Глава восьмая
День продолжается
У начдива удар тяжел,
Вражьи силы – в распыл, распыл,
Но под Лбищенском враг зашел
Штабу красных, штабу красных в тыл.
А. Долинов. «Гибель Чапаева»
– Ты мне поговори еще! Ишь ты сказанул – «рейды правды»! Я тебе разъясню, паря, чего англичашки добились своими листовками. Они их столько на немцев поскидывали, что лет на пять немчуру обеспечили туалетной бумагой! То есть помогли тыловой службе своего врага! – бушевал Викентьич, окруженный пиволюбами, и аккомпанировал словам ударами кирзового сапога с отвернутыми голенищами по пустой пивной бочке.
– Да помню, помню. Был и вчера. Копытами передо мной стучал, жеребчина, – говорила Галка. Они с Иваном Нестеровым из Сталинского УГРО сидели на чурбане от спиленного этим летом засохшего тополя. А возле простаивающего в десяти шагах от чурбака пивного крана ворчали накопившиеся пиволюбы.
У трамвайной остановки прогуливался с папиросой в зубах Андрей Лезин. Он злился. «Где-то твоя форма и попадет в масть, – сказал ему Иван Нестеров. – Но пока обожди в сторонке». И Лезин сейчас проклинал тех, кто придумал для оперативников дни строевых и политических занятий.
– Сладился потом с одним мужиком, видала, – отвечала на вопросы Нестерова Галка. – При бороде мужик был. Он твоего парня водкой угощал. В пиво ее лили. Росту? Да как тот, про кого спрашиваешь, может малость пониже и пожиже. Не видала, вместе или не вместе ушли. Но после такого залива обычно мужики в обнимку уходят. Что на том было окромя бороды? Куртка «москвичка», кажись, была. За остальное не скажу.
– Щас, щас! Невтерпеж, что ли?! – вдруг закричала Галка мужикам у бочки с краном, уже шумно требующим своего законного пива. – Ишь разорались, волосатое племя!
– А что случилось-то? – наконец надумала узнать у Нестерова «крановщица»…
* * *
Здесь никто их вместе увидеть не мог. Разве пацаны, которые гоняли голубей, но эти не в счет.
Если где и отдыхать сегодня мужикам с чекушкой, что они – если взглянуть со стороны – собой и представляли, то крыша – лучшее место. Здесь скупое ноябрьское солнце что-то еще дарило и хорошо дышалось прохладным, предзимним воздухом. У одного из слуховых окон стояло двое мальчишек, их свист сопровождал вылет наружу голубей. На чердаке, как раз возле окна стояла голубятня, так называемый «шарабан». Внизу, во дворе, местные жители сидели на лавочках, входили-выходили, качались на качелях, гоняли в футбол и чинили велосипед.
– Мне сегодня хватит, – отказался от третьего глотка капитан Шепелев. – Еще ночь не спать.
– Вольному воля.
Тот, кто сидел рядом с Шепелевым, прислонясь к трубе, был высок и худ. В его зубах блестели золотые и железные зубы, а на пальцах и запястьях синели татуировки. Глаза его сидели глубоко, словно боялись яркого света. Его худоба относилась к той самой черной худобе, которую понимающий взгляд разглядит по едва уловим признакам. То есть когда человеку не суждено уже располнеть, как бы много он не ел. Такое получаешь или от рождения, или от такой жизни, что способна перестроить любой обмен веществ.
– Говори. Какие там дела? – Того, кто сидел рядом с Шепелевым, звали Леонидом, а прозывали Жох. Он достал из кармана потрепанной кожаной куртки папиросу.
И Шепелев рассказал обо всех событиях сегодняшнего дня. Если бы кто-то узнал, что капитан госбезопасности открывает уголовнику служебные секреты, то сначала бы не поверил, а потом потянулся бы к кобуре. А Шепелев рассказывал. Потому что мало кому так доверял, как человеку по кличке Жох. Рассказывая, капитан и сам еще раз прошел по ступеням событий, проверяя свои выкладки.
