ГЛАВА 8
Как-то возвращаясь из Публичной библиотеки, я вдруг неожиданно увидел Лешку, сидевшего на лавочке, возле гостиницы. Стоило ему меня увидеть, как он сразу подбежал ко мне.
— Дядя Сережа! Здравствуйте!
— Привет, парень! — я быстро оглядел его. Чистая рубашка. Ботинки хоть не новые, но крепкие. — Соскучился?
— Нет, дядя Сережа. По делу пришел.
— Так может, пойдем ко мне, почаевничаем?
— Нет. Мы сейчас по — быстрому все сладим, — с этими словами он полез в карман и вытащил тряпицу, затем развернул и показал мне. У него на ладошке лежало простенькое серебряное колечко с прозрачным камушком.
— Это тете Наташе в подарок. На день ангела.
— Почему не пришел, не спрашиваю, хотя мы тебя ждали, — я взял колечко, покрутил его и, припустив радости в голосе, сказал, как можно более естественно. — Наташе оно понравиться. Приходи как-нибудь в обед.
— Спасибочко за приглашение. Только вы не думайте ничего плохого. Колечко я у Матрены Лузгиной купил. У них лавка в Сенном переулке. Она сказала, что оно обязательно понравиться. Так я пойду?
— Погоди минутку. Расскажи, хоть как ты живешь? К отцу Елизарию в школу ходишь?
— Не хожу. Времени нет. Иногда по делам отца бегаю. Нет, вы ничего такого не подумайте! Я работаю. Большую часть дня в "Рюмке" буфетчику Сеньке помогаю.
— Вам бы уехать с отцом отсюда. Страна большая, может, и найдете себе место.
— Да я сколько раз отцу так говорил, а он мне в ответ: без денег мы ничто и звать нас никак! Правда,… у меня появилась надежда… — несколько мгновений он сомневался, говорить мне или нет, но в какой-то миг желание выговориться перевесило, и он продолжил. — На днях… я уже засыпал, как в дверь постучали. Отец открыл. Пришел Червонец с каким-то мужиком. Поднявшись с кровати, я прильнул к щелочке между занавесями. Второй был рыжий мужик в золотых очках. Он принес план банка и стал рассказать отцу, как его можно ограбить, а на следующий день батя мне и сказал: "Все, Лешка! Скоро заживем, как люди!". Не знаю, как оно будет, дядя Сережа, но я третий день молю Господа, чтобы все было хорошо, и мы уехали отсюда далеко — далеко!
Какое-то время мы молчали, потом я сказал:
— Ладно, Лешка. Твоему отцу ничего желать не буду, а тебе — удачи в жизни!
— Спасибо, дядя Сережа на добром слове! Ну, я побежал!
"Интересно, что мне с этой новостью делать? А! Пусть все идет, как шло!".
Несмотря на сложившиеся отношения с сестрой, меня устраивала жизнь одиночки, поэтому я не торопился переезжать на новую квартиру. Хотя переезд имел свои, весьма весомые, преимущества. Во — первых, удобства. Ванна из полированной меди на толстых ажурных ножках с душем и теплый ватерклозет. Вторым фактором стал неожиданно прорезавшийся кулинарный талант сестры. В первый обед, сваренный ею борщ, оказался выше всяких похвал. Густой, душистый, наваристый. Съев две большие тарелки вкусного варева, я сказал ей:
— Все, сестренка, не будет тебе никакого мужа. Не собираюсь ни с кем тобой делиться, сам буду есть твои кулинарные изыски.
— Я и не говорила о замужестве!
— Не говоришь, зато думаешь! Или скажешь: не так? — и я уставился с хитрой улыбкой на сестру.
— Нет — не так! — резко ответила она, залившись краской.
— Почему тогда щечки краснеют? Ой! Совсем красные стали. И ушки тоже!
— Ты… Ты просто… невозможен! — после чего она схватила со стола мою грязную тарелку и убежала с ней на кухню.
Теперь три — четыре раза в неделю я приезжал к ней обедать. Вот и сегодня приехал на разрекламированный сестрой необычайно вкусный суп с клецками. Открыл дверь, вошел, готовый к тому, что сейчас прибежит Наташа и прямо в прихожей вывалит на меня ворох свежих новостей, но вместо этого я вдруг услышал со стороны столовой тихое хлюпанье.
"Так — с. Что у нас сегодня? Суп пересолен или котлеты подгорели?".
Войдя в гостиную, увидел сидящую за столом Наташу с красными, мокрыми глазами. А главное, стол был не накрыт, что означало: обеда может и не быть.
— И что это значит?
— Алексей хочет уехать. Совсем. Из города.
— Что за срочность?
— Это тайна.
— Ты мне толком можешь сказать, что произошло?!
— Не могу.
— На нет и суда нет. Тогда давай будем обедать.
— Ты бесчувственный человек! От тебя я никак не ожидала такого! Как ты можешь набивать живот, когда…
Вдруг неожиданно послышались шаги, и из кухни появился Луговицкий. Он выглядел смертельно усталым — под измученными глазами набрякли мешки, щеки покрывала двухдневная щетина. В руке он держал скрученную газету. Я нарочито медленным взглядом обвел его, с ног до головы, и только затем спросил:
— Вы что в загул пустились Алексей Станиславович?
— Нет…
Договорить ему не дала моя неугомонная сестрица: — Он скрывается. Его ищут убийцы.
Эти две фразы она произнесла каким-то ненатуральным шепотом, очевидно переняв его из какого-нибудь спектакля, до которых, как я уже успел убедиться, сестра была большой охотницей.
"Заговорщики. Великая тайна. Убийцы. Господи, чего только люди не придумают!".
