Из всех глав эта в наибольшей степени углубляется в историю. Она посвящена стволовым клеткам – очень важному и весьма многообещающему научному открытию. Но не это стало истинной причиной включения ее в данную подборку. Я выбрал данную статью потому, что она ярко освещает очень важный момент, а именно: с какими невероятными трудностями сталкивается истинное новаторство.
Говорят, что историю пишут победители. Мы запоминаем победивших, а проигравших забываем и редко задумываемся о том, каким количеством пота и крови залито поле боя. В этом смысле история научно-технического прогресса не исключение. Все знают, что Томас Эдисон изобрел электрическую лампочку, но мало кто помнит, что прежде, чем подобрать нужный вариант, ему пришлось забраковать более тысячи неудачных.
Таким образом, данная история представляет собой взгляд из окопов. Да, это рассказ об исследовании стволовых клеток, но он также о том воздействии, которое политика, культура и религия оказывают на данный научный процесс. Это рассказ о лжи, о морали и о лжи во имя морали. И, разумеется, о деньгах. Короче говоря, поскольку центральная тема книги – трансформация научной фантастики в научный факт, эта глава позволяет взглянуть на те ненаучные силы, которые способны превратить данный процесс трансформации в кровавое побоище.
И еще одно замечание. Хотя научные исследования стволовых клеток со времени написания этой статьи продвинулись далеко вперед, все описанные здесь проблемы сохраняются до сих пор. И мы все так же далеки от их преодоления.
Дом Ирва Вайсмана расположен в двадцати минутах езды от Стэнфордского университета. Закрытый высокими деревьями, с дороги он почти не виден. Комнаты в доме просторные, особенно гостиная. Высокие потолки и шикарная, по западным меркам, мебель: стулья изготовлены из древесных сучьев, а столы – из древесных стволов. На полу перед камином лежит медвежья шкура. Медведь этот видел и лучшие дни. Именно о тех лучших днях и о том, как и почему они закончились, мы и разговариваем с Вайсманом.
«Мы съели его, – говорит он. – Редкий экземпляр. Правда, мы немного нервничали, потому что большинство диких медведей страдают трихиниллезом, но все обошлось».
Вайсман не похож на поедателей медведей. Он среднего роста и телосложения, лысоват, веселого нрава, изящно одетый – и с длинной пушистой бородой. Он напоминает русского поэта или стареющего ресторанного критика. Но под этой внешностью скрывается все тот же мальчишка из Монтаны. А это значит, что он происходит из племени пожирателей медведей.
Детей Монтаны воспитывают не столько их родители, сколько дикая природа этого края. Теперь Вайсман работает в Стэнфордском университете, но дом в Монтане остается за ним. Он ездит на родину, как только выдается свободное время, хотя это бывает не так часто – из-за слишком плотного рабочего графика.
Почему Вайсман возвращается в Монтану не так часто, как ему бы того хотелось, во многом объясняет его послужной список. Он высокоуважаемый профессор биологии и патологии онкологических заболеваний Стэнфордского университета. В одном только 2002 году Вайсман получил почетную награду от Американского онкологического института, премию Ван Беккума за достижения в изучении стволовых клеток, а также был избран в Институт медицины Национальной академии наук США. Его послужной список в предшествующие годы примерно такой же и занимает в общей сложности три страницы десятипунктовым шрифтом.
Единственные не относящиеся к науке пункты в этом перечне – должности внешнего управляющего двух природоохранных организаций: Montana Trout Unlimited и Montana Land Reliance. В 1994 году Вайсмана выбрали «лучшим защитником природы года» в Монтане. Если вы спросите, за что он так любит свой родной штат, Вайсман ответит: «Жители Монтаны открыты и дружелюбны, ведь всего два поколения назад они были фермерами и охотниками, настоящими детьми природы».
Ирв и сам из таких. Его дед прибыл на остров Эллис, где находился центр приема иммигрантов, в самом начале XX века. Деду Ирва не очень понравилось то, что он увидел, поэтому он решил двинуться вглубь страны и дошел до самой Монтаны. Можно смело утверждать, что дед Ирва был одним из самых первых евреев-гомстедеров, поселившихся в Монтане, если не считать того, что обрабатывать полученный участок в 160 акров ему оказалось не под силу и от статуса гомстедера пришлось отказаться. Дед Ирва был одним из соучредителей одной из самых маленьких групп взаимопомощи в истории США: группы еврейских поселенцев в Монтане, которым гомстед оказался не по плечу.