– Вот, собственно говоря, и все, – закончил свой рассказ Шепелев.
– За призраками гоняетесь, веселая работенка, – улыбка Жоха блеснула золотом и железом. – Ты, понимаю, не за советом меня зазвал?
– Совет тоже не помешает, но нужна помощь. И не просто помощь, Леонид, а содействие.
– Может, ты меня и в легавые запишешь, на полное довольствие поставишь? – Жох щелчком отправил докуренную папиросу в полет до дворовой земли. Над головой захлопали крылья – голубь сделал над ними круг, не нашел ничего для себя интересного и улетел.
– Я хочу, – продолжил капитан Шепелев, – чтобы ты дал своим людям наводку на чужаков, пусть пошустрят по хазам, по притонам, по малинам, по чердакам, по баржам, по заброшенным домам, по пригородам. Меня интересую любые пришлые и подозрительные. Сам придумаешь какое-нибудь объяснение. Скажешь, например, легавые к нам внедряют человека, а под какой легендой неизвестно, надо его, дескать, вычислить на подходе.
– Ты же знаешь, как я добился авторитета в этом городе, – заговорил Жох уже без ерничества, – могу шрамы на брюхе показать. На этот раз, если ребята меня зарежут, то их правда будет.
– Понимаю, – Шепелев рывком поднял с железного кровельного листа. – Придумаю что-нибудь другое.
– Да сядь ты! – Жох взмахнул рукой. – Какие вы, легавые, нервные! Как фраера на первой ходке. Придумаю для тебя чего-нибудь, придумаю, но, может, не в таком размахе, как ты меня заряжаешь.
Леня-Жох сделал глоток из водочной бутылки, утерся рукавом.
– Слушай, капитан, а почему это для тебя так важно? Ну дождись, когда буржуйские шестерки провернут дельце и лови себе по следам. Чего гоношиться?
– Если б знать, что они задумали.
Жох хохотнул.
– Надо заслать маляву заграницу, так и так, мол, вы прежде Шепелеву предупреждение закидывайте, что придумали, может, он вас и не тронет.
В небе голуби крутили фигуры высшего пилотажа. Их подбадривал залихватский свист пацанов, которые стояли, опираясь на прутья высокой ограды, опоясывающей крышу.
– Вот ответь мне, капитан, – сказал Леонид по кличке Жох, – ты никогда не думал о том, чтобы срыть отсюда, из страны, как срывают из лагерей. Ты же знаешь лазейки. Смог бы ведь.
– Смог бы, – не стал спорить капитан. – А сам ты об этом не думал?
– Мне нечего думать. Тут я в законе, а там, что прикажешь, шестерить на дядю Джона?
– А я здесь дома.
– Но дом-то на барак смахивает, а?
– Ты не знаешь, Леонид, – Шепелев достал зажигалку и принялся вертеть ее в руках, открывая и закрывая со щелчком крышку, – но можешь мне поверить, – очень много бывших возвращается из эмиграции на родину. При этом отдают себе отчет, что их здесь могут шлепнуть или посадить. И тем не менее едут. Не все же они сумасшедшие. Значит, есть в нашей стране притягательная сила, зарыт в ней магнит. Надо будет как-нибудь сходить в океан. Я думаю, оказавшись в нем, без берегов и с бездной под ногами, испытываешь подобное – слияние с мощью, восхищение и страх перед нею, ощущение себя частью ее и ощущение того, как пронизывает и пропитывает тебя эта мощь. И эта страна сродни океану, любая другая страна после нее покажется мелководьем. И не случайно, что именно она воздвигает над собой империю. Этой стране тесна обыденность и обычность, она не согласиться жить без размаха и величия. Ее история – а история никогда в ней не была только в прошлом, она всегда делается на твоих глазах – это прыжок с Эвереста. Или ты научишься летать и станешь таким, каким никто еще никогда не был, или расшибешься в лепешку. Я, живя в этой стране, ощущая себя летящим с Эвереста – страшит и завораживает. И не знаешь, что тебя ждет. Что ждет всех нас, страну, империю. Больше всего меня пугает, Леонид, если мы не разобьемся и не взлетим, а бултыхнемся в болото обыденности, в котором барахтаются остальные страны и народы. В котором они живут мечтой поуютнее устроиться в болоте, урвать грязьку пожирнее. По мне уж лучше мечта о мировом господстве и последней великой битве, чем сытое болотное кваканье. А Сталин, которого ты так ненавидишь… Сталин – тот, кем каждый из нас хотел бы стать, но получилось именно у него.
