Через неделю я получила приглашение от кузины Моники.

– Послушайте, – обратился ко мне дядя, – будьте честны. Что дурного говорила леди Ноллис обо мне?

Щеки мои вспыхнули, я не смогла произнести ни слова.

– Много дурного? – продолжал допытываться мой опекун.

Я молчала.

– Я прекрасно это знаю и потому не могу разрешить вам поехать к ней. Я вас не отпускаю.

Единственным утешением для меня было отсутствие Дадли. Но длилось оно недолго. Кузен вернулся откуда-то и становился все назойливее. Оказывается, он не мог жить без меня. Он говорил, что готов ради меня на все.

– Если так – уезжайте и никогда не возвращайтесь! – решительно сказала я.

Но этого он не мог сделать.

– Матильда, сердце мое, я никого не любил так, как вас. У меня ни гроша за душой, но я стою многих богачей. Так что выходите за меня замуж и будете счастливы.

– Что вы хотите сказать? – вскрикнула я; мне казалось, что я сплю и вижу жуткий сон. – Вы просите моей руки?! Но разве я давала вам повод? Напротив, вы всегда внушали мне только ужас. Уйдите!

Дадли протянул руку, будто желая обнять меня, но не посмел. Я слышала, как, уходя, он бормотал ругательства. Обезумев от гнева, я постучала в дверь к дяде.

– Войдите, – произнес он своим сухим и ясным голосом.

– Ваш сын меня обидел, – с порога произнесла я.

Дядя с холодным любопытством осмотрел меня с ног до головы.

– Обидел? Боже мой! Вот до чего дошло! И как именно? Я даже не знал, что Дадли здесь.

– Это просто низость. Зная, что я его не выношу, он осмелился просить моей руки!

– О! – протянул дядя. – Только и всего? И это вы называете обидой?

Я смутилась.

– Милочка, – насмешливо начал он, – вы жестоки и не понимаете, что сами во всем виноваты. У вас есть один друг – это зеркало, поверьте ему. Оно скажет в защиту Дадли, что влюбиться в вас и сойти с ума немудрено. И каков же спрос с таких безумцев?! Да, наконец, безумие ли это и уже сама ваша ненависть к Дадли не есть ли начало любви?

Я хотела возразить, но дядя остановил меня жестом.

– Нет, выслушайте меня. Во всей Англии вы действительно не найдете более достойной партии. Единственный недостаток Дадли – бедность, но зато он вас любит. Это не человек, а бриллиант. Правда, неограненный. Он весь отдался спорту. Я знавал много молодых людей, которые посвящали все свое время скачкам. От них немного пахло конюшней, но в целом это были отличные малые… Мне бы не хотелось, чтобы сын мой сегодня же покинул дом, а потому прошу вас отложить окончательное решение на две недели, а до тех пор, Матильда, об этом больше ни слова.

Он провел весь вечер с Дадли. Очевидно, отец преподавал ему уроки женской психологии, потому что с тех пор каждый раз за завтраком под своей салфеткой я находила прелестный букетик, к которому, впрочем, не прикасалась. В течение двух оговоренных недель Дадли редко показывался мне на глаза, но всегда был одет в изящный охотничий костюм и со шляпой в руке. Обращался он ко мне исключительно следующим образом:

– Униженно прошу вас простить меня. Я просто потерял голову, мисс, и не знал, что говорю.

Я молчала. Две недели прошли быстро. В это время я совсем не видела дядю. Сердце мое страшно забилось, когда однажды дождливым утром Гусак пригласил меня к нему на пару слов.

– Вы видели в коридоре чемоданы Дадли? – спросил дядя Сайлас.

– Видела, – осторожно ответила я.

– На них указан пункт назначения – он уезжает по дуврской дороге в Париж. Все его будущее зависит от вас – покинет ли мой сын Бертрамхолл с надеждой в сердце или же в отчаянии.

Я все же нашла в себе силы произнести отказ. Губы моего дяди побелели, а в глазах вспыхнул не предвещавший ничего хорошего огонь. Он со вздохом молвил:

– Да будет воля твоя.

