Можно сказать, я осталась одна в огромном доме. От нечего делать я однажды вместе с Мэри пошла бродить по замку. Странно, но меня будто тянуло в эти длинные мрачные коридоры. Некоторые из них походили на какие-то ловушки и западни. Из окна одной комнаты с довольно ветхой деревянной обшивкой я увидела четырехугольный двор, который видела уже раньше из другого окна. Эта комната сообщалась с меньшей: в толстой стене был сделан проход.

Я быстро открыла дверь и очутилась лицом к лицу с огромным скорпионом. Нет, это был не настоящий скорпион – так я назвала мадам Ларужьер, скорпион не произвел бы на меня столь ужасающего впечатления. Моя бывшая гувернантка сидела в высоком кресле. Я не верила своим глазам и молча смотрела на нее. Та обернулась, смутилась, точно я застала ее на месте преступления, но тут же вскочила на ноги и бросилась ко мне.

– Милая Матильда! Вот неожиданность! Я в восторге, боже мой! И вы тоже рады – я вижу по вашему лицу. Вот, наконец, я и вернулась, ваша бедная гувернантка!

– Я думала, что вы во Франции, – сказала я через силу.

– Была, была, но вернулась. Мистер Сайлас Руфин написал начальнице пансиона, чтобы она прислала гувернантку, и мне выпало на долю отвезти вас в пансион. И как вы меня здесь нашли?

– Совершенно случайно, – пробормотала я. – Но зачем вы скрываетесь?

– Я не скрываюсь! Я действую так, как требуют. Ваш дядя боится кредиторов и желает, чтобы все делалось скрытно.

– Вы давно в Бертрамхолле?

– Да уж неделю. Боже, какая скука! Я рада, Матильда, что вы здесь. Одиночество мне ужасно надоело.

– Вы же меня терпеть не можете! – воскликнула я.

– Ах, объяснимся. Я вас не люблю? За то, что вы донесли на меня вашему отцу? Знаете ли, тогда я искала письма доктора Брайли. Вы даже не представляете, какой он интриган, и я хотела найти доказательства тому, что он собирается вас разорить. Но вы мне помешали. Естественно, вы подумали совсем другое и лишили меня доброго имени. И все же я не сержусь на вас. Доказательством этому мое желание стать вашим ангелом-хранителем. Я говорю совершенно серьезно. – И гувернантка разразилась смехом.

– Уйдемте отсюда скорее, мисс, – проговорила Мэри.

Но мне хотелось закончить этот разговор.

– Отец мой отказал вам, дядя сделает то же самое, когда обо всем узнает.

Но та лишь ухмыльнулась и закатила глаза.

– Вы думаете, милочка?

– Я уверена в этом, – резко ответила я. – Я уже не ребенок и никого не боюсь.

Впрочем, я схватила Мэри за руку, и мы со всех ног бросились в темный коридор, а потом на лестницу. Однако не сделала я и двадцати шагов, как услышала позади шуршание шелка: мадам следовала за мной по пятам. Вместе со мной она вошла к дяде. Тот взглянул на нее с презрением, а на меня с гневом и спросил:

– Что вам нужно?

– Пусть мадемуазель объяснится, – сказала мадам, делая при этом глубокий реверанс.

Я рассказала все, что знала о мадам Ларужьер.

– Это правда? – сурово спросил он.

Мадам принялась плакать, молитвенно сложив руки и требуя правосудия.

– Она лжет, – упорно твердила я.

– Позвольте, милочка, – начал дядя, – эта дама явилась ко мне от начальницы пансиона, где обитает Милли, с наилучшими рекомендациями. Вы, вероятно, ошиблись.

Я запротестовала, но он сделал вид, что не слышит.

– Все, Матильда, довольно. У вас бывают галлюцинации, я знаю. Мадам Ларужьер пробудет с нами всего три недели. Призовите на помощь свой здравый смысл и не ставьте меня в затруднительное положение подобными детскими выходками.

– Мадемуазель могла бы извлечь пользу из моего присутствия, если бы пожелала, – сказала гувернантка, вытирая глаза. – Я могла бы с ней позаниматься.

– Но, дядя, эта женщина ненавидит меня! – закричала я с негодованием.

Он сочувственно улыбнулся, а мадам продолжала:

– Если вы позволите, я начну уроки.

– Разумеется, – ответил дядя. – Племяннице нужно получше освоить французский язык. Говорите с ней как можно больше по-французски. Когда окажетесь в Париже, вы еще будете меня благодарить, милочка. А теперь оставьте меня, – заключил дядя, целуя мне руку.