– Да ты поэт, капитан! – Жох глядел на капитана с нескрываемом удивлением. И это тот человек, которого он не первый год знает!
– Пойду, хватит проповедовать на крыше, – сказал капитан, протягивая на прощание руку Лене-Жоху. – Значит, договорились?
– Так понятно, что договорились, – ответил Жох…
* * *
Они подходили к третьему по счету магазину.
– Как договаривались, если здесь пролет, то подключаем ваших и наших, пускай прочесывают весь район, а потом район за районом, – говорил Андрей своему напарнику из милиции. Хотя прекрасно того понимал: одно дело – общий успех операции, и совсем другое – твой личный успех, когда ты выкладываешь на командирский стол важнейший материал, добытый тобой без чьей-либо помощи. Это позволяет испытать чувство гордости собой, гордости единоличного победителя. Лезин любил возвращаться победителем. Лезин чувствовал, что они с Иваном в этом похожи.
– Нюх, Андрюха, меня не подводит, – убеждал Нестеров. – Поверь мне, этот хмырь с бородой, пусть он и ваш клиент, водку покупал в близлежащих магазинах. Не тащил он ее с другого конца города.
«Почему командир отрядил меня одного? Он не верит, что диверсант и убийца еще в городе? Проверяется для порядка? – размышлял Андрей, распахивая дверь под надписью «Гастроном». – Было бы неплохо, если бы командир ошибался. А чем будут заниматься остальные? Заводом «Красная заря»? Или строевой и политической?»
Нюх не подвел Ивана Нестерова из Сталинского УГРО – продавщица винно-водочного отдела Ириша вспомнила покупателя-бородача. Суетившаяся рядом заведующая тут же встала за стойку на подмену продавщицы, а для беседы уступила свой кабинет.
В кабинете сразу стало ясно, что вести разговор предстоит Лезину. Так как продавщица Ириша с неохотой отрывала от него взгляд, чтобы повернуться к Нестерову, а, повернувшись, огрызалась на вопросы милиционера вызывающе краткими ответами, предваряя их тяжелым вздохом. Стоило спросить лейтенанту госбезопасности, и ответы становились содержательнее, подробнее, для дела полезнее.
– Да, запомнила. По бороде и запомнила. Я всегда вчерашних помню, а позавчерашних нет.
Ирише ужасно нравился лейтенант. И вообще она любила мужчин в форме. А светловолосому красавчику, словно сошедшему с экрана кинематографа, форма была настолько к лицу, что Ириша с трудом сдерживала восторженный стон. «Надо ему понравиться толковыми ответами», – подумала Ириша и успела сказать в паузе:
– Вы не думайте, товарищи, что я так и собираюсь всю жизнь за прилавком простоять. Я на курсы медсестер хожу. С парашютом прыгать научилась.
– Ирина (Когда светловолосый лейтенант склонился над ней, сидящей на стуле и теребящей край платья, ее пульс забился с небезопасной частотой)… Вернитесь на день назад. Перед вами этот человек с бородой. Он протягивает чек, берет из ваших рук бутылку «Пшеничной». Вы смотрите на него, на руки, на лицо. Вспомните его лицо, его руки. Сосредоточитесь…
Ириша сосредоточилась.