Лицо его стало какого-то пепельного оттенка. Я переживала страшные угрызения совести, точно я убиваю этого старика.

– Я должна вас оставить, сударь? – тихо спросила я.

Он быстро поднял голову. Мне показалось, что его глаза метнули молнию, которая обожгла меня.

– Оставить меня? О да! Уходите.

Я бесшумно выскользнула из комнаты. Гусак, бродивший по коридору с пучком перьев в руке, делая вид, что сметает со стен пыль, окинул меня вопросительным взглядом. Я услышала, как дядя позвал Дадли, который, вероятно, ждал в соседней комнате окончания нашего разговора. Вечером мы с Милли болтали у камина, когда вдруг вошла старуха служанка и сказала моей кузине:

– Ну, полно болтать, мисс. Идите-ка ухаживать за отцом.

– А что, он опять болен? – спросила я.

Служанка посмотрела на меня сердито, и я поняла, что я в ответе за все несчастья этой семьи.

– Пойдемте вместе, – предложила я Милли.

Она нехотя последовала за мной. Мы сели и стали разговаривать шепотом, чтобы не разбудить больного. Я винила себя в его болезни. Милли слушала мои признания, но тепло от камина и слабый свет ночника подействовал на нее усыпляюще, и я осталась наедине с мыслями о Дадли.

Вдруг я увидела, что дверь приоткрывается и в проеме появляется человеческое лицо – самое страшное, какое только могло представить мое воображение. Эта особа была смертельно бледна, когда смотрела на больного в постели. Я до того была расстроена, что вообразила, будто это и в самом деле привидение, и пошла прямо на него, чтобы прогнать. Но каков был мой ужас, когда я убедилась, что это действительно мадам Ларужьер собственной персоной. С пронзительным криком, который разбудил Милли, я отскочила назад и стала вопить:

– Смотрите! Смотрите!

В это время призрак исчез, а я схватила кузину за руку и продолжала кричать:

– Милли! Милли!

Бедная девочка ничего не понимала, но испугалась еще больше, обняла меня, и мы упали возле постели моего дяди.

– Что такое? – спросила она, вся дрожа.

– Да разве вы ее не видели?! – почти в истерике крикнула я.

– Кого? Что такое, Матильда?

Но я не могла сдержать рыданий и побежала к себе.

– Милли, – кричала я, – ничто в мире теперь не заставит меня приходить сюда по вечерам!

– Но почему, боже мой? – не понимала она.

Всю ночь за мной ухаживала Мэри. На следующий день она привела ко мне доктора Джолкса. Он расспросил меня, назначил диету и щадящий режим дня и пообещал, что я больше не увижу привидений.

Я уже начинала приходить в себя, когда однажды утром Милли сообщила мне, что отец решил отослать ее в какой-нибудь французский пансион, но сначала ей придется пробыть некоторое время в Лондоне вместе с миссис Джолкс. Когда я выразила искреннее огорчение по этому поводу, дядя обещал, что вскоре я смогу присоединиться к Милли, если только пансион окажется в самом деле таким хорошим, как о нем пишут. Мы с кузиной стали обсуждать, как будем переписываться, и без конца прощались. Наконец, я проводила Милли до самой мельницы, и экипаж увез ее. Потеряв его из виду, я расплакалась, а Мэри утешала меня: «Ведь через три месяца увидитесь, мисс».

На обратном пути мне встретилась Мэг Хоукс. Она подбежала и, поравнявшись со мной, проговорила:

– Послушайте, мисс, отец следит за мной. Я скажу вам что-то важное. Никогда не оставайтесь наедине с мистером Дадли.

Я хотела было расспросить Мэг, но из-за кустарника показался Дикон Хоукс, и я промолчала. Впрочем, Мэг была уже далеко. Вечером, когда сумерки окутали землю, а огонь еще не зажигали, дядя потребовал меня к себе. Я вошла и долго стояла молча.

– Дядя, – наконец, произнесла я.

