(АР / Wide World Photos)

В течение шести месяцев Том Смит умело прятал Сухаря. Он осторожно, незаметно выставлял его на незначительных скачках и избегал крупных событий, освещаемых в общенациональной прессе, отдавая предпочтение медленному продвижению вверх и тихому уединению. Но так продолжалось до гандикапа в Санта-Аните, во время которого весь мир увидел, что за сокровище прятал Том Смит.

Мир ждал этого события. Зимой 1937 года Америка вступила в седьмой год наиболее катастрофического десятилетия в своей истории. Экономика рухнула, и миллионы и миллионы людей лишились работы, своих сбережений и домов. Нация, которая черпала силы из основной американской идеи, что успеха может добиться всякий, кто готов работать на него, утратила иллюзии, столкнувшись с непреодолимой нищетой. Людей охватывали отчаяние, страх и угрюмый фатализм.

Стремительное обнищание послужило причиной роста новых социальных потребностей. Америка отчаянно стремилась к развлечениям, стараясь хоть как-то отвлечься от удручающей действительности. Каждую неделю почти 85 миллионов человек заполняли многочисленные театры и кинотеатры, чтобы всего за 25 центов смотреть бесконечную череду жизнерадостных мюзиклов и эксцентричных комедий. По радио все рейтинги популярности завоевали идеализированный мир «Семьи человека» и справедливые и обнадеживающие истории «Одинокого рейнджера». Подавленные и обездоленные американцы искренне сочувствовали главному герою Горацио Элджера, скромному безродному Эвримену, который поднимается из нищеты и безвестности. Они готовы были искать разрядку в зрелищных видах спорта, которые переживали необычайный всплеск интереса. Со снятием запрета на азартные игры одними из самых быстроразвивающихся стали скачки чистокровных лошадей.

Данное обстоятельство послужило причиной стремительного развития технологических инноваций, которые предлагали публике беспрецедентный доступ к своим героям. Люди, привыкшие читать сухие и сжатые отчеты о прошедших скачках, теперь с увлечением смотрели на яркие, захватывающие дух события, разворачивающиеся перед их глазами в новых звуковых киножурналах. Публика, выросшая на рисованных иллюстрациях и нечетких фотографиях, теперь наслаждалась восхитительными качественными фотоснимками, которые позволяло делать заметно улучшившееся фотооборудование. И эти снимки теперь можно было получать и передавать гораздо быстрее благодаря службе факсимильной связи, которая впервые была использована в журнале «Лайф» в том году, когда Поллард, Ховард и Смит стали партнерами.

Но самое большое влияние на людей оказывало радиовещание. В двадцатых годах цена на радиоприемник была непомерно высокой – 120 долларов или выше. И за эти деньги человек получал лишь ящик радиодеталей. В сельских районах, где еще не было электричества, радиоприемники работали на дорогостоящих, быстро разряжающихся батареях. Но в тридцатые годы на смену первым приемникам пришли настольные радиоприемники заводской сборки и автомобильные приемники, которые можно было купить уже за 5 долларов. Благодаря программе электрификации сельских районов, принятой во времена президента Рузвельта, начавшейся в 1936 году, электричество пришло в дома четверти населения Соединенных Штатов, проживавшей в сельской местности. Обычно в семьях фермеров радиоприемники становились вторым электроприбором после электроутюга. К 1935 году, когда Сухарь стал участвовать в скачках, две трети населения имели в домах радиоприемники. А на пике его карьеры эта цифра достигла отметки в 90 % плюс восемь миллионов приемников для автомобилей. Радио позволяло населению всей страны одновременно следить за событиями. Таким образом, оно создало в Америке широкую общенациональную аудиторию – это по праву был первый опыт массовой культуры в мире. Скачки – спорт, в котором драматичное действо идеально подходило для описания, – стали основным продуктом радиовещания. Гандикап Санта-Аниты с его колоссальным призом и скакунами мирового класса в том виде спорта, который становился самым посещаемым, был одним из премьерных репортажей года.

В феврале 1937 года все эти новые социальные и технологические силы собрались вместе. Зарождалась новая эра знаменитостей. Новая «машина славы» с нетерпением ждала своего часа. Все, что ей нужно было, – это сама знаменитость.

