скучать?

– А оттого, что разве может Иван Дмитриевич Путилин пребывать вне сферы своей блестящей кипучей сыскной деятельности?

– Помилуй бог, вы здорово промахнулись, Алексей Николаевич! Представьте, как раз наоборот: мы мечтаем с доктором куда-нибудь удрать из Петербурга, в глушь… – ответил Путилин.

– Ой, что-то не верится! А знаете ли вы, по какому случаю я приехал к вам, Иван Дмитриевич?

– Понятия не имею.

– Передать вам горячую просьбу одного осужденного, приговоренного судом к каторге и плетям.

Удивление промелькнуло на лице Путилина.

– Уже приговоренного? И просьба ко мне?

– Да.

– В чем же дело?

Видно было, что гениальный шеф сыскной полиции сильно заинтересовался этим обращением.

– Вчера, делая обход в тюрьме, – начал прокурор, – я зашел в одиночную камеру преступника-убийцы Александровского, заключенного временно, до отправки на каторгу, в этой тюрьме.

– Александровский? Позвольте, это по делу об убийстве старухи-ростовщицы Охлопковой? – уточнил Путилин.

– Да. Вам знакомо это дело?

– Как же, как же. Хотя я не вникал в его детали, занятый массой других важных расследований.

– Ну-с, так вот, когда я вошел в камеру убийцы, он вдруг бросился ко мне и с мольбой протянул руки. «Ваше превосходительство, – сказал он, – окажите мне одну милость!» Я его спросил, в чем дело, чего он страстно просит. И тут он удивил меня донельзя: «Знаете ли вы господина Путилина?» – «Знаю, – ответил я. – Это начальник сыскной полиции. А ты почему же спрашиваешь меня об этом?» – «А потому, что хотелось бы мне повидаться с ним». – «Зачем?» – «А затем, что он, может быть, спас бы меня от несправедливого приговора суда. Клянусь вам, господин прокурор, что не виновен я в убийстве этой старухи. Не я ее убил, а кто-то другой». Я пожал плечами и заявил ему, что теперь поздно рассуждать об этом, что он уже осужден и что никто теперь не может спасти его. Спросил я его также, откуда он про вас знает. На это несчастный ответил: «Когда мне вынесли обвинительный приговор, защитник мой пожал мне руку и сказал: «Бедный вы, бедный! Дело повернулось так, что все улики против вас. Единственный человек, который мог бы пролить луч света на это темное дело, – господин Путилин. Я очень сожалею, что не обратился к его помощи. Я верю в вашу невиновность, но суд взглянул на дело иначе». И вот-с, ваше превосходительство, очутившись здесь, я все время не переставал днем и ночью думать об этом Путилине». Тут он, Иван Дмитриевич, вдруг упал передо мной на колени и зарыдал: «Умоляю вас, привезите ко мне Путилина! Может, он еще спасет меня, вырвет из рук палачей, избавит от каторги!» Он ползал у моих ног, норовя поймать и поцеловать мою руку. Я поднял его, стараясь утешить, и обещал исполнить его просьбу, что, как видите, и сделал.

С глубоким вниманием слушал Путилин рассказ прокурора.

– Обвиняли его, конечно, не вы, Алексей Николаевич? – спросил великий сыщик.

– Да, не я. Но почему, Иван Дмитриевич, вы добавили слово «конечно»?

Путилин усмехнулся:

– Потому, что если бы обвинителем были вы, то, по всей вероятности, вы не приехали бы ко мне со странной просьбой осужденного. А вдруг налицо действительно роковая судебная ошибка? Разве вам, как прокурору, приятно удостовериться, что вы закатали невинного человека? Скажите, каково ваше мнение: справедлив приговор или есть хоть какие-нибудь сомнения, которые можно трактовать в пользу осужденного?

Прокурор пожал плечами:

– Я лично безусловно убежден в его виновности.

– Что же в таком случае должно означать это непостижимое обращение преступника ко мне?

– Утопающий хватается за соломинку. Так и в данном случае. Фраза, вырвавшаяся у защитника обвиненного о всемогущем Путилине, запала в душу убийце. Очутившись в остроге, находясь все время в нервно-возбужденном состоянии духа, он не переставал думать о том, что спасение для него было возможно, а кончил тем, что решил, будто оно возможно еще и теперь.

– Объяснение вполне правдоподобное… – пробормотал Путилин, погружаясь в раздумья.

– Что же, Иван Дмитриевич, вы намерены повидаться с осужденным? – спросил прокурор.

– Да! – решительно ответил начальник петербургской сыскной полиции. – Для успокоения своей совести я должен сделать это.

– Так едемте. Я вас проведу к преступнику.

– Хорошо, сейчас. Скажите, Александровский – выходец из податного сословия?

– Да, иначе он не был бы приговорен к наказанию кнутом на Конной площади.

– Сколько ему лет?

– Тридцать один.

– Теперь вкратце восстановим суть того преступления, совершение которого было поставлено ему в вину. Если я в чем ошибусь, будьте добры поправить меня, Алексей Николаевич. Итак, пять месяцев тому назад в восемь с половиной часов утра вспыхнул пожар в доме купеческой вдовы пятидесяти восьми лет Дарьи Феофилактовны Охлопковой. Огонь заметил дворник. Он бросился в квартиру своей хозяйки, живущей в полном одиночестве, и тут в дверях квартиры столкнулся с выбегавшим оттуда человеком. Так?

– Так.

