За четверть мили до финиша Сухарь (слева) перехватывает лидерство в гандикапе Санта-Аниты 1938 года. Монтировщик (второй слева) идет позади него

(© Bettmann / Corbis)

Снова шел дождь. Всю неделю перед гандикапом Санта-Аниты 1938 года по крышам конюшен барабанил сильный ливень. В Лос-Анджелесе было наводнение. И город, и ипподром остались без связи. Смит ни на шаг не отходил от Сухаря. Он проводил дни и ночи напролет в сырой конюшне и потихоньку заболевал. У него появился чудовищный кашель. Как-то раз к нему заглянул Ховард, который попытался заставить Тома обратиться к врачу, но тот только отмахнулся и продолжил работу. С каждым днем кашель усиливался, и в свой очередной визит Ховард увидел, что Смит с трудом держался на ногах. Чарльз бросился к телефону, чтобы вызвать карету скорой помощи, но, когда она прибыла, Том наотрез отказался расстаться со своими лошадьми. Никакие уговоры Ховарда не смогли заставить тренера лечь в больницу. Врачи уехали, а Смит вернулся на работу. Постепенно кашель утих.

В конюшнях царила нервная атмосфера. Сухарь, окруженный беспрецедентными мерами безопасности, томился от безделья. Каждую ночь в его стойле находился кто-то из людей. Ховард нанял трех сторожей, один из которых охранял конюшню днем, а двое других – ночью. Ночным сторожам было строго приказано непрерывно разговаривать между собой, чтобы никто из них не смог задремать. Смит обязал всех охранников пользоваться паролями, и теперь любой, кто проходил мимо, подвергался жесточайшему допросу. Патрулирование обеспечивал полицейский пес Сильвер, которого специально натренировали бегать вдоль конюшен. Дверь стойла Сухаря находилась под электрическим напряжением. Смит сам придумал и собственноручно смастерил устройство. Оно состояло из множества проводов, тянувшихся от пола до потолка, и приводило в действие сирену, если кто-то пытался открыть дверь. «Возможно, до Сухаря и добрался бы отряд чикагских головорезов, вооруженных до зубов автоматами и пулеметами, расстреливая всех подряд на своем пути, – с уверенностью говорил Ховард. – Но у человека, который в одиночку отважился бы погладить Сухаря, шансов было ровно столько, сколько у воспитанника детского сада, пытающегося взломать Монетный двор США перьевой ручкой».

Сухарь был в полной безопасности, а Вульф – нет. За два дня до скачек полиция сообщила, что его попытаются похитить. Неизвестные злоумышленники планировали изувечить жокея и накачать наркотиками или взять в заложники, чтобы он не смог принять участие в скачках, а Ховарду и Смиту просто не хватит времени для поиска квалифицированного жокея. Похитители надеялись, что без Вульфа Сухарь проиграет, тем самым позволив игрокам, поставившим на аутсайдера, сорвать изрядный куш.

Самым страшным было то, что личности похитителей до сих пор не установили. Под подозрение попадали все, с кем Вульф поддерживал знакомство. Жокей без промедления нанял двух дюжих телохранителей, и в течение двух дней они следовали за ним повсюду, куда бы тот ни шел.

В пятницу утром разразился ливень, превративший скаковой трек в настоящее болото. Управляющий вызвал сушильные машины, которые медленно осушали скаковые дорожки. При жеребьевке стартовых номеров Сухарю снова не повезло. Ему достался тринадцатый номер из девятнадцати.

Почти всю ночь перед скачками Вульф в сопровождении своих телохранителей и Смит провели у кровати Полларда. Втроем они долго обсуждали предстоящие скачки, самое значительное испытание в жизни Сухаря. В составе участников были лучшие из лучших скакунов на тот момент, за исключением Адмирала. Сухарю назначили максимально возможную весовую нагрузку, 59 килограммов. Фавориту Кентукки Дерби 1938 года, жеребцу по кличке Монтировщик, определили минимальные 45 килограммов. Ему посчастливилось прошмыгнуть на гандикап с такой легкой нагрузкой благодаря несовершенству системы назначения весовых нагрузок. Чтобы помочь подготовиться тренерам лошадей-фаворитов к скачкам на их ипподроме, руководство Санта-Аниты рассчитало вес для каждого участника за два месяца до начала состязания, еще 15 декабря. В тот день назначенная для Монтировщика нагрузка в 45 килограммов была вполне обоснованной, так как жеребцу исполнилось только два года. Он не только не выиграл ни одной из проведенных скачек, но ни разу даже не смог показать достойный результат. Накануне 1938 года жеребец претендовал исключительно на клейминговые скачки. Ставки против него принимались из расчета 150: 1. Однако теперь ему уже исполнилось три года, он одержал четыре сенсационные победы подряд, включая Санта-Анита Дерби с призовым фондом в 50 тысяч долларов. Все понимали, что назначенная жеребцу нагрузка для скачек стоимостью 100 тысяч долларов оказалась несправедливо заниженной. Вес был настолько мал, что тренеру Эрлу Санду пришлось вызвать из Майами миниатюрного темнокожего Ника Уолла, единственного в стране квалифицированного жокея, который мог соответствовать такому весу.