За мое время знакомства с поклонником Наташи нетрудно было его проанализировать и понять, что инженер — телеграфист представляет собой тип обычного русского интеллигента, который способен много говорить, но на решительные действия абсолютно не способен.
— Алексей Станиславович, почему бы вам не снять пальто и не присесть к столу, как обычно делают приличные люди, приходя в гости?
Луговицкий явно растерялся, никак не ожидая такого обыденного предложения, очевидно предполагая, что я, как и Наташа, сходу проникнусь его бедственным положением. Сестра, наоборот, разозлилась, решив, что это новый способ поиздеваться над ее ненаглядным Алексеем. Это было видно по нахмуренным бровкам и сердитому взгляду, брошенному на меня. Она уже открыла рот, как ее опередил "социалист — революционер": — Извините меня, ради бога! Действительно, невежливо… Гм! Но мне лучше уйти. Собственно говоря, я пришел проститься с Натальей Александровной. Прошу еще раз извинить меня…
— Нет, Алексей! Вы остаетесь у нас! — строгости и категоричности в голосе сестры было хоть отбавляй. — Вам надо привести себя в порядок и поесть. К тому же вы нуждаетесь в помощи! В нашей помощи!
— Наташа, я не могу вас подвергать опасности! Поймите это!
— Хватить разыгрывать сцену из дешевой пьесы! Бегство. Убийцы. У кого-то, похоже, фантазия сильно разыгрались. Делаем, как я скажу. Вы, Алексей Станиславович, снимаете пальто и присаживайтесь к столу, а ты сестренка, готовь на стол. Пока она будет возиться на кухне, вы мне расскажите о том, что случилось. Кстати, Наташа, ты купила мне бритву и мыло? — когда та утвердительно кивнула головой, я продолжил. — Отлично. Значит, сейчас, господин инженер, вы идете в ванну и приводите себя в порядок. После поговорим. Кстати, оставьте мне газету. Почитаю от нечего делать. Она сегодняшняя?
— Нет. Вчерашняя.
— Сойдет и такая.
— Там статья об ограблении банка. Внимательно прочитайте ее, я вас прошу.
— Не хотите ли вы сказать, что принимали в нем участие?
— Нет, но я знал о нем! — и на лице "ярого революционера" снова появилось страдальческое выражение.
— Хорошо, почитаю. Да идите же! — прикрикнул я на инженера, которому похоже очень хотелось выговориться.
Спустя полчаса, я сытый и умиротворенный, откинулся на спинку стула. Оглядел несчастную парочку, которая все это время только и делала вид, что ест, после чего сказал: — Рассказывайте, Алексей Станиславович! Подробно и не торопясь.
Уговаривать перепуганного инженера не пришлось. Как оказалось, неделю тому назад к ним приехал товарищ из какого-то там центра и сказал, что на основе их группы необходимо организовать боевую дружину, так как следующий, 1916 год, будет переломным для страны, а это означает, что будущей революции будут нужны подготовленные бойцы. Кроме этого, заявил он, партия нуждается в деньгах и оружии, которое кроме них самих им никто не даст. После его ухода состоялось экстренное совещание, на котором было решено ограбить банк. Путем голосования отобрали проверенных товарищей и назначили день. Грабители сумели без помех проникнуть в банк, взять деньги из сейфа, но на выходе их ждала полицейская засада. Это я уже узнал из газеты, как и то, что перестрелке двое из пяти налетчиков были убиты, один был ранен и схвачен, а еще двум удалось скрыться. С ними исчезла и большая часть захваченной суммы.
— Так вы здесь причем, если утверждаете, что не принимали в ограблении никакого участия?
— Понимаете, какое дело… Я знал об этом ограблении. Знал! Хотя и был против! На том собрании, когда решался вопрос о налете, я выступил и сказал, что мы должны завоевывать сердца людей, а не убивать их! Человек должен решить сам за кого он…
— Не увлекайтесь! Значит, вы выступили против ограбления банка. Что дальше?
— Мне сказали, что раз я против линии партии, направленной на вооруженное восстание, то должен уйти. Ну,… я и ушел.
— Вы дворянин?
— К чему этот вопрос? Впрочем, да. Я дворянин, но не горжусь этим. Мои предки из польской шляхты, которые переехали в Россию и прижились. Если вы думаете, что я это скрыл от своих товарищей, то вы глубоко заблуждаетесь! Я все рассказал о себе! Все! Ничего не скрыл!
— Что вы так волнуетесь, Алексей Станиславович! Вы же не на допросе в жандармерии. Так что успокойтесь и дышите ровно.
— Сережа, причем здесь жандармерия?! И какое отношение Алексей может к ней иметь?!
В глазах Наташи снова проступил страх.
— Это ты у него потом спросишь, а теперь, пожалуйста, не мешай мне, — Наташа бросила на меня растерянный и недоуменный взгляд, но возражать не стала. Я повернулся к Луговицкому. — Рассказывайте дальше.
— Об ограблении банка я узнал через несколько дней из газеты, а к концу работы меня вдруг вызвали на проходную. Выйдя, я увидел Розу. Она мне сказала, что вчера ночью состоялось совещание ячейки, на котором меня обвинили в предательстве и… приговорили к смерти.
— Алексей Станиславович, а почему именно она пришла к вам?! — сейчас в голосе сестры звучало не любопытство, а плохо скрытое раздражение.
— М — м-м… Я с ней когда-то встречался, — инженер произнес это растерянно и с неохотой, ему было неприятно говорить об этом, но уйти от столь прямого вопроса не представлялось возможным. — Но поверьте мне, Наталья Александровна! Очень вас прошу! Мы всего несколько раз с ней встречались. Это было давно! Чем угодно могу вам поклясться!
