Сухарь и Роузмонт вместе несутся к финишной черте на состязании за приз в 100 тысяч долларов. 1937 год

(© Bettmann / Corbis)

Шел ноябрь 1936 года. Однажды в среду прохладным утром поезд с пыхтением въехал в Танфоран. Звонко цокая копытами, Сухарь ступил на разгрузочную платформу и остановился, чтобы взглянуть на свое новое место жительства. Пейзаж глаз не радовал. Лучи калифорнийского солнца обнажали унылую картину, окрашенную в темно-серые тона уходящей осени. Несколько работников конюшни суетились на утоптанной земле, готовясь к отъезду. Вокруг недовольно фыркали лошади.

Поблизости стояла кучка репортеров, которые равнодушно разглядывали нового скакуна Ховарда. Они знали, что этот жеребец будет заявлен на участие в гандикапе Санта-Аниты 27 февраля, но посчитали, что у него слишком мало заслуг, чтобы придавать серьезное значение этому событию. Все их внимание было направлено на прославленных чемпионов, а именно мирового рекордсмена Индийского Ракитника и первоклассного скакуна Спецагента. Однако более всего их интересовал великолепный король Востока Роузмонт и, конечно же, победитель Тройной Короны 1935 года Омаха. В те дни лошади с Востока были редкими гостями на Западе, но внушительный размер призового фонда заставил Роузмонта перемахнуть через Скалистые горы. Зная, что в скачке будет участвовать сам Роузмонт, ни у кого и мысли не возникало, что лошадь, которую вел по платформе Том Смит, может составить ему хоть какую-то конкуренцию.

Репортеры набросали пару слов о прибытии Сухаря и удалились. Смит устроил коня в удобной конюшне и пошел отдыхать в свою комнатушку, расположенную как раз над жильем воспитанника.

Смит умел держать тайну. Во время поездки в Нью-Йорк он убедился, что в его конюшне находится прекрасный жеребец, но решил попридержать его до скачек с призовым фондом в 100 тысяч долларов. Тренер спрятал Сухаря на противоположной прямой ипподрома Танфорана. Даже работникам собственной конюшни он и словом не обмолвился, насколько хороша, по его мнению, была лошадь. Терпеливо и не спеша он обучал жеребца, усиленно откармливал и завоевывал его доверие. Благодаря заботливым рукам Смита Сухарь набрал больше 90 килограммов за три месяца, ребра его уже не выпирали как прежде. Он приобрел хорошие манеры. При выходе на трек он принимался энергично гарцевать, показывая, что готов начинать бег. Смит осознавал, что Сухарь очень быстро набирает силу и скорость. Однако во время тренировок на беговом круге перед хронометристами он пускал жеребца только в легкий галоп, скрывая его истинный потенциал. Никто не обращал на них никакого внимания.

Как-то днем Смит тайком привел Сухаря на пустовавший трек. Вместе с Поллардом они убрали все, что могло обуздать его темперамент. Пришло время посмотреть, на что способен жеребец. Том положил груз на спину лошади, помог берейтору сесть в седло и дал Сухарю волю.

Смит наблюдал, как жеребец вытягивался в струну, припадая ближе к земле, как наращивал скорость, и слышал его ровное дыхание над ограждением дорожки. В уме Том считал секунды. Происходило что-то невероятное. Как правило, скаковые лошади, долго не принимавшие участия в состязаниях, на тренировках редко развивали скорость, которую могли бы набрать в скачках. И Смиту никогда прежде не доводилось видеть, чтобы какая-то лошадь на тренировках или даже на скачках бежала настолько стремительно. Тому, наверное, показалось, что глаза его подводят либо хронометр в его голове дал сбой. Жеребец приближался, до него оставалось чуть более полукилометра. Смит вытащил из кармана хронометр и включил его в тот момент, когда Сухарь пронесся мимо разметки. Жеребец продолжал мчаться во весь опор. Его скорость неуклонно росла и уже превышала 15 метров в секунду. Тренер не отрывал глаз от воспитанника. Он был просто потрясен. Сухарь не сбавлял скорости. В голове у Смита назойливо крутилась лишь одна мысль: «Он будет чемпионом!» При заходе на следующий круг жеребец описал удивительно плавную дугу, которую можно было сравнить с изгибом рыбы, плывущей против течения. Обычно лошади замедляются и даже сходят с дистанции на крутом повороте по внутренней бровке. А Сухарь не только с легкостью пробежал этот участок, но и резко ускорился. Никакая лошадь не могла столь эффектно преодолеть поворот.