Вульф четко осознавал, что фора в 14 килограммов, предоставленная Монтировщику, практически гарантировала жеребцу победу. Но Сухарь не привык отступать.

Утром перед началом гандикапа Санта-Аниты 1938 года Ховард приехал в больницу Святого Луки. Там их уже ждал бледный, изможденный Поллард в инвалидном кресле. Он натянул на себя выглаженную белоснежную сорочку, прикрыв искалеченную грудь, и повязал галстук. Должно быть, процесс одевания причинил ему немало боли и страданий. Он причесался, побрился, надел пиджак на одну руку. Второй рукав свободно болтался над повязкой, поддерживавшей больную руку. Всего две недели назад, до того как Поллард упал со спины Прекрасной Воительницы, он выглядел гораздо моложе своих двадцати восьми лет, почти как мальчик, и в одно мгновение превратился в дряхлого старика. Ховард перенес жокея в машину и убедился, что ему удобно в салоне. Полларду нельзя было вставать с постели, но медики поддались на уговоры и позволили посетить скачки при условии, что его будут сопровождать двое врачей и медсестра.

Они приехали в Санта-Аниту. Ипподром заполонили семьдесят тысяч зрителей. С помощью Марселы Поллард поднялся на трибуну, но на самом верху они остановились. Чтобы добраться до будки комментаторов, им нужно было пройти мостик над трибунами с болельщиками. Проход был слишком узким для кресла Полларда. Тогда жокей, кривясь от боли, медленно встал и, хромая, побрел по мостику, а за ним – эскорт из медиков.

Вдруг какой-то человек снизу из толпы взглянул наверх и узнал его. Он тут же толкнул локтем другого болельщика и указал на жокея, и вскоре вся толпа уставилась на Полларда. Кто-то выкрикнул его имя и начал аплодировать. К нему присоединился второй, третий, и вскоре все трибуны неистово аплодировали. Поллард выпрямился и поклонился.

Когда они добрались до конца мостика, аплодисменты стихли. Похоже, никто не сомневался, что Марсела остановится с Рыжим там, потому что далее начиналась сугубо мужская территория, на которой сосредоточились корпуса армии радиокомментаторов и газетчиков, состоявших исключительно из представителей сильного пола. До сих пор всех женщин, пытавшихся туда проникнуть, бесцеремонно выставляли за дверь.

К всеобщему удивлению Марсела решительно пошла напролом. Ей, как обычно, сопутствовал успех. Если кто и был против ее присутствия, то не проронил ни слова. Один репортер, восхищенный ее поступком, даже предложил наградить Марселу орденом за храбрость. Но она не осталась там надолго, хотя изначально собиралась вместе с Поллардом наблюдать за состязанием из комментаторской будки, откуда Клему Мак-Карти предстояло вести прямой репортаж по национальному радио. У нее просто сдали нервы. Будка находилась на крыше ипподрома, на нее необходимо было подниматься по лестнице высотой более трех с половиной метров. Но Марселу смущала вовсе не лестница. Она просто боялась, что во время скачек не сможет справиться с эмоциями и будет кричать прямо в микрофон комментатора. «Я не могу этого выдержать, – сказала она. У нее тряслись руки. – Сейчас я думаю не о скачках. Я вся на взводе в ожидании начала, но микрофон там, в кабинке, еще страшнее».

Она развернулась и побежала к мостику. Впереди нее поднимался Бинг Кросби, специально принарядившийся, чтобы полюбоваться, как его Лигароти будет бороться за победу. Поклонники Сухаря и Лигароти объединились в два лагеря, между которыми существовало оживленное, но вполне беззлобное соперничество. Лин Ховард, например, заключил со своим отцом групповое пари на то, какая из их лошадей придет к финишу первой, на сумму, которая могла бы разорить банк. Бинг схватил Марселу за руку. «Марсела, судя по всему, ты пришла сюда, чтобы рассказать народу, на сколько Сухарь собирается обогнать Лигароти», – проворковал он. «С легкостью! – парировала она, освободившись, и, повернувшись к репортерам, добавила: – Он выиграет около четверти мили».