Сестра приняла недовольный вид, всем своим видом показывая, что не собирается его так быстро прощать. Инженер бросил на нее пару умоляющих взглядов, затем все же продолжил свой рассказ: — Я спросил ее: как такое могло получиться? На что она ответила, что руководству ячейки стало известно о том, что я предатель и тайный агент охранки. Потом она ушла, а я вернулся на работу. Написал там заявление, что несколько дней буду отсутствовать, а затем поехал к приятелю. У него и переночевал, так как домой, на съемную комнату, возвращаться опасался. Сегодня утром я забрал из банка свои накопления и зашел попрощаться с Натальей Алексеевной, твердо решив уехать. Моя специальность везде востребована, поэтому…
— А документы и вещи? Они же остались в квартире.
— Я их заберу! На меня никто не подумает!
Мы, вместе с Луговицким, одновременно повернули головы и уставились на Наташу.
— Тебя давно не шлепали по попке, ребенок? — с ехидной ухмылкой осведомился я.
В ответ сестра покраснела, словно маков цвет.
— Нет, Наташа! Что вы! — торопливо и взволнованно заговорил Алексей. — Вы не должны подвергать свою жизнь…
— Хватит пустых разговоров! Алексей Станиславович, кто определял выбор банка?
Инженер некоторое время молчал, а затем нехотя, явно переступая через себя, сказал: — Боткин. Андрей Маркович. Он работает помощником кассира в этом банке.
— Какое место в ограблении ему отводилось?
— Ну,… не знаю. Наверно, указать, где охрана стоит… Сигнализация… Конечно, план банка, — нехотя и неуверенно промямлил инженер.
— Сам он в ограблении не участвовал?
— Конечно, нет! Он должен был остаться вне подозрений.
— Алексей Станиславович, почему бы вам не пойти в жандармерию и не рассказать там все? Сразу решите свою задачку!
— За кого вы меня принимаете, милостивый сударь! Я дворянин!
— У вас дворянство вроде бумажки с печатью. Нужно — достаете, не нужно — пусть в кармане лежит. Так что ли?
Луговицкий смутившись, опустил глаза, и некоторое время собирался с мыслями. Я ждал.
— Вы не так меня поняли! Дело не в звании дворянина, а во внутренней честности человека. Просто я стараюсь быть честным! Именно поэтому на том собрании…
— Ясно, — оборвал я его. — Теперь так. Сейчас мы сходим к вам на квартиру и заберем документы, затем поселитесь в гостинице.
— В твоей гостинице. Хорошо, Сережа? — при этом лицо моей сестры приобрело умильно — трогательное выражение.
— Хорошо. Этот банковский клерк случайно не рыжий?
— Откуда вы это знаете?! — удивленно воскликнул инженер.
— Вы не ответили.
— Да. Рыжий. Андрей еще носит очки в золотистой оправе.
— Значит, это его я видел тогда в парке?
— Его! Но он здесь причем?!
Несколько секунд я раздумывал: сказать ему или нет, а потом решил не говорить. Как говориться: меньше знаешь — лучше спишь.
— Пока не знаю. Разберусь — скажу.
— Хорошо. Как мы теперь будем действовать?
Переложив на чужие плечи ответственность, Луговицкий разительно переменился. Исчезла бледность и нервозность. Приободрившийся "агент охранки" был готов действовать.
— Идем к вам. Там видно будет.
После того, как забрали документы и необходимые вещи, мы отправились в гостиницу. Узнав адрес его рыжего товарища по классовой борьбе, я приказал инженеру безвылазно сидеть в номере. Спустившись вниз, я на выходе вдруг неожиданно столкнулся с Лешкой. Вид у него был растерянный и испуганный.
— Дядя Сережа! Я к вам!
— Привет, парень. У меня времени мало, поэтому давай по пути поговорим.
— Дядя Сережа, с вами батя поговорить хочет.
— Он хочет! Вопрос: хочу ли я с ним говорить?!
— Дядя Сережа! Я вас очень — очень прошу!
Сопоставив имеющиеся у меня факты, нетрудно было догадаться, что Боткин, не надеясь на умение товарищей по партии, усилил их профессиональными бандитами. Ими и стал отец Лешки со своими подручными. Прокрутив все это в голове, решил, что встреча с налетчиком, к тому находящимся в розыске, мне абсолютно не нужна.
— Извини, парень, но у меня действительно нет времени.
— Он ранен, — хлюпнул носом мальчишка. — Тяжело.
— Я не доктор.
— Он обо мне хочет поговорить.
— О тебе? А ты сам объяснить не можешь?
— Да я не знаю! Правда, не знаю!
— Прямо сейчас?
— Да. Тут недалеко.
— Пошли.
Идти оказалось действительно недалеко. Раненый бандит скрывался в бывшей рыбацкой деревеньке, в одном из полуразрушенных домиков. Когда-то меня к этим развалюхам привели воры, укравшие у профессора коллекцию старинных монет. Правда, сейчас никто здесь песни не орал и на гармошке не играл.
"Интересно, почему он здесь прячется? — подумал я, переступая порог ветхой хижины. — Впрочем, какая мне разница!".
Не успел я ступить в сырой полумрак жилища, как мне дорогу заступил плечистый детина, с рожей профессионального убийцы. Раньше мне его видеть не приходилось.
— Батяня, я привел дядю Сережу, — высунулся из-за моей спины мальчишка.
— Кулак, пропусти. Это ко мне, — раздался хриплый голос из-за широкой спины громилы. Тот медленно отошел в сторону, открывая топчан и лежащего на ворохе тряпья Лешкиного отца. Бледное лицо, плотно сжатые губы и замотанная бинтом грудь говорили о тяжелом ранении.
— Сергей… Александрыч, подойди.
Подойдя, я сказал: — Слушаю.
— Просьба есть. Возьми на время к себе моего сына.
