Мадам полулежала в кресле и делала вид, что читает.

– Вам лучше, мадам? – поинтересовалась я, войдя в комнату.

– Во всем теле ломота.

– Леди Ноллис хочет повидаться с вами.

– Вы знаете, что больным не наносят визитов, – возразила гувернантка неожиданно живо. – И я не могу говорить, у меня болят уши. – Она прикрыла глаза и издала страдальческий стон.

Несмотря на свою наивность, я инстинктивно почувствовала, что мадам разыгрывает комедию. Когда я рассказала кузине о ее болезни, та достала успокоительные капли из своей дорожной сумки и легкими шагами направилась к больной. Ларужьер хотела закрыть дверь на задвижки, но не успела. Я слышала стук в ее спальне.

– Я хочу вам помочь, – проговорила кузина Моника, стуча в дверь ее комнаты.

Ответа не последовало. Мы вошли. Мадам, закутавшись в одеяло, уткнулась головой в подушки и притворилась спящей. Леди Ноллис наклонилась над ней:

– Я леди Ноллис. Покажите мне ваше ухо, – но не добилась от нее ни слова.

Если бы гувернантка сказала: «Оставьте меня в покое, мне уже лучше», она избежала бы неловкости. Но присутствие духа ее покинуло, и леди Ноллис при свете лампы увидела ее профиль.

– Так вот какова мадам Ларужьер! – воскликнула она презрительно.

Мадам выпрямилась на постели. Она страшно покраснела, разволновалась, а я при этом чуть не расплакалась.

– Вы с тех пор успели выйти замуж? – продолжала кузина.

– Да, я вышла замуж, миледи, – ответила мадам. – Я думала, вы знаете. И я не могу долго оставаться гувернанткой. Надеюсь, в этом нет ничего дурного.

– Полагаю, вы уже дали удовлетворительное объяснение мистеру Руфину.

– Разумеется, но объяснять тут особенно нечего.

– В таком случае я ему сама все объясню, – угрожающим тоном проговорила кузина.

– И он ответит, что я свято исполняю свой долг. Сколько шума из-за пустяков, – дерзко заметила мадам. – Хорошее лекарство, нечего сказать.

– Кажется, вы уже выздоровели.

– Вы развлекли меня, миледи. Теперь мне хотелось бы поспать. Мне необходим покой.

– Матильда, пойдем, – сказала леди Ноллис, не взглянув больше на отвратительное и страшное лицо гувернантки, которая злобно улыбалась, точно хотела ее укусить.

– Давно у вас эта гувернантка? – поинтересовалась кузина.

– Она уже месяцев десять у нас живет.

– А кто вам ее рекомендовал? – продолжала расспросы Моника.

– Не знаю. Отец мне ничего не говорил. Он сам ее нашел.

Леди Ноллис нахмурилась.

– Вот безумец! – пробормотала она. – А вы ее любите?

– Иногда она приводит меня в ужас, – ответила я, нервно передернув плечами.

– Она дурно обращается с вами? – забеспокоилась Моника.

– О нет!

– Отчего же вы ее боитесь?

– Мне стыдно признаться, вы рассмеетесь, но в ней есть что-то сверхъестественное, – пробормотала я.

– Пожалуй. А главное, как она притворилась больной, чтобы я ее не узнала!

– Кто она такая? – спросила я кузину с любопытством.

– Говорит, что она мадам Ларужьер.

– Но, милая кузина, скажите, умоляю вас…

– Я поговорю с вашим отцом, а вы меня, пожалуйста, не расспрашивайте.

– Скажите только… – все же попыталась я продолжить расспросы.

– Какая любопытная! – воскликнула кузина, целуя меня. – Впрочем, пусть отец ваш поступает как хочет. Прогоним печальные мысли.

– Вы что-то знаете, но не хотите мне сказать.

– О, желала бы я ничего не знать… Кстати, что такого сверхъестественного вы находите в мадам?

Я стала делиться своими впечатлениями. Моника внимательно слушала меня.

– А часто она пишет? – спросила она. – И получает ли сама письма?

На мой утвердительный ответ леди Ноллис вдруг оглянулась, потому что вошла горничная Мэри.