Когда жеребец проскакал под финишной проволокой, Смит взглянул на хронометр. Оказалось, что Сухарь пробежал дистанцию со скоростью 1 километр в минуту, а рекорд скаковой дорожки ипподрома на тот момент равнялся 1 километр за 62 секунды. С такой скоростью Сухарь мог бы обогнать действующего рекордсмена на добрый десяток корпусов.

Смит знал, что будет делать дальше. Он шестьдесят лет провел среди лошадей, имел дело не с одной тысячей жеребцов и кобыл, но ничего подобного не видел. Это не могло быть простым совпадением. Том был уверен, что на следующей секретной тренировке жеребец побьет тридцатилетний мировой рекорд на дистанции 1500 метров, пробежав ее за 1 минуту 22 секунды.

Смит отвел Сухаря в конюшню, прокручивая в уме увиденное. Впервые в жизни он должен был взять на себя огромную ответственность.

И старого ковбоя охватил страх.

Смит не собирался никому рассказывать о том, что произошло на тренировке. Он хотел сохранить тайну до момента, когда состоятся скачки с призовым фондом в 100 тысяч долларов. Том решил оставить Сухаря в Сан-Франциско и потихоньку готовить его к гандикапу Санта-Аниты. Ховард намеревался похвастаться своим новым жеребцом в родном городе.

28 ноября 1936 года после почти месяца безмятежного пребывания в Танфоране Сухарю пришлось проехать 16 километров в вагоне по железной дороге, чтобы принять участие в забеге на 1,6 километра в гандикапе Бэй-Бридж на ипподроме Бэй-Медоуз. На эту дистанцию были заявлены лучшие из лучших скакунов, включая Резвого, бывшего рекордсмена в забеге на 1,6 километра, и кобылу Великолепную, единственную, кто смог превзойти результат Резвого. Несмотря на то что эти два главных соперника Сухаря прочно зарекомендовали себя в Бэй-Медоуз, он из-за победы в гандикапе Скарсдейл получил самый большой дополнительный вес в 53 килограмма, который на 900 граммов превысил назначенную нагрузку Великолепной и на 4 килограмма – нагрузку Резвого.

Проведя целый месяц вдали от трибун и скаковых дорожек, Сухарь просто ошалел. И на старте, услышав удар колокола, жеребец сделал такой мощный рывок, что из-под задних копыт взвился фонтан земли. Сухарь споткнулся и чуть было не упал на колени. Именно в этот момент он столкнулся с лошадью, бежавшей слева от него. Полларду чудом удалось удержаться в седле, пока жеребец восстанавливал равновесие. К тому времени они уже отставали на шесть корпусов.

В одиночку начав забег, Поллард попытался извлечь выгоду из незадавшегося старта. Он пустил Сухаря по внутренней бровке, чтобы сократить дистанцию, в то время как Резвый и Великолепная со значительным опережением мчались по внешней. Поллард сразу отпустил уздечку, предоставив свободу жеребцу, который уже вплотную приблизился к остальным участникам и пытался найти лазейку в плотной группе, чтобы вырваться вперед. По мере прохождения первого круга лошади отклонялись от заграждения к внутренней бровке, преграждая Сухарю путь. Протиснуться между ними было невозможно, поэтому Поллард выжидал. Когда они приблизились к противоположной прямой, он вдруг увидел узкий зазор между лошадьми и попробовал направить Сухаря туда. Но попытка не удалась, и жокею пришлось натянуть уздечку и рывком осадить жеребца, чтобы не оказаться зажатым между лошадьми, бегущими рядом и впереди него, и не зацепиться за их копыта. Оказавшись в ловушке, Поллард ждал, пока группа вытянется. В конце концов просвет появился, и Сухарь, направленный жокеем, буквально ворвался в него.

Сухарь стрелой промчался сквозь толпу собратьев, разогнался, обошел Великолепную и показал второе время. Оставалось догнать только Резвого. Дергая за правую уздечку, Поллард раззадоривал жеребца. И Сухарь с вцепившимся в него жокеем пулей пронесся мимо Резвого. Снова оставшись в одиночестве, но уже впереди всех, Поллард выпрямился и замедлил Сухаря на последних 45 метрах. Жеребец легким галопом завершил дистанцию и пересек финишную линию, выиграв пять корпусов.

Толпа ликовала. Сухарь подтвердил свое время на тренировке в Танфоране – 1 километр в минуту – и установил новый рекорд ипподрома. Два хронометриста, которые включили секундомеры в тот момент, когда Сухарь покинул стартовый бокс, в изумлении уставились на стрелки приборов. Они зафиксировали, что жеребец показал пятый результат в забеге на 1,6 километра за всю историю скачек и от мирового рекорда его отделяли только три пятых секунды.