— Об этом он и сам мог сказать!
— Потому что не щенок он какой-то, а сын мне! Сам хотел убедиться в твоем согласии! Вот еще, — он пошарил рукой в тряпье, на котором лежал и вытащил небольшой тряпичный сверток. — Держи! Здесь деньги!
— С банка?
— Откуда про банк знаешь? — глаза бандита сощурились, словно у зверя готового к прыжку.
— Во всех газетах про ограбление банка и раненых налетчиках пишут, а тут ты с дыркой в груди лежишь. Что еще думать?
— Хм! Ежели так… Что делать будешь?
В этом вопросе было все — скрытая угроза, просьба, надежда.
— Меня это не касается.
— Пусть так. Эти деньги не из банка. Мы тогда пустые ушли. Ну, так что берешь?
— Нет. Лешка, пошли.
— Дядя Сережа, я с отцом пока посижу. Позже приду.
— Держи ключ от номера. Вечером буду.
Выйдя из наполовину развалившейся хижины, я сразу отправился по указанному мне инженером адресу, но на полпути остановился, достал часы. Посмотрел время и решил, что Боткин еще на работе. Изменив маршрут, я по пути принялся увязывать в одну цепочку имеющиеся у меня факты. У меня не было сомнений, что агентом охранки и предателем является сам Андрей Маркович Боткин и что, скорее всего, пропавшая часть денег осела в его карманах. Этот сукин сын прекрасно понимал, что в первую очередь товарищи начнут спрашивать с него, как организатора и разработчика плана ограбления. Как тут не подставить романтика Луговского? Тот великолепно подходил к роли агента охранки: сам дворянин, ухаживает за дворянкой, а у той брат — офицер и монархист.
"Действительно, кому еще предателем быть? Народ простой, незатейливый, поэтому и проглотил, сразу, не разжевывая".
Мне недолго пришлось ждать Боткина у банка. Довольный жизнью, что нетрудно было понять по безмятежному выражению его лица, тот вышел из стеклянных дверей банка. Неторопливой походкой прошел до конца улицы, где зашел в кафе, перекусил, после чего отправился в трактир и два часа играл в бильярд. Судя по тому, как его там приняли, кассир, был там завсегдатаем. Проиграв около пяти рублей, он, наконец, пошел домой, при этом вид у него был далеко не расстроенный. Этот факт только подтверждал мое подозрение — именно он взял деньги, исчезнувшие после ограбления. Я проследил его до доходного дома Войкова, где Антон Маркович снимал полуподвальную, но зато отдельную квартиру. Об этом и многом другом я узнал после разговора с общительным татарином — дворником, после чего поблагодарил его рублем. Распрощавшись со служителем метлы, спустился по лестнице, ведущей в полуподвал, и постучал в дверь. Пару минут за дверью была тишина, потом раздался осторожный голос: — Кто там?
— Антон?
— Ну, Антон. А вы кто?
— Александр. Меня ваш сосед Венька Герасимов прислал. Мы тут у него в картишки перебрасываемся. Я новенький в вашей компании, так проставляюсь. Ты как? С нами?
— Гм! Чего Веня сам не пришел?
— Когда я за бутылкой собрался бежать, он сказал, чтобы на обратном пути я забежал к тебе. Говорит, у меня к нему есть дело.
— Да отдам я ему долг, отдам, — раздался недовольный голос хозяина квартиры. — Ладно. Скажи, приду.
— Ну, пока, — и я старательно затопал по ступеням, имитируя свой уход, а сам отпрянул к стене и замер. Спустя минуту дверь, с легким скрипом, осторожно приоткрылась. Как только в проеме показалась голова, я схватился за ручку двери и дернул на себя. Вслед за широко распахнувшейся дверью вылетел хозяин квартиры, и с ходу наткнувшись на мой кулак, отправился в обратном направлении, в полумрак квартиры. Шагнув за ним следом, я тщательно закрыл дверь, после чего огляделся. Спертый воздух, в основе которого лежал ядреный мужской пот, смешанный с приторным запахом дешевого одеколона, заставил меня поморщиться. Сам вид неприбранной, месяцами не убиравшейся, комнаты полностью соответствовал этому запаху. Свет, падавший через давно немытое окно, освещал только стол, оставляя большую часть помещения в полумраке. Мое внимание сразу привлекла изящная шкатулка, которая своим видом резко выбивалась из общей картины беспорядка.
Подтащив кассира к кровати, бросил его на скомканное одеяло, а затем подошел к столу, но стоило мне прикоснуться к крышке ларца, как хозяин квартиры умоляющим голосом запричитал: — Нет, пожалуйста, нет. Не трогайте. Это мое.
Не обращая внимания на его нытье, откинул крышку и сразу увидел две банковские запечатанные упаковки бумажных купюр, номинал каждой составлял 25 рублей. Вытащив их, обнаружил на ее дне около десятка золотых монет, после чего повернулся к Боткину.
— Где остальные деньги из банка, падаль?! Два Ивана шутить не любит! Пасть порвет и глазом не моргнет! — при этом постарался изобразить на лице свирепую гримасу.
— К — к-то в — вы? Ч-что в — вам от м — меня нужно?! — прошептал, заикаясь, кассир трясущимися губами.
Не отвечая, подошел к нему.
— Отвечать только на мои вопросы, — схватив его за волосы, вздернул его голову вверх. — Дошло?!
— Да — а.
— Где деньги?! Отдашь — будешь жить!
— Погодите! Вы меня с кем-то спутали! — несмотря на страх, Боткин сделал отчаянную попытку выкрутиться.
— Как скажешь. Два Ивана сказал, что не отдаст деньги, — отпустив предателя, я достал револьвер, — пускай его в расход.