– Я запахи хорошо чувствую и запоминаю, – девушка захлопала длинными ресницами, удачно дополняющими карие глаза, глаза, которые затуманилась, едва она увидела подошедшего к прилавку лейтенанта. – От вас, – она рискнула встретиться взглядами с мужчиной в форме, – пахнет «Красным маком». Очень хороший одеколон, мне нравится. И еще папиросами «Герцеговина Флор».
– А вчерашний покупатель? Он чем благоухал? – спрашивая, Андрей покосился на Нестерова, который ерзал на табурете от нетерпения «сколько можно, когда же разговор свернет на нужную колею».
– Одеколоном «Тройной», углем, дешевыми папиросами и еще… – Ириша наморщила лобик, – керосином.
Нестеров вскочил с табурета.
– Руки! Его руки?!
Девушка отшатнулась, на прелестном молоденьком личике проступил испуг, быстро-быстро заходили ресницы.
– На левой руке здесь, а на правой здесь, – Нестеров показывал на себе, – не было мозолей?
Девушка пожала плечами. Девушке трудно было переключиться на милиционера с заурядной внешностью. Лезин, не понимая пока, что за догадка блеснула в голове Ивана, тем не менее пришел к нему на подмогу:
– Ириша, сосредоточитесь…
– Наградил бы девочку свиданием под часами, – сказал Нестеров, когда они сбегали по ступенькам магазинного крыльца.
– Я же пообещал ей, что придется зайти кое-что уточнить, – подмигнул новому приятелю Андрей Лезин.
– Я тебя буду приглашать разбалтывать женщин и девушек, – пообещал Нестеров.
– А я тебя определять профессии. Ты в них, погляжу, ориентируешься, как рыба в аквариуме.
– Ну а как же, Андрюха! Я ж в рабочей слободе вырос. И самому где и кем только не довелось пробоваться. Короче говоря, покажи мне руку трудового человека, и я тебе скажу, кто он по специальности. Кисть слесаря, Андрюха, отличается от кисти плотника или истопника, как… – Нестеров повертел головой, – как трамвай от паровоза.
Они дошли до дорожки, проложенный по газону, свернули на нее и двинулись в сторону улицы.
– И каждый инструмент, Андрюха, свой след оставляет.
– А от чего мозоли у твоего бородача?
– Главный инструмент истопника, Андрюха – то, что по народному прозывается «шкряга». Железная труба в две сажени длиной с наваренным на конце скребком. Ею кочегар котельной всю смену шурует в топке, двигает ею взад-вперед. Разравнивает заброшенный уголь, ворошит горящий, сгребает шлак. Такая штуковина оставляет особые мозоли, продолговатые, и не там, где их оставит топор, лопата или кувалда. А вообще Ирка твоя – молодец, нюх у нее собачий, нам такая не помешала бы. Ловко она обнюхала бородатого, тут уж мне грех не определить было истопника из котельной. Ты с нею дружи.
– Уговорил.
Они вышли на проезжую часть, пропустили грузовик и стали ждать приближающуюся «легковуху».
– Быстро его найдем, – сказал Лезин.
– Но борода не примета, Андрюха.
– Не скажи, Ваня. Не обязательно, что она у него приклеенная. Но то, что он ее сбреет, если уйти надумал, это уж поверь мне. Да ладно! И без бороды управимся!
– Если твои не подкачают, – подначил лейтенанта милиционер.
– Вот за моих не беспокойся, работаем без сбоев. Могу спорить, что когда мы доберемся до твоего УГРО, там нас…
Прервавшись, лейтенант вышел на проезжую часть наперерез автомобилю, поднимая руку, и машина остановилась. Распахнулась передняя дверца, Лезин протянул удостоверение со словами «Прошу нас простить, но вам придется отвезти нас». Сев на кресло, соседнее с шоферским и открыв для Ивана заднюю дверцу, Андрей назвал шоферу адрес. Тот, кто был за рулем, ни пререкаться, ни задавать вопросов, естественно, не стал.