И в этот миг Сухарь, этакий конь-Золушка, пересек финишную линию в гандикапе Санта-Аниты. И в головах что-то щелкнуло: «Так вот же она, знаменитость!»

И тотчас репортеры заполнили все щели. Смит готов был их убить. Они слетелись к конюшне, постоянно просили Смита вывести лошадь из денника для фотосессии или даже позволить им прокатиться на Сухаре верхом, словно он был обычным ярморочным пони. Они облепляли ограждение во время утренних тренировок, постоянно щелкали затворами фотоаппаратов и жужжали прямо в уши Смита. Они фотографировали Ховарда, где бы ни встретили: и у окошек кассы, и за обедом, и усаживающимся в «бьюик», и выходящим из него. В одной газете даже напечатали фото сморкающейся Марселы. Смит, Поллард и Ховард вскоре вплотную познакомились с издержками популярности. Земля, казалось, прогибалась под копытами Сухаря, притягивая к нему всех вокруг.

Парадокс всей этой шумихи состоял в том, что многие репортеры, которые писали о Сухаре, почти ничего не знали о лошадях и о скачках. В Калифорнии, как и во многих других местах, только-только появились первые тотализаторы, и пока еще не было опытных журналистов, квалифицированно освещающих скачки. Чаще всего их комментировали полнейшие дилетанты, пишущие совсем в других областях. Но популярность Сухаря была настолько всеобъемлющей, что о нем писали и репортеры изданий, которые не имели никакого отношения к спорту. Многие газетчики совершенно не знали специфики тренировок, а некоторые были настолько далеки от конного спорта, что высасывали из пальца совсем уж невероятные истории. Так, один корреспондент написал, что перед каждыми скачками Том Смит поит Сухаря двумя квартами пива «Голден Род». И якобы, если конь не получает пиво, «он начинает тихонько ржать и приплясывать, показывая свое неудовольствие». Но что еще хуже, среди журналистов появилась целая куча конспирологов. Скачки только недавно пережили эру коррупции, и, хотя теперь случаи нечистой игры были крайне редки, репортеры по-прежнему относились ко всем связанным с этим спортом людям с подозрением, с легкостью и напускным цинизмом подхватывая слухи о незаконных махинациях.

Столкните нелюдимого, привыкшего к уединению тренера с назойливыми, обычно несведущими и часто подозрительными представителями прессы, и вы получите взрывоопасную смесь. Смит считал газетчиков паразитами. И чтобы избавиться от них, он возвел обструкцию в ранг искусства. Первой линией обороны стала хмурая немногословность. Как-то, когда его попросили подробно описать Сухаря, он ответил: «Это – лошадь». И ушел. Это было его типичной тактикой – он уходил от репортеров еще до того, как они успевали закончить свой вопрос. В другой раз он мог больше трех минут молча смотреть прямо на репортера с отсутствующим выражением лица. «Том Смит, – разочарованно писали газетчики, – отнюдь не отличается красноречием. Десять слов подряд будет для него личным рекордом». Говорить со Смитом, вспоминал один из наездников, «все равно что со столбом». А агент его конюшни, Сонни Гринберг, сравнивал его с мумией. Самые сообразительные научились помалкивать и ждать, пока Смит сам начнет разговор, что с ним иногда случалось. А те, кто пытался его «клюнуть», получали в ответ только грубость.

Смит изо всех сил старался проводить тренировки Сухаря без посторонних. Чтобы успокоить репортеров, Сухарь появлялся на треке в те часы, когда там было больше всего посетителей, но лишь на легкую пробежку. Во второй половине дня, когда репортеры были заняты на скачках, он украдкой выводил коня на настоящие тренировки на учебную дорожку или на другой трек. А если кто-то стоял и наблюдал за тренировкой, Смит делал все, чтобы невольный свидетель не увидел ничего интересного. Однажды какой-то человек подошел к ограждению и вытащил хронометр, чтобы зафиксировать время, которое показывал Сухарь. Смит попросил дать ему на время часы и продержал их до тех пор, пока Сухарь скакал дистанцию. Потом удалил показания и вернул хронометр владельцу. «Ну и как идет?» – спросил зритель. «По мне так нормально – кажется, хороший хронометр», – ответил Смит. «Я не про часы, – отмахнулся мужчина. – Как Сухарь? Как быстро он прошел дистанцию?» – «Понятия не имею».

