Стояла тихая холодная ночь. Свеча догорела и погасла. На пол легла лунная дорожка. В коридоре между тем послышался шепот. Странный скрип обратил теперь на себя мое внимание. Он был похож на визг пилы, только глуше. Какой-то непонятный скрип. Затем он словно стал приближаться, и, будто преследуемая им, я забилась в угол старого массивного шкафа. В комнате и без того было темно, но стало еще темнее. Вдруг я увидела за окном человеческую фигуру. Конечно, человека спускали на веревке – именно она, скрипя, издавала эти звуки. Некто ухватился за решетку, и через минуту створка окна открылась вместе с решеткой, а в комнату ворвался холодный воздух.

Я узнала в незваном госте Дадли Руфина. Внимательно прислушавшись, кузен ступил на пол. Я прижалась к стенке шкафа, ни жива ни мертва. Он вытащил из кармана какой-то инструмент, блеснувший в свете луны. Это был молоток, заостренный с одного конца и с длинной ручкой. Я не шевелилась и, стиснув зубы, приготовилась дорого отдать свою жизнь. На подоконнике стоял незажженный фонарь. Я ожидала, что он его зажжет, но нет – Дадли ощупью направился прямо к моей постели, местоположение которой, очевидно, хорошо знал, и нагнулся.

Мадам тяжело дышала, объятая глубоким сном. Тогда Дадли положил левую руку ей на лицо, и почти тотчас я услышала страшный удар, вслед за которым последовал почти нечеловеческий крик. Это был ужасный рев. Вся она забилась на постели. Но вторым ударом Дадли с ней покончил, только задрожали занавески и постель. Так падает окончательно подрубленное дерево. Убийца нанес третий удар… Гробовая тишина… Дело было сделано.

Я чуть не потеряла сознание, но легкое движение за дверьми напомнило мне, что опасность еще не миновала.

– Кто там? – спросил Дадли хриплым голосом.

– Друг, – был ответ.

Ключ повернулся в замочной скважине, и вошел дядя Сайлас; запах эфира распространился в комнате.

– Посмотрите-ка, что вы заставили меня сделать, – сказал Дадли, обращаясь к отцу.

– Успокойся, – проговорил старик, поворачиваясь ко мне спиной.

– Идите ко всем чертям, убийца! Мне и с вами хотелось бы покончить.

– Не выходи из себя. Дело сделано. Теперь требуется только спокойствие.

Дадли застонал.

– Никто ничего не слышал, я уверен в этом. Но тебе и Хоуксу следует поспешить. Надо, чтобы ее и след простыл. Яма вырыта.

– Кончено, дальше не мое дело. Я больше в этом не участвую. Лучше было бы позволить отсечь себе руку. Мне умереть хочется – до того тошно. Сами разбирайтесь с Хоуксом. Будьте вы прокляты! – крикнул Дадли и с силой бросил молоток на пол.

– С ума сошел! Не шуми, пожалуйста! Тащи ее сейчас же, – продолжал дядя.

– Вы говорили, что она ничего не почувствует, а если бы вы слышали, как она кричала! Я бы ни за что на это не согласился. Вы солгали, дьявол!

– Не забывай, что так с отцом не разговаривают, – тихо, но сурово произнес старик.

– Вам все равно! – закричал Дадли и заскрипел зубами. – Я знаю, что уже ничего поправить нельзя. Но у меня появилось желание покончить с собой!

– Очень хорошо, не оставляй этой чудесной мысли, а мне хотелось бы огоньку…

– Нет, пожалуйста, и без того светло. Скорее бы отсюда убежать. Что это, шкатулка? В ней поди много драгоценностей. Надо бы поменять вензеля и взять с собой.

– Поставь ее на окно, – приказал дядя, занятый мыслью о драгоценностях, и, к моему величайшему облегчению, отошел от меня подальше.