Андрей и Иван Нестеров возвращались в Сталинское Угро.
Из магазина по телефону заведующей Андрей позвонил командиру. Минаков сообщил, что командира нет на месте. Тогда Лезин связался со старшим майором Нетунаевым и доложил ему о том, что удалось установить. Дед выслушал его и заверил, что с кочегарами помогут. Установят, кто из истопников городских котельных не вышел сегодня на работу или у кого выходная смена. Кто при этом имеет рост не ниже ста семидесяти и не выше ста восьмидесяти и не имеет железного алиби на вчерашний вечер от пяти до двенадцати и на сегодняшнее утро от семи тридцати до десяти. «Хорошо, – прогудел в трубку Дед. – Дополнительно выяснят, кто из этих гавриков носит бороду и куртку «москвичка». Милицейское начальство сейчас будет поставлено в известность и подключено к операции «Истопник». Милиция по своим районам займется установкой и проверкой по адресам. Операцию замыкаем на тебя, Лезин, и на Сталинское Угро. Находиться будешь по ихнему телефону, весь ихний автопарк в твоем распоряжении, доклады пойдут прямо тебе, решения принимать тебе. Но учти, Лезин, ответственность тоже на тебе».
– А если ты ошибся с кочегаром, Ваня? – спросил Лезин с переднего сиденья автомобиля.
– Но у нас же другого все равно ничего нет. А так хоть что-то, надо отработать, – отозвался Нестеров…
Капитан зашел в попавшееся по дороге здание райсобеса, предъявил на вахте удостоверение и попросил вахтера на минуту покинуть его будку, где был установлен городской телефон. Он позвонил по номеру 178-27. Рядовой Минаков, снявший трубку еще до окончания первого звонка, зачитал командиру поступившие телефонограммы. От Омари Гвазава ничего, а Лева Коган сообщил, что клюнули на одну из их «приманок». «Приманка» состояла в должности научного сотрудника в институте, занимавшимся оборонными разработками, и кто-то стал в последнее время обхаживать «приманку». Подкидывать деньги, спаивать. Вот и все что передал Лева. А больше ни от кого никаких телефонограмм не поступало. В другое время, подумал Шепелев, вешая трубку, можно было бы обрадоваться сработавшей «приманке», но сейчас мы имеем в ее лице попадание в «молоко».
Командир вышел из здания собеса, остановил таксомотор и назвал свой домашний адрес. Он, конечно, должен был называть не его. Как и не должен был ограничиваться одним телефонным звонком Минакову. Надо было связаться с Ольгой и сказать ей, чтобы она не приходила, что он опять занят. Сейчас уже поздно останавливать машину и искать телефон. Нет, не поздно, можно позвонить себе на квартиру и попросить Марковну извиниться перед дамой, что придет, «вы ее знаете, скажите ей…»
Но ничего этого Шепелев не сделал. Он понял, что ему надо увидеть Ольгу. Не тянет, не хочется, а именно надо. Иначе ему чего-то может не хватить в нужный момент, как какой-нибудь машине – литра бензина, чтобы проехать последний километр. Они не виделись уже неделю.
Главным образом, из-за его чертовой работы. Но с высоты сегодняшнего дня прошедшая неделя казалась ему спокойной и благополучной. И мог он вырваться, мог… А вот вырвался сегодня, когда ее, наоборот, полно. Значит, выходит дело не в работе?
И думать сейчас нужно не об Ольге, а о том, где засел этот «некто» и что он задумал. Однако мысли капитана возвращались к женщине, которая должна прийти к нему через двадцать минут.