– Он, дворник, схватил незнакомца. «Стой, кто ты?» – крикнул он ему. Тот, с перекошенным от страха лицом, сделал попытку вырваться. «Стой, шалишь, не уйдешь!» – продолжал дворник, не выпуская из своих медвежьих объятий незнакомца. Дворник стал звать на помощь. Сбежались соседи. Незнакомца скрутили. Дым продолжал валить из квартиры. Немедленно дали знать пожарным и полиции. Извещен был и я, но, будучи сильно больным, не мог явиться на место происшествия, да и посчитал это дело пустячным. Когда полиция и пожарные проникли в квартиру престарелой вдовы Охлопковой, то увидели такую картину: на полу в одном нижнем белье лежала мертвая хозяйка дома, около нее валялась разбитая лампа. Разлитый и воспламенившийся керосин залил часть ее белья, и оно горело, обжигая ноги трупа. Пылали также кровать и ночной столик. Пожар быстро потушили. Началось следствие. В кармане пальто незнакомца нашли пачку денег, около трехсот рублей, и остро заточенный нож. Когда его спросили, как он очутился в квартире Охлопковой, он заявил, что пришел к ней как к ростовщице, но когда вошел в переднюю (ибо дверь оказалась незапертой) и увидел клубы дыма, то испугался, бросился обратно и тут был схвачен дворником. Исследование трупа пострадавшей показало, что она была задушена, а затем сброшена на пол. Так?

– Совершенно верно, Иван Дмитриевич… – подтвердил прокурор. – Однако вы хорошо знакомы с делом, хотя и заявили, что не знакомы с его деталями.

– А разве это детали? Это глупые, ничего не говорящие факты обычного следствия, лишенные тонкости какого бы то ни было анализа – и психологического, и просто сыскного. Ну-с, я продолжаю. На вопрос незнакомцу – это был Александровский, – для чего у него в кармане был нож и откуда у него, бедно одетого, появилась в кармане такая сравнительно крупная сумма денег, он показал, что присутствие в его кармане как ножа, так и денег для него является полной загадкой, ибо ни ножа, ни денег, идя к ростовщице, он при себе не имел.

– Совершенно верно. Это явилось одной из главных грозных улик против него… – вставил прокурор.

– Далее. На вопрос, зачем он явился к Охлопковой, Александровский заявил, что шел к ней с целью заложить ей два золотых кольца. Он-де слышал, что вдова принимает заклады… Увы, при обыске его и всей квартиры убитой эти кольца не были найдены. Так?

– Так.

– И тогда следствие нарисовало себе такую картину. Прослышав о богатстве старой купчихи-ростовщицы, Александровский, по профессии серебряных дел мастер (которому, кстати, отказали от последнего места за пьянство), замыслил ограбить Охлопкову. Под предлогом заклада он явился к той рано утром и, не замеченный дворником, позвонил и был впущен ростовщицей в дом. Что встает она рано, чуть не с петухами, ему могло стать известно от каких-либо клиентов жадной старухи, ибо целым рядом свидетельских показаний было действительно установлено, что Охлопкова вставала чуть свет и обходилась без услуг дворника. Итак, преступник вошел и, объяснив цель своего прихода, был впущен ростовщицей в комнату. Тут он бросился на старуху, и между ними началась неравная борьба. Ему, атлетически сложенному, не много надо было употребить усилий, чтобы задушить Охлопкову. Расправившись с ней, злоумышленник бросился грабить. Но все сундуки, где, по его расчетам, хранились деньги старухи, были заперты на большие железные замки. Ломать их было трудно: под рукой не было подходящих для этого орудий. Преступник бросился тогда к комоду и там, очевидно, схватил все, что нашел, – триста рублей. Страх, что его могут обнаружить, овладел им с победной силой. Александровский бросился бежать, но тут у него появилась мысль скрыть следы содеянного преступления путем устройства пожара. Если труп сгорит – следов не останется. Разве старуха не могла опрокинуть на себя горевшую лампу? Конечно, конечно. И вот он раздевает труп, укладывает его около кровати, разбивает лампу, обливает часть кровати, комода и белье керосином, зажигает и тихо, крадучись направляется к выходу. Но клубы дыма и язычки пламени опережают его: в ту минуту, когда он собирается выскользнуть из квартиры, он попадается в лапы дворника. Так?

Путилин говорил невозмутимо-спокойно, уверенно, словно он видел эту страшную картину собственными глазами.

– Кажется, – добавил он, – это именно то, о чем говорил в своей обвинительной речи ваш коллега, Александр Николаевич?

– Да-да… Честное слово, вы поразительно точно и тонко передали базис его обвинения! – воскликнул прокурор.

Путилин поглядел на часы:

– Мы можем ехать, господа.

Шаги гулко раздавались в унылом, мрачном, темном и вонючем острожном коридоре. Впереди шел старик надзиратель с ключами в руках, за ним следом Путилин, прокурор и я. Конвойные солдаты замыкали шествие, почтительно отдавая честь представителям прокуратуры и сыска.

– Вот здесь, Иван Дмитриевич… – проговорил прокурор.

– Вы желаете присутствовать при моем разговоре с осужденным? – спросил Путилин.

– Это зависит от вас. Если вы ничего не имеете против этого, то я был бы рад поприсутствовать.

– Пожалуйста.

Надзиратель огромным ключом открыл дверь каземата. Солдаты выстроились у двери. Отвратительный, удушливо-спертый воздух ударил нам в лицо. Пахло знаменитой русской парашей, сыростью… Когда мы вошли, сидевший у стола арестант в испуге вскочил.

– Господи, неужели за мной?.. Уже?.. – вырвался у него испуганный возглас.

Это был высокого роста, хорошо сложенный, почти еще молодой человек. Пятимесячное пребывание в остроге успело наложить свою печать на его нервные, выразительные черты. Страх отразился на его лице.