Такие секретные тренировки преследовали сразу несколько целей. Во-первых, они должны были скрыть отличную физическую форму лошади от судей, назначающих весовую нагрузку. Во-вторых, благодаря необычным методам, которые разработал Смит, они помогали держать Сухаря в «боевой готовности». Сухарь был склонен к избыточному весу гораздо больше, чем все остальные лошади, с которыми когда-либо работал Смит. При этом тренер считал, что самый быстрый способ испортить лошадь – это слишком переутомлять ее. И он придумал интересное решение, как справиться с проблемой лишнего веса у коня. В те дни, когда у Сухаря была запланирована дневная тренировка, Смит вешал уздечку и седло так, чтобы жеребец видел их, не давал ему завтрак и пропускал привычные утренние тренировки, то есть делал все, что и в те дни, когда Сухарь участвовал в забегах. Думая, что сегодня предстоят скачки, конь обычно приходил в возбуждение и терял интерес к еде, а в результате худел. Днем Смит выводил его на тренировки – так, словно он действительно принимал участие в скачках. Наконец, преимуществом таких тренировок было еще и садистское удовольствие. Смиту доставляло огромное удовлетворение видеть, как расстроены спортивные комментаторы и клокеры. У старого ковбоя было весьма своеобразное чувство юмора. Однажды он с помощью проводов и гвоздей подключил к парковой скамейке электрический ток, спрятал пусковое устройство в сарае, притаился в деннике и весь день развлекался тем, что пугал конюхов, решивших присесть отдохнуть. Как только Смитом заинтересовалась пресса, ничто не радовало его так, как ситуации, когда его преследователи приходили в замешательство и раздражение. А они предоставляли массу удобных случаев для этого. Сухарь был одной из главных новостей в стране, и газетчики снова и снова оказывались рядом. Для людей, которые пытаются выставить чужую жизнь на публичное обозрение, Смит был очень неприятной мишенью. «Для репортеров, пишущих о скачках, имя Тома Смита скоро стало синонимом ругательства, – стонал один из корреспондентов. – И довольно часто им ничего не оставалось, как только ругаться».

Такие секретные тренировки шли на пользу Сухарю, но из-за того, что Смит отказывался объяснить свое поведение прессе, складывалось неправильное представление о происходящем. Редкое появление жеребца на публике порождало массу слухов о том, что лошадь не совсем здорова. И ее странная неровная походка только подогревала эти слухи. Смит не спешил развенчивать их. «Этот ваш конь и ходить-то не умеет», – сказал как-то один из зрителей, когда Сухарь проходил мимо. «Зато бегает», – ответил Смит. И хотя на этом этапе своей карьеры конь был в идеальной форме, репортеры часто называли его «калекой». Эти истории принимались за чистую монету, и скоро это прозвище намертво пристало к Сухарю. Позже подобное представление о лошади станет настоящей головной болью для Смита.

Но всех обмануть тренеру не удалось. Ведущий спортивных колонок в «Лос-Анджелес Таймс» и «Сан-Франциско Крониклз» Оскар Отис был одним из немногих репортеров, которые действительно разбирались в конном спорте, и авторитетом для всех корреспондентов, пишущих о скачках на Западе. Почти сразу Отис выяснил, что Смит тренирует Сухаря в три часа ночи. «Теперь можно делать ставки на пару Сухарь – Грета Гарбо, – писал он в “Таймс”. – Оба предпочитают оставаться в гордом одиночестве». Так репортеры узнали, что Смит что-то задумал. Большинство газетчиков невзлюбили его так же, как он ненавидел их, и были полны решимости поймать его на горячем. А Смит был столь же тверд в желании помешать им. Битва началась.

В отличие от Смита, Ховард наслаждался всеобщим интересом. Быть в центре внимания было для него вполне естественным. Ему было мало, что его лошадь лучшая. Он хотел, чтобы Сухарь стал суперзвездой – и среди современников, и в истории конного спорта. Ховард понимал, что добиться этого, только побеждая в скачках, невозможно – нужно было завоевать публику. После гандикапа в Санта-Аните в 1937 году Ховард решил захватить воображение зрителей.

