Он сам сел за руль, по дороге еще немного поговорили об Америке и ее роли международного жандарма. Мещерский не политик, хотя и политик тоже, трезво видит необходимость международной жандармерии.

– В современных условиях, – заметил он, – когда угрозы из дальних уголков планеты затрагивают уже не только тот уголок, как было раньше, но и весь мир, то и жандармерия должна быть всемирная.

– Должна бы, – сказал я на его сослагательное наклонение.

– Никто не согласится, – сказал он, тут же добавил: – Кроме некоторых стран. То ли продвинутых, то ли тупых, то ли в отчаянном положении.

– Которым жандарм нужен, чтобы решал их проблемы?

– Да. Хотя это не худший вариант. Решить их проблемы, если там межэтническая или клановая война, а затем установить полный контроль.

Я сказал осторожно:

– В любом случае контроль придется отдавать им.

Он взглянул с любопытством.

– Штатам?

– Да.

– Почему им?

В голосе не было неприятия, я ответил чуть свободнее:

– У них репутация.

– У нас тоже, – ответил он с иронией.

– Вот-вот, – сказал я, – из-за разницы в репутации. Они могут доказать, что будут смотреть только за безопасностью, а остальное им по фигу, вон Саудовскую Аравию до сих пор не трогают, хотя там и геев казнят, и женщинам свободы нет, и вообще дикое средневековье…

– А мы?

Я вздохнул.

– От нас во всех странах ждут, что всюду будем свергать режимы и устанавливать коммунизм.

– А как же то, – уточнил он, – что Россия сейчас становится оплотом консервативных ценностей?

– Во-первых, – ответил я, – это мнение только-только начинает укрепляться среди умных, а их везде мало, зато массовое сознание привычно видит в России все тот же Советский Союз…

– …что умело подогревается штатовской пропагандой.

– Точно, – сказал я.

– А во-вторых? – напомнил он.

– Во-вторых, – ответил я невесело, – мы и сами не уверены, что сможем справиться с ролью международного жандарма. Мы слишком молоды, энергия в нас бьет ключом, а это может привести к желанию исправить положение чуточку круче, чем позволяют обстоятельства. Мы слишком честны и справедливы, а Штаты похожи на полицейского, который, немолодой и толстый, знает человеческие слабости, иногда закрывает глаза на мелкие нарушения закона, для него важнее мир и покой на охраняемой им территории… словом, такому полицейскому доверяют больше.

Он вздохнул, круто повернул баранку, автомобиль въехал в нашу тихую улочку и, пробравшись между настолько аккуратно припаркованными автомобилями, словно и они служат в ГРУ, подкатил к зданию, где мы занимаем верхний этаж.

Мещерский время от времени загадочно улыбался, я не придал значения, мысленно просчитывая варианты модификации вирусов, которыми можно бы внедряться в клетки и с их помощью совершать нужные мне манипуляции с геномом, раз уж не существует такого ножа, чтобы самому и своими руками…

Мы поднялись на верхний этаж, в коридоре рабочие таскают тяжелые ящики и двигают мебель, Мещерский распахнул передо мной дверь в наш главный зал, что не зал, а так, просторная комната…

Я переступил порог и охнул.

– Ого!.. Когда же успели?

Мещерский скромно улыбнулся.

– Бисмарк сказал, в России медленно запрягают, но ездят быстро? Что делать, Россия после падения Советского Союза поднималась медленно… как считается, хотя на самом деле не для посторонних ушей.

– Я посвящен, – напомнил я.

– Потому так быстро и запрягли, – обронил он многозначительно.

Боковые стены исчезли, теперь это в самом деле громадный зал, где вся стена напротив в экранах от пола и потолка, причем это один экран, который легко разбивать на участки нужного размера.

Столы у всех компьютерные, но не в старом значении, что значило, на них или под них ставили компьютеры, а с широкими столешницами-экранами, что не только поддерживают тачскринную работу десятка умников одновременно, но и позволяют моментально строить над поверхностью трехмерные объекты, что безумно важно для быстрого понимания проблемы.