Работники конюшни были потрясены. Они и не подозревали, что этот жеребец настолько резв. И только Смит не удивился, но и не обрадовался, потому что его тайна открылась.

В воскресенье 12 декабря команда Сухаря в полном составе снова собралась в Бэй-Медоуз. Сухарю предстояло бежать дистанцию в 3 километра на гандикапе всемирной ярмарки – самых престижных призовых скачках. С таким количеством маститых соперников, включая двух победителей традиционных призов, он еще не сталкивался. Не успел Поллард вскочить в седло, как дежурный по паддоку взмахом руки приказал ему сдать назад, чтобы пропустить вперед другую лошадь на параде-представлении перед забегом. Ховард громко крикнул владельцу лошади на другом конце паддока: «Это твой последний шанс оказаться впереди!» Публика наградила Ховарда бурными овациями.

Полный решимости не повторить печальный опыт гандикапа Бэй-Бридж, когда они сильно отстали от всей группы в начале забега, Поллард заставил жеребца взять бешеный темп прямо со старта. Сухарь с головокружительной скоростью промчался мимо соперников и оторвался от них на целых двенадцать корпусов. Жокеев охватила паника, и они попытались его догнать, но смогли отыграть только восемь корпусов. Под исступленный рев публики Сухарь легкой рысью пересек финишную прямую в полном одиночестве. Поллард хохотал, стоя в стременах, всем весом натягивая на себя поводья. Он делал все возможное, чтобы замедлить жеребца, который упорно сопротивлялся и жаждал продолжать борьбу.

В весовой Сухарь на удивление ровно и спокойно дышал, хотя только что побил еще один рекорд ипподрома, преодолев дистанцию почти на секунду быстрее мирового рекорда. Он пробежал настолько быстро, что в следующем году в Бэй-Медоуз результат всех лошадей отставал от времени Сухаря минимум на три секунды. Поллард и не заметил, как его окружила шумная толпа репортеров. Если бы он знал, что ему придется столкнуться с ними и что-то выкрикивать в ответ на их расспросы, то, не раздумывая, ускакал бы подальше от ипподрома и пустил Сухаря легким галопом в Сан-Матео, где купил бы подарки к Рождеству. Затем они заглянули бы в почтовую контору за письмами от поклонников и рысью примчались обратно на ипподром – как раз вовремя, чтобы выиграть очередные скачки.

Букмекеры Бэй-Медоуз понимали, что на их ипподроме Сухарю нет равных. Но окончательно убедил их в этом самый авторитетный букмекер Западного побережья из Сан-Франциско, которого называли «ходячей книгой прогнозов» Он заявил, что у Сухаря больше шансов выиграть скачки с призовым фондом в 100 тысяч долларов, чем у Роузмонта. Секретарь Бэй-Медоуз очень хотел выставить Сухаря на следующих скачках, поэтому в спешном порядке выехал из города в надежде отыскать нескольких фаворитов гандикапа и уговорить их встретиться с Сухарем на беговой дорожке.

Однако ни Роузмонт, ни другие знаменитости на это не согласились. Поэтому Сухарь должен был сам их найти.

18 декабря жеребец впервые ступил на красно-коричневую землю Санта-Аниты. В конюшне номер 38 Смит снес перегородку между двумя соседними стойлами, чтобы устроить роскошное жилье для Сухаря и Тыквы. Работники конюшни называли его стойло «королевскими апартаментами».

Жители Санта-Аниты и журналисты, работавшие в районе Залива, с недоверием читали сенсационные заголовки газет Сан-Франциско. Один из опытнейших участников гандикапа назвал Сухаря «самой перехваленной лошадью Калифорнии». На страницах газет все чаще и чаще появлялся вопрос «А кого он победит?». «На клейминге за такую клячу не дали бы и пяти тысяч», – язвительно отозвался о жеребце один из журналистов. Чтобы поверить в исключительность Сухаря, необходимо было увидеть его в деле.

Неудачи преследовали жеребца, как только его доставили в Санта-Аниту. Изначально Смит планировал выпустить Сухаря на скачки на Рождество, но ему показалось, что лошадь выглядела немного утомленной. Том решил дать жеребцу отдых на некоторое время и заявить его на новогодние скачки, но беговая дорожка оказалась скользкой из-за грязи и слякоти, и он передумал, не захотев рисковать здоровьем лошади. Он вычеркнул воспитанника из списка участников и перенес дебют Сухаря в Санта-Аните на 16 января 1937 года. В назначенный день на теле жеребца неожиданно появился чудовищный волдырь крапивницы диаметром два с половиной сантиметра. Смит снова отказался от участия в состязании.