Сначала он хотел показать всей стране возможности лошади. Для этого были организованы скачки на выживание, беспрецедентное по масштабу мероприятие. К обсуждению вопроса о том, в каких скачках Сухарь примет участие и кто станет его конкурентом, мог присоединиться любой желающий. В газетах на всю полосу шли объявления о победах Сухаря. Будучи убежденным, что пресса как представитель публики является важнейшим агентом в организованной им кампании, Ховард не оставлял газетчиков без внимания. Он практически жил с ними, пробегая по ступеням лестницы, ведущей в ложу для прессы, до и после забега, предоставляя репортерам возможность задавать вопросы, позируя перед камерами и первым делом бросаясь к газетчикам, когда поезд с вагоном, в котором перевозили Сухаря, прибывал на станцию. Он следил за тем, чтобы журналисты знали предполагаемый маршрут коня. Ховард и его жена всегда были рады каждому фотографу и в любое время дня и ночи благожелательно отвечали на звонки корреспондентов. Ховард делал все возможное, чтобы манипулировать прессой, освещающей карьеру его лошади. Он читал каждое слово, написанное о Сухаре, и писал длинные письма журналистам. Он держал все телефонные номера под рукой, лично звонил репортерам, чтобы дать возможность каждому почувствовать себя привилегированным осведомленным лицом, первым узнавшим сенсационную новость. Ховард использовал прессу, чтобы оказывать влияние на руководство ипподромов и на владельцев других лошадей, на которых не мог воздействовать собственным обаянием. Он предлагал сувениры с символикой Сухаря для лотерей, устраиваемых газетами, и рассылал открытки с изображением своего коня репортерам. И даже презентовал некоторым газетчикам ценные подарки, включая подкову Сухаря, отлитую из серебра. Уже сложно было понять, кто кого преследует.

Но даже добившись контроля над прессой, Ховард оставался ее слугой. Он понимал, что его влияние небезгранично и, если он сделает хоть один шаг, который не оправдывает ожиданий газетчиков, образ, который он с таким трудом создавал, может разрушиться. В последующие годы в жизни Ховарда будут моменты, когда его погоня за имиджем войдет в антагонизм с интересами его лошади. Такие моменты станут самыми трудными и мучительными.

Ховард приступил к полномасштабной рекламной кампании Сухаря утром после скачки с призом в 100 тысяч долларов. Он облегчил работу репортеров – сам задавал себе вопросы и тут же на них отвечал: «Расстроены ли мы из-за того, что Роузмонт обошел нас в стотысячнике? Нет!» Чтобы подчеркнуть этот факт, он послал в ложу для прессы гигантскую бутылку шампанского, обложенную льдом. К подарку прилагалась записка: «За здоровье прессы. Мы старались как могли. Сухарь». Раньше он пообещал прислать шампанское, только если его лошадь выиграет, но «победа была так близка, – сказал он, – и я решил, что все равно пошлю вам эту бутылку». Репортеры прекрасно провели вечер, попивая пузырящееся вино и поднимая бокалы за здоровье Сухаря.

Да, репортеры пили за здоровье Сухаря и Ховарда, но ни один не произнес тост за Полларда.

До гандикапа Санта-Аниты рыжеволосый жокей купался во всеобщем внимании, хвастался непогрешимостью своей лошади и развлекал репортеров необычайным чувством юмора. Позже он процитирует Генри Остина Добсона: «Что ж, Слава – пища мертвецов / К ней мой желудок не готов». По правде говоря, он был в восторге от вновь приобретенной известности. Репортеры снова были к нему благосклонны. Если атлеты наводили на газетчиков тоску своими клише и вежливыми, ничего не значащими фразами, Поллард был необыкновенно красноречив, дерзок, весьма самокритичен и четко формулировал свои мысли. «Он, вероятно, выиграет, если я не упаду, – сказал он перед важными скачками. – А я уже падал со многих лошадей, знаете ли».

Но ему не смогли простить поражение в скачках стотысячника. Когда Поллард вернулся в жокейскую после победы Роузмонта, то столкнулся с оборотной стороной славы. В нескольких метрах от него счастливый Ричардс хвастался приглашением на бал в жокейском клубе Санта-Аниты – традиционную вечеринку, которую устраивали в честь победителей скачки стотысячника. А самого Полларда забросали суровыми вопросами. Почему он не использовал хлыст в конце скачки? Он думал, что победа уже в кармане? Жокей пытался возразить, что он пользовался хлыстом и просто немного замедлился на влажной части трека, но напрасно – его просто никто не слушал.

