Мадам Ларужьер пришла чуть свет и пытливо заглядывала мне в глаза, но я не подала виду, что мне известно от Мэри о происшедшем накануне. Она, быть может, ожидала каких-нибудь расспросов, но я молчала. Вдруг вбежала Мэри, которую вызывали к дяде, и, задыхаясь, сообщила, что мистер Руфин приказал, чтобы я скорее одевалась, и что я должна немедленно уехать. Я быстро закончила свой туалет, а Мэри уложила вещи. Я была вне себя от счастья, что увижу Милли и навсегда покину Бертрамхолл.

Мадам Ларужьер тоже готовилась к поездке. Она вошла в черном платье и под густой вуалью и позвала меня к дяде. Я повиновалась через силу. Мне было страшно встретиться с этим опасным взглядом, который в последний раз был устремлен на меня с таким гневом. Дядя не подал мне руки и, опираясь на стол, сухо сказал, чеканя слова, точно диктовал секретарю:

– Вы отправитесь к моей дочери под надзором мадам Ларужьер. Мэри уедет со мной или одна через неделю. Сегодня вечером вы переночуете в Лондоне, завтра сядете на пароход в Дувре. Садитесь и напишите письмо вашей кузине Монике. Я прочту письмо и сам его отправлю. Завтра в Лондоне вы опять напишете ей письмо, в котором сообщите, что не будете писать ни из Дувра, ни из Франции до нового распоряжения, потому что моя безопасность зависит от полного неведения кредиторов о моем местонахождении. Мои адвокаты сообщат ей впоследствии все необходимое. Мадам Ларужьер прочитает письмо, о котором я говорю, чтобы удостовериться, что оно не содержит никакой клеветы на мой счет. Садитесь и пишите, что дядя, желая избежать грозящей ему описи имущества и ареста за долги, вынужден был ускорить ваш отъезд – пишите: мой отъезд во Францию вместе с горничной.

Тут мадам сделала гримасу и хотела остановить дядю. Но тот с нажимом повторил:

– С горничной.

Я покорно писала под его диктовку. Прочитав мое письмо, он сказал:

– Имейте в виду, что мадам имеет право регламентировать малейшие детали вашего путешествия. Я выдал ей необходимые деньги на дорогу. Карета уже ждет. Желаю вам счастливого и приятного путешествия, – заключил он с насмешкой.

Я ушла от него опечаленная. Мэри ожидала меня.

– Разве мы не поедем вместе? – спросила она в ужасе.

Я бросилась ей на шею и вместо ответа расплакалась, слезы наши смешались.

– Полно, полно, скоро вы опять увидитесь, – сказала мне мадам и подтолкнула к карете.

Между тем дядя немедленно послал мое письмо леди Ноллис с такой припиской (как я узнала позднее):

«Наша милая Матильда будет жить в одном французском пансионе, пока гроза не минует. Если я от вас и скрываю ее адрес, то лишь потому, что женщины вообще не умеют хранить тайны. Мне бы хотелось жить ближе к моей воспитаннице, а потому я боюсь, что меня станут преследовать и на новом месте жительства. Матильда уехала утром, сожалея, что не смогла перед отъездом повидать вас в Ливерстоуне. Разделяю ее чувства».