Не сумев стать фермером, дед Ирва работал в шахтах, собирал вторсырье, охотился за пушниной. Торговля звериными шкурами принесла ему достаточно капитала, чтобы открыть хозяйственный магазин, который со временем прирос еще четырьмя магазинами. Первый магазин находился в городке Грейт-Фолс, штат Монтана, где и родился Ирв.
Отца Ирва окружающие называли человеком из чугуна и стали. Он был суров и бесстрашен. Когда Ирв был во втором классе, он узнал, что кто-то зарезал отца ножом. Уже раненный, отец избил нападавшего до полусмерти. Ирв унаследовал характер отца и деда. Единственное, чего он боится в жизни, – это пауки.
Отец Ирва продолжал дело своего отца. Его магазины назывались «Вайсман и сыновья», но теперь этих магазинов больше нет, потому что у сыновей другие планы. Когда Ирву было 10 лет, он прочитал книгу Поля де Крюи «Охотники за микробами» (microbe Hunter), в которой рассказывается о трудах Луи Пастера, Пауля Эрлиха и других бактериологов-первопроходцев. На этой книге воспитывалось целое поколение ученых. Ирв не был исключением.
Вдохновленный «Охотниками за микробами» и еще будучи старшеклассником, Вайсман устроился лаборантом в одну из местных лабораторий, где велись исследования в области трансплантологии. Он опубликовал две статьи на темы онкологии и трансплантации, когда ему еще не исполнилось восемнадцать. Ирв улыбается, вспоминая о своих первых работах, главным образом потому, что эта же проблематика продолжает занимать его по сей день, хотя прошло уже много-много лет.
Окончив школу, Вайсман поступил в Дартмутский колледж, но обнаружил, что ему трудно ужиться с евреями с Восточного побережья, да и с неевреями тоже, поэтому вскоре перевелся в Университет штата Монтана, где мог спокойно заниматься изучением медицины, не беспокоясь о том, «как еврею Монтаны полагается вести себя на Восточном побережье».
В 1960 году он снова покинул Монтану, и на этот раз его целью был медицинский факультет Стэнфордского университета. Первые исследования Вайсмана в Стэнфорде были сосредоточены на изучении того, как клетки иммунной системы борются с раком. Он посвятил много времени изучению взаимоотношений между кровяными клетками, раком и радиацией. Благодаря данным, полученным после взрыва атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки, ученые знали, что радиация уничтожает как клетки крови, так и раковые клетки. Они также поняли, что после облучения (лучевой терапии) можно выполнять трансплантацию костного мозга, заменяя пораженный раком костный мозг здоровым костным мозгом, взятым у донора, и результат всегда будет тот же самый: после пересадки костный мозг начинает производить здоровые новые клетки всех требуемых организму типов – но за счет чего это достигается?
Это была настоящая головоломка.
«Мы поняли, что в костном мозге должна существовать некая группа клеток, которая дает жизнь всем прочим типам клеток, – поясняет Вайсман. – Но это была только гипотеза. Никому еще не удавалось обнаружить такую клетку. И я начал размышлять над тем, есть ли возможность выделить эти клетки из ткани, отделив их от других клеток».
Он приступил к реализации своих замыслов в конце 1960-х годов. На протяжении десятилетий Вайсман сортировал клетки в своей лаборатории, пропуская кровь лабораторных мышей через целую серию высокотехнологичных фильтров. С прохождением каждого очередного фильтра устранялся очередной тип клеток. Так удалось удалить Т-клетки, В-клетки, эритроциты, лейкоциты и т. д. и т. п., пока не осталась одна категория клеток. Наконец, в 1988 году Вайсману удалось сделать то, что не удавалось никому, то, что большинству казалось вообще неосуществимым: он изолировал клетку, из которой возникают все другие типы клеток, клетку-предшественницу, способную на радикальную трансформацию, гемопоэтическую стволовую клетку, выражаясь строгим научным языком. В результате этого открытия Ирв также стал одним из первых людей на планете, реализовавшим все удивительные перспективы этих клеток.
И это сделало его деятельность объектом острейшей полемики.