— Нет! Нет! Вы не можете так поступить! — банковский клерк побледнел как мел, но уже в следующее мгновение гримаса страха стала сползать с его лица. — Я вас узнал! Вы же тот офицер, брат девушки Луговского! О, Господи! Так это он вас прислал! Да! Это он! Я точно знаю!
— Может и так, но тебе это уже без разницы, — выдержав демонстративно паузу, я взвел курок. Щелчок вышел особенно звонким в наступившей тишине. — Есть желание, молись.
Боткин отпрянул и упал на кровать. Он сжался, закрыв голову руками, и истерически зарыдал.
— Прощай.
— У меня их нет! Нет! Они у Смокина! Он их забрал!
Меня трудно удивить, но кассиру это удалось.
— Деньги… у жандарма? Каким образом?!
— Вы его знаете?! — предатель поднял на меня глаза.
— Как они к нему попали?
История оказалась простой и банальной. Как оказалось, Антон Маркович Боткин, уже с год числился агентом охранки. Пришел в жандармерию и приложил свои услуги в качестве платного агента, когда понял, что окончательно запутался в карточных и бильярдных долгах. Он не считал свой шаг предательством по отношению к товарищам, так как считал их одной из ступенек лестницы, по которой ему предстоит взобраться наверх и стать одним из лидеров в новом, построенном после свержения монархии, обществе. Но это все будет потом, а пока ему были нужны деньги. Много денег. И какая разница от кого их брать.
Какое-то время получаемые в охранке деньги помогали латать дыры в его бюджете, но азартная натура игрока подвела его в очередной раз. В один прекрасный день он проиграл крупную сумму денег людям, которые не любят прощать долги. Терять ему больше было нечего, и он решился на ограбление собственного банка, тем более что план был уже готов. Те люди, которым он был должен, свели его с отцом Лешки. Был уже назначен день и час налета, как Боткина охватил приступ панического страха. Он прекрасно понимал, что если что-то пойдет не так, его кураторы из жандармерии сумеют связать нападение на банк с ним самим, и тогда он станет не просто рядовым социалистом в их картотеке, а уголовным преступником. О таком раскладе ему даже думать не хотелось. Не находя выхода, он побежал к своему куратору, ротмистру Смокину, и повинился перед ним во всех грехах.
Жандарм сразу учуял выгоду и быстро организовал появление товарища из центра, который был представлен рабочей ячейке ярым революционером Андреем Боткиным. Как они могли ему не поверить?! С не меньшим энтузиазмом они приняли его план экспроприации богатств у кровавых капиталистов. Участие социалистов придавало политическую окраску банальному налету, предотвратив который, жандарм мог смело заявить начальству, что не зря ест свой хлеб. Все прошло, как он и задумал. В результате он получил благодарность начальства, а так же… свою долю от ограбления. Часть денег, которые не смогли унести раненые бандиты, были припрятаны Боткиным, а через день вынесены из банка и поделены со своим жандармским опекуном. Сорок тысяч забрал себе Смокин, двенадцать тысяч ушли на оплату долга, после чего на руках у предателя остались семь тысяч рублей.
Услышав его историю, я задумался. Она весьма осложнялась присутствием ротмистра жандармерии. Смокин был сильной фигурой в сложившейся ситуации.
"Этому гаду раз плюнуть Луговицкого прижать, тем более что с подачи кассира на него наверно уже дело в охранке заведено. Как же его устранить? Впрочем, есть одна идея!".
— Садись к столу!
— Зачем?!
— Напишешь два письма. В одном расскажешь своим товарищам, что это ты предатель, а не Луговицкий, а во втором письме опишешь, как ты с жандармом ограбил банк.
По его напряженному лицу и неподвижному взгляду было видно, что он судорожно пытается просчитать ситуацию, потом посмотрел на меня. В его глазах уже не было панического страха.
— Я напишу.
Правда, ему потребовалось около десяти минут, чтобы прийти в себя и унять дрожь в пальцах. На описание его "подвигов" ушло не менее часа. Пододвинув мне два исписанных листа, он тихо сказал:
— Я уеду. Мне бы только,… немного денег. На дорогу.
Я отсчитал ему сто рублей из его денег, которые он торопливо засунул во внутренний карман пиджака.
— Чем дальше уедешь — тем лучше.
— Да — да. Уеду. К тетке. В Рязань.
— Приведи себя в порядок и пошли.
Час ушел на то, чтобы добраться до фабричной окраины, зато никого нам искать не пришлось. Курившие рабочие, стоявшие у входа в барак, сразу окликнули его:
— Антон, здорово! Какими судьбами? Случилось чего?
Лицо предателя напряглось, он кинул на меня быстрый взгляд, потом быстро подошел к окликнувшим его фабричным рабочим.
— Эй! Ты чего?! Что-то случилось, Антон?!
— Это вам письмо. Там все — правда. Если сможете — простите! — и, развернувшись, предатель бросился бежать.
— Ты куда?! Да что случилось, Антон?! Может догнать? Бросьте! Лучше, давайте читать письмо! Да не здесь же! Пошли ко мне!
Вернувшись в гостиницу, я нашел в номере Лешку. Лицо заплаканное, глаза красные.
— Держись, парень.
— Я-то что, дядя Сережа. А вот батя… Говорил же ему: давай уедем… Эх! Не послушал меня.
— К отцу Елизарию на занятия будешь ходить?
— Буду.
Достав из кармана деньги, я передал мальчишке 25 рублей: — Отдашь ему. Что объяснить, сам знаешь.
— Знаю. Дядя Сережа, я тут колбасу и булки купил, да с коридорным Федором сговорился насчет самовара. Чай пить будем?