На следующее утро травля продолжалась. На ипподроме поползли слухи, что Поллард был пьян во время скачек. Газеты раздули шумиху вокруг его мнимой потери концентрации. Грантланд Рис, один из самых именитых спортивных журналистов в стране, обвинил его в чрезмерной самоуверенности. Но больше всего ранили критические высказывания Оскара Отиса. Хотя он похвалил действия Полларда на начальном этапе скачки и то, как мужественно он принял поражение, Отис, который называл Полларда Джеком, был категоричен в оценке вины жокея: «Жокей Гарри Ричардс на финишной линии обогнал Джека Полларда. В противном случае Сухарь, который еще в середине финишной прямой был на корпус впереди, должен был непременно выиграть, – писал он в “Лос-Анджелес Таймс”. – Если бы наездники поменялись местами, Сухарь бы выиграл, опередив соперника на полкорпуса. Джек Поллард слишком поздно использовал хлыст. Так что это поражение целиком на совести мистера Полларда».

Эти нападки взбесили Смита, который считал, что настоящей причиной поражения стало то, что Сухарь свернул к внутренней бровке дорожки и прижался к ограждению. Но этот факт пресса оставила без внимания. Смит отвел жокея в сторону и постарался убедить его, что критики, конечно, совершенно не правы. Мало что могло подвигнуть Смита на целую тираду, но несправедливость в отношении Полларда – смогла. Смит удивил репортеров несколькими развернутыми предложениями: «Поллард заслуживает похвалы за замечательное выступление Сухаря на гандикапе в Санта-Аните. Только этот парень знает специфические особенности Сухаря, он знает, как выжать из лошади максимум. Так что вы к нему несправедливы. Он прекрасно провел скачку».

Но это заявление не принесло пользы.

На конюшню номер 38 опустился плотный полог уныния. Олли, конюх Сухаря, был открыто безутешен. Обычная жизнерадостность Ховарда казалась натянутой. Смит еще больше обычного ополчился на журналистов. Размышляя над причинами поражения, тренер взял шоры Сухаря и перочинным ножом проделал по небольшому отверстию с каждой стороны. Теперь ни одна лошадь не сможет подобраться к Сухарю незамеченной.

И только Сухарь оставался бодр и весел. После скачки он был полон боевого задора. Спустя два дня после соревнования Поллард вывел его на пробежку, и конь тянул так сильно, что жокей вернулся с тренировки с волдырями на руках. Сухарь рвался в бой, и скачки с призом в 100 тысяч долларов на ипподроме Капистрано в Сан-Хуане, завершающие скачки зимнего сезона в Санта-Аните, были как нельзя кстати.

6 марта 1937 года Поллард и Сухарь вышли на дорожку этого ипподрома. Смит и чета Ховардов обозревали собравшуюся толпу. Они впервые увидели, насколько популярным стал их конь: сорок пять тысяч человек забили трибуны ипподрома, чтобы посмотреть на него. И хотя Роузмонт предпочел этим соревнованиям поездку на восток, список участников был вполне внушительным. Индийский Ракитник, который пришел третьим на дистанции в 2 километра в гандикапе Санта-Аниты, хотя та дистанция больше, чем его оптимальная дистанция, в свое время установил рекорд ипподрома Капистрано в Сан-Хуане на дистанции в 1 километр 800 метров. Спецагенту, который, как и Индийский Ракитник вырос на конеферме А.С.Т., принадлежал рекорд ипподрома на дистанции в 1 километр 700 метров.

Жокеи А.С.Т. объединились, чтобы победить Сухаря. Жокей Спецагента планировал захватить лидерство прямо со старта, а Джордж Вульф на Индийском Ракитнике собирался держаться вплотную за жеребцом Полларда, который, выбиваясь из сил, будет пытаться догнать Спецагента. Позже Вульф планировал нагнать Сухаря и обойти, как это сделал Роузмонт. Поллард был в сложном положении. Жаркое преследование станет провалом для Сухаря, но если он будет держаться позади, то может уступить победу Спецагенту.

