Мы сидели с Милли по обеим сторонам камина, и нас преследовала одна и та же мысль: зачем он принимает опий? Иногда дядя подавал признаки жизни – у него шевелились губы. Страшно было видеть его заострившееся лицо с закрытыми глазами и компрессами, приложенными к вискам. Длинное худое тело вытянулось на постели, укрытое большими одеялами. Оно было неподвижно, как труп.

Наконец, Амур предложила Милли сменить ее. Я попросила кузину согласиться, потому что та совсем изнемогла. Сама я осталась сидеть рядом с дядей. Мне было страшно, в особенности когда он вздыхал или стонал. Через час старуха сказала:

– Свечи догорают, пойду-ка я за новыми.

– Но у нас есть еще ночник, и в камине огонь горит, – возразила я, потому что мне жутко было даже на короткое время оставаться наедине с этим полумертвецом.

– Господин любит, когда много света, – возразила старуха.

Я услышала, как она заперла за собой двери, потом стала подкладывать дрова в камин, но они плохо горели. Поднявшись, я решила думать о кузине Монике, о веселых и приятных вещах, но в голову лезли мысли о том, как много комнат в этом доме и как длинны коридоры, отделяющие меня от всего живого. Над камином поблескивало огромное зеркало. Под ним, на каминной полке, лежала маленькая Библия. Я взяла ее и стала читать. Но, переворачивая листы, увидела, что она переложена широкими полосами бумаги, на которых было что-то отмечено, напечатан какой-то текст, вписаны имена и фразы. На других просто стояла подпись «Дадли Руфин» круглыми неправильными буквами. Когда я положила Библию на место, мне показалось, что кто-то пошевелился в комнате, а между тем не было слышно ни малейшего шума, и я невольно бросила украдкой взгляд в зеркало.

Дядя встал. Он подошел ко мне почти вплотную, одетый в свой длинный белый халат, и поэтому казался какого-то сверхъестественного роста. Минуту он стоял, нахмурившись, затем дотронулся до меня, протянул руку через плечо и схватил Библию, сказав шепотом мне на ухо:

– Соблазненная змием, она вкусила запретный плод.

Он подошел к окну, раскрыл его и стал смотреть на темное небо. Холод был сильный, но дядя не обращал на него внимания. Наконец, он опять сел на свою кровать. Старуха все не шла. Как только она явилась, я сейчас же убежала. У себя в спальне я еще долго не могла заснуть. Я все представляла дядю Сайласа таким, каким он отразился в зеркале. На другой день доктор Джолкс объявил, что опасность миновала, но больному нужен абсолютный покой.

После обеда мы опять встретили мистера Джолкса. Он шел к Мэг Хоукс, которая, как он нам объявил, заболела. Милли тоже отправилась к Мэг, и я последовала за ней. Дикон Хоукс вошел на мельницу вместе с нами.

– Что вам угодно? – спросил он недовольно.

– Говорят, ваша дочь серьезно больна. Вероятно, мы могли бы чем-то ей помочь.

– Да, порядочных денежек она мне обойдется, не хуже ее покойной матери.

– Доктор лечит ее бесплатно.

– А сиделка ей разве не нужна? А лекарства? А потерянное время?

Он стал крошить табак на подоконник, не спросив о состоянии дочери, и потом закурил трубку.

– Плохо дело, – заключил доктор, выходя из соседней комнаты, откуда доносились стоны.

Доктор уехал, а мы прошли прямо к Мэг. Красавица лежала в постели, бледная и апатичная. Мы всячески ухаживали за ней, но она нас даже не поблагодарила. Я подумала бы, что она даже не заметила нашего присутствия, если бы не поймала удивленный взгляд, устремленный на меня. Несколько недель прошло, а мы ежедневно бывали у Красавицы. Она оставалась угрюмой и молчаливой. Милли до того была возмущена ее неблагодарностью, что отказалась ходить вместе со мной на мельницу.

– Слушайте, поблагодарите, когда выздоровеете, мисс Милли, – посоветовала я Мэг.

– Я никого не благодарю, – высокомерно ответила Красавица.

– Но вы бы доставили мне удовольствие.

Вдруг она схватила мою руку, поднесла ее к губам и облила слезами.

– Вы хотите сказать мне что-нибудь, Мэг?

– Ничего, мисс, – со слезами проговорила она. – Зачем мне благодарить Милли? Разве она пришла бы ко мне, если бы не вы? А вы для меня – все равно что отец и мать и лучше всех на свете, и я бы умерла за вас, мисс.

Я была озадачена этим признанием, мне хотелось самой расплакаться, и я расцеловала бедняжку. Через некоторое время она выздоровела и сказала мне:

– Мисс Матильда, больше не посещайте меня, а то отец станет меня наказывать за то, что я не выпрашиваю у вас денег. Не навещайте меня больше, а придет время – я вас отблагодарю.