Если вы живете в пещере или в пустыне, тогда, быть может, вы и не слышали о стволовых клетках, но в противном случае новость об открытии Ирва и многочисленных потенциальных последствиях этого открытия трудно было пропустить. Стволовые клетки – это наш склад сырья и запасных частей, из которых создаются все новые клетки эмбриона, постепенно формируя его тело. В отличие от специализированных клеток, которые могут делать только что-то одно – скажем, клеток печени, – стволовые клетки способны превращаться в другие типы клеток. С морфологической точки зрения они представляют собой воистину универсальный, многоцелевой инструмент. С медицинской точки зрения они – настоящее чудо.
Когда Вайсман начал работать со стволовыми клетками мышей, он практически сразу понял, что речь идет о вещах, которые в перспективе могут потенциально спасти миллионы жизней. «Я знал, что если когда-нибудь применю эту технологию к людям, – говорит он, – то с помощью химиотерапии смогу уничтожить существующие раковые клетки, а затем трансплантировать новые стволовые клетки, абсолютно здоровые».
Однако он думал не только о раке. Вайсману было известно, что множество других ужасных болезней – болезнь Альцгеймера, диабет, болезнь Паркинсона и другие – обусловлены нарушением деятельности клеток. Таким образом, замена «испорченных» клеток здоровыми стволовыми клетками сделала бы возможным излечение этих болезней. В Америке онкологическими заболеваниями страдают 1,3 миллиона людей, болезнью Альцгеймера – 4 миллиона, болезнью Паркинсона – 1,5 миллиона, диабетом – 17 миллионов. А еще есть те, кто нуждается в пересадке почек, мочевого пузыря, спинного мозга – во всех этих случаях стволовые клетки могли бы очень даже пригодиться и спасти много жизней.
А вот чего Вайсман не понимал – по крайней мере поначалу, – так это того, что правительство его страны политизирует стволовые клетки, по существу, решив, что спасение миллионов жизней с их помощью – плохая затея. Тогда он еще не понимал – но понял со временем, – что без присущих ему как уроженцу Монтаны твердости и упорства у него не было даже шанса спасти эти самые миллионы жизней.
Переполох и неразбериха – вот как все это можно назвать.
Как выражается Альта Чаро, профессор права и медицинской этики в Висконсинском университете и член Совета по биоэтике при президенте Клинтоне, «дебаты вокруг стволовых клеток касаются чего угодно, но только не самих стволовых клеток».
О чем же этот спор на самом деле? О многом. О том, станет ли президент Буш-младший после более чем сомнительной победы на выборах пытаться баллотироваться на второй срок. О том, не повторит ли Буш-младший ошибок своего отца и не потеряет ли поддержку христиан-евангелистов. О праве на жизнь и о праве женщины на выбор – и о том, что должен сделать Верховный суд: попрать первое право ради второго или поступить наоборот. И это только начало списка, в котором есть еще много пунктов: фундаментальные ценности американского народа, основы религиозного права, экономический потенциал биотехнологической индустрии, напряжение в отношениях между церковью и государством, вопрос о границах прав государства и множество других нюансов. Короче говоря, в давней и чрезвычайно пестрой истории противостояния науки и политики стволовые клетки стали крупнейшим камнем преткновения и предметом дебатов с тех пор, как Чарльз Дарвин заявил, что все мы произошли от обезьян.
Если вы хотите проникнуть в суть этих споров, то первым делом вам нужно ознакомиться с пятью способами получения стволовых клеток. Главный метод – клонирование, когда содержащее ДНК ядро соматической клетки (т. е. Взрослой, уже специализированной клетки) переносится в яйцеклетку с удаленным ядром. Это можно сравнить с тем, как вы высасываете начинку из пончика с повидлом и вводите туда, к примеру, наполнитель шоколадного эклера.
Впрочем, любое сравнение хромает.
Оказавшись в своем новом доме, соматическое ядро перепрограммирует яйцеклетку, которая начинает делиться и продуцировать новые клетки, несущие в себе ДНК первоначальной соматической клетки. К примеру, именно так была клонирована овечка Долли. Однако перенос ядра соматической клетки может использоваться и для клонирования людей, но здесь начинаются проблемы, о которых мы поговорим несколько позже.
Второй метод – партеногенез (греч. девственное размножение). Он предполагает искусственное деление неоплодотворенной клетки и использование продуктов деления в качестве стволовых клеток. Третий метод – гибридизация, или использование существующих (то есть уже изолированных учеными) линий стволовых клеток для создания новых линий клеток посредством генетического манипулирования. И хотя обе эти методики представляются весьма интересными, никто точно не знает, окажутся ли они эффективными. Поэтому пока они остаются на обочине научных исследований.
