Глава 4

Взятие Киева войсками Андрея Боголюбского (1169)

Андрей первым из русских князей не просто поставил религию на службу государственным интересам (до него это делали многие), а превратил религиозную санкцию если не в единственную, то, во всяком случае, в самую мощную опору своей власти. Не довольствуясь евангельским «нет власти, аще не от Бога», он был готов сказать своим подданным: «Моя власть вручена мне самим Богом, я княжу с Божьего благословения». Он чувствовал себя «царем» в своих владениях, потому что в них царствовали Господь и Его Пречистая Матерь, которых Андрей выбрал своими небесными патронами. Эта черта его правления сближала княжескую власть в Ростово-Суздальской земле с византийской теократией.

Естественно, что, полагая источником своей власти Божественное откровение, Андрей не особенно нуждался в каких-то внешних подтверждениях своего права считаться великим князем – будь то родовое старейшинство или обладание старшим киевским столом. Отсюда то равнодушие к делам русского Юга, которое он демонстрировал на протяжении почти тринадцати лет своего владимирского княжения. За исключением помощи, оказанной им в 1159 г. князю Изяславу Давыдовичу⁵⁹⁰, летописи не запомнили другого случая вмешательства Андрея в междукняжескую борьбу за Киев. С высоты своего владимирского стола он взирал на нее, как на какую-то мышиную возню, недостойную того, чтобы участвовать в ней. Такая позиция наследника Юрия Долгорукого сильно облегчила жизнь великому князю Ростиславу Мстиславичу, а после его смерти открыла дорогу в Киев Мстиславу Изяславичу.

К тому времени принцип старейшинства фактически изжил себя. Собственно, старшими в княжьем роду после кончины Ростислава были: по линии Мономашичей – «мачешич» Владимир Мстиславич, последний сын Мстислава Великого, сидевший в Треполе; по линии Ольговичей – черниговский князь Святослав Всеволодович. Но их авторитет среди княжеской «братьи» был невысок, собственные силы и средства – невелики, а надежды найти союзников, готовых поддержать их претензии на киевский стол, у того и другого не было никакой. И хотя оба они отнюдь не страдали от отсутствия честолюбия, природное здравомыслие удержало их от того, чтобы заявить о себе как о кандидатах на великое княжение. Такую же скромность проявил и старший сын Ростислава Роман, удовольствовавшийся княжением в Смоленске. Имя волынского князя Мстислава Изяславича, напротив, было у всех на устах, несмотря на то что Киев не мог считаться ему отчиной, так как отец его, великий князь Изяслав Мстиславич, умер, не будучи старшим в роду. Однако он, подобно своему родителю, имел репутацию храбреца, который головой добывает себе место, пользовался поддержкой киевлян и черных клобуков и ранее уже дважды завладевал Киевом, пускай и для того, чтобы уступить его старшему дяде. Было совершенно ясно, что теперь он не уступит великокняжеский стол никому, тем более что Андрей Боголюбский – единственный государь, способный оспорить у него права на Киев, – не испытывал ни малейшей охоты вступать с ним в распрю.

В этой сложной династической ситуации Владимир Мстиславич и двое младших Ростиславичей – Рюрик и Давыд, посаженные их отцом соответственно в Овруче и Вышгороде, решили не дожидаться, пока Мстислав Изяславич воссядет на великокняжеском столе благодаря своей удали, а пригласить его в Киев на началах избрания. Они рассудили, что в обмен на добровольное признание его формального старшинства им будет сподручно «взяти» лакомые волости «по своей воле». В скором времени к этой коалиции присоединились еще двое князей: Владимир Андреевич Дорогобужский и брат Мстислава Изяславича Ярослав Луцкий, мечтавший о владимиро-волынском столе.

Нужно было очень плохо разбираться в людях, чтобы рассчитывать на то, что Мстислав Изяславич согласится быть великим князем только по имени, а не на деле. Когда его «приятели» в Киеве сообщили ему о происках заговорщиков, он призвал на помощь ляхов, галицкие полки, дружины союзных ему городенских князей и во главе большой рати двинулся на Киев. Киевляне и «черные клобуки» с радостью приветствовали его. 19 мая 1167 г. Мстислав вошел в Киев и, сотворив поряд с горожанами и верной ему княжеской «братьей», в тот же день повел войска к Вышгороду, где затворились Владимир Мстиславич с младшими Ростиславичами. Два дня противники «бились крепко» у городских стен, после чего начали пересылаться между собой и, наконец, урядились на том, чтобы Мстиславу сидеть на великом княжении, а «мачешичу» и Ростиславичам владеть прежними их волостями.