– Ну вот, Александровский, я исполнил вашу просьбу: я привез к вам господина Путилина. Он стоит перед вами, – проговорил прокурор и, сказав это, указал осужденному на моего гениального друга.

– Поблагодарите его превосходительство за согласие приехать сюда… – добавил прокурор.

На несколько секунд арестант словно замер. Он отступил назад. В его глазах, полных муки, страдания, засветились огоньки и безумной радости, и вместе с тем испуга. Путилин приблизился к нему, впиваясь в его лицо удивленным взглядом.

– Здравствуйте, бедняга Александровский! Вы выразили желание видеть меня. Я приехал к вам.

Какой-то судорожный вопль вырвался из груди приговоренного к плетям и каторге.

– Ваше… ваше превосходительство! – захлебнулся он в волнении. – Благодарю вас… Спасите меня!

Путилин снял с правой руки перчатку.

– Вы видите эту руку, Александровский? Это – правая рука Путилина, которую он никогда не подавал мерзавцам, посягавшим на чужую собственность, чужую жизнь. Но вам я ее протяну, если… если…

– Что если, ваше превосходительство? – пролепетал заключенный.

– Если вы прямо, честно и откровенно скажете мне, виновны вы или нет. Решайте.

Я с восторгом глядел на моего гениального друга. Как он был высок, красив в этот момент!

– Пожмете мою честную старую руку? – снова прозвучал голос Путилина. – Вы, ремесленник, а теперь каторжник?

Миг – и с рыданиями бросился к ногам Путилина осужденный.

– Не пожать, а поцеловать я ее хочу, ваше превосходительство! Клянусь памятью своей матери, я не виновен!

Лицо Путилина просветлело. Он ласково поднял арестанта с колен и кратко бросил ему:

– Садитесь. Давайте говорить, Александровский.

Послушно, как автомат, сел осужденный на табурет, привинченный к полу.

– Господин судебный следователь допрашивал вас немало. Я поведу с вами допрос несколько иначе… – проговорил Путилин.

Он весь преобразился: голос его звучал резко, повелительно, передо мной стоял мой друг, каким я его знал в моменты его знаменитых, особенных путилинских допросов.

– Вы ясно помните все случившееся в роковое для вас утро?

– Да, – твердо ответил осужденный.

– Подходя двором к подъезду дома, вы видели дворника?

– Нет.

– Войдя в подъезд, вы позвонили?

– Да, но ответа не последовало. Я позвонил еще раз, и тут вдруг мне бросилось в глаза, что дверь полуоткрыта. Я вошел в темную переднюю. Удушливые клубы дыма, пахнувшего керосином, обволокли меня. Я сразу чуть не задохнулся. В испуге выхватил я спички, зажег одну. Дым валил из внутренних помещений квартиры. Тогда я бросился вон, чтобы поднять тревогу, и вот тут-то был схвачен дворником.

– Это я знаю. Скажите, что это были у вас за кольца, которые вы несли закладывать ростовщице?

– Одно толстое, золотое, с аметистом, другое гладкое обручальное. Эти вещи я берег как память о покойной матери. Но нужда заставила меня решиться на их заклад.

– Нужда? Отчего вы стали нуждаться? Вы ведь мастер-серебряник!

Александровский понуро опустил голову:

– Пить я стал в последнее время. Не стали держать на местах.

– А почему вы стали загуливать?

– Горе со мной случилось: с невестой не поладил…

Начальник сыскной полиции пытливо глядел на арестанта.

– Где находились два ваших кольца?

– В кармане.

– В каком, в каком именно кармане?

– В кармане пальто.

– А-а… – тихо пробормотал Путилин. – Скажите, как вас схватил и держал дворник? За руки? За полы пальто? А лучше всего покажите на примере. Вообразите, что я – вы, а вы – дворник. Ну-с!

Осужденный схватил руку Путилина, завел ее назад, за спину, боком навалился всем корпусом на него таким образом, что другая рука Путилина тоже оказалась в плену.

– Он прижал меня к стене подъезда, крича «Стой! Попался!», а потом «Караул! Погром! Воры!»

– Хорошо… – проговорил Путилин. – Ну, до свидания, Александровский! Я уезжаю и постараюсь сделать для вас все что смогу.

Страх и надежда засверкали в глазах приговоренного.

– О, спасите меня, ваше превосходительство!

– Постараюсь, голубчик, постараюсь!

Прямо из острога Путилин проехал к тому следователю, который вел это дело. Когда Иван Дмитриевич объяснил ему цель приезда (подробное изучение всего следственного материала), тот наотрез отказал ему в этом.

– Простите, я не намерен исповедоваться перед вами… – желчно проговорил следователь.

Путилин усмехнулся и отпарировал удар:

– Из-за боязни лишиться удовольствия от своей блестящей следственной победы?

Следователя передернуло.

– Я не имею права сомневаться в правильности решения суда… – отчеканил он. – Весь добытый материал сделался его достоянием, и если суд вынес свой приговор, то, значит, дело кончено.

– И все-таки вы покажете мне и материал, и будете отвечать на мои вопросы! – уверенно проговорил Путилин.

– Не вы ли меня заставите? Не забывайте, ваше превосходительство, что я – не ваш подчиненный. Я судебный следователь, а не агент сыскной полиции.

– Увидим!.. – бросил ему Путилин.

От следователя Путилин поехал к министру юстиции. Принятый весьма милостиво и радушно, начальник петербургской сыскной полиции рассказал, в чем состоит его дело.

– Позвольте, но приговор суда оглашен в окончательной форме… – поднял брови сановник.