Остается еще два метода, которые предполагают добычу фетальных стволовых клеток из человеческих эмбрионов, полученных в результате аборта, выкидыша или оплодотворения в пробирке. И именно эти два метода вызвали в Америке яростные дебаты, касающиеся прав человека.
«После решения Верховного суда по делу “Роу против Уэйда” тысячи женщин ежегодно делают аборты, – объясняет Альта Чаро. – Это продолжается уже 30 лет. И выросло целое поколение женщин, привыкших к тому, что у них есть право выбора. Это огромный демографический императив. Правые евангелисты нетерпимо относятся к уничтожению человеческих эмбрионов. Они воюют с культурой терпимости, господствующей в обществе по этому вопросу, и обречены проигрывать, пока женщины знают, что у них есть право сделать выбор».
Тридцатилетние попытки противников абортов преодолеть решение по делу «Роу против Уэйда» раз за разом разбиваются о доминирующую в обществе идею о том, что у человеческого эмбриона права не такие, как у уже рожденного человека. Таким образом, для того, чтобы преодолеть решение суда и запретить аборты, нужно иметь достаточно убедительные доказательства того, что американское общество пересмотрело свои взгляды на права эмбриона и убедилось в том, что эмбрион тоже человек, а это весьма и весьма проблематично.
В частности, в то время как администрация Буша и правые евангелисты ведут войну против стволовых клеток, никто из них не осмеливается и слова плохого сказать в адрес клиник, занимающихся искусственным оплодотворением. А между тем, нормальный процесс оплодотворения in vitro предполагает гибель огромного количества эмбрионов. На каждую имплантируемую клетку приходится два десятка отсеиваемых клеток. Эти клетки замораживают на короткое время ради страховки (пока не убедятся в том, что имплантированная клетка прижилась), а затем выбрасывают. Но возражать против этого было бы политически ошибочно – ведь это означало бы настроить против себя многих людей, лишенных возможности завести детей естественным путем, а также огромный бизнес, в котором вращается миллиард долларов. Поэтому администрация Буша и религиозные правые предпочитают сосредоточить свои атаки исключительно на стволовых клетках.
Есть и еще одна проблема для противников абортов: эмбрионы ведь действительно не люди. «Пытаясь объяснить это репортеру или конгрессмену, – говорит Ирв Вайсман, – я провожу маленький эксперимент. Я обращаюсь к любому прохожему на улице и прошу его нарисовать эмбриона. И каждый раз, без исключений, они рисуют эмбриона с лицом. Но эмбрион с лицом – не эмбрион».
Эмбриональным в науке называют период развития зиготы от момента ее формирования до того момента, когда становятся различимыми органы; необходимо четко разделять эмбриональный и фетальный (когда эмбрион становится плодом) периоды. У эмбриона нет лица. У него нет ничего, в чем хотя бы смутно можно было увидеть человеческий образ. Под микроскопом он выглядит как покрытый воском жгут, туго скрученный в клубок.
Можно подойти к этому вопросу и с другой стороны. Современная медицина определяет смерть как прекращение функции мозга. Это означает, что противоположность смерти – рождение жизни – должна трактоваться как появление мозговой функции. Самым ранним признаком рождения автономной нервной системы ученые считают появление болевых реакций, а это происходит где-то на девятнадцатой неделе беременности, когда эмбрион уже стал плодом.
Если вы проигнорируете эти факты и все равно попытаетесь доказать Верховному суду, что научное сообщество и американская общественность изменили свой взгляд на статус эмбриона, тогда вам потребуются прецеденты. Вам придется предъявить свидетельства того, как в не связанных с абортом, но аналогичных ситуациях эмбрион оказывался под такой же защитой закона, что и плод или взрослый человек.
С этой целью президент Буш посадил в судах низших инстанций судей, настроенных против абортов, и назначил генерального прокурора с таким же мировоззрением, а именно Джона Эшкрофта. Затем в октябре 2002 года правительство изменило устав Министерства здравоохранения и социальных служб США в части проведения научных исследований на людях. Прежняя версия устава гарантировала юридическую защиту беременным женщинам и плодам. В новую версию включены также эмбрионы. Далее, в то время как многие женские организации добиваются государственной поддержки в деле охраны здоровья беременных женщин, администрация Буша распространила действие Государственной программы страхования здоровья детей на эмбрионы и плоды, но, как ни странно, не на беременных женщин. Буш также лоббировал запрет на форму аборта, называемую «частичными родами» (другое название – внутриматочная черепная декомпрессия). Эта процедура, ранее применявшаяся преимущественно в экстремальных, угрожающих жизни женщины обстоятельствах, теперь будет запрещена законом. Кроме того, Буш вернул к жизни рейгановскую политику затыкания ртов, запрещая организациям, занимающимся планированием семьи и получающим средства из федерального бюджета, обсуждать со своими клиентами аборт как один из вариантов решения проблемы или предоставлять услуги, связанные с абортом.
«Смысл всего этого состоит в том, – говорит Эллисон Хервитт, начальник отдела по связям с правительством Национальной лиги действий за право на аборт, – чтобы узаконить права эмбриона. Это отнюдь не какие-то частности, а хорошо продуманная стратегия, направленная на то, чтобы отменить легализацию абортов. И одним из следующих этапов данной стратегии станет запрет на исследования стволовых клеток, причем дело тут не в самих исследованиях, а в том, что такой запрет поможет противникам абортов реализовать их истинные цели».
Под микроскопом стволовые клетки впечатляют даже меньше, чем эмбрионы, по существу, смотреть не на что. Они растут крошечными группами (даже при десятикратном увеличении отдельная клетка выглядит меньше булавочной головки), их можно уподобить грозди покрытых слизью и отливающих металлом ягод. «В некоторой степени даже смешно, – говорит доктор Ларри Голдстайн, – что эта невзрачная на вид мелюзга способна вызвать такой переполох».
Голдстайну, еще одну ученому, оказавшемуся в самом центре шумихи, вызванной исследованиями стволовых клеток, под пятьдесят. У него приятная наружность и дружелюбный характер. Будучи профессором клеточной и молекулярной медицины в Калифорнийском университете в Сан-Диего, он руководит двадцатью тремя исследователями и наблюдает за несколькими тысячами лабораторных мышей. Он и его сотрудники пытаются разобраться в том, каким образом белки, липиды и органеллы проходят сквозь нейроны и мозговые клетки, поскольку эта информация может помочь в лечении болезни Альцгеймера, болезни Хантингтона и бокового амиотрофического склероза. Но для получения этой информации Голдстайну нужны стволовые клетки.
Пока он обходится стволовыми клетками мышей, использование которых дебатов не вызывает. «Но лет через пять, – говорит Голдстайн, – если нам действительно удастся подобраться к излечению этих болезней, мне потребуется доступ к эмбриональным стволовым клеткам, и я хочу быть уверен, что он будет мне гарантирован».
Вопрос о доступности стволовых клеток является вторым фронтом в этой битве. Летом 2001 года, вскоре после обращения «О положении страны», президент Буш издал указ, ограничивающий федеральное финансирование исследований стволовых клеток семьюдесятью восемью уже культивируемыми линиями. Эти линии выращивались в период с 1998 года, когда впервые были изолированы человеческие эмбриональные стволовые клетки, до 2001 года, когда был издан указ, прекращающий финансирование такого рода работ. «Проблема в том, – поясняет Вайсман, – что все 78 линий происходят от людей, которые пользовались услугами искусственного оплодотворения. Это весьма специфический срез населения Америки. Это люди богатые, белые, бесплодные. А одним из фундаментальных принципов биоэтики является справедливое распределение. Это означает, что, когда ученые работают над методами лечения, они стремятся помочь всем людям, а не только богатым, белым и бесплодным».
Последствия президентского указа были огромны. Практически сразу после этого вся команда пионера исследований стволовых клеток Роджера Педерсена, прежде работавшая в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, упаковала чемоданы и перебазировалась в Англию, где никаких ограничений на такого рода исследования нет. О своем дружелюбном отношении к этим исследованиям заявили и многие другие страны, включая Израиль, Японию, Францию и Австралию. Сингапур проявил еще большую активность в этом направлении, объявив себя «международным центром исследований стволовых клеток», выделив на эти работы 15 миллиардов долларов и быстро переманив ведущих американских ученых – в том числе Эдисона Лью, который некогда возглавлял Национальный институт онкологии США, а теперь руководит недавно образованным в Сингапуре Институтом генома.
Эти события нанесли особенно тяжелый удар по Калифорнии, которая долгое время являлась лидером в сфере развития биотехнологий. К примеру, в одном только 2002 году калифорнийским биотехнологическим компаниям было выдано более 19 тысяч патентов. Отставание идущего на втором месте штата Нью-Йорк с его 6100 патентами было огромным. Кроме того, лопнувший в 2001 году пузырь доткомов обошелся Калифорнии в 12 миллиардов долларов, и в настоящее время бюджетный дефицит штата приближается к 35 миллиардам. Иными словами, дальнейшее успешное развитие биотехнологий было совершенно необходимой предпосылкой финансового выживания Калифорнии в будущем.
Чтобы остановить утечку мозгов и направить финансовые потоки на укрепление биотехнологической отрасли в Калифорнии, сенатор Дебора Ортис (демократ, округ Сакраменто) внесла в сенат штата законопроект, позволяющий использовать бюджетные средства штата и частные пожертвования для проведения исследований стволовых клеток на территории Калифорнии. Законопроект стал законом 20 сентября 2002 года, в связи с чем губернатор Калифорнии Грей Дэвис заявил репортерам: «Этим законом мы открыли двери штата для инвестиций, способных спасти множество жизней… Мы ожидаем, что исследования в сфере стволовых клеток привлекут в наш штат лучшие мировые умы. В настоящее время в Калифорнии насчитывается 2500 биомедицинских компаний, в которых занято 225 тысяч человек. Суммарная зарплата работников данной отрасли за 2000 год составила 12,8 миллиарда долларов. Продолжение этих исследований привлечет в наш штат дополнительные финансовые потоки и, что еще важнее, позволит спасти жизнь многим людям».
Не желая терять свою долю финансовых потоков, примеру Калифорнии практически сразу же последовали еще четыре штата – Род-Айленд, Нью-Джерси, Луизиана и Пенсильвания, – приняв соответствующие законы. Аналогичные предложения сейчас рассматриваются законодателями Массачусетса и Нью-Мексико. Ирония заключается в том, что использование суверенных прав штатов с целью обойти федеральное законодательство до недавнего времени было тактикой республиканцев, которую особенно активно использовали христиане-евангелисты в своих попытках запретить аборты (и не допустить однополые браки), но здесь этим оружием воспользовались либеральные демократы. Другая излюбленная тактика консервативных республиканцев, нацеленная на изгнание левацких настроений из коридоров власти, состояла в создании специальных лоббистских групп и беспощадном прессинге.
Как теперь выясняется, в эту игру умеют играть обе стороны.
Джерри Цукер – создатель весьма своеобразных кинокомедий, первой из которых стал фильм «Солянка по-кентуккийски», за которым последовали «Аэроплан», «Голый пистолет» и «Полицейский отряд». Вне всяких сомнений, он один из королей Голливуда. В отличие от других королей Джерри всегда сторонился политики. И вот теперь положение меняется.
В 2000 году Цукер узнал, что у его одиннадцатилетней дочери Кейти ювенильный диабет. Он сразу же стал наводить справки об этой болезни. Год спустя он узнал о стволовых клетках, которые могли бы не просто помочь его дочери переносить болезнь, но даже вылечить ее. Тогда же Джерри Цукер узнал, что администрация Буша изо всех сил работает над тем, чтобы прикрыть эти исследования. «Будучи кинорежиссером, – говорит Цукер, – я стремлюсь сохранять спокойствие в любой ситуации. Я стараюсь не выходить из себя, не терять самообладания. Не хочу, чтобы меня считали еще одним голливудским маньяком, но то, что происходит с исследованиями стволовых клеток, буквально бесит меня».
В этих печальных обстоятельствах Цукер и его жена Джанет познакомились с продюсером Дугласом Уиком («Гладиатор», «Стюарт Литтл» и «Деловая девушка») и его женой Люси Фишер, которая одно время занимала пост вице-президента Columbia TriStar Motion Picture Group. Их дочь тоже диабетик. Летом 2002 года они вчетвером сформировали группу сторонников исследований стволовых клеток, получившую название Cures Now, наняли лоббиста и отправились в Вашингтон, прихватив с собой дочерей и биолога Дэвида Андерсона из Калифорнийского технологического института. Как поясняет Цукер, это был просветительский крестовый поход, который должен оказать давление на законодателей: «Мы с дочерью, у которой к поясу была прикреплена инсулиновая помпа, заходили в кабинеты сенаторов и спрашивали, что для них важнее – жизнь моей дочери или жизнь нескольких клеток».
Эта кампания возымела действие. Одним из первых к их призывам прислушался республиканец от штата Юта Оррин Хэч. Его примеру последовал Стром Термонд – старейший из сенаторов, которому тогда как раз стукнуло сто лет. А лидер демократического меньшинства в сенате Том Дэшл согласился не ставить на голосование законопроект о стволовых клетках до тех пор, пока члены группы Cures Now не смогут переговорить со всеми, кто захочет их выслушать.
Уговаривая законодателей, Цукер и его товарищи много усилий прикладывали к тому, чтобы отделить правду от вымысла. Последние несколько лет враги исследований стволовых клеток из числа религиозных правых и администрации Буша предпринимали согласованные усилия с тем, чтобы создать путаницу между терапевтическим клонированием (в целях производства стволовых клеток) и репродуктивным клонированием (в целях создания точных копий человека). Вот тут-то на сцену выходит Леон Касс.
Касс, биоэтик из Университета Чикаго, которого журнал Time окрестил «охранником президентской этики», возглавляет влиятельный Комитет по биоэтике, одна из задач которого – давать рекомендации конгрессу и правительству США по вопросам, касающимся стволовых клеток. Несколько лет назад Касс опубликовал в New Republic нашумевшую статью «Как не дать свершиться “дивному новому миру”, или Почему нужно немедленно запретить клонирование человека», где объясняется механика переноса ядра соматической клетки – главного способа получения учеными стволовых клеток.
Что такое клонирование? Клонирование… это создание индивидов, которые генетически идентичны уже существующему индивиду. Название у этой процедуры весьма замысловатое – «перенос ядра соматической клетки», – но смысл простой. Берут зрелую, но неоплодотворенную клетку, удаляют или дезактивируют ее ядро и взамен внедряют ядро, полученное из специализированной (соматической) клетки взрослого организма. Как только яйцеклетка начинает делиться, эмбрион переносят в матку женщины, инициируя беременность. Поскольку почти весь наследственный материал клетки сосредоточен в ее ядре, яйцеклетка с перенесенным ядром и индивид, в которого эта яйцеклетка превращается, генетически идентичны организму, который был источником перенесенного ядра.
С научной точки зрения Касс прав, за одним (немалым) исключением: процедура переноса ядра соматической клетки отнюдь не включает в себя перенос клетки в матку женщины; она заканчивается раньше. Касс, несомненно, знает, но предпочитает умалчивать о том, что, как только новая клетка начинает делиться, она может быть использована либо для создания стволовых клеток, либо для создания точной копии человека. Именно или-или. При использовании процедуры переноса ядра соматической клетки в целях создания стволовых клеток эмбрион неизбежно гибнет. Кроме того, мало кто выступает за использование этой технологии в целях клонирования человека. Практически все серьезные ученые, включая Ирва Вайсмана и Ларри Голдстайна, категорически против этого. Но из-за существующей путаницы, а также из-за любви средств массовой информации к броским заголовкам и сенсациям, передергивание, допущенное Кассом, возымело действие.
Весной 2001 года в палату представителей и в сенат были внесены законопроекты, запрещающие все формы клонирования (как репродуктивного, так и терапевтического) и предусматривавшие суровые наказания (штраф до миллиона долларов и до десяти лет тюремного заключения за проведение научных исследований в данной области и за получение лечения, основанного на таких исследованиях). Это означает, что, если французы откроют способ лечения болезни Альцгеймера с помощью стволовых клеток и вы поедете в Париж, чтобы там вылечиться, а затем вернетесь в Штаты, вас сразу же посадят за решетку.
Первоначальный законопроект, внесенный в палату представителей, быстро заглох, но вскоре был переписан и заново внесен Дейвом Уэлдоном. Дебаты по этому законопроекту должны были бы стать обсуждением самих стволовых клеток. Обсуждением фактов. Но из-за путаницы в терминах прения сосредоточились на возможных последствиях клонирования человека, а больше всего на евгенике, на разделении человечества на господ и рабов и, конечно же, на нацизме. Нечего и удивляться, что палате представителей, чтобы полностью принять законопроект Уэлдона, потребовалось всего три часа.
Большая кухня в доме Ирва Вайсмана наполнена всевозможной утварью и техникой, которая сверкает отполированной нержавеющей сталью. Вечером 11 декабря 2002 года Вайсман стоит посреди всей этой утвари в длинном поварском переднике и, держа в одной руке бокал вина, а в другой – длинную деревянную лопатку, внимательно смотрит на гуся, который жарится к ужину.
За длинным столом сидят гости Вайсмана, среди которых его сестра Лорен, которая некогда работала в Голливуде, а ныне занимает пост исполнительного директора организации Cures Now, Лерой Худ, еще один крупный ученый, изобретатель сортировщика ДНК, помогающего секвенировать геном человека, и Энн Цукамото, научная сотрудница компании StemCells. Эти люди собрались, чтобы отметить сделанное руководством Стэнфордского университета заявление о том, что 12 миллионов долларов анонимных пожертвований планируется использовать в качестве стартового капитала для создания Института онкологии и биологии стволовых клеток, который возглавит Ирв Вайсман. Иными словами, Стэнфорд только что объявил себя Западным фронтом на войне, которую правительство объявило стволовым клеткам.
Исследования, которые они планируют проводить, не просто важны, а совершенно необходимы. Основываясь на прежних работах Вайсмана с кроветворными стволовыми клетками, новый стэнфордский институт сосредоточит усилия в первую очередь на изолировании стволовых клеток, которые становятся важнейшими органами тела, с целью разработки новых методов борьбы с онкологическими заболеваниями, поражающими эти органы.
«Это не только новые методы борьбы с раком, – говорит Вайсман, отвлекаясь от своих кулинарных занятий и возвращаясь к разговору. – Это лишь первый этап. Мы знаем, что существуют раковые стволовые клетки. Если мы сможем их изолировать, то доберемся до самых корней всех онкологических заболеваний. И это даст нам возможность создавать лекарства более целенаправленного действия. Поскольку институт находится в Калифорнии, этот штат станет родиной новых форм терапии рака. Лекарства будут выпускаться нашими биотехнологическими компаниями, и калифорнийцы первыми опробуют на себе их эффект».
Как и ожидалось, заявление Стэнфордского университета стало искрой, обернувшейся лесным пожаром. СМИ ухватились за эту новость и поспешили увязать ее с опасностями клонирования человека. В сообщении агентства Associated Press говорилось: «Стэнфорд заявил, что его новый онкологический институт будет проводить исследования стволовых клеток с использованием технологии переноса ядра, которую многие ассоциируют с клонированием человека». Сенсацию подхватили журналисты ABC News: «Президент считает создание и уничтожение эмбрионов в целях научных исследований или воспроизводства морально неприемлемым. Он против клонирования любого рода и считает, что существуют другие пути развития биомедицинской науки».
Разумеется, не остался в стороне и Леон Касс, выпустивший пресс-релиз: «Стэнфордский университет решил приступить к исследованиям, связанным с клонированием, и это решение кажется поспешным и необдуманным, – пишет он и продолжает в том же духе: – Президентский совет по биоэтике хочет ввести четырехлетний мораторий на терапевтическое клонирование и не поддерживает шаг, предпринятый Стэнфордским университетом». Интересно отметить, что вопрос о таком моратории никогда не поднимался и Касс выступил со своим заявлением без консультаций с другими членами совета – так что никто у них и не спрашивал, поддерживают ли они создание института.
Все это не удивляет. В конце концов, что такое маленькая ложь на фоне большой войны – а война далека от завершения. Горячие дебаты о клонировании продолжают сотрясать все уровни государственного аппарата, и заявление, сделанное в 2003 году поклоняющимся НЛО раэлитами, о том, что ими создан первый в мире клон человека, только подлило масла в огонь. Ирония в том, что незадолго до этого администрация Буша блокировала в ООН всемирный запрет на репродуктивное клонирование, который поставил бы деятельность раэлитов вне закона. США мотивировали свое вето тем, что предложенный запрет не включал в себя терапевтическое клонирование, а потому показался недостаточным религиозным фундаменталистам. А тем временем число американцев, которые умрут от болезней, которые могли бы помочь победить исследования стволовых клеток, оценивается в 130 миллионов.
Вернувшийся к плите Вайсман кладет деревянную лопатку и кивает головой: «Гусь готов».