— Еще спрашиваешь! Кстати, держи еще деньги. Это тебе на хозяйство, а теперь мне надо отойти минут на двадцать. С человеком переговорить надо. Хорошо?
— Дела — в первую очередь, а то я не знаю, — солидно заявил мальчишка. — Буду ждать.
Поднявшись на верхний этаж, я кратко изложил Луговицкому, что произошло за последние несколько часов. Тот внимательно выслушал меня, а затем неожиданно спросил: — А как же Антон?
— Вам-то чего беспокоиться об иуде, который вас предал?
— Так-то оно так, но все равно это неправильно, Сергей Александрович.
— Нет вопросов. Идите к своим товарищам и скажите, что заставили писать его письмо под дулом револьвера. Как вам идея?
— Гм! Я все понимаю… Вы человек действия и все делали, как считали нужным, но…
— Скажите мне спасибо, и я пойду.
— Извините меня, Сергей Александрович. Ведь я даже не поблагодарил вас за то, что вы для меня сделали. Большое вам спасибо! Вы спасли мне не только жизнь, но и честь!…
— Алексей Станиславович, — оборвал я его поток благодарностей, — мне действительно надо идти!
— Так что мне дальше делать?!
— Пару дней пересидите здесь, а потом сходите к Розе и узнайте новости. До свидания.
— До свидания.
После всех этих событий прошел месяц. Казалось, жизнь вернулась в свою колею, но спустя три дня после того, как Алексей Луговицкий сделал предложение моей сестре, его нашли убитым. Два выстрела в грудь были сделаны почти в упор. Карманы вывернуты. Часы, бумажник, даже серебряная заколка из галстука исчезла. Сестра узнала об убийстве первой. Ничего не подозревающий о постигшем ее горе, как обычно, я пришел на обед и в первый миг даже ее не узнал. Лицо серое, глаза тусклые и безжизненные, словно яркий и веселый огонек, озарявший все ее порывы, притух и сейчас чадил, не давая ни радости, ни тепла.
— Что случилось?!
— Лешу убили.
— Как убили? За что?
— Ничего не понимаю. Ничего не знаю. Меня, как позвонили, словно черной волной накрыло.
— Погоди! Может это не так!
— У меня еще с вечера сердце ныло, Сережа. Я как знала! Боже мой!
— Собирайся, мы едем в полицию!
Спустя час в участке мне рассказали все, что знали об этом убийстве, а потом попросили опознать тело. После чего мы отправились домой, где я уложил Наташу в кровать и заставил выпить снотворное. Спустя полчаса убедившись, что она спит, вышел из квартиры. Выйдя на улицу, медленно пошел, пытаясь понять, что могло стать причиной его смерти. Первой пришла мысль, что это дело рук революционеров, которые почему-то взяли и передумали на счет казни. На втором месте стояло ограбление, но две пули в грудь, выпущенные в упор, явно не соответствовали стилю работы уличных грабителей. Так мне сказал и следователь, занимавшийся этим делом.
"Пойдем по очереди. Где живет Роза? Гм! Луговицкий что-то такое говорил. А! Вспомнил!".
Мне повезло, и Роза оказалась дома. Открыв дверь, она с удивлением уставилась на меня.
— Вы?!
— Вы еще состоите в рабочей ячейке?!
— Почему вы задаете мне этот вопрос?!
— Мне надо знать, не вы ли убили Алексея Луговицкого?
— Я?! Вы в своем уме?!
— Не лично вы, а ваша рабочая группа, которая уже однажды приговорила его к смерти! Мне нужен ответ!
— Погодите! Алексея убили? — видно до девушки только сейчас дошел смысл моего вопроса. — За что?! Он такой мягкий и добрый человек. Как это могло произойти?
Ее глаза наполнились слезами.
— Мне нужен ответ! Прямо сейчас!
Роза вздрогнула, словно ее кнутом ударили.
— Не знаю. Правда, не знаю. Он ушел от нас. Перед этим заявил, что выходит из наших рядов. После предательства Боткина наша ячейка распалась, но я точно знаю: никто из наших не желал ему зла. Даже наоборот…
— Будем надеяться, что вы сказали правду. Иначе…
По дороге домой, так и так я раскладывал факты, но пока все сводилось к одному — к ограблению с убийством. И все равно, что-то внутри меня протестовало против этой версии.
"Что-то здесь нечисто".
На скамейке, врытой у входа в гостиницу, я увидел Лешку, который весело болтал с парнишкой, своим ровесником, служившим при гостинице мальчиком на посылках. Увидев меня, подбежал и радостно прошептал: — Мне отец весточку прислал.
При этих словах у меня внутри что-то вздрогнуло.
"Вчера убили Луговицкого, а сегодня появился гонец от отца Алексея. Совпадение?".
— Весточка, это хорошо. Где он сам?
— Не написал. Зато батя на словах передал, что он уже почти вылечился и скоро заберет меня. Правда, здорово?
— Правда. А кто весточку принес?
— Ленька Червонец. Вы его знаете, дядя Сережа. Он с батей, — мальчишка сделал таинственное лицо и уже совсем тихо добавил, — тогда в банке был. И еще. Помните, я тогда вам про рыжего говорил? В золотых очках?
— Рыжего? Помню.
"Вот и все стало на свои места".
— Я его сегодня видел. Тут недалеко. Он по улице шел.
"Теперь я знаю, кто убил Алексея. Червонец. А навел на него Боткин. Вот только как они оказались вместе?".
— Дядя Сережа, вы что?
— Ничего. Задумался. Червонец еще придет?
— Вечером. Мы договорились, что я письмо напишу и передам через него отцу.
— Отлично. Мы его вместе встретим.
Бандит пришел около восьми часов вечера. Зашел нагло, не здороваясь, мазнул по мне глазами, затем подойдя к Лешке, протянул руку: — Гони письмо, шкет.