Шишки возникали одна за другой, и вскоре несчастная лошадь покрылась множеством жутких волдырей. Нестерпимый зуд приводил Сухаря в ярость, и он начинал терять недавно обретенную сдержанность. Лишившись возможности тренироваться, жеребец нетерпеливо расхаживал по стойлу. Смит испробовал все мази, все лекарства, которые знал, но сыпь только усиливалась. Прошло больше недели, и наконец сыпь начала отступать. Ховард недовольно пробурчал Тому: «Больше не говори мне о невезении, иначе Сухарь обязательно попадет в очередной переплет».

Долгий вынужденный «отпуск» Сухаря, в особенности карантин, когда он был заточен в стойле из-за крапивницы, отрицательно сказался на его форме. Жеребец, по природе склонный к полноте, за это время сильно поправился и стал весить 1000 фунтов. Взглянув на лошадь, Смит нахмурился и обозвал его боровом. Но не безделье было главной причиной столь резкого набора веса. Дело в том, что конюх Олли, помощник Тома, кормил жеребца так усиленно, что не только конь, но и слон бы поправился. Смит просил своего помощника ограничить рацион Сухаря только сухим комбикормом, но Олли тайком подсовывал жеребцу запаренный овес, ошибочно полагая, что Том ничего не замечает. Смит хотел уволить помощника, но не смог, потому что жеребец души не чаял в своем конюхе. Именно тогда началась непрерывная борьба с лишним весом Сухаря. Жеребец настолько любил покушать, что на десерт после обеда уминал собственную подстилку.

Тренер осознавал, что согнать жирок с воспитанника будет нелегко. Он был подавлен, так как необходимо было загонять любимца чуть ли не до смерти, чтобы привести его в форму. Том забрал из жокейской комнаты набор вспомогательных средств управления, которые могли бы поспособствовать максимальному снижению веса на каждой тренировке. Он натягивал на жеребца прорезиненные чехлы с застежкой-молнией, в которых тот исходил пóтом во время долгих галопов. Потом накрывал его теплыми одеялами. Надевал намордник, чтобы Сухарь не мог лишний раз перекусывать. Однако самая большая опасность исходила от Олли. Конюх не подчинялся.

Тогда Смит обратился к высшей инстанции – Марселе Ховард, которая пользовалась негласным, но бесспорным авторитетом. Эта женщина никогда не повышала голос. Однако под ее особым магическим взглядом все приходило в порядок. Однажды Смит испытал этот взгляд на себе. Она вошла в конюшню и увидела, что жокей Фаррелл Джоунс валяется на койке в холодной, продуваемой насквозь каптерке, он подхватил какую-то ужасную инфекцию. Смит всегда переживал из-за малейшего прыщика на теле лошади, но был безразличен к недугам своих собратьев по цеху. Поэтому он не проявил никакого участия к больному и никак не отреагировал на чудовищный кашель из каптерки. Возмущенная Марсела метнула по сторонам испепеляющий взор, и моментально Фаррелл получил необходимые лекарства и одеяла, а остальные готовы были провалиться сквозь землю от стыда и помнили этот взгляд до конца своих дней.

Смит попросил Марселу помочь ему прекратить практику тайных подношений Сухарю. Она вызвала Олли, поговорила с ним, и в результате жеребец лишился вкусных гостинцев. Том заново принялся готовить питомца к скачкам.

К тому времени, когда Смит смог начать восстанавливать скаковую форму Сухаря, прошло целых два месяца после гандикапа всемирной ярмарки. Шла вторая неделя февраля, до скачек в Санта-Аните оставалось чуть более двух недель, а Сухарь был совершенно не готов к состязанию. Если бы Смиту удалось выставить жеребца на скачки в воскресенье 9 февраля, у него был бы шанс испытать скакуна еще раз до скачек с призовым фондом в 100 тысяч долларов. Единственным заслуживающим внимание событием в те выходные был гандикап Хантингтон-Бич, на который был заявлен Роузмонт. В том сезоне Смит уже уклонился от схватки с Роузмонтом, но не потому, что боялся, что Сухарь проиграет, а наоборот – что его воспитанник выиграет и на очередных скачках с призовыми 100 тысячами долларов судья-гандикапер назначит ему слишком большую весовую нагрузку. Однако эта проблема отпала: назначенная весовая нагрузка в гандикапе для Сухаря уже была зафиксирована. Ему полагалось нести 52 килограмма. Конечно, Смит надеялся, что груз будет полегче, тем не менее эта нагрузка была не очень обременительной. 9 февраля Смит отправил своего питомца в Хантингтон.