Странным было их знакомство. Оно произошло год назад, ночью, во время обыска в доме на Кировском проспекте. Капитана Шепелева включили в группу, которой было поручено арестовать одного из членов бюро ленинградского обкома партии и произвести у него обыск. Так капитан оказался в той квартире. Производить арест приехали на трех машинах, людей хватало и помимо Шепелева, и капитану не было нужды принимать активное участие в событиях. Он скромно и неторопливо перелистывал книги в поисках вложенных листков с чем-нибудь преступным и проклинал ночные аресты. Позеленевший хозяин в полосатых пижамных штанах на подтяжках сидел на стуле и глотал таблетки, которые успела сунуть ему жена до того, как ее увели в другую комнату. С крупным партийным работником, которого уже без сомнения можно было именовать бывшим, обрабатывал капитан Хромов.
Среди понятых капитан Шепелев и увидел Ольгу. Заспанную девушку лет двадцати пяти в накинутом на плече платке, сиреневой кофте и коричневой юбке. Ее подняли с постели, и длинные, мягкие и словно пухом подернутые волосы она едва успела наспех скрепить на затылке черной резинкой. Она зевала, прикрывая рот ладошкой, а потом терла ею глаза. Ясно, что девушку нашли в одной из соседних квартир, а квартиры в этом доме были отдельные и жили в них люди, имеющие вес и значение в городе. Кто она, чья дочь? Или, может быть, домработница, гадал Шепелев. И украдкой следил за ней. Правда, его «украдку» быстро разглядел внимательный Хромов и, проходя мимо, прошептал, толкнув в бок:
– Капитан, неправильно получается. Я борюсь с врагами народа, а ты на девчонок пялишься. Ну, подкати к ней завтра какую-нибудь бумажку подписать, а сейчас работать, работать.
Так Хромов подал идею. А еще в эту ночь они с Ольгой обменялись взглядами. И Шепелев не нашел в ее взгляде ни ненависти, ни презрения. Ему даже показалось, что не было в том взгляде Ольги и равнодушия. Впрочем, о том, что девушку зовут Ольга, он узнал только на следующий день, когда приехал к ней что-то там подписывать.
Капитан выяснил не только ее имя, а еще и то, что она замужем и не за кем-нибудь, а за вторым секретарем самого Жданова. И мужа своего она не любит – это Шепелев понял сразу. Еще ему довелось установить, что супруга своего она почти и не видит, тот не вылезает из Смольного. То ли действительно работы много, то ли там гораздо веселее, чем дома.
Потом, когда прошло несколько дней, они признались другу другу, что хотели, чтобы их первая близость случилась в то утро в том коридоре, где Шепелев стоял с глупой бумагой в руках и отказывался пройти в квартиру, ссылаясь на спешку. Но то, что не произошло в коридоре, случилось двумя днями позже на квартире у капитана Шепелева…
Таксомотор уехал, а капитан Шепелев взбежал по лестнице на третий этаж. Открыл дверь и натолкнулся на соседку, старуху Марковну. (У Шепелева были замечательные жилищные условия: он делил квартиру с одной-единственной соседкой и ему принадлежали две комнаты. Марковна, зная, где работает ее сосед, свою старушачью желчь изливала во дворах, в транспорте и в очередях, а с Шепелевым была мед и патока).
Капитан прошел в комнату и еще раз позвонил Минакову. Никаких новых телефонограмм не поступило. Командир не стал говорить, по какому телефону он находится. В крайнем случае будут звонить по всем возможным номерам.
Ольга позвонила в дверь через пять минут. (Она отказывалась брать ключи, сколько Шепелев ей не предлагал).
– Ну, здравствуй, капитан, – сказала она, как всегда.
После этого ей не удалось произнести ни одной связной фразы в течение получаса.
Потом Шепелев курил в постели, а она пила холодный чай.
– Капитан, – Ольга поставила на прикроватный столик чашку, – мне с тобой хорошо…
И Шепелев почувствовал зависшее в воздухе, готовящееся «но». И сейчас его скажут. Однако зазвонил телефон. Шепелев дал ему умолкнуть, а потом сам набрал номер 178-27. Выслушав Минакова, капитан стал быстро одеваться, думая, что все к лучшему. Ольга вздохнула и откинула одеяло…