Присутствие духа не покинуло меня. Я поняла, что все зависит от моей твердости. Я тотчас поднялась на ноги – хорошо, что на мне не было ничего шелкового. Дверь была распахнута. Я видела силуэт дяди у окна. Пока Дадли помогал отцу, я мысленно прочитала молитву и на цыпочках выбежала в коридор.

Я летела на крыльях страха. Поперечный коридор пересекал тот, по которому я бежала, и кончался слева большим окном, сквозь которое проникал лунный свет. Я инстинктивно выбрала самую темную сторону и повернула направо. Но тут в бесконечной галерее, в тридцати шагах от меня, опять из темноты забрезжил свет. Он падал из конюшенного фонаря и выхватил из мрака лестницу, по которой спускался Дикон Хоукс. На последней ступеньке развязались ремни его деревянной ноги, и он присел их поправить.

Слева я увидела чулан с одностворчатой дверью и забилась в него. Может быть, здесь был выход в какой-нибудь коридор или на лестницу, которая вела в помещение для слуг. Но дверь была на задвижке. Мне пришлось ждать, пока с фонарем в руке пройдет, прихрамывая, Хоукс. Кажется, у него было намерение пошпионить за своим хозяином, потому что он остановился возле меня, потушил свечу пальцами и крадучись направился по коридору в сторону комнаты, где было совершено убийство. Как только он повернул за угол, я опять побежала. Сошла по лестнице, по которой накануне мадам заставила меня подниматься, толкнула дверь – слава богу, она оказалась незапертой. Я очутилась на свежем воздухе, почти опьянев от радости и облегчения. Вдруг чья-то мужская рука схватила мою руку.

Это был Том Брайс, который, одетый кучером, дожидался отца и сына Руфинов, чтобы увезти их из этого проклятого места. Разумеется, иначе и быть не могло. Итак, надежда погасла – я погибла. Однако Том Брайс выпустил мою руку, посмотрел на меня с испугом и вдруг тихонько произнес:

– Ни слова больше.

А я и без того молчала.

– Садитесь-ка в карету, на остальное мне плевать. Пусть они убираются ко всем чертям.

Его грубая речь показалась мне пением ангела, и, как только я запрыгнула в карету, она покатила вперед сначала с осторожностью, потому что мы были еще во дворе, а затем все быстрее и быстрее, по мере того как мы удалялись от решетки, которая не была заперта на ключ. Том толкнул ее и сел на козлы. Мы оставили позади границы Бертрамхолла и теперь бешено мчались по широкой дороге, которая вела в Ливерстоун. Через стекла я видела Тома, который оборачивался назад, проверяя, нет ли за нами погони.

Деревья с головокружительной быстротой проносились по обочинам дороги. Наконец, мы взобрались на холм. Тут я заметила женщину, которая бежала вдоль обочины и кричала:

– Брайс!

– Поезжай вперед, не обращай внимания! – крикнула я кучеру.

Но Том остановился. Я упала на колени – мне почудилось, что меня опять схватят и куда-нибудь запрут. Но дверца экипажа открылась, и ко мне бросилась Мэг Хоукс.

– Ну слава богу, – проговорила она, едва отдышавшись, – ты порядочный малый, мой храбрый Том.

– Мэг, садись рядом со мной, – сказала я, успокоившись, – давай руку.

– Не могу, она сломана.

Это была правда. За расположение ко мне отец избил ее и засадил в амбар, откуда Красавице, однако, удалось бежать. Теперь она направлялась в Ливерстоун. Лошади помчались с новой силой. Том все оборачивался. Вдруг карета опять остановилась, и он подошел к дверце.

– Что такое? – спросила я.

– Это насчет письма, мисс. Я решительно ничего не мог сделать. Дикон нашел его в моем кармане и забрал.

– Ну, бог с ним. Том, я уверена, что вы добрый человек. Буду всю жизнь благословлять вас.

Наконец, мы оказались в Ливерстоуне. Не знаю уж, как я вбежала в дом, где и упала в объятия кузины Моники. Я закричала, потому что не могла говорить.