Прямо со старта Сухарь помчался во весь опор без всякого принуждения со стороны Полларда, как и в гандикапе на всемирной ярмарке. Но в этот раз вровень с ним бежал жеребец по кличке Облако. Поллард фыркнул Сухарю прямо в ухо, чтобы тот ускорился. Соперники стремительно неслись по скаковой дорожке, причем Облако – по внешнему краю, а Сухарь – по внутреннему, ближе к внутреннему ограждению. Проскакав 800 метров, они всего на 2 секунды отставали от рекорда ипподрома, а после 1200 метров их время не дотягивало до мирового рекорда лишь секунду. Все остальные участники остались далеко позади, у них не было ни малейшего шанса догнать лидеров.

На финишной прямой, за сто метров до финиша, Сухарь, решил, что достаточно дурачить соперника, и резко вырвался вперед. Когда Поллард удостоверился, что они стали бесспорными лидерами, он замедлил жеребца, который легким галопом выиграл забег с отрывом на четыре с половиной корпуса. Несмотря на все усилия, Роузмонт безнадежно отстал от победителя. После прохождения финишной линии Поллард позволил неутомимому жеребцу продолжить бег, чтобы максимально его испытать. Сухарь еще немного проскакал и в результате установил рекорд Санта-Аниты за тот год: 1 километр в минуту, на секунду быстрее, чем любая другая лошадь бежала в том году. И снова на призовом круге Сухарь дышал ровно и спокойно.

«Черт побери, я еще никогда не давал Сухарю столько свободы, – чуть не лопался от гордости за жеребца Поллард. – Вы еще увидите, на что он способен, когда я дам ему полную волю на больших скачках».

А Смиту давно уже было понятно, что у него лучшая лошадь во всей Америке.

Однако на Востоке об этом еще не знали. Там полагали, что Сухарю уготовлена участь аутсайдера на скачках с призовым фондом в 100 тысяч долларов. И жеребец, казалось, оправдал их прогнозы на последних подготовительных скачках перед гандикапом в Сан-Антонио. Он получил стартовый номер 11, то есть от ограждения его отделяло 11 позиций. В самом начале забега он столкнулся с другой лошадью и в итоге вылетел на четырнадцатую позицию. На противоположной прямой ему пришлось скакать по внешней бровке, так как Роузмонт успел занять его излюбленный короткий маршрут. Сухарь точно приклеенный бежал за плотной группой участников, не в силах отыскать просвет между ними. Отчаявшись, он преодолел последний круг по внешнему краю. Наконец на финишной прямой ему удалось прорваться сквозь ряд противников и сократить преимущество Роузмонта вполовину – с восьми до четырех корпусов. Однако обойти лидера Сухарь не успел. Победа досталась Роузмонту.

В конюшне Ховарда воцарилась тревожная тишина. До гандикапа в Санта-Аните оставалось семь дней. В конце недели сильный затяжной ливень затопил скаковой круг. Когда дождь наконец прекратился, на скаковые дорожки выпустили асфальтосушилки: выбивавшиеся из-под них языки пламени «облизывали» и высушивали травяное покрытие. За три дня до скачек Роузмонт покинул стены конюшни, чтобы в полной мере продемонстрировать свои незаурядные способности скакуна в заключительной тренировке перед скачками. Репортеры ожидали, что Смит предоставит своему жеребцу возможность показать, на что он способен, на такой же тренировке, однако смогли увидеть только неторопливые прогулки лошади. По ипподрому поползли слухи, что Сухарь хромает. Рейтинг Роузмонта резко подскочил, а Сухаря – упал.

На самом деле Смит их всех перехитрил. Незадолго до скачек, в три часа ночи, он вывел Сухаря на опустевший трек и провел тренировку без ненужных свидетелей. Жеребец показал отменную скорость.