— Входя, здороваться надо! — с этими словами я шагнул к нему и с разворота ударил, зло и резко, в бок. Под кулаком что-то хрустнуло. Лицо бандита побледнело и свело гримасой боли. Отшатнувшись, он попытался выхватить нож, но новый удар в грудь бросил на стену. Его глаза помутнели от боли, но сознания бандит не потерял.
— Дядя Сережа! Что вы делаете?!
— Стой и слушай!
Я снова повернулся к уголовнику, который продолжал держаться на ногах только благодаря стене и силе воли.
— Зачем ты убил Луговицкого? Он не предатель. Вас предал Рыжий.
— Пошел ты…!
От тычка в нервный узел он, как подрубленный, рухнул на пол.
— Это он убил дядю Лешу? — голос мальчишки дрожал, как и его тело, мелкой дрожью.
— Да. Вчера вечером.
— Зачем?!
— Ты сам не догадываешься?
— Вы хотите сказать, что ему приказал мой отец?! Это не так! — и он бросился к бандиту, который только что пришел в сознание: — Червонец! Червонец! Это отец приказал убить?! Ну, скажи! Скажи!
Тот некоторое время смотрел на мальчишку, потом медленно повернул побелевшее от боли лицо ко мне.
— Тебе… это… зачем?
Вместе с этими словами на его губах выступила кровь.
— Человек, которого ты убил, жених моей сестры.
Какое-то время он смотрел на меня, потом тихо сказал: — Рыжий. Он, падла, навел. Я думал его подрезать, а рыжий струсил. Пришлось… стрелять. Первым… я. Второй раз… рыжий. Я его… заставил.
— Где сейчас твой пахан?
— Дядя Сережа! Я вас прошу! Так уж случилось!
Парнишка стоял передо мной с побелевшими губами, судорожно прижимая кулаки к груди.
— Просто так ничего не случается, запомни, парень. И каждый должен держать ответ.
Умирающий бандит скривил окровавленные губы: — Да он тебя порвет…
— Где сейчас Рыжий?! — перебил я его.
— Ждет меня… в трактире. "Дубок".
— Что ж. Поговорим.
— Что… со мной… будет?
— Ты уже мертвец. Где отец Лешки?
Бандит какое-то время смотрел на меня, а потом качнул головой, дескать, нет, затем скосил глаза на мальчишку и сказал: — Малец, подойди. Тебе скажу. На ухо.
Спустя пару минут Алексей выпрямился и вызывающе посмотрел на меня.
— Не скажешь?
— Нет, дядя Сережа! Бейте меня, режьте — не скажу!
— Дело твое. Иди, держать не буду. Только не забудь ему передать: увижу — убью.
Мальчишка кинулся к двери.
— Погоди! Вещи свои сначала собери. И еще, — я достал бумажник, достал купюру в двадцать пять рублей и протянул Алексею. — Возьми!
После того как закончил собираться, мальчишка остановился у порога, явно не зная, что мне сказать. Я посмотрел ему в глаза и сказал: — Иди. Чего стал.
— Прощайте, дядя Сережа. Век буду вас помнить.
Когда дверь за ним закрылась, я повернулся к умирающему бандиту.
— Полиции расскажешь, что мне сказал?
— Нет.
— Где нож?
— В сапоге.
— Револьвер?
— Выбросил.
Достав из-за голенища сапога финку, я вложил ее бандиту в правую руку. Червонец попытался ухмыльнуться, дескать, понял, что ты хочешь сделать, но это было его последнее движение в жизни. В следующую секунду судорога пробежала по его телу, он дернулся в последний раз и замер. Выйдя из комнаты, я первым делом нашел коридорного Федора. Зная, что я жилец не жадный и не заносчивый, он услужливо вытянулся передо мной:
— Что изволите, Сергей Александрович?
— Несчастье случилось. На меня Федор прямо сейчас грабитель напал. С ножом.
Тот растерянно оглядел мой мощный торс, затем выдавил из себя бледную улыбку:
— Шутить изволите?
— Зайди ко мне в номер и посмотри, потом полицию вызови. Я пока на улице побуду, что-то мне дурно стало, — после чего развернувшись, пошел к выходу.
Нужный мне трактир находился в десяти минутах ходу от моей гостиницы. Подойдя к нему, внимательно огляделся по сторонам и только после этого открыл дверь и зашел. Зал был заполнен только на треть. Большая часть посетителей сидела за столиками вдоль стен и перегородок, в центре практически никого не было, за исключением нескольких случайных посетителей, забежавших по — быстрому перекусить. Среди них за стаканом чая сидел второй убийца Луговицкого. Стоило ему меня увидеть, как его лицо исказилось в гримасе страха. В следующую секунду он попытался вскочить, но видно ноги его не держали, и он плюхнулся обратно на свой стул. Я неторопливо подошел к его столу, затем чуть наклонился и тихо сказал: — Тебе привет от Луговицкого.
Кровь от лица убийцы отхлынула. Мелкие капли пота покрыли лоб.
— Я… Я… не хотел. Это Червонец. Все он! Он мне в руки револьвер сунул! Я в него уже мертвого стрелял!
— В аду твой Червонец! Ждет он тебя там. Но не об этом речь. Ты мне лучше скажи, иуда: зачем тебе была нужна смерть Луговицкого?!
— Я… не виноват! Бандиты меня заставили! Запугали! Хочешь жить, сказали, выдай нам… человека, что нас предал. Мне куда деваться?! Нет, я понимаю, что совершил подлость! И все сделаю, чтобы искупить вину! Приму наказание! Пойду на каторгу!
Было ясно, что он будет врать и изворачиваться до последнего, а правда мне и так была известна. Боткин решил отомстить Луговицкому руками бандитов, решив, что это он виновник всех его бед.