Рабочие еще торопливо укрывают кожухами проложенные по стенам толстые разноцветные кабели, моих людей пока никого, во всех углах царит спешка.

– Здорово, – сказал я ошарашенно, – не представляю, какие толстые каналы подвели…

Он посмотрел на меня, чуть прищурившись.

– Да? А то мне показалось, не только представляете, но и знаете все цифры, вплоть до сотой после запятой.

– Ой, – сказал я, – это быть либо аутистом, либо нечеловеком…

Он сказал деловито:

– Мы посовещались и решили, что весь этаж целесообразнее превратить в большой зал, где и будет сосредоточено наблюдение за всеми объектами… по планете. А ваш кабинет, как и кабинеты других сотрудников, можно расположить на четвертом этаже.

– Остальные внизу?

– Ждут вас, – ответил он довольно. – Все на месте, пьяных нет.

– Пойдемте, – велел я, все-таки я здесь хозяин, – покажете, что натворили внизу. Прежние хозяева, значит, выселены?

– Им дали другое помещение, – сообщил он. – Ваш отдел будет расширяться быстро, нужны помещения на вырост. Желательно в том же месте. Потому решено все здание передать вам.

На четвертом этаже ремонтники тянут по стенам толстые шнуры оптоволокна, двери во все комнаты распахнуты, там то ли ремонт, то ли установка аппаратуры, Мещерский кивнул на дверь в середине коридора.

– Там рабочий центр, ваши все там… Помогают расставлять технику, заодно выхватывают друг у друга ту, что поновее.

Я подошел к распахнутой двери, уже оценив, что кабинет хоть по размерам такой же, как и тот, что был у меня на пятом, но кажется тесным из-за сосредоточенной, как сказал Мещерский, техники, еще и загроможден массивными стойками с рейд-массивами. Вдоль стен внизу проложены толстые кабели, я невольно подумал, что лет через десять, даже через пять это будет выглядеть как чудовищный анахронизм, как сейчас дети не поймут, что такое видеомагнитофоны.

И не только потому, что нынешние мощнейшие компьютеры уменьшатся до размеров пуговиц на одежде, но вполне возможно, придет нечто и абсолютно новое, что захватит мир так же моментально, как захватил и преобразовал его Интернет.

Под глухой стеной – скрепленные изоляционной лентой пучки оптоволокна, красные отдельно, желтые отдельно, а еще синие и зеленые, в каждом пучке не меньше двадцати проводов, а это значит, по скорости у нас не уступает пентагоновскому.

На столах дисплеи разного формата, ноуты и планшеты, я огляделся и пробормотал:

– Надо понимать, бардак на стадии упорядочивания?

Моя команда, как только мы с Мещерским вошли, встала у стены и замерла чуть ли не по стойке «смирно». Я еще раз обвел зал всеохватывающим взглядом, требовательно посмотрел на Данко и Гостомыслова, которых оставлял за старших.

Данко ответил с готовностью:

– Сюда в спешке свезли все, что может пригодиться. А мы уже должны разобраться, что нам нужно, а что стоит вернуть.

– Возвращать не нужно, – заявил Ивар. – Все пригодится.

– Не жадничай, – посоветовал я.

– Почему? – спросил он в изумлении. – Миром правят жадные!.. Жадность создала наш мир. Вот муравьи все полезное тащат в свою нору, даже своих муравьиных коров загоняют в подземные коровники и там кормят всю зиму, чтобы первыми выгнать весной на пастбища, потому мы и муравьи правим миром… Только самоубийцы и бунтари не жадные, а мы же с ними боремся?.. Шеф, давайте оставим все!

Я покачал головой.

– Нам нужно самое совершенное. Потому, если есть что-то лучше, тут же подавайте заявку.

Гаврош, что молча стоит рядом с Иваром, расцвел в ликующей улыбке.

– Ой, я знаю такое!

Мещерский сказал с улыбкой:

– Владимир Алексеевич, оставляю вас. Что понадобится, тