Народная песня, созданная партизанами Восточной Сибири в 1919–1920 годах в перерывах между боями.

Капитан взял со стола ежедневник, просмотрел записанные рядовым телефонограммы.

– Сергей, позовите лейтенанта Лезина, – сказал капитан.

Минаков сорвался из-за стола – грохотнул стул, вздрогнула трубка на рычаге.

– Лейтенант Лезин, к товарищу капитану! – рядовой открыл дверь в соседнюю комнату.

– Андрей, – капитан положил ежедневник на стол Минакова, повернулся к вышедшему лейтенанту. – Звонил Нестеров из Сталинского УГРО. Им удалось что-то выяснить по убийству фрезеровщика Вершинина. Свяжитесь с Нестеровым и подключайтесь к расследованию. Пройдите по этому пути.

– Андрей, – обернулся капитан, взявшись за дверную ручку соседней комнаты. – Две просьбы. Первая – не забывайте отзваниваться сразу по любой мелочи, какая попадает в руки. И вторая. Не геройствуйте.

– Сначала будем думать.

Так сказал капитан Шепелев, выставив «свой» стул на середину комнаты, сев на него, закинув ногу на ногу и достав зажигалку, чтобы занять ею руки.

В комнате, одной из двух, отведенных группе капитана Шепелева, свободными для прохода оставались узкая полоса от дверей до противоположной стены, да лазейки между столами. И комната была мала, и мебели в ней стояло много. Хотя все-таки мебели было меньше, чем требовалось отделу. Не смогли выручить и полки, сколоченные рукастым Минаковым, которые занимали все стены, и чтобы добраться до некоторых даже Омари Гвазава приходилось пользоваться стулом. Не выручала и вторая, командирская, комната.

Привычные места заняли и подчиненные Шепелева: Лева Коган положил на колени рабочую папку и приготовил заточенные карандаши, Тимофей Рогов устроился за своим столом, Омари Гвазава оседлал стул, сложив руки на спинке.

– Официально мы работаем по диверсии на «Красной заре», – начал капитан Шепелев. – И Андрей направлен мною на расследование убийства, предшествовавшего диверсии. Но задача, которую я ставлю перед нашей группой, иная. Мы будем рассматривать и убийство, и случай на «Красной заре», и взрыв паровоза в депо, о чем известили четверть часа назад, только как завесу. Завесу, создаваемую кем-то для прикрытия готовящейся акции.

Капитан познакомил подчиненных со своими выводами и подозрениями, рассказал все то же самое, о чем говорил старшему майору Нетунаеву, не пришлось только доказывать и убеждать. Если кто-то из группы и не соглашался с доводами командира или сомневался в их неоспоримости, то высказывать сомнения и несогласие было бесполезно. Ели командир захочет услышать возражения, то он скажет об этом. Если он не хочет их слышать, а ты выскажешь, то в ответ услышишь «Вы, товарищ, изложите ваше несогласие в письменном виде и положите рапорт на стол начальству, я не возражаю».

– Задачу, товарищи, сформулировать просто, – подытожил капитан. – Некто когда-то собирается совершить нечто в пределах Ленинградской области. Мы его должны опередить и задержать до, а не после того, как он выполнит задуманное. Классическое «пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что».

Никто из подчиненных не улыбнулся, потому что командир говорил без намека на иронию, крайне серьезно.

– Сначала по поводу «когда-то». Беру на себя смелость утверждать, что наиболее вероятное время – сегодняшняя ночь или завтрашнее утро. Сейчас наш маятник только раскручивается, идут доклады, и они еще не дошли до Смольного. Вот когда сверху начнут поступать приказы, когда сюда из Смольного прибудут для проведения совещания, тогда о спокойствии в этом здании позабудут все. И если произойдет еще что-нибудь, то наступит, мягко говоря, совершеннейший переполох. А наибольшую отдачу от него враг сможет получить ночью или утром. Когда брошены будут все наши силы, но их действия будут сумбурны и не скоординированы. Значит, времени у нас мало, считаем, что почти и не осталось.

Лева Коган слушал и думал о том, что командир выбрал версию, остановился на ней и исходит только из нее, уже не принимая в расчет никакие другие возможные объяснения. Не уведет ли это по ложному следу, не заведет ли в тупик?

– Теперь о «некто», – капитан щелкнул крышкой зажигалки. – Мне бы очень хотелось почувствовать, кто может стоять у него за спиной. Лева, что вы скажете на этот счет?

Лева откашлялся, поправил пенсне, открыл папку, перебрал несколько листов, потом закрыл папку, еще раз поправил пенсне и сказал:

– К сожалению, неизвестно, какого рода акция готовится, поэтому круг получится широким. Скажем, если б вы мне сказали «Лева, задумана крупная диверсия», то я бы смело отбросил немецкую разведку. И СД, и абвер. Но теперь их не исключишь.