– Вы спите рядом с мисс Руфин?

– Да, миледи.

– Никто не входит в ее спальню?

– Только я одна, миледи.

– А гувернантка?

– Нет, миледи.

– Ваше лицо мне нравится, Мэри. Вы, кажется, хорошая девушка. Берегите свою хозяйку. А когда я приеду на Рождество, я о вас не забуду. Полагаю, вы заслуживаете награды. Смотрите только, Матильда, чтобы больше не было разговоров о привидениях.

Кузина стала осматриваться вокруг. Глаза ее остановились на маленьком овальном портрете ребенка с нежными чертами лица, обрамленного золотистыми локонами, и с задумчивым, загадочным, совершенно особенным выражением глаз.

– Кажется, я уже видела когда-то это личико, но, должно быть, я тогда сама была ребенком. Мне ведь уже сорок девять лет. Удивительной красоты мальчик, – заметила леди Ноллис.

– А внизу у нас висит портрет моего дяди Сайласа во весь рост, – проговорила я.

Кузина вздрогнула:

– Я как раз думала о нем. Не правда ли, как странно? Может быть, это тоже его портрет?

Она встала и, взяв детский портрет в рамке, прочитала на оборотной стороне полустертую надпись: «Сайлас Руфин».

– Странно. Удивительный портрет, – задумчиво проговорила она.

– А большой портрет тоже удивительный. Такой таинственный. Я часто о нем размышляла.

– Им была занята не одна только ваша головка, Матильда. Увы! А человек он любопытный…

– Расскажите мне о нем, кузина! Отца я не смела расспрашивать, Реск и Мэри тоже молчат, а ведь должна же я узнать когда-нибудь всю правду, и лучше от родных, чем от чужих.

– Вы правы, милая. Но от вас ведь не скрывают, что ваш дядя еще жив и живет в Дербишире. Отец ваш очень богат. Сайлас – его младший брат. У него никогда не было дохода больше тысячи фунтов в год. Но на это можно прожить – немало герцогских детей получают столько же. Но Сайлас страшно расточителен. Дурного я о нем не скажу, но он любил развлечения, удовольствия, играл, проигрывал, и вашему отцу часто приходилось платить за него огромные долги, чтобы спасти честь семьи. Но отец ваш все ему прощал. Он добрый человек и большой оригинал. Не мог он простить брату только неравного брака. Однако они примирились, и при таких обстоятельствах, при которых другие обязательно рассорились бы навсегда. Вы ничего не слышали?

– Нет, ради бога, расскажите! – в нетерпении воскликнула я.

– Уж лучше бы я молчала. Вашего дядю обвинили в убийстве.

Я невольно взглянула на овальный портрет.

– Да, – сказала кузина, тоже взглянув на портрет, – разве можно поверить?

– Конечно, он не виновен?

– Разумеется, – ответила леди Ноллис с усилием, – но неприятно само подозрение. Соседние землевладельцы отвернулись от него. И без того Сайлас был оскорблен презрением, которое выказывали его жене. Отец ваш убежден, впрочем, что преступления не было.

– И я тоже! – воскликнула я.

– Очень хорошо, Матильда Руфин, – сказала моя кузина с печальной улыбкой. – Одним словом, ваш отец хотел преследовать всех клеветавших на Сайласа, но никто из адвокатов не взялся за дело. Дядя ваш вызвал своих обвинителей на дуэль, но никто не захотел с ним драться. Министр по просьбе вашего отца хотел дать его брату какой-нибудь пост, чтобы возвысить его в общественном мнении, но место для него нашлось только в колониях. Однако отец ваш не хотел и слышать об этом. Чтобы утешить Августина, ему было предложено пэрство. Мистер Руфин отказался и порвал со своей партией. Все это он сделал ради Сайласа. Денег Августин, впрочем, давал ему немного. Он стал выдавать брату по пятьсот фунтов стерлингов в год и поселил в одном из своих имений. Сайласу недостаточно этих денег.

– Вы живете неподалеку от него, в одном графстве. Часто ли вы видели его, кузина?

– Нет, – коротко ответила леди Ноллис.