27 февраля 1937 года Чарльз и Марсела Ховард прибыли в Санта-Аниту, чтобы посмотреть, как их любимец, их гордость и краса, пробежит на скачках с призовыми 100 тысячами долларов. Наблюдая, как их просто распирает от нетерпения, один из друзей семьи пошутил: «Если Сухарь проиграет, Марсела будет настолько убита горем, что мне придется выносить ее с ипподрома. Если он выиграет, то Чарли сойдет с ума от радости, и тогда я буду выносить его». Ховард не мог усидеть на месте и направился в ложу прессы, где пообещал, что в случае победы своего жеребца подарит репортерам бочку шампанского. Затем он спустился в букмекерскую контору и, взглянув на длинную очередь к окошкам приема ставок, понял, что не сможет ее выстоять. Тогда Чарли остановил одного из игроков и сунул ему в руку тысячу долларов. «Будь любезен, поставь все деньги на Сухаря», – велел он на прощание.

Сразу после 16: 00 Поллард и Сухарь распростились со Смитом у ворот паддока и направились на гандикап Санта-Аниты. Рекордное количество зрителей собралось на ипподроме, чтобы посмотреть, как восемнадцать лошадей будут бороться за самый большой призовой фонд в мире. Шестьдесят тысяч любителей скачек заполнили трибуны, и миллионы слушали прямую трансляцию по радио.

Поллард не на шутку встревожился, когда почувствовал, что копыта жеребца погружаются в мягкую красноватую землю. Асфальтосушилки недостаточно высушили грунт, вдоль ограждения он превратился в густое месиво из липкой грязи. Стартуя из третьего бокса, Сухарь не мог не угодить в него. На параде-представлении далеко позади от них жокей Гарри Ричардс обдумывал, как справиться с трудностями, которые выпали на долю Роузмонта. Семнадцатый стартовый номер обеспечивал им роскошное твердое покрытие, с другой стороны, и «пробки на дороге». Начиная забег далеко от ограждения, Роузмонту предстояло пробиваться сквозь плотную толпу противников.

Оба жокея успели оценить всех участников, пока двигались к своим боксам. Поллард опасался только Ричардса и Роузмонта, а Ричардс, в свою очередь, только Полларда и Сухаря. Два жеребца стояли абсолютно неподвижно, в то время как остальных участников заводили в боксы.

Как только прозвучал колокол, Сухарь рванулся вперед. Лошади, которые находились благодаря своим стартовым номерам дальше от заграждения, ринулись к центру, чтобы занять более выгодную позицию. Участники непроизвольно разделились пополам, и Сухарь оказался в центре одной из групп, он шел девятым. Поллард увидел просвет на расстоянии около полутора метров от ограждения и направил туда Сухаря, стараясь обходить стороной сырые, раскисшие участки на внутренней бровке. Они с Сухарем вышли на четвертое место, сразу за Спецагентом. На первом повороте Сухаря снова оттеснили к ограждению. При входе на противоположную прямую, когда группа соперников растянулась в цепочку, Поллард заметил небольшой свободный проход к внешней бровке с более твердым грунтом, куда и направил своего скакуна. Впереди в бешеном темпе мчался Спецагент, но Поллард, приблизительно оценив его скорость, не поддался искушению пойти на обгон. Жокей расслабился в седле и стал ждать. Сзади них за плотной группой лошадей тащился Роузмонт, надеясь пробраться сквозь их тесный ряд.

До финиша оставалось около 800 метров. Поллард вывел жеребца на безопасный грунт и приготовился к рывку. Ричардс, который находился позади них, почувствовал, что наступил долгожданный момент, когда он сможет нагнать Сухаря. Под управлением жокея Роузмонт вклинился в плотную толпу скакунов, проскользнул сквозь нее и вырвался вперед. Он стремительно обгонял одну лошадь за другой. Ричардс, не обращая внимания на комки грязи, летевшие ему в лицо, постоянно шептал что-то в ухо жеребца. Им сопутствовала удача. Любой зазор, куда жокей направлял Роузмонта, раскрывался ровно настолько, чтобы жеребец смог проскочить. На дальнем повороте они нагнали Сухаря, и Ричардс начал выискивать путь обойти его. Впереди него Поллард пригнулся в седле и смотрел на задние ноги Спецагента, дожидаясь благоприятного момента для обгона.

Прямо в середине финишной прямой Спецагент споткнулся. Поллард, натянув узду Сухаря, вынудил его сместиться к внешней стороне круга и хлестнул по крупу. Жеребец рванулся вперед. Ричардс, не спускавший глаз с Сухаря, погнал Роузмонта за ним через образовавшийся просвет. Однако Сухарь уже имел преимущество в три корпуса. Спецагент неохотно уступил им дорогу, перебравшись на внутреннюю бровку, в то время как, выбившись из сил, Индийский Ракитник продолжал скакать по внешней.