Сержант Коган читал на четырех языках: английском, немецком, испанском и иврите. И главной его обязанностью как раз и было – читать. Знакомиться с открытыми источниками: с западной периодикой, которую доставляли с большим опозданием, с отчетами разных иностранных фирм и банков, парламентские бюллетени и так далее. Благодаря его внимательному чтению удалось выявить несколько торговых фирм на территориях разных стран Европы, под прикрытием которых работал абвер. А самая большая Левина удача явилась следствием внимательного прочтения объявлений в немецких газетах. Его заинтересовало, и он передал свой интерес по инстанциям, отчего в Германии повсеместно стали приглашать на работу глухонемых, обещая обучение и впоследствии хороший заработок. Проверка, проведенная нелегалами, выяснила, что по личной инициативе адмирала Канариса в разведку набирают глухонемых из-за их способности определять на расстоянии по движению губ содержание разговора. Информация была предоставлена главному разведуправлению, что в свою очередь позволило наладить с ним более тесное сотрудничество. После чего у Левы появилась возможность изучать радиоперехваты и то, что поступало для секретного ознакомления от службы внешней разведки. А это помогало обнаруживать врага на территории Советского Союза.

– Среди стран, чья разведка могла сейчас бы пойти на серьезную и крупную операцию на нашей территории, – Лева потер лоб, – наверное, можно назвать три. Ну, Англия. Для них было бы неплохо сейчас, когда им угрожает немецкое вторжение, устроить какую-нибудь провокацию и столкнуть лбами Германию и СССР, отведя удар от себя. Это должна быть именно провокация, виновницей которой объявят Германию. Вторая страна – как раз Германия. Но их цель, конечно, не диверсия, а разве попытка выкрасть оборонный секрет. И Финляндия. Переговоры с финнами встали, дело идет к военному конфликту, а накануне войны разведка всегда активизируется. Впрочем, по последней причине нельзя исключать и разведки прибалтийских стран, но это маловероятно, – Лева презрительно наморщился, – у их руководства не хватит смелости на крупную акцию, побоятся в случае неудачи усложнения отношений с нами.

– А финны не побоятся, да? – неожиданно спросил Гвазава.

– Нет, – просто ответил Лева, – не побоятся, это видно по тому, как шли наши с ними переговоры.

– Хорошо, – сказал командир. – Вернемся к нашему «некто». Этот «некто» или появился в городе недавно специально для проведения акции, или внедрен давно и сейчас получил задание. Будем отрабатывать оба варианта. Тимофей, сколько сигналов у тебя отложено?

Сигналами в их группе именовали письма граждан, доносы, а также то, что предоставляло для ознакомления служба, контролирующая связь телефонную, телеграфную и радиосвязь. Все это просматривал Тимофей прежде, чем этот материал распределялся по другим службам и отделам. Вряд ли бы один человек мог справиться с такой бездной работы, если бы этот человек не был Тимофеем Роговым.

У бывшего беспризорника, потом детдомовца Тимофея Рогова было поразительное чутье на человеческую подкладку. Каким-то непостижимым нюхом он определял, кто из какого теста слеплен, какие страстишки в нем плавают, какие помыслы тот утаивает. Как знать, может быть, из Тимофея Рогова вышел бы второй Зигмунд Фрейд, получи он нужное образование. Но способности его не пропадали – капитан Шепелев не мог сейчас представить, как его группа обходилась без Рогова.

То, что Тимофей отбирал, проверялось и не без удачи. Но отработать все не хватало сил, и некоторые сигналы откладывались в сторону, на будущее. Именно о них сейчас вспомнил командир.

– Около трехсот, – ответил Рогов. – Не считая того, что получено сегодня.

– Тимофей, до восьми вечера вы ничем другим не занимаетесь, только сигналами. Еще раз читайте, звоните, уточняйте, если надо съездить куда-то – езжайте. Но к восьми вы должны оставить сто наиболее вероятных. На ночь я сумею выбить десять групп. И больше чем десять адресов группе будет не отработать. Забросим и этот невод. Все понятно?

– Да, товарищ капитан.

– Омари, вы берете на себя проверку гостиниц, домов колхозника, общежитий для командировочных. Я договорюсь, чтобы в помощь вам выделили несколько человек.

– И вокзалы? – поторопился грузин.

– И вокзалы. Так же, как работали на операции «Кузнечик». Я договорюсь, чтобы вас уполномочили работать с транспортной милицией. Если что-то еще случится, то вокзалы возьмут под полный контроль, а сейчас пока будем перебиваться неполным. Лева, вы встретитесь со всеми нашими «игроками», осведомителями и даже с «приманками». Может быть, до них дошел какой-то отдаленный звон.

«Игроками» они называли перевербованных агентов вражеских разведок, а «приманками» – завербованных наших, советских людей, работающих в организациях и учреждениях, которые должны интересовать разведку, и своим поведением (любовь к деньгам, азартным играм, женщинам, алкоголю), провоцирующих выход на них вражеских резидентов. А осведомители – они и есть осведомители.

– Меня часа полтора-два не будет, потом я здесь. Вопросы? – закончил командир. Пока вопросов не возникло.