– Совершенно верно, ваше сиятельство. Но я убежден, что мы имеем дело с судебной ошибкой, – спокойно ответил Путилин.

Сановник развел руками:

– Я знаю вашу проницательность, милостивый государь, но что же мы можем теперь поделать? Я бессилен перед решением суда. Чего же вы добиваетесь?

– Только одного – чтобы приведение приговора в исполнение было отсрочено.

– На какое время?

– На неделю.

Сановник удивленно поглядел на Путилина:

– И в такой короткий срок вы надеетесь сделать для торжества правосудия больше, чем сделали следственные структуры в течение почти полугода?

– Я постараюсь. Если мне удастся, я спасу человека, ибо предъявлю другого убийцу, настоящего, если не удастся – пусть свершится то, что предопределено.

– Хорошо. Это я имею право сделать – отсрочить исполнение приговора.

– Затем я прошу вас, ваше сиятельство, разрешить мне пользоваться всем добытым следственным и судебным материалом.

…Через час Путилин подъехал к дому убитой ростовщицы. Он позвонил в железный звонок, и хриплые, лающие звуки пронеслись за воротами по двору. На воротах была прибита бумажка: «Этот дом продается или сдается внаем». Прошло несколько минут. Никто не являлся. Путилин позвонил еще раз, и вскоре калитка открылась. Перед Путилиным стоял сильный, стройный, коренастый мужик с красивым лицом.

– Что вам угодно? – спросил он Путилина.

– Ты дворник?

– Да-с.

– Так вот я хотел бы осмотреть этот дом.

– Купить желаете?

– Нет, внаем взять.

Путилин пристально смотрел на дворника. Он заметил какую-то тень, промелькнувшую на его лице.

– Пожалуйте… Только навряд ли, господин, он вам понравится.

– Почему это?

– Мрачная она, квартира-то, скучная.

– Скажи, любезный, в ней-то и убили твою хозяйку, старуху? Или, может быть, ты не тот дворник, при котором это случилось, а новый?

– Нет, я тот самый. При мне это случилось… – ответил нехотя мужик.

– Кто же продает дом? Разве после старухи остались наследники?

– Дальние какие-то сродственники объявились, вот дом и продают.

– А ты что же тут делаешь?

– Доживаю пока. Упросили сродственники до продажи дома не уходить с места.

– Страшно поди тебе одному тут жить?

Дворник как-то криво усмехнулся:

– А чего страшно-то?

– Да как же – жить в месте, где совершено такое преступление!

– Ничего… – мотнул он головой и как-то странно поглядел на Путилина: – А вы, господин, видно, случаем этим шибко интересуетесь, что про него все вспоминаете…

Путилин улыбнулся:

– Ты прав, голубчик, интересуюсь. Ты холостой или женатый?

– Женатый.

– А где же жена? С тобой живет?

– Нет, в деревне.

– Чай, на побывку приезжает?

– Случается…

– А тогда, когда это случилось, была она здесь или нет? – задал быстро-быстро вопрос Путилин.

– Была… – ответил дворник, но сейчас же добавил: – А впрочем, не помню… Может, и не было.

– Ну, покажи мне теперь дом. Идем.

Небольшой двухэтажный домик убитой ростовщицы, занимающий половину двора, производил неприятное впечатление. Уныло глядели на двор грязные запыленные окна. Местами штукатурка отвалилась, образуя впадины.

– Старый дом… – проговорил Путилин.

– Я говорю, не понравится он вам, господин.

– Все же осмотрим его внутри.

Какой-то противный кислый, затхлый воздух стоял в комнатах с низкими потолками, заставленных старинной мебелью.

– Что же родственники мебель-то не вывезли? – поинтересовался Путилин.

– А они так решили: когда продадут дом или сдадут, тогда и вывезут. А пока, мол, пусть стоит здесь.

Известный сыщик занялся подробным осмотром комнат.

– Здесь, вот в этой комнате, и была убита твоя хозяйка?

– Так точно.

Иван Дмитриевич нагнулся над одним местом на полу.

– Здесь вот она и горела, задушенная… – продолжал Путилин. – Так?

– Так. А вы-то откуда это знаете, господин?

Путилин сделал паузу, пристально поглядел на дворника и таинственным голосом тихо прошептал:

– А ты разве не знаешь, что то место, где совершается убийство, злодеяние, где лежит труп убитого, всегда хранит особые следы? Кровь убиенного взывает об отмщении. Знаешь это?

Лицо дворника побледнело, какая-то судорога пробежала по лицу.

– Откуда ж я могу это знать… – пробормотал он в сильном волнении. – А вот вы-с насчет крови говорите, так крови-то не было, потому как хозяйку мою задушили, а не зарезали.

– Твоя правда… – пробормотал Путилин. – Ишь как мебель-то попортилась от огня!

И, проговорив это, он внимательно стал ее рассматривать.

– А ты молодец, что пыль-то с мебели стираешь. Радеешь о хозяйском добре. Стирай, стирай, мебель хорошая, красного дерева.

– Какая-с пыль? Никакой пыли я не стираю… – быстро ответил дворник.

– Да неужто? А как же на всем этакая толща пыли понасела, а на стульях, на шкафу, на рамах картин ее не имеется?..

Дворник пробормотал что-то невнятное.

– Ты бы уж заодно и от мышей ее берег, от крыс. Может, я куплю у наследников мебель-то эту.

– От каких таких мышей? – уже злобно выкрикнул дворник. – Ни мышей, ни крыс не водится здесь.

– Да ну? – удивился Путилин. – Кто ж это в таком случае рамы подгрызает, ножки, спинки диванов и стульев?