Однако это была только видимость примирения. Затаенное недовольство присягнувших Мстиславу князей, обманувшихся в своих надеждах на приобретение новых волостей, то и дело прорывалось наружу. У Владимира Мстиславича еще не успели обсохнуть губы после целования креста в Вышгороде, как он уже опять «нача думати» на великого князя («мачешич» вообще легко нарушал клятвы, был «вертляв» перед своею «братьею», по выражению киевского летописца). Правда, и на этот раз быстро выяснилось, что заговорщик из него никудышный. Держа свой замысел в великой тайне от собственной старшей дружины, он был зато вполне откровенен с боярами Давыда Ростиславича, один из которых и выдал его великому князю. В результате, когда настала пора действовать, старшие дружинники Владимира, обиженные тем, что князь пренебрег их советом и мнением, заявили ему: «А собе еси, княже, замыслил [ты, князь, один, без нас, все это задумал], а не едем по тобе, мы того не ведали». Владимир Мстиславич с одной младшей дружиной отправился к берендеям, с которыми у него прежде был уговор, но и они, увидев, что он приехал один, без союзников, встретили его неприветливо: «Ты нам тако молвяше: братья вси со мною суть… но се ездиши один и без мужей своих, а нас перельстив». Чтобы загладить свою вину перед великим князем, «поганые» напали на дружину Владимира и перебили всех его отроков; сам он едва ушел, раненный двумя стрелами. Убегая все дальше и дальше от гнева Мстислава Изяславича, «мачешич» в конце концов отдался под покровительство Андрея Боголюбского, пообещавшего наделить его волостью.

Чуть позже, в 1168 г., у Мстислава Изяславича вышла ссора с дорогобужским князем Владимиром Андреевичем, приехавшим в Киев припрашивать себе волостей (он очень желал получить Берестье/Брест). Великий князь напомнил ему о недавнем крестоцеловании и не дал ничего, чем превратил Владимира Андреевича в своего врага.

В обстановке почти всеобщего недовольства несговорчивым характером Мстислава Изяславича чрезвычайно легко произрастали различные интриги и козни. Так, в том же 1168 году двое киевских бояр, которых великий князь прогнал от себя, ложным изветом настроили против него Рюрика и Давыда Ростиславичей.

Пытаясь сплотить вокруг себя подвластных князей, Мстислав Изяславич организовал два больших похода на половцев. В первый из них отправились почти все правители южнорусских княжеств⁵⁹¹, – «поискати отец своих и дед своих путей и своей чести». В начальных числах марта 1168 г. объединенные русские полки спустились вниз по Днепру до его притоков – Угла и Снепорода и одним своим появлением нагнали такого страху на половцев, что те бежали, побросав свои вежи и семьи; их настигли у Черного леса, многих порубили, еще больше взяли в плен. Когда же посчитали свои потери, оказалось, что из всего русского войска убито только два человека. Но даже и тут возник повод для злоб и обид на великого князя, который вырвался вперед с дружиной и захватил львиную долю добычи. «И сердце их не бе право с ним», – говорит о князьях киевский летописец. Поэтому на призыв Мстислава Изяславича той же осенью посторожить у порогов купцов-«гречников» не откликнулась добрая половина участников весеннего похода, в том числе одни из главных политических игроков на юге Руси – черниговские Ольговичи, с тех пор отказавшие великому князю в своей поддержке.

Положение Мстислава осложнялось еще и тем, что и сам он при случае грубо ущемлял княжескую «братью» во владетельных правах. Влиятельный род Ростиславичей великий князь оттолкнул от себя уже через несколько месяцев после того, как сел на киевском столе. Распря возникла из-за Новгорода, где княжил один из сыновей покойного Ростислава, Святослав (см. с. 302). Новгородцы не ладили с ним, так как он сидел «на всей воле его», то есть в нарушение новгородских вольностей. Ростислав Мстиславич незадолго до своей кончины был вынужден мирить новгородцев с сыном, и добился того, что представители городских властей Новгорода дали ему клятву не искать другого князя, кроме Святослава, и держать его у себя, пока тот будет жив. Но как только Ростислава Мстиславича не стало, новгородцы позабыли о своем обещании и прогнали Святослава, а потом послали к Мстиславу Изяславичу с просьбой прислать им его сына. Оскорбленный Святослав обратился к Андрею Боголюбскому, который принял его под свое покровительство и направил ему в помощь ростовские полки. Кроме того, за изгнанного Ростиславича вступились его братья, смоленские князья Роман и Мстислав, а также полочане. Союзное войско сожгло Торжок, опустошило новгородские села и «заяша» все «пути», чтобы лишить новгородцев возможности сноситься с киевским князем. Однако те только пуще разгорячились: перебили в городе многих явных и тайных сторонников Святослава и все-таки нашли способ отправить в Киев послов. Мстислав Изяславич дал им своего сына Романа, не посмотрев на то, что этим поступком восстанавливает против себя всех Ростиславичей. «И болши вражда бысть на Мьстислава от братье», – свидетельствует киевский летописец.

Тем не менее Мстислав Изяславич, за отсутствием среди южнорусских князей достойного противника, вероятно, просидел бы на великом княжении до конца своих дней, если бы вдобавок ко всем своим промахам не задел еще и Андрея Боголюбского, позволив митрополиту Константину осудить и казнить Феодора. Владимирский князь, который и без того не испытывал к Изяславичу теплых чувств («бе не имея любви к Мьстиславу», по словам летописца), был не из тех, кто прощает подобного рода оскорбления. Лишив Андрея всякой возможности соперничать с Киевом в церковно-идеологической плоскости, Мстислав Изяславич своими руками подтолкнул его к тому, чтобы решить этот затянувшийся спор военно-политическими средствами.