Кросби потянул ее назад, и Марсела начала взбираться по лестнице. От ветра подол платья раздувался и бил ее по ногам. Полларда с большим трудом удалось втащить наверх. Марсела подсела к нему, и они всячески пытались развлечь друг друга разговорами, чтобы снять нервное напряжение.

Перед дверью жокейской комнаты Вульф избавился от телохранителей. Он не переставая думал о Монтировщике и кое-что отметил про себя. Жеребец был как две капли воды похож на своего родного брата Униформиста. Чтобы комментатор скачек смог различать жеребцов, жокею Монтировщика приказали надеть белую шапочку, а жокею Униформиста – красную. Вульф спустился на паддок, где его с микрофоном в руке поджидал Клем Мак-Карти для интервью в прямом эфире. Слушатели пришли в восхищение, услышав слова Вульфа: «Все, что мне нужно, – это удача. Остальное сделает Сухарь».

Ховард и Смит проводили Сухаря и Вульфа на трек и поднялись в личную ложу Ховарда. В последующие 121 секунду они не проронили ни слова.

Не успел Сухарь оторваться от ограждения, как на него налетел Граф Атлант, безнадежный аутсайдер, который выскочил из бокса справа от Вульфа. Конь чуть не сшиб Сухаря с ног, а когда тот, пошатнувшись, подался в сторону, Граф Атлант ринулся вперед и обогнал его. Потом вдруг резко рванул влево и внезапно затормозил, снова толкнув Сухаря. Сухарь споткнулся, резко качнул головой вниз, и Вульф, дернувшись по инерции, соскользнул на его шею. Несколько жутких секунд жокей, уцепившись за шею жеребца, висел всего лишь в миллиметрах от земли, но смог вернуться в седло. Едва он перевел дух, как Граф Атлант опять наскочил на Сухаря и ударил его в правый бок. Вся остальная группа вихрем пронеслась мимо них. Целых 100 метров Граф Атлант опирался на плечо Сухаря, повернул голову и шею влево, мешая ему вырваться вперед. Пока Сухарь пытался оттолкнуть от себя незадачливого собрата, лидеры скрылись из виду. Вульф пришел в ярость, так как шансов на победу оставалось все меньше и меньше. Он взмахнул хлыстом и с силой ударил Джонни Адамса, жокея Графа Атланта, по ягодицам. Потом взмахнул второй раз и снова хлестнул жокея. В этот момент они находились возле ограждения, от глаз судей и зрителей их загораживали остальные участники, поэтому его поступок остался незамеченным. Но не для Адамса, который позже, в весовой, будет демонстрировать следы злых, крепких ударов разгневанного жокея. Он сразу сдал назад, рывком заставляя Графа Атланта повернуть голову вправо, и Сухарь освободился.

Наконец Вульф смог снова вдеть ноги в стремена. Он встал во весь рост и пришел в отчаяние от своего положения. Сухарь был всего лишь двенадцатым, проигрывая лидерам восемь корпусов. Более того, дорогу ему преграждала отставшая группа. Вульфу ничего не оставалось, кроме как дожидаться просвета между скачущими впереди лошадьми, и он неподвижно сидел в седле, уставившись на подрыгивавшую впереди белую шапочку.

На противоположной прямой перед ним открылся очень узкий и неровный коридор. Белая шапочка ускользнула из поля зрения Вульфа, и у него возникло предчувствие, что для Сухаря этот узкий проход – последний шанс вырваться вперед, но шанс был весьма шатким. Коридор мог закрыться в любую секунду, так как лошади беспрестанно то сближались, то отодвигались друг от друга. Чтобы не упустить возможность, Вульфу предстояло выжать из Сухаря все, на что тот способен. Резкое ускорение под тяжелым грузом очень сильно истощает запасы энергии. Лошади с весом, который нес Сухарь, не могли позволить себе потерять темп. Вульф знал, что если он заставит жеребца развить максимальную скорость, то до самого конца скачки будет вынужден ее поддерживать. Как правило, на скачках ни одна лошадь не может проскакать на своей предельной скорости более 600 метров. Дистанция в 2 километра гандикапа в Санта-Аните была длинной и утомительной, и Сухарю предстояло преодолеть еще более 1200 метров. Вульф должен был быстро принять очень важное решение. Если он направит Сухаря в открывшийся просвет, то на противоположной прямой жеребец, несомненно, очень устанет и будет уязвимым для тех лошадей, которые готовились сделать рывок на финише. Если он будет ждать следующего благоприятного момента, то Монтировщик, возможно, слишком далеко оторвется от них. И Вульф сделал выбор. Он указал Сухарю на коридор и попросил пройти его.