— Как скажешь. В полицию, так в полицию. Пошли.
Предатель, пытаясь сохранить свою драгоценную жизнь, не обратил внимания на мой холодный и равнодушный тон и поэтому не понял главного: ему был только что подписан смертельный приговор.
— Про их разбойничью шайку все как есть расскажу! Их пятеро…
— Заткнись!
Выйдя из трактира, мы пошли по улице, потом завернули в проулок, и пошли среди глухих стен лабазов. Боткин стал нервно оглядываться по сторонам.
— Куда мы идем?!
— Путь сокращаем.
— Нет! Я вам не верю! — он попытался остановиться, но я схватил его за плечо и волоком потащил за собой. Иуда почему-то даже не сопротивлялся, шел, куда его вели и только непрестанно, без перерыва, говорил, вымаливая себе жизнь. Слова из него текли потоком. Сначала я не обратил внимания, а потом понял, что они пустые. Без эмоций. Без надрыва.
— Пощадите меня! Христом — богом прошу! Он же уже мертв! Не берите грех на душу!
Умоляю! Что вам в моей смерти! Заклинаю всеми святыми! — его бормотание сейчас больше походило на безжизненный голос автоответчика.
Мы остановились на пустыре. За спиной у меня остались купеческие склады и лабазы. В ста метрах уже начинался лес. Окраина города. Я несильно толкнул его. Он по инерции сделал шаг назад. Повернулся ко мне. У него были глаза человека, чья душа надломилась, а разум отключился, не выдержав пережитых потрясений.
— Готов к смерти, иуда?
Мои слова его словно встряхнули, выведя его из полубессознательного состояния. Он быстро оглянулся по сторонам, затем уставился на меня. Лицо помертвело, глаза наполнились ужасом.
— Нет! Не убивай! Я жить хочу! Жить! Что тебе в моей смерти?! Что?! Я сознаюсь! Пусть меня судят! Пусть на каторгу! Куда угодно…
Я ударил. Предатель, хрипя, схватился за горло. Разбитая гортань еле — еле, с большим трудом, пропускала воздух. Его лицо в раз побагровело, глаза полезли из орбит, затем он стал медленно оседать на землю. С минуту я наблюдал за ним, а затем, склонившись, тихо сказал: — Ты будешь умирать еще минут… пятнадцать — двадцать, так что, начинай отсчитывать секунды.
Вначале мне показалось, что он прислушивается ко мне, но спустя несколько секунд понял, что ошибался. Это был бессмысленный взгляд в пространство, за которым стоял умирающий мозг, полностью переключившийся на мучительную борьбу за каждый, с таким трудом проникающий, глоточек воздуха, дающий ему еще несколько следующих секунд жизни.
Дождавшись его смерти, я вернулся в гостиницу. Вызванный на место преступления полицейский агент уже узнал в убитом грабителя и убийцу Матвея Дувинова по кличке Червонец, сбежавшего с каторги полтора года тому назад, поэтому следователь не стал усложнять себе работу, с ходу приняв мою версию и сняв с меня показания, отпустил.
Через час, подходя к квартире, я неожиданно для себя застал у дверей целую толпу ее возбужденных подружек, которые собрались здесь, узнав о беде.
— Сергей Александрович, что случилось?! Как она?! Это не ошибка?!
— Тихо, девочки! Луговицкий был убит вчера вечером преступниками. По этому делу сейчас ведется следствие. Наташа сейчас спит. Несколько часов тому назад я уложил ее в кровать, дав снотворное. Сейчас открою дверь, и мы войдем. Только просьба, не шуметь.
Войдя, чуть ли не на цыпочках, мы все прошли в спальню Наташи. Убедившись, что она спит, вернулись в столовую. Посовещавшись, подруги решили устроить дежурство у ее постели, после чего мы некоторое время сидели в гостиной и разговаривали. Оказалось, что Варвара и Мария, сразу после пансиона пошли на трехмесячные курсы медсестер и скоро уедут на фронт. Еще одна из подруг сестры, мило стесняясь, заявила, что выходит замуж и уезжает с мужем — дипломатом в Швецию. Когда обмен новостями закончился, я извинился перед девушками и сказал, что мне надо идти. Они успокоили меня, что Наташа будет под присмотром. Я оставил им запасной ключ, показал, где лежат деньги, после чего ушел. Зашел на почту, отправил телеграмму матери, потом зайдя в парк, сел на скамейку. Неизвестно откуда у меня появилось чувство вины перед сестрой. Это все стечение обстоятельств, убеждал я себя, но оно никак не хотело уходить.
Потом были похороны. Венки, панихида, помертвевшее лицо сестры и заплаканное, опухшее от слез, лицо матери. Спустя несколько дней, придя обедать, я вдруг узнал, что сестра со вчерашнего дня стала ходить на курсы медсестер.
— Тебе это зачем?! — спросил я ее.
— Хочу уехать. Здесь все мне напоминает о Леше.
— Доченька, поехали со мной. Сережа присмотрит за квартирой. Отдохнешь, развеешься. Ты еще молода. У тебя все впереди.
— Ты не понимаешь, мама. Мне надо вырваться из всего того, что напоминает мою прежнюю жизнь.
Только теперь мать поняла, что хочет сказать ее дочь.
— Наташа, ты хочешь поехать на войну?!
— Да, мама, я все решила: еду на фронт.
Ее слова прозвучали тяжело и сухо. Мать охнула, побледнела, затем какое-то время смотрела на дочь остановившимся, безжизненным взглядом и только потом заплакала. В свою очередь, я неоднократно попытался переубедить ее, но на все мои доводы сестра отвечала одинаково: — Я решила. Еду на фронт.