В лице владимирского князя все враждебные Мстиславу силы обрели подлинного вождя. На исходе 1168 г. против великого князя составилась широкая коалиция, куда вошли четверо Ростиславичей – Роман, Мстислав, Рюрик и Давыд, дорогобужский князь Владимир Андреевич, новгород-северский князь Олег Святославич, его брат Игорь Святославич, князь Курский и Путивльский и два Андреевых брата, Глеб и Всеволод Юрьевичи (еще один брат Андрея, Михаил⁵⁹², принял сторону Мстислава Изяславича). Союзники положили отнять великое княжение у Мстислава и передать его Андрею. «И начаша ся снашивати речьми братья вси на Мьстислава, – повествует киевский летописец, – и тако утвердившеся крестом братья».

После этого падение Изяславича стало всего лишь вопросом времени. В феврале 1169 г. по приказу Андрея в поход выступило ополчение Ростово-Суздальской земли во главе с его сыном Мстиславом Андреевичем и воеводой Борисом Жидиславичем. Попытка великого князя создать помехи движению ростовского войска на юг путем посылки в Новгород вспомогательного отряда «черных клобуков» под началом Михаила Юрьевича была сорвана смоленскими Ростиславичами, которые переманили «поганых» на свою сторону и захватили Андреева брата. В начале марта силы коалиции соединились под Вышгородом, пополнившись здесь также дружинами полоцкого, рязанского и муромского князей.

9 марта огромная союзная рать разбила стан под Киевом, близ Кириллова монастыря, и на другой день взяла город в кольцо. Киевляне до этого лишь однажды согласились подвергнуться тяготам осады ради великого князя, когда в 1151 г. помогли Изяславу Мстиславичу выдержать оборону против войска Юрия Долгорукого. Теперь они оказали полную поддержку его сыну, быть может догадываясь, какую участь уготовили их городу противники Мстислава Изяславича. Три дня по всему периметру городских укреплений кипели жаркие схватки. Великий князь и киевляне «бьяхутся из города и бысть брань крепка отвсюду». Но 12 марта боевой дух горожан упал, и превосходство осаждавших стало очевидным. Пока Мстислав с дружиной «изнемагающе во граде» под натиском превосходящих сил врага, торки и берендеи по обыкновению переметнулись на сторону сильнейшего и впустили в город полки союзных князей⁵⁹³. Видя, что его дело проиграно, Мстислав бежал в Василёв, а оттуда во Владимир-Волынский.

Впервые в истории Киева неприятель вошел в него как в побежденный город. И, несмотря на то что неприятелем этим были свои же, русские князья, столица Руси подверглась варварскому разгрому, словно в нее ворвались степные орды. Грабежи и убийства продолжались два дня. Победители искали добычу везде: на Подоле и на Горе, в монастырях и храмах, не исключая собор Святой Софии и Десятинной церкви. Киевский летописец рисует картину города, объятого пламенем пожаров, оглашаемого криками ужаса и отчаяния: «И не бысть помилования никомуже ни откудуже: церквам горящим, крестьяном [христианам] убиваемом, другым вяжемым [других вязали, то есть уводили в рабство], жены ведоми быша в плен, разлучаеми нужею от мужий своих, младенци рыдаху зряще материй своих… и бысть в Киеве на всих человецех стенание и туга и скорбь не утешимая и слезы непрестаннии». Торки и берендеи зажгли было Киево-Печерский монастырь, но монахи сумели потушить пожар. Наконец союзное войско покинуло истерзанный город, увезя с собой «именья множьство» (частное имущество киевлян) и «всю святыню»: иконы, богатые оклады, богослужебные книги, пышные священнические одеяния и даже снятые со звонниц колокола. В то время подобные действия не расценивались как святотатство. Согласно тогдашним представлениям волость, чья столица лишалась церковных ценностей, теряла вместе с ними Божественное покровительство, а в конечном счете – государственный суверенитет⁵⁹⁴. Именно это и случилось с Киевом. Вместо того чтобы сесть на киевском столе самому или передать его кому-нибудь из старших князей, Андрей посадил на нем своего младшего брата Глеба, словно речь шла не о великом княжении, а о рядовом волостном держании. Это распоряжение Андрея произвело переворот в политическом строе Древней Руси, суть которого, по известному определению В.О. Ключевского, заключалась в том, что старшинство было отделено от места⁵⁹⁵. Но вернее будет сказать, что старшинство было перенесено из одного места (Киева) в другое (Владимир). Иными словами, вместо великого князя Киевского на Руси появился великий князь Владимирский, управлявший Киевом через своего посадника. и хотя такому положению вещей не суждено было закрепиться надолго, с политическим значением «златого» киевского стола как средоточия верховной власти в Русской земле было покончено навсегда. Уделом владельца Киева отныне стало не требовать, а просить, не повелевать, а подчиняться.