Сухарь мчался длинными скачками по сухому твердому грунту на центральной дорожке трека. Он был единоличным лидером скачки. Поллард показал свое мастерство наездника во всем блеске. Он обошел все ловушки, смог сократить дистанцию и не пустить свою лошадь вдоль раскисшей внутренней бровки. Он выиграл тактическое сражение у Ричардса и заходил на финишную прямую самых дорогих скачек в мире верхом на великолепном жеребце. Он оставил позади семнадцать лучших скакунов страны. Шестьдесят тысяч голосов слились в истошном реве, оглушая его. Впереди была только длинная полоса красноватой земли.

Безнадежно отставшие соперники рассеялись по беговой дорожке. Жеребец опережал их на целых тридцать два корпуса. Исход скачек зависел теперь от поединка между Роузмонтом и Сухарем.

Сухарь был быстрее и первым вырвался на финишную прямую. Поллард, тесно прижавшись к шее жеребца, чувствовал все его движения и искусно управлял ими. Из-за того, что Сухарь загораживал путь Роузмонту, тот был вынужден скакать короткими рывками. На середине финишной прямой Сухарь с легкостью опережал Роузмонта на целый корпус. Наверху на трибуне Ховард и Смит уже не сомневались, что Роузмонт сильно отстает и победа достанется Сухарю.

Неожиданно для всех жеребец и жокей расслабились. По непонятной причине Поллард вдруг утратил бдительность, положил хлыст на плечо Сухаря и оставил его там.

Сухарь замешкался. Возможно, он приостановился, чтобы подразнить соперника или почувствовал нерешительность Полларда. Жеребец вдруг утратил спокойную собранность, которой Смит так терпеливо учил его целых полгода, резко свернул влево и, заложив крутой вираж, сместился вниз, к внутреннему ограждению, выровнявшись только за миг до того, как налетел на ограждение. Он сразу утратил несколько футов своего преимущества и сбился с темпа. За считаные секунды неразрывный союз лошади и всадника распался, они перестали понимать друг друга.

Сухарь исчез из поля зрения Ричардса, ограниченного ушами Роузмонта. Жокей смотрел на финишную проволоку. Казалось, она совсем рядом, только руку протяни. Но Роузмонт был еще на уровне потника Сухаря. Ричардс скакал, руководствуясь инстинктом, на одних рефлексах. Его сердце клокотало, казалось, в горле: слишком поздно! В отчаянии жокей прижался к шее жеребца, принялся подгонять его шпорами, хлыстом и криками: «Давай, малыш, давай!» Несущийся по средней дорожке Роузмонт услышал седока и проникся его страстным желанием. Он опустил голову и полетел стрелой, с каждым скачком сокращая разрыв с Сухарем.

В самый критический момент своей карьеры Поллард и Сухарь растерялись. Всего лишь несколько секунд – за это короткое время за пятнадцать скачков можно было бы покрыть дистанцию длиной с футбольное поле – Поллард бездействовал. Роузмонт мчался на расстоянии 3 метров от внешней бровки, так что Полларду хватало места, чтобы увести Сухаря с мягкого грунта вдоль ограждения, который замедлял темп жеребца. Но жокей не воспользовался этой возможностью. Из-за серповидных шор Сухарь видел впереди только пустой трек и, вероятно, громкий рев трибун не позволил ему услышать Роузмонта. Хотя, вполне возможно, он просто решил подождать соперника. Он лениво поводил левым ухом, словно прислушиваясь к чему-то внутри круга, и снизил скорость. Казалось, жеребец задумался о чем-то своем. Преимущество ускользало. Корпус, пол-корпуса, шея… Проволока стремительно приближалась. Толпа визжала.

Когда до финиша оставалось всего лишь несколько метров, Поллард вышел из оцепенения и проявил кипучую активность. Сухарь быстро пришел в чувство и рванулся вперед. Но Роузмонт уже разогнался не на шутку и практически скакал вровень с ним. Затем догнал и опередил на несколько сантиметров. Сухарь резко ускорился, увеличил темп и полностью сосредоточился на задаче, следуя настоятельному призыву своего всадника. Но Ричардс был гораздо более требовательным, выжимая последние соки из своего жеребца. Он царапал Роузмонта, кричал и умолял его скакать быстрее. Сухарь смог вернуть преимущество, и оба жеребца опять сровнялись.

Роузмонт и Сухарь пролетели под проволокой бок о бок.

На трибуне Ховард подпрыгнул от радости и побежал в бар жокейского клуба за обещанным шампанским. Трибуны наполнил шум поющих голосов и вылетающих из бутылок пробок. Началось грандиозное торжество.