И, не ожидая ответа, вдруг огорошил дворника вопросом:

– А правду ли говорят, что после убитой мало денег нашли? А она ведь страшная богачка была…

Путилин близко-близко подошел к дворнику и, опять понизив голос до таинственного шепота, бросил:

– А что, если она, убитая, скаредная старуха, хранила их где-нибудь в потайном месте? А? Может, запрятала их куда-нибудь?

Дворник отшатнулся от странного посетителя.

– Вы… вы, извините, господин, что это вы все меня убийством шпыняете? – проговорил он дрожащим голосом. – Чудное, право, дело: пришли насчет найма дома, а сами все о другом речь ведете.

Послышался смех Путилина.

– А тебе что, трудно поболтать со мною? Я тебе на чаек дам. Очень уж я любопытен. На, держи пару целковых.

Дворник не взял денег, сумрачно отстранив руку чудного посетителя.

– Благодарствуйте… не надо… А только сделайте милость, не задерживайте меня. Если что о цене или насчет окончательной сделки, так к хозяевам пожалуйте. Живут они на Васильевском острове.

Еще несколько минут – и Путилин покинул дом убитой Охлопковой.

Я находился в кабинете моего гениального друга, когда тот вернулся после осмотра охлопковского дома. Лицо его, по обыкновению, было непроницаемо.

– Помощника попросите ко мне! – отдал он приказ дежурному агенту.

Тот не замедлил явиться.

– Садитесь, голубчик, и выслушайте мои инструкции.

– Вы уезжаете куда-нибудь, Иван Дмитриевич?

– Да. Я должен торопиться, ибо в моих руках участь невинно осужденного.

Я сразу догадался, что речь идет об Александровском, убийце старухи ростовщицы.

– Ты возьмешь меня с собой, Иван Дмитриевич? – живо спросил я.

– Нет, доктор, ты стал бы для меня лишней обузой. Может быть, при финале дела ты и будешь присутствовать. Ну-с, голубчик, слушайте…

И Путилин начал со своим помощником таинственную беседу.

– Понимаете?..

– Так, хорошо…

– Надо следить так тонко, чтобы ни малейшее подозрение не запало в его душу. Имейте в виду, он начеку.

– Будьте покойны, Иван Дмитриевич!

– Дело поручите Х. Он молодчина.

И через час начальник сыскной полиции уже выходил из своей знаменитой костюмерной совершенно преображенным: перед нами стоял мелкий купец, торговец из породы деревенских кулаков-мироедов.

– Ну, господа, до свидания! Вы скоро увидите меня «иль на щите, иль со щитом».

– А как скоро, Иван Дмитриевич?

– Дня через четыре, может быть, через пять.

– Ого! – воскликнул я. – Ничего себе скоро!

Кипит, бурлит довольно богатое село Хрущево. Справляет оно свой храмовый праздник, совпадающий с ежегодной ярмаркой. Справляет так, как подобает русскому обычаю – пьяно, с гульбой до драк, до состояния полного зверства. В кабаке Евстигнея Бесчастного, рыжего целовальника, дым стоит коромыслом.

– Еще штоф! Эй, миляга, тащи живей!

– Мигом!

Гремят песни – то жалостливые, пьяные, то бесшабашно-разудалые весьма неприличного содержания. Около одного стола, покрытого мокрой красной скатертью, особенно суетился подручный целовальника. Гости уж больно важные потчуются: полицейский, лавочник, известный кулак-мироед, откупщик и еще один новый торговец, приезжий. Широко угощает новый первых людей села Хрущева.

– Пожалуйста-с… Очень рад свести знакомство со столь почтенными лицами. Угощайтесь!..

– А вы-с по какому случаю пожаловали сюда? – любопытствовал местный кулак-мироед.

– А так-с, знаете, поразнюхать хотел, нельзя ли дельце какое завести здесь…

– А какое примерно? – тревожно спросил кулак, опасаясь встретить в новом человеке конкурента.

– Не решил еще… А вы не опасайтесь, вам помехой не стану. Разными дорожками пойдем. Ах, я и запамятовал, есть здесь у вас Варвара Ермолаева?

– Есть, есть. А что?

– Да я ей поклон от мужа из Питера привез. Он в дворниках служит у одной богатой старухи купчихи, которую недавно убили.

И новый человек принялся рассказывать об убийстве Охлопковой.

– Ишь ты, дело какое! – изумлялись те. – Страсти какие!..

– А каково она живет, Варвара-то Ермолаева? – спросил новый человек.

– Хорошо. Теперь, видно, муж-то ейный разжился в столице, первой щеголихой в селе стала. Наряд не наряд, сарафан не сарафан. Краси-и-ивая баба, ловкая! По дому все честь честью… лошадей трех купили и всякой иной животины…

…Окончилась пирушка, вышли все из кабака. Новый по тем местам человек отозвал в сторону полицейского и что-то долго-долго ему говорил. По мере того как он говорил, физиономия и поза полицейского волшебно видоизменялись: лицо стало испуганно-почтительным, а поза – раболепно-подобострастной.

– Так поняли?..

– Ваше… ваше…

– И если кому хоть одно слово – понесете строгое наказание! Держите наготове понятых.

– Здравствуйте, Варвара Ермолаева! – громко произнес новый человек, входя в просторную избу, в которой чувствовался большой достаток.

Он снял картуз, истово перекрестился на образа и протянул руку высокой красивой женщине в нарядном сарафане. Та удивленно воззрилась на вошедшего.

– Кто вы такие будете? – спросила она.

– Человек божий, покрыт не рогожей, а гость дорогой: привез вам поклон от супружника вашего, Кузьмы Терентьича. Встречайте гостя ласково!

Красавица почему-то вздрогнула, побледнела.

