Я забыл в первую минуту, что моя маска и домино непроницаемы для пристального взора старого военного, и приготовился к схватке. Разумеется, это длилось не дольше секунды, но граф благоразумно попятился назад, когда хвастливый капрал – надо заметить, что мой приятель Гальярд и в новой роли сохранил хвастливость настоящего драгунского полковника, – в своем синем мундире, белом жилете и белых штиблетах подошел к нам совсем близко. За этот вечер его дважды чуть было не вывели из залы за громкое восхваление подвигов великого императора в убийственно-насмешливой эпопее, и он чуть не вступил в рукопашную с прусским гусаром. По его словам, он не раз успел бы отличиться в кровопролитной схватке, если бы не помнил цели своего прихода – свидания с богатой вдовой, на которую он, как ему казалось, произвел впечатление. Если же он покинет сей блистательный праздник, которому он служит украшением, к тому же в сопровождении пары жандармов, то никак не сможет еще больше отличиться в глазах вдовы.

– Денег? Золота? Какие деньги могут быть у раненого солдата, вашего покорного слуги? Как ему одной лишь рукой, в которой он держит саблю и в которой остается свободным один палец, отбирать трофеи у поверженного врага?

– Не нужно от него золота, – сказал колдун. – Шрамы освобождают его от необходимости платить.

– Браво, оракул, брависсимо! Вот это дело! Прикажешь без дальних околичностей приступить к вопросам?

И, не дождавшись ответа, он начал спрашивать. Задав пять или шесть вопросов, он, наконец, сказал:

– За кем я теперь гоняюсь?

– За двумя.

– Ага! Двумя? Прекрасно, и кто же они такие?

– Англичанин, который убьет тебя, если ты поймаешь его, и вдова-француженка, которая плюнет тебе в лицо, если ты заявишь на нее свои права.

– Однако ты, оракул, неплохо пользуешься своим инкогнито. Бог с тобой. Почему я гоняюсь за ними?

– Вдова ранила тебя в сердце, англичанин – в голову. Оба они – достойные соперники, берегись, как бы твоя погоня не объединила их.

– Да ну? Как же это может получиться?

– Англичанин заступается за дам. Доказательство тому он вбил тебе в голову. Стоит вдове увидеть его, и она станет его женой. Чтобы дождаться чина полковника, нужно время; вдова призадумается, а между тем англичанин-то молод.

– Я отрублю этому петуху гребень! – воскликнул, осклабившись, капрал и загнул крепкое словцо, а потом прибавил гораздо мягче: – Где она?

– Достаточно близко, чтобы оскорбиться твоим невниманием.

– Ей-богу! Ты прав, оракул! Тысячу раз спасибо! Прощай!

Озираясь вокруг и вытянув шею, капрал с рубцами на лице, в белых штиблетах, жилете и меховой шапке исчез в толпе, на прощание еще раз оглянувшись на прорицателя. Я пытался разглядеть того, кто сидел в паланкине. Только один раз у меня появилась возможность заглянуть туда. Он выглядел странно даже для маскарада. Одет он был, как я уже сказал, в богатый, расшитый мехом китайский костюм. Голова его была наклонена вперед, глаза закрыты, а подбородок лежал на груди. Выражение лица носило отпечаток неподвижности и апатии, оно было ярко-красного цвета, но я приписал это свету, отражавшемуся от красных шелковых занавесок. Все это мгновенно бросилось мне в глаза. Передо мной освободилось место, и маркиз шепнул мне:

– Подойдите, мой друг.

Я так и сделал. Приблизившись к колдуну, я оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, далеко ли от меня граф. Он порядочно отстал – по-видимому, любопытство его было удовлетворено, да и маркиз явно охладел к происходившему: теперь они разговаривали между собой о чем-то постороннем.

Я успокоился: мои новые друзья были достаточно далеко, чтобы не услышать моих вопросов. К тому же оракул чересчур нескромно и неожиданно разоблачал самые сокровенные тайны, а некоторые из моих секретов вряд ли понравились бы графу. Минуту я собирался с мыслями. Мне хотелось испытать оракула. Человек англиканского исповедания был тогда порядочной диковинкой в Париже.