Жеребец отреагировал молниеносно. Его не устраивала перспектива продолжать плестись за отставшей группой, поэтому он пролетел коридор как пуля, выпущенная из оружейного ствола. Вульф балансировал, наклонившись над шеей Сухаря, и искусно вел его сквозь толпу лошадей, выискивая впереди белую шапочку. Под управлением Вульфа жеребец на бешеной скорости лавировал между копытами лошадей, вклинивался в просветы между участниками и выскакивал из них как раз вовремя, чтобы не зацепиться за задние ноги лошадей. Когда Сухарь пронесся мимо столба с отметкой 1200 метров, несколько хронометристов осознали, что происходило на круге, и нажали на свои секундомеры. Сухаря заметил и Мак-Карти из дикторской кабины. Он тотчас же прокричал в микрофон: «Сухарь! Он прорывается! Он несется как ураган, обгоняя всех остальных!»

Внезапно Вульф оказался возле жокея в белой шапочке. Он даже не успел взглянуть на него, потому что Сухарь мчался настолько стремительно, что Вульф и глазом не успел моргнуть, как жокей и его жеребец остались позади. Сухарь обогнал очередную группу и, вытянувшись в струну, нацелился на Анероида, единственного скакуна, который был впереди него. Теперь оба жеребца скакали бок о бок. Они одновременно, как будто прилипнув друг к другу, подлетели к столбу с отметкой 400 метров. Хронометристы ударили пальцами по секундомерам. Стрелки показывали 44,02.

На промежуточном этапе изнурительной скачки Сухарь побил мировой рекорд на дистанции в 800 метров на две секунды, то есть более чем на тринадцать корпусов. Вполне вероятно, что за всю историю скачек больше ни одна лошадь английской чистокровной породы не смогла показать такую невероятную скорость.

При заходе на дальний поворот Сухарь, не снижая неистовый темп, удерживал лидерство. Он опередил всех. Вульф все поставил на кон, и казалось, что риск оправдал себя. Все остальные участники в замешательстве отступили и беспорядочной толпой скакали позади.

На дальнем повороте Вульф неожиданно почувствовал, что к ним кто-то приближается. Он повернулся в седле и посмотрел назад. Одна лошадь, оторвавшись от всей толпы, бросилась вдогонку за Сухарем – точно так, как Роузмонт годом раньше. Вульф внимательно посмотрел на голову лошади и выпрямился. Он узнал эту морду темно-коричневого окраса, переходящего в черный у кончика носа. Но цвета жокея были другими. Вульф снова повернул голову и вгляделся. Он не ошибся.

Это был Монтировщик.

Его осенила внезапная догадка – жокеи Монтировщика и Униформиста обменялись шапочками. Всю дистанцию Вульф старался догнать лошадь, которая на самом деле находилась сзади него и выжидала удобного момента, чтобы к нему подкрасться. Он слишком рано разогнал Сухаря в погоне за ложным фаворитом.

Наблюдая за происходящим с трибуны, тренер Монтировщика Эрл Санд закричал ликующим голосом: «Мы победили!» Так думал и Ник Уолл, сидя на Монтировщике и наблюдая сзади за Сухарем. Жокей увидел, как тот молнией мчался по противоположной прямой. Он почти не сомневался, что Вульф сошел с ума, а силы Сухаря на исходе. Сам Уолл восседал на свежем, в идеальном состоянии жеребце, не обремененном практически никаким весом. Жокей, раскачиваясь в такт движения своего скакуна, подумал: «Я проскочу мимо него и выиграю, когда сочту это нужным».

На финишной прямой Вульф, красный от напряжения, гнал Сухаря изо всех сил. Жеребец и его всадник составляли теперь единое целое. Жокей подбадривал коня, умолял его скакать еще быстрее, сливался с его шеей под порывами ветра. Уолл, не отрывая глаз от спины Вульфа, заставил Монтировщика развить предельную скорость. Жокей не понимал, почему его скакун, который мчался на самой большой скорости, какую только он мог из него выжать, с трудом догонял Сухаря. Постепенно Монтировщик сокращал разрыв и наконец поравнялся с Сухарем. Из поля видимости зрителей вдруг исчез низкорослый Сухарь, которого заслонил от них длинный и темный Монтировщик. Казалось, как только он унесется прочь, Сухарь вновь покажется. На трибуне Поллард решил, что это конец.