– От мужа моего?.. – слетело с ее бледных губ. – А вы… что, знаете его?

Гость засмеялся:

– Если бы не знал, так и поклона не привез бы! А уж и красавица же вы… Эх, чудесная! Дозвольте ручку пожать!

Та протянула гостю руку, пухлую, но рабочую. Задержал на секунду гость в своей руке руку Варвары, пристально смотря на нее.

– Эх, и щеголиха вы к тому же, лебедушка! Ишь какое колечко на пальце красуется!

Резким, быстрым движением выдернула руку хозяйка.

– А почто вам кольцо мое в глаза так бросилось? – спросила она.

А гость смеется, а сам глазами так и пронизывает ее. И вдруг близко-близко склоняется к ней и шепчет:

– Дверь закрой, слышишь?.. По делу важному от мужа твоего я приехал. Поняла? Да ну шевелись, что на меня глаза вылупила? Сомлела? Говорю – по важному делу, по тому самому.

Женщина схватилась за сердце.

– Ох, тошнехонько, родимые! – как-то всхлипнула она.

Страшный, нежданный гость сам запер дверь на деревянную защелку и вплотную подошел к красавице молодухе.

– Садись. Слушай. Все, слышь, все я знаю… – шепотом, боязливо оглядываясь по сторонам, начал чудной питерский гость.

– Это ты про что же? – тоже перешла на «ты» деревенская щеголиха.

– Да про что ж, как не про убийство старухи этой. Муж твой все поведал мне, потому как ближний я ему приятель. Вот он и велел мне: «Поезжай в деревню, скажи жене моей, чтобы она сей же минутой с тобой вместе в Питер ехала. Писать я ей не могу, потому что боюсь, как бы письмо не перехватили. И пусть она везет все, что отдал я ей после убийства. Боязно в деревне держать это. А чтоб она поверила тебе, так ты ей скажи: кланяется тебе, Варвара, муж твой кольцом с аметистом».

Бурно вздымалась грудь красавицы бабы. Глаза хмуро, боязливо остановились на лице нежданного посланца.

– А для чего ехать? Нешто там спокойнее, надежнее будет? – глухо спросила она.

– Эх, дура баба, знамо дело – сподручнее. В Питере народу тьма-тьмущая. Кто на разбогатение внимание обратит? А тут, в селе, сразу в подозрение войдешь. Ты вот, Варварушка, и так сдурила: ишь, кольцо-то убивца на пальчик надела. Снимай его скорей, давай сюда! Неравно кто увидит…

И быстрым движением посланец сорвал кольцо с пальца ошеломленной диковинной новостью женщины.

– Ну, живо собирайся! Где у тебя добро-то схоронено?

– Здесь… Вот, в подвале.

– Идем. Я возьму все, а ты живо одевайся, лошади ждут нас у околицы. Вещей никаких не бери, потому как Кузьма сам скоро в деревню приедет. Все, говорит, тогда сам заберу, так ты ей и скажи.

– Ох, головушка ты моя! – нараспев, сокрушенно протянула Варвара и повела гостя в подвал.

Там, прикрытый грязным тряпьем, стоял большой сундук, старый, ветхий.

– Здесь вот. Обожди, выну все. – И жена дворника убитой ростовщицы, нагнувшись, стала вынимать золотые вещи и пачки денег.

Путилин быстро поднялся по лесенке и громко, пронзительно свистнул. Как ужаленная отскочила от сундука красавица баба и замерла, охваченная неописуемым ужасом.

– Что это… что это ты делаешь?! – пролепетала она с перекошенным от страха лицом.

– Свищу. Слышишь, чай?

– А почто свистишь?

– Полицейского и понятых зову, красавица-разлапушка! – спокойно ответил Путилин.

В избу вошли полицейский и понятые. Охнула высунувшаяся из подполья Варвара Ермолаева и замерла, окаменела.

– Сюда, братцы, живо! – загремел голос Путилина. – Живо, живо составляйте протокол! Всем вам награду выхлопочу, потому что накрыли мы настоящего убийцу.

Спустились в подполье. Варвара оказала некоторое сопротивление. Она никак не хотела расставаться с заветным сундуком. Ее оттащили от него силой.

– Так вот ты кто! – подступила она в бешенстве к Путилину. – Вот ты за каким делом приехал сюда!

– Свяжите ее и выносите в тройку! Вы поедете в Петербург со мной! – отдавал распоряжения Путилин.

Когда была составлена опись найденного, Путилин, захватив все сокровища с собой, повез жену преступника в Петербург. Его сопровождал полицейский. Дорогой у него состоялось длинное объяснение с Варварой Ермолаевой.

– Слушай, Варвара, ты понимаешь сама, что муж твой попался. Это ведь он убил старуху-ростовщицу.

Баба упорно отнекивалась:

– Знать не знаю, ведать не ведаю.

– Да ведь он и ты пойманы с поличным: у вас в доме найдены деньги убитой, кольцо того человека, который невинно страдает, которого присудили к плетям и каторге. Сознайся откровенно.

– Знать не знаю, ведать не ведаю! – упорно стояла на своем красавица молодуха.

– Слушай, дура ты этакая: если ты сознаешься откровенно, тебе по суду большое облегчение выйдет. Тебя совсем оправдать могут, потому что не ты убивала, а он, твой муж. Ты только взяла то, что он тебе дал. А если ты будешь запираться, тебя сочтут за сообщницу, и ты вместе с извергом своим пойдешь по Владимирке.

Только под самым Петербургом сдалась Варвара на увещевания страшного гостя – Путилина. Обливаясь слезами, она обещала все-все рассказать-поведать «судьям милостивым» и исполнить все то, что ей приказывает «добрый барин».