– Какой я веры? – спросил я.

– Твое вероисповедание – прекрасная ересь, – мгновенно ответил оракул.

– Ересь? А название ее?

– Любовь.

– О! В таком случае надо полагать, что я политеист и люблю многих.

– Одну.

– Шутки в сторону, – возразил я, чтобы немного отвести разговор от жгучих вопросов. – Заучивал ли я когда-нибудь наизусть символ моей веры?

– Да, заучивал.

– А можешь ты повторить его?

– Подойди.

Я подошел и наклонился к нему. Колдун задернул занавеску паланкина и шепотом произнес медленно и отчетливо знакомые мне слова: «Быть может, мы никогда больше не увидимся. О, если бы я могла забыть вас! Уходите, прощайте, ради бога, уходите!»

Я окаменел. Эти слова, как известно читателю, уезжая, шепнула мне графиня. Создатель! Что за чудо? Слова эти, бесспорно, не мог слышать никто, кроме меня и той, которая произнесла их. Я взглянул в бесстрастное лицо оракула с черным прутом в руке. Я видел, что все произнесенные им слова не имели для него никакого значения.

– Чего я хочу больше всего? – спросил я, почти не сознавая, что говорю.

– Рая.

– А что мне мешает проникнуть в него?

– Черная вуаль.

Чем дальше, тем лучше! Колдун демонстрировал превосходную осведомленность относительно всех подробностей моего маленького романа! А ведь я скрывался за маской и был одет в костюм, в котором меня не узнал бы, пожалуй, и родной брат!

– Ты говоришь, я люблю одну. Взаимна ли моя любовь? – спросил я.

– Испытай.

Я понизил голос и еще больше приблизился к смуглому колдуну, чтобы он не мог повысить голос, отвечая мне.

– Любит ли меня кто-нибудь? – повторил я свой вопрос.

– Тайно.

– Сильно или нет?

– Сердечно.

– Долго ли продлится эта любовь?

– Пока не опадут листья с розы.

Роза! Еще намек!

– А там мрак! – вздохнул я. – Все же до тех пор я буду наслаждаться светом.

– Светом синих глаз.

Любовь, если и не является вероисповеданием, как утверждал оракул, по крайней мере располагает к суеверию. Ничто не возбуждает воображение сильнее. Как любовь влияет на рассудок! Становишься легковерен, как дитя. Если бы речь шла не обо мне, я бы только от души похохотал, но теперь этот вздор сильно подействовал на меня. Я воспылал новым жаром, рассудок мой помутился, и пустые слова оракула повлияли на меня самым роковым образом.

Исполнитель этого удивительного фокуса – если это был фокус – указал мне своим черным прутом, чтобы я отошел. Я попятился назад, не сводя глаз с группы людей, окутанных теперь в моем воображении мглой таинственности. Пока я отступал к кружку зрителей, колдун вдруг повелительно поднял руку, делая знак китайцу, стоявшему впереди паланкина. Тот стукнул своим золотым прутом об пол и провозгласил:

– Великий Конфуций будет молчать в продолжение часа.

Носильщики мгновенно с громким стуком опустили решетчатые ставни из бамбука и закрепили их внизу, а колдун в высокой шапке и с черной бородой начал танцевать. Двое китайцев с золотыми тростями присоединились к нему, после чего и носильщики стали плясать вокруг паланкина. Сначала танец был торжественным, но постепенно движения мужчин становились все более порывистыми, причудливыми и бешеными; они ускоряли свое вращение, пока, наконец, не закружились с быстротой мельничного колеса. Под дружные рукоплескания и возгласы удивления эти любопытные актеры постепенно смешались с толпой, и представление закончилось, по крайней мере на время.

Маркиз д’Армонвиль стоял невдалеке от меня, опустив глаза и, судя по его позе, пребывая в задумчивости. Я приблизился к нему.

– Граф отправился на поиски жены, – обратился он ко мне. – Какая жалость, что она не посовещалась с оракулом. Презабавная вышла бы штука, я уверен, стоило бы поглядеть графу в лицо. Не пойти ли нам вслед за ним? Я просил у него позволения представить вас.

С сильно бьющимся сердцем я последовал за маркизом.