Поллард обернул поводья в петли вокруг пальцев и ждал в стартовом боксе. Сразу после сигнала Спецагент бросился вперед, а Вульф пристроил Индийский Ракитник сразу позади Сухаря. Поллард чувствовал, что Спецагент задал слишком высокий темп, поэтому повел Сухаря позади него – достаточно близко, чтобы тот не улизнул, но и на достаточном расстоянии, чтобы у Сухаря был запас скорости. Наездник Спецагента яростно подгонял лошадь. Поллард следовал за ним как тигр. Входя в поворот, ведущий на финишную прямую, Поллард освободил петлю, повод скользнул сквозь пальцы. Сухарь понял посыл и пронесся мимо Спецагента, оставив Вульфа с Индийским Ракитником в полной растерянности. «А вот и Сухарь!» – взревел комментатор, и трибуны разразились радостными криками. Сухарь буквально «похоронил» всех соперников. Поллард стоял в стременах, подгоняя своего скакуна, а Сухарь выиграл скачку, обойдя соперников на семь корпусов и побив рекорд ипподрома.

Радостные крики волной разнеслись по трибунам. И спонтанный призыв эхом прокатился над морем голов: «Давайте сюда Роузмонта!»

Но Роузмонт вернулся на Восток. Смит хотел догнать его, но Ховард был еще не готов. Он продумывал «тур славы» и хотел, чтобы его родной город Сан-Франциско снова увидел его лошадь. Роузмонт может подождать. И они вернулись на север, на ипподром Танфоран.

Смит все больше нервничал. Он поместил Сухаря в стойло с железной дверью и огородил территорию, прилегающую к конюшне, но репортеры доводили его до отчаяния. К тому же его беспокоили весовые нагрузки, которые могли возрасти из-за успеха его лошади. 3 апреля тренер посадил Полларда на коня и вставил под седло свинцовые пластины, чтобы довести весовую нагрузку Сухаря до чудовищной цифры в 59 килограммов. С наступлением сумерек он выпустил Сухаря с наездником на пустынный трек ипподрома Танфоран. Смит встал на финишной линии, а Поллард пустил Сухаря вскачь на полную дистанцию. Сухарь «проглотил» эти восемь фарлонгов на одном дыхании. Когда он в полной темноте молнией пронесся мимо финишной черты, Смит дал отмашку рукой.

Тренер полагал, что эта тренировка прошла без свидетелей. Но где-то на вытянутом «фартуке» ипподрома из темноты выскочил фотограф «Сан-Франциско Экзаминер» и успел сделать удачный снимок Сухаря. Но что еще хуже, один из владельцев лошадей, который проходил мимо, увидел тренировку Сухаря и достал свой секундомер. Сухарь прошел дистанцию быстрее, чем любая лошадь за весь сезон. Эта история попала в спортивные колонки всех газет.

Журналисты снова переиграли Смита. Тот жаждал отмщения. И судьба вскоре предоставила ему шанс взять реванш. В начале апреля Смит и Ховард нашли Грога, старого приятеля Сухаря по конюшне Фитцсиммонса. Этот жеребец еле плелся в скачке с последующей продажей на ипподроме Танфоран. Жеребец переходил из рук в руки так же часто, как однодолларовая купюра. Сейчас он бежал под цветами какого-то голливудского сценариста. Ховард трепетно относился ко всем отпрыскам Морского Сухаря. «Не нужно недооценивать гены Морского Сухаря», – любил говорить он. Он уже почти достиг своей цели и скупил всех отпрысков Морского Сухаря на рынке. Поэтому он хотел приобрести Грога. Смит согласился, они купили жеребца и поместили его в стойле рядом с Сухарем. За две недели Грог и Поллард уже ехали по кругу победителей.

Возможно, Смит увидел нечто особенное в жеребце за 4 тысячи долларов. Но больше всего тренера заинтересовала не столько резвость коня, сколько его внешность. Как и в детстве, Грог и Сухарь были абсолютно идентичны. Только Смит и его конюхи могли отличить их. И Грог давал Смиту идеальное оружие в его войне с прессой.