– Приехал Путилин? – спросил я у даровитого помощника.

– Увы, дорогой доктор, Ивана Дмитриевича все еще нет, – ответил тот. – Я боюсь…

– Чего?

– Да мало ли что может с ним случиться? Хоть и орел он, да разве и орлы не погибают? Бог его знает, в какую он попал переделку. При его безумной храбрости он иногда рискует головой…

Помощник прошелся нервной походкой по кабинету своего знаменитого шефа.

– И знаете, доктор, что самое печальное? – спросил он меня.

Я отрицательно покачал головой.

– Это то, что он рискует опоздать, даже если выиграет дело.

– Как так?!

– Очень просто. Слушайте. Врагов-завистников у Ивана Дмитриевича, как вам известно, очень много. Ему не прощают его непрошеные вмешательства, его блестящие победы в розысках. В данном случае дело обстоит так же. Он вмешался в уже оконченное дело, доставившее лавры и следователю, и прокурору. И вот сегодня я получил грустное известие: враги Путилина одержали над ним победу.

– Как так?! – привскочил я.

– Очень просто. Иван Дмитриевич перед своим таинственным отъездом посвятил меня, преподав некоторые инструкции, в суть дела. Он выхлопотал отсрочку приведения в исполнение приговора над Александровским на семь суток.

– Ну да, я это знаю. И, честное слово, он, очевидно, не зря хлопотал об этом!

– Я нисколько не сомневаюсь в этом, доктор, но… но…

– Да говорите же, не томите!

– Но случилось нечто для него удивительное: отсрочка сокращена по просьбе его врагов. Короче говоря, битье Александровского кнутом назначено на восемь часов утра завтрашнего дня.

– Как?!

– Так. Ровно на двое суток раньше обещанного. Как им удалось достичь этого, не ведаю. Знаю и повторяю только одно: если Иван Дмитриевич сейчас не появится, для него все будет потеряно – в смысле полной победы. Быть может, он спасет Александровского от каторги, но от плетей он его не спасет. В восемь часов утра его выпорют на Конной.

Меня при этом сообщении словно обухом по голове ударило. Поражение! Первое поражение моего гениального друга, благороднейшего человека! И тогда, когда победа, очевидно, уже у него в руках!

– Что же делать? Этого не должно произойти! – воскликнул я.

Помощник Путилина печально пожал плечами.

– Мы бессильны, доктор. Разве мы знаем, где он, разве мы можем его предупредить?

Так, в тревоге и волнении, просидели мы в кабинете исчезнувшего Путилина до одиннадцати часов вечера.

– Все потеряно. Блестящая ставка Ивана Дмитриевича бита! – уныло проговорил его верный помощник.

Я готов был рвать волосы на своей голове. «Бита! Путилинская ставка бита!» – молнией пронеслось в моем мозгу.

В эту минуту в кабинет поспешно вошел агент:

– Пожар охлопковского дома! Дом горит, как свеча!

– Где?! Где пожар?! – бросился к агенту помощник Путилина.

– В доме той старухи-ростовщицы, которую, помните, убили… – пролепетал испуганный агент.

– Доктор, скорее, скорее! Едем! Вы слышали, где горит? Пальто, лошадей, скорее, черт возьми! – кричал помощник.

Агент хлопал глазами:

– Сейчас… сию секунду!

– Доктор, доктор, сердце мне говорит, что там наш дорогой Иван Дмитриевич!

Мы беспощадно гнали лошадей. Прохожие в ужасе шарахались в стороны. Все ближе, ближе… Уже стали видны зарево, клубы черного дыма. Уже слышен был запах гари. Вот и дом убитой ростовщицы Охлопковой. Густая толпа народа преграждала нам путь.

– В сторону! Дорогу! – ревел как исступленный помощник Путилина. – Боже мой, тут ли Х.? А что, если…

Мы вбежали во двор, заполненный пожарным обозом. Дом действительно пылал, как свеча, ярко, с треском. И в ту секунду, когда мы подбежали к горящим дверям, на фоне пламени ярко обрисовались две фигуры. Два человека боролись, зверски, озлобленно, стараясь вырваться из объятий друг друга.

– Смотрите, это Иван Дмитриевич! – закричал мне помощник и бросился в огонь.

Но его опередил сам Путилин. Резким движением он повалил высокого мужчину на пол и поволок к выходу. Через секунду, опаленный, он прорвался сквозь бушующее пламя.

– Помогите мне, тащите его! У меня рука обожжена… – раздался знакомый властный голос.

Все бросились к нему на помощь.

– Иван Дмитриевич! Вы? Дорогой!.. – захлебнулся помощник.

Я поспешно стал осматривать ранения моего великого друга.

– Ничего… Особенно серьезного ничего нет… – спокойно ответил он. – Чуть-чуть подпалился.

Человека, которого вытащил Путилин, подняли на ноги.

– Ну как, любезный, вопиет или не вопиет кровь убиенного об отмщении?

Поставленный на ноги – это был дворник охлопковского дома – злобно озирался по сторонам.

– Проклятый!.. – хрипел он.

– Попался, голубчик! Господа! – обратился к нам Путилин. – Там, в доме, жена этого молодчика и полицейский. Они заперты. Выпустите полицейского и держите жену дворника! Я еду. Х. еще работает в доме, спасайте его!

– Иван Дмитриевич, побойся бога, куда ты?! Ты сам нуждаешься в медицинской помощи. Смотри, ты страшно обжег руки! – взмолился я.

– Ах, оставь! – последовала бурная реакция у Путилина. – Только бы не опоздать!