– Ах, это вы, дитя мое! Милое мое дитя! Добрый ангел, я позвал вас, и вы пришли. Матильда, выслушайте мольбу несчастного старика и вашего второго отца. Я не хотел больше говорить с вами об этом, но не могу молчать. Это гордыня внушила мне такое решение. Колесо фортуны раздавило меня, и толпа, бежавшая за ним, попирала ногами мои останки. Мне осталось только одно – уповать на моего сына, последнего представителя нашего рода. Его недостатки – моя вина, это лишь результат дурного воспитания. Но от его будущего зависит мое будущее, а главное – судьба Милли. Мы все ждем вашего решения. Дадли любит вас, как любят лишь в молодости. Так бывает только раз в жизни. Если я потеряю его, я потеряю все. Стоя у края могилы, я преклоняю перед вами колени, Матильда, – закончил свою тираду дядя, действительно опускаясь передо мной на колени.

Я подняла его и стала целовать его руки, которые были простерты ко мне.

– Матильда, сжальтесь. Во имя отца, память которого так дорога вам, помогите нам. Своим отказом вы убьете меня!

– Дядя, – воскликнула я, – пощадите меня! Я не могу! Никогда я не смогу согласиться на то, о чем вы просите!

– Хорошо, – ответил он глухим голосом. – Настаивать я не буду, но вы подумайте. Это еще не последнее ваше слово.

Он вышел из кабинета в спальню, решительно заперев за собой дверь, и мне показалось, что я услышала его крик. Страшная мысль пронзила мой мозг: что, если он покончил с собой? Я чуть не бросилась к нему со словами согласия на устах, но вспомнила Дадли, и меня вновь охватило непреодолимое отвращение к нему.

Через полчаса Гусак сказал Мэри, что ему приказано отвезти на станцию багаж молодого хозяина. Я вздохнула с облегчением. Теперь мне хотелось доказать дяде, что я могу быть ему полезна. Перед тем как лечь спать, я постучалась к нему. Дядя сидел в кресле, прямой как палка. Взгляд его был мрачен, лоб нахмурен, и какая-то двусмысленная улыбка скользила по его губам, пока он слушал мою несвязную речь.

– Благодарю, вы поистине ангел, Матильда, – заговорил он, наконец. – Но если бы я сказал, что мне для спасения нужно двадцать тысяч фунтов стерлингов, вы бы от меня убежали.

– Нет, возьмите эту сумму.

– Увольте, я не могу принять такую жертву, – с достоинством проговорил дядя Сайлас.

Однако я узнала, что у дяди почти всю ночь пробыл нотариус и что они детально обсуждали способы извлечь хоть какую-то пользу из подписи несовершеннолетней. В законе не нашлось ни малейшей лазейки. Утром следующего дня дядя, встретив меня, проговорил:

– Я не спал и много думал, Матильда, и вот я пришел к вам. Я не могу согласиться. Да, Матильда, я не могу принять ваше великодушное предложение.

– Я в отчаянии! – искренне воскликнула я.

– Верю и ценю вашу щедрость. Но на то есть причины. К тому же станут говорить, что я вас опутал. Я хорошо знаю свет. А между тем через три недели в этом имении все опишут.

Я не понимала, что это означает, однако припомнила прочитанные романы – будто бы существует какой-то узаконенный грабеж, который называется описью.

– О, дядя, милый дядя, этого не случится! – с чувством воскликнула я.

– Слушайте: я не знаю, когда будет опись, но через две недели в любом случае вы покинете Бертрамхолл. Вы уедете во Францию к моей дочери и останетесь там, пока я буду разбираться со своими делами. Напишите об этом леди Ноллис. Несмотря на ее нерасположение ко мне, я к ней хорошо отношусь, и вы можете сообщить ей о своей предстоящей поездке. Попросите также, чтобы она не забывала мою бедную Милли, когда меня не будет на свете.

Помолчав, дядя Сайлас прибавил:

– И еще прошу вас: непременно покажите мне письмо. Я хотел бы, чтобы не было никаких недоразумений, а то Моника может придраться к какому-нибудь слову.

Разумеется, я была охвачена энтузиазмом, который мне внушило удивительное бескорыстие дяди, и письмо мое к леди Ноллис его вполне удовлетворило.