В Англии вы не найдете ни одного старого дома, в котором не обитали бы призраки. Ноуль не составлял исключения. Рэйчел Руфин, красавица времен королевы Анны, умершая от любви к жениху, убитому в Голландии, по ночам ходила по галереям и коридорам, и временами слышалось шуршание ее шелковых юбок. Никто ее не видел, но без труда можно было различить легкий перестук ее каблучков, вздох и иногда, когда бывала гроза, рыдания. Также по замку бродил некий господин с факелом. Чаще всего он посещал библиотеку. Его, напротив, нельзя было услышать – только увидеть. Пламя его факела оживало только при особых обстоятельствах. Тогда он махал им над головой, и это было дурным знаком: следовало ожидать какой-нибудь беды. Такое случалось уже дважды за последнее столетие. Не знаю, известна ли была гувернантке эта легенда, но и я, и Мэри очень испугались, когда она спросила, кто это ходит по коридору и по лестнице после полуночи. Два раза она даже открывала дверь и спрашивала, кто там. В ответ на это призрак побежал прямо на нее, и так быстро, что она едва успела захлопнуть дверь, отскочив назад. Когда мадам поведала мне об этом, признаюсь, я порядочно струсила, но потом решила, что все это сказки. Через неделю, однако, я перестала храбриться.

Я лежала в постели, а Мэри пошла за лампой, поставив на столик зажженную свечу. Я заснула, прежде чем она возвратилась, но, когда проснулась, свеча была погашена и кто-то крался по коридору. Я вскочила, хоть сначала и не подумала ни о чем ужасном. Мне хотелось, чтобы Мэри принесла огня. Вместо этого стояла кромешная темнота, и чья-то голая нога коснулась моей.

– Мэри! – закричала я.

Не последовало никакого ответа. Только послышалось шуршанье платья и чье-то дыхание на лестнице, которая вела на верхний этаж. Я вернулась в спальню, оледенев от ужаса. Шум, произведенный дверью, разбудил Мэри, которая спала уже целых полчаса. Вскоре после этого Мэри, в честности которой я никогда не сомневалась, рассказала, что она встала чуть свет и хотела привязать ставень, как вдруг увидела в окнах библиотеки такой свет, какой бывает, когда человек с факелом предвещает беду.

Это стечение обстоятельств сделало меня суеверной, и я стала мало-помалу подчиняться ненавистной гувернантке. Странные причуды были у мадам. В дурную погоду мы ежедневно гуляли на террасе перед домом. Обыкновенно угрюмая, мадам становилась милой и ласково спрашивала меня: «Не устали ли вы еще? Не холодно ли вам, милочка?»

Меня сначала это удивляло. Но однажды я подняла голову и увидела, что в окно за нами наблюдает отец. Как мне было вести себя с этой женщиной? Она внушала мне страх. Я боялась оставаться с ней в классной, когда смеркалось: она обыкновенно подсаживалась ко мне и впадала в мрачную задумчивость. Заметив, что я смотрю на нее, она брала Библию, раскрывала ее и подолгу не переворачивала страниц. Меня страшно обидело, когда отец позвал меня к себе однажды утром и сказал:

– Зачем ты огорчаешь мадам? Она редкая женщина и любит тебя, а ты неблагодарна. Она даже попросила дать ей право наказывать тебя. Не бойся, я не позволил ей этого, но что же мне остается думать о тебе? Смотри же, будь послушна и почтительна с мадам.

– Отец, – ответила я, задетая за живое, – я делаю все, что она приказывает, и ни в чем не могу себя упрекнуть.

– Ты не можешь быть судьей своих поступков. Ступай и исправься.

Тут я не выдержала и разрыдалась.

– Не плачь, Матильда. Не плачь, деточка. Довольно, довольно. Это уже чересчур.

Он поцеловал меня и велел уйти.