Миг – и он исчез за воротами горевшего дома. Двор наполнился полицейскими. Помощник Путилина стал спешно отдавать приказания. Вскоре из горевшего дома выскочил агент Х.

– Ура! Пачки денег найдены! Ура Путилину! – кричал он в восторге.

Никто ничего не понимал. Пожарные работали как львы. Дом оцепили кордоном полицейских. Когда открыли дверь, первым выскочил полицейский, за ним – красавица Варвара.

– Держите ее! Его превосходительство приказал мне караулить ее.

Женщину связали. Она кричала, кусалась, рвала на себе сарафан. Дом сгорел дотла. Не получив распоряжений Путилина, мы не знали, что делать дальше.

Начинал уже брезжить рассвет. Я взглянул на часы: было двадцать минут восьмого. Сдав на руки полицейским чинам дворника и его жену, мы бросились на Конную площадь.

– Держите их крепко, братцы! – распорядился помощник Путилина.

– Будьте спокойны, не выпустим! – лихо ответили те.

Несмотря на ранний утренний час, Конная площадь была заполнена народом. Толпа, всегда жадная до разных зрелищ, поспешила сюда, на это печальное место публичных позорных телесных наказаний, чая полюбоваться жестоким «учением». Она стояла густой, тесной массой, весело хохоча, зубоскаля, пересмеиваясь.

– А ловко ему всыплют!

– Да, гляди, у палачей ручищи какие! С одного раза шкуру со спины спустят!..

На помосте, самодельном эшафоте, грустно, грозно и печально возвышался позорный столб. Вдруг толпа заколыхалась, как море, потревоженное порывом шквала:

– Везут! Везут!..

Все взоры, горевшие лихорадочным блеском животного любопытства, устремились туда, откуда везли осужденного к телесному наказанию преступника.

– Молодой какой еще…

– Да, молодой, да из ранних. Шутка сказать: старуху убил, да еще к тому же поджег ее!

– Так ему, проклятому, и надо. А ежели бы да с его пожарища вся улица выгорела? Нет, братцы, таких молодчиков учить жестоко надо!

Шумит толпа, волнуется… А на помост уже вводят преступника, убийцу Александровского. Белее полотна он. Взор дико блуждает, губы что-то шепчут. Руки сзади связаны – не вывернешься!

– Братцы! – вдруг закричал он громким, дико испуганным голосом. – Вот как перед истинным говорю вам: не повинен я в убийстве старухи-ростовщицы! Не я ее убил!

Эти слова донеслись до близстоящих.

– Ишь задувает как ловко! Не повинен! А что ж тебя, мерзавец, плетьми будут бить?

Началась позорная операция совершения туалета приговоренного: палач сдернул с него рубаху, обнажив спину, а другой палач привязывал его веревкой к столбу. Приступили к чтению указа. С содроганием прислушивались мы с помощником Путилина к роковым словам. Но вот кончилось чтение. В эту секунду послышался топот бешено мчавшихся лошадей.

– Он, Путилин! Смотрите! – крикнул я помощнику.

В коляске стоял Путилин.

– Стойте! Погодите! – загремел его могучий голос.

Он держал высоко над головой бумагу, размахивая ею. Толпа замерла. Палачи остановились, в недоумении глядя на взбегающего на помост Путилина.

– Слава богу, успел! – крикнул знаменитый сыщик. – Вот приказ министра об освобождении Александровского. Отвяжите несчастного: он оказался невиновным, настоящий убийца арестован и находится в руках властей.

Это была потрясающая картина! По толпе прокатился какой-то гул. Многие головы обнажились, руки стали творить крестное знамение. Путилин подошел к Александровскому, которого поспешно отвязывали.

– Ну, поздравляю вас, голубчик, вы спасены! – с чувством произнес мой удивительный друг.

Миг – и отвязанный мнимый преступник с громким рыданием упал перед Путилиным на колени:

– Спаситель мой!

Через час мы, взволнованные, засыпали Путилина вопросами:

– Отчего ты, Иван Дмитриевич, так замешкался?

– Замешкался! Я и так силой ворвался в спальню министра и чуть не за ноги стащил его с кровати!

– Каким образом, для чего ты очутился в горящем доме Охлопковой?

– Не зная о перемене срока отсрочки и, стало быть, располагая временем, я решил устроить эффектную сцену – нашу встречу с преступником-дворником в доме убитой, на самом месте преступления. Я был убежден, что он опять явится туда в поисках спрятанных старухой денег. Осмотр мебели показал мне, что он всюду ищет клады. Спрятав его жену и полицейского, я принялся его дожидаться. И действительно, он явился, но с гигантской бутылью керосина. Очевидно, учуял во мне врага при нашей первой встрече и решил, в случае последней неудачной попытки разыскать деньги, спалить дом, дабы скрыть все следы, на которые, как он заметил, я напал. Тут я схватил его, и между нами началась отчаянная борьба, во время которой он успел ногой разбить бутыль и бросить в керосин зажженную спичку. Остальное вы видели.

– Но почему ты, Иван Дмитриевич, заподозрил дворника?

– Потому что он слишком уж вовремя заметил и задержал Александровского. Очевидно, у него уже все было совершено, и он ожидал первого посетителя к старухе-ростовщице, чтобы на него свалить свое преступление. Допрос мой убедил меня в его виновности.

– А зачем ты отправился в Хрущево?

– Я сразу подумал, что награбленные вещи и деньги, боясь держать их здесь, он отправил в деревню. Жена его как раз выехала в деревню на второй день после пожара.

Прежде чем приговор суда покарал настоящего убийцу, суд Божий поразил его: он удавился в камере предварительного заключения.