Однако постепенно поклонники Сухаря замолкли. Толпа перестала ликовать. Судьи не торопились объявлять победителя. Все ожидали результатов фотофиниша. Измученные лошади ждали, пока их расседлают, а зрители сидели как на иголках в предчувствии беды. Прошло две минуты. Тишину прорезал свистящий звук, сопровождавший передачу фотографии в руки судье. Наступила томительная пауза. На табло замигали цифры.

Роузмонт выиграл.

Над трибунами поднялся вой. Тысячи зрителей были уверены, что судья ошибся и Сухаря незаслуженно обидели. Но снимок развеял все сомнения. На нем было отчетливо видно, что длинная морда Роузмонта чуть-чуть опережала морду Сухаря. «Госпожа Удача ошиблась и поцеловала не ту лошадь – Роузмонта в захватывающей финальной части гандикапа в Санта-Аните», – написал комментатор Джо Хернандес.

Чарльз и Марсела взяли себя в руки. Длинный нос Роузмонта стоил им 70 тысяч 700 долларов, но они продолжали раздавать шампанское с лучезарными улыбками на лицах.

Поллард даже не посмотрел на табло. Он знал, что проиграл, с того момента, как они пересекли финишную прямую. Изможденный и смертельно бледный, жокей соскользнул со спины Сухаря и подошел к Ричардсу, которого душила поцелуями плачущая от радости жена. Лицо Полларда не выражало никаких эмоций, а голос напоминал шепот. Он чувствовал, что окружающие смотрят на него с холодным презрением. «Мои поздравления, Гарри, ты был на высоте», – произнес Поллард. «Спасибо, – отозвался Ричардс надломленным голосом, так как сорвал его, пока подгонял Роузмонта. Его лицо было перемазано помадой. – Но победа была нелегкой». – «Да, нелегкой, – едва слышно согласился Поллард. – Но ты все-таки победил». И тут он увидел Ховарда, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая его. Жокей подошел. «Что произошло?» – спокойно спросил Ховард.

Мертвенно-бледный и абсолютно вымотанный Поллард рассказал, что грунт на внутренней бровке был мягким, а при переходе на внешнюю они бы не избежали столкновения с Роузмонтом. Если бы они могли поменяться позициями, то Сухарь непременно выиграл бы.

Отговорка была слабой. Поллард, несомненно, знал, что ему полагалось сказать, чтобы спасти свою репутацию профессионала. Он должен был дать гораздо более пространное объяснение, почему позволил Роузмонту догнать их, не сопротивляясь до последнего момента. Его уже называли наглым, самонадеянным, неспособным… Он не мог не заметить осуждения на лицах окружающих. Его репутация рушилась. Но Поллард ничего не сделал, чтобы оправдать себя в глазах публики.

Возможно, он и не смог бы. Он хранил секрет. Много лет назад он рискнул – и продолжал рисковать на каждой скачке. Но теперь он понял, что подвергает опасности не только себя.

Поллард просто не видел Роузмонта из-за того, что был слеп на правый глаз.

Вероятно, из-за оглушительного рева толпы услышать соперника он тоже не смог. Внезапный рывок Роузмонта ускользнул от внимания жокея – он увидел его слишком поздно. Поллард даже толком не подгонял своего жеребца, пока Роузмонт не поравнялся с Сухарем и чуть его не обогнал. Только тогда, повернув голову, жокей заметил соперника. Один здоровый глаз не обеспечивает полноценного пространственного зрения, поэтому Поллард, скорее всего, не смог определить, был ли Роузмонт настолько далеко с его правой стороны, чтобы позволить Сухарю расслабиться.

Если бы это объяснение преподнесли публике, Поллард оказался бы в безвыходной ситуации. Его публично обвинили в непозволительном промахе, который он совершил на самых важных за всю свою жизнь скачках, но он не мог защитить себя. Если бы он признался, что слеп на один глаз, его карьере пришел бы конец. Как и большинство жокеев тридцатых годов, он ничего не знал, кроме ипподромов, скачек и лошадей. Ему некуда было податься, он не мог зарабатывать на жизнь по-другому, он больше ничего не любил. Для Реда Полларда путь в Эдмонтон был закрыт. Но если его слепота послужила причиной поражения, то он, должно быть, испытывал глубокое отчаяние и раскаяние.

Ховард выслушал Полларда и сделал вид, что поверил ему. Ни Чарльз, ни Смит не обвиняли его.

Зато почти все остальные – да.