Однажды утром Смит повесил табличку с его именем на доску с рабочим расписанием и послал Сухаря тренироваться вместо него. Ни одного человека не заинтересовала тренировка лошади, купленной после скачек, и конь отработал шесть фарлонгов с неимоверной скоростью в 1: 11. Кто-то рассказал репортерам о времени, которое показал конь, и они были озадачены. Даже с ракетой под седлом и крыльями на спине Грог не мог бы пробежать с такой скоростью. Но в то же время репортеры не могли полностью отмести это предположение, учитывая, что Смит сделал с Сухарем. Кто-то выдвинул предположение, что на самом деле на тренировке был Сухарь. Смит, как обычно, хранил молчание. «Если парни приняли Грога за Сухаря, то я вас предупреждаю, – писал спортивный журналист Джолли Роджер, который работал на “Сан-Франциско Кроникл”, – приглядывайте за Грогом».

Смит развлекался вовсю. Во время стандартной утренней пробежки он выводил Грога под видом Сухаря, а ночью тренировал настоящего Сухаря. А в другой день он тренировал Сухаря под настоящим именем. Репортеры совершенно запутались, некоторые даже пытались следить за Смитом. Так, Джолли Роджер, пытаясь понаблюдать за ночной тренировкой Сухаря, забирался к чердачному окну дома ипподромного повара.

Том продолжал вводить в заблуждение всех обитателей ипподрома. Когда журналисты упрашивали его вывести Сухаря для фотосессии, он поворачивался к своему новому конюху, Белоглазому Аллисону, которого прозвали так из-за бельма на глазу, и распоряжался: «Приведи сюда старину Сухаря». Аллисон выводил Грога, которого иногда ставили в стойло Сухаря, чтобы еще больше запутать окружающих. Одураченные зрители неизбежно просили разрешения взобраться на коня, и Смит с предупредительностью, которая должна была бы насторожить любого, всегда соглашался. Газетчики хвастались, что им приходилось сидеть на знаменитом Сухаре и печатали фото Грога во всех журналах и газетах. Даже Ховард стал одной из жертв Смита. Один неудачливый художник, которого Ховард послал нарисовать Сухаря, так никогда и не узнал, что лошадь, которую он увековечил на своем полотне, была на самом деле Грогом.

Служители конюшни тоже подключились к игре. Они обнаружили, что можно легко убедить окружающих, что Грог – это Сухарь, а еще легче убедить их, что настоящий Сухарь – вовсе не Сухарь. Его искалеченные ноги и вид обычной верховой лошади кого угодно вводили в заблуждение. Однажды Белоглазый и берейтор Кейт Стакки вытирали Сухаря после тренировки, когда заметили, что один человек внимательно осматривает лошадь. Он подошел поближе и, не узнав чемпиона, с сомнением уставился на его колени. «А что вы делаете с лошадьми, когда они вот так калечатся?» – спросил он. «Ну, – ответил конюх, – продаем любому, кто захочет купить». – «И во сколько же такая лошадь обойдется?» – «Да долларов в четыреста-пятьсот, – ответил Белоглазый, – больше не потянет».

В это время Сухарь был застрахован на сумму в 100 тысяч долларов – больше, чем любая другая лошадь в Америке.

Заинтригованный такой низкой ценой, мужчина обошел лошадь с другой стороны и увидел узду с табличкой, на которой было выгравирована кличка лошади. «Ну еще бы, – снисходительно заметил он, – это же с уздечкой самого Сухаря».

Жители Сан-Франциско были счастливы снова видеть Сухаря. Прочитав огромный плакат, на котором значилось «Сегодня Сухарь участвует в скачках», самая большая в истории скачек в северной Калифорнии толпа заполнила трибуны Танфорана, чтобы посмотреть гандикап Марчбэнк, где Сухарь должен был взять реванш, состязаясь с Индийским Ракитником и Спецагентом. Поллард устроил зрелищное представление. По указанию Смита Сухарь вновь должен был пристроиться за Спецагентом, который захватит лидерство, но Поллард сразу увидел, что остальные участники заблокировали лидера и не собираются пускать его вперед. Тогда он послал коня вперед, возглавил скачку – и слегка придержал Сухаря. С весовой нагрузкой в 56 килограммов Сухарь промчался мимо отметки в четверть мили за 22 секунды, а десять фарлонгов – со скоростью 1: 10, потом милю со скоростью 1: 36, каждый участок значительно ниже рекордных показателей для этих дистанций. Потом его скорость заметно снизилась. Толпа ахнула. Но когда основная группа соперников догнала Сухаря, он снова рванул вперед, опередив преследователей на три корпуса. Когда газетчики стали гадать, смог бы сам Военный Корабль победить Сухаря, Ховард вмешался в их разговор. Все подняли головы.