Однако Сухарь не появлялся. Всю оставшуюся жизнь зрители будут помнить то, что им предстояло вот-вот увидеть, и считать, что они стали свидетелями уникального подвига на спортивных соревнованиях. Они поняли это сразу. Сухарь с огромным дополнительным грузом, проскакавший почти всю дистанцию на скорости, превысившей мировой рекорд, неожиданно ускорился. Он сделал такой мощный бросок, что, по словам одного из очевидцев, создалось впечатление, что «он заново отрывался от ограждения на старте». Монтировщик, как ни пытался, не смог устрашить его.

Толпа на трибунах безумствовала. Мак-Карти, один из немногих комментаторов, которые не перепутали Монтировщика с Униформистом, охрип от крика: «Это Сухарь и Монтировщик. Они отрываются от остальных. Между ними всего лишь… Они почти здесь! Монтировщик скачет быстрее… Но Сухарь не уступает! Он отчаянно борется!»

Поллард не выдерживал напряжения. Он ерзал в своем кресле, задыхался то от страха, то от счастья. В горле стоял комок, а сердце в груди билось так тяжело, что в какой-то момент он даже подумал, что если оно остановится и он умрет прямо в будке комментатора, то скачку все равно не остановят. Марсела побелела и пронзительно визжала. Кто-то сзади, помня о микрофоне, зажал ей рот рукой. Под ними, оцепенев, стоял Ховард. Бинокль выпал у него из рук.

Остальные участники остались далеко позади. Монтировщик и Сухарь бок о бок молниеносно проскакали последние 400 метров за 24,08 секунды, установив рекордное для этого отрезка дистанции время. Уолл устремлял Монтировщика на обгон Сухаря, но тот упорно не сдавался и сам пытался обойти соперника. Сухарь с опущенной головой и прижатыми ушами выглядел довольно-таки грозно. Вульф всем телом навалился на шею коня и делал все возможное, чтобы ему помочь. По мере приближения к проволоке головы жеребцов по очереди опережали одна другую, поэтому преимущество всего лишь в несколько сантиметров ежесекундно переходило от одного скакуна к другому. Линию финиша они пересекли одновременно.

И снова никто не знал, кто стал победителем. И снова долгое томительное ожидание, глухой рокот толпы, мерцающее табло, подтверждающее новый мировой рекорд. И снова тихий свистящий звук, сопровождающий передачу снимка фотофиниша судье. Фотография оказалась размытой и нечеткой. Но судьи-распорядители вынесли решение.

Победил Монтировщик. Над трибунами Марсела и Поллард обняли друг друга и разрыдались, потом жокей взял себя в руки и улыбнулся. Позже он сказал: «Он старался изо всех сил, напрягая каждую частичку тела, каждый мускул. Я горжусь своим жеребцом».

Ховард и Смит словно окаменели в своей ложе. На одном и том же ипподроме два носа в двух скачках, которые Ховард и его жена больше всего хотели выиграть, лишили их 182 тысяч 150 долларов, а Сухаря – титула лошади, получившей самый большой денежный приз в истории скачек. Ховард выдавил из себя слабую улыбку и сказал: «Черт возьми! Не можем же мы все время побеждать».

Ложа прессы пришла в уныние. Большинство репортеров были уверены, что за всю историю скачек ни одна лошадь не сделала того, что показал Сухарь в этом гандикапе. Они считали, что он проиграл только из-за несостоятельности системы распределения весовых нагрузок и явного нарушения правил одним из его соперников. Журналист Сальваторе, освещавший события с ипподромов, написал: «Победу несправедливо отобрали у лучшей лошади».

Легким галопом Монтировщик вернулся на призовой круг. «Это самая лучшая в мире лошадь», – восхищенно высказался Ник Уолл о Сухаре. – Он приложил столько усилий, что мог бы остановить паровоз… При равной весовой нагрузке ни одно живое существо со скаковыми подковами на копытах ни за что не победило бы его».

А Сухарь вернулся к трибунам, где его поджидали Смит и Ховард. Вульф, просто кипевший от негодования, соскользнул с жеребца и стянул с его спины седло из кожи кенгуру. Он был настолько зол на Графа Атланта из-за его возмутительного поведения, что не мог говорить. Впервые за свою десятилетнюю карьеру он проиграл скачку по результатам фотофиниша.

Ховард взглянул на Сухаря. Жеребец стоял с гордо поднятой головой, а его глаза лучились озорством. Он не знал, что проиграл. И Ховард почувствовал, как к нему возвращается уверенность. «Мы снова попытаемся, – сказал он. – И в следующий раз обязательно выиграем».