– Ну что, – выпалил он, запыхавшись после подъема по лестнице, – кто пришел вторым и третьим?

Неприятности появились несколько недель спустя на Бэй-Медоуз. Сухаря заявили на престижный гандикап Бэй-Медоуз, но судья ипподрома принес плохую весть: Сухарю назначили весовую нагрузку в 57,6 килограмма. Смит уперся. Зная, что скоро им предстоит отправиться на восток, тренер не хотел демонстрировать судьям, что его лошадь прекрасно справляется с большими весовыми нагрузками. Но Ховард настаивал, и Смиту пришлось уступить.

В день скачек дул сильный штормовой ветер. Когда Поллард приехал на ипподром, резкие порывы чуть не сбивали его с ног. Жокей был в ужасающем состоянии. Ему пришлось в кратчайшие сроки сбросить вес, чтобы иметь возможность скакать на другой лошади, поэтому он едва держался на ногах. В какой-то момент он даже потерял сознание в жокейской. Он пролежал без сознания бóльшую часть дня. До забега оставалось полчаса, а Поллард все не приходил в себя. Служащие ипподрома спорили, стоит ли позвонить Ховарду, чтобы он выбрал другого наездника. За несколько минут до начала Поллард наконец встал и категорически заявил, что у него хватит сил участвовать в забеге. Распорядители ипподрома неохотно согласились выпустить его на скаковую дорожку. Сухарь, казалось, почувствовал слабость жокея. На старте он несколько раз вырывался, задержав начало забега на три минуты. Бежал он неуверенно. Но хотя порывы ветра яростно хлестали его на финишной прямой, конь все же выиграл, лишь чуть-чуть обойдя соседа по конюшне Экспоната. На последних ста метрах Поллард, казалось, вот-вот рухнет без сознания, но ему удалось продержаться до финиша.

Ред проехал круг победителя и каким-то чудом смог вытерпеть все церемонии. С гандикапа Санта-Аниты он ездил на Сухаре безупречно. И все же Поллард так и не оправился от поражения в стотысячнике. Публичное порицание не прошло бесследно. И пресса не раз припомнила Полларду его провал.

На Бэй-Медоуз его гнев выплеснулся через край. Как-то на треке Поллард увидел Оскара Отиса, идущего по парковке. С провала в гандикапе Санта-Аниты Отис не раз хвалил Полларда. Он даже выдвигал предположение, что был не прав, обвиняя жокея в том поражении. Но враждебности Полларда это не умерило. Он свернул с дорожки, остановил Отиса на парковке и выразил ему свое недовольство. Они обменялись угрозами.

Поллард, вероятно, слишком взвинченный из-за жесткой диеты, утратил контроль. Он поднял газету, свернул ее и хлестнул Отиса по лицу. Отис был гораздо больше Полларда, но рухнул на землю, сраженный одним ударом. Рука у Полларда оказалась тяжелой, лицо журналиста было разбито в кровь. Он лежал на тротуаре, оглушенный нападением. Поллард развернулся и ушел прочь.

Хотя Сухарь был любимцем публики и прессы на Западе, в престижных кругах любителей конного спорта на Востоке его не воспринимали всерьез. Смиту не терпелось поехать туда и научить старую гвардию паре трюков. Ховард решил, что теперь настала пора. В любом случае в Калифорнии нечего было больше выигрывать. Поллард тоже нуждался в смене обстановки и в шансе реабилитироваться. Через неделю после гандикапа в Бэй-Медоуз Сухарь и Тыква вошли по пандусу пульмановского вагона и вольготно расположились на соломе. Смит забил заднюю часть вагона всем, что может понадобиться лошадям: овсом, сеном, соломой. Он не доверял восточным кормам. Потом забрался следом и развернул походную кровать у ног Сухаря.

На Востоке им нужно было сразиться с несколькими великанами. В знаменитом Бруклинском гандикапе им предстояло встретиться с Роузмонтом и Анероидом, мощным гигантом, королем восточных гандикапов. И был еще один соперник. Конь, который намного превосходил остальных.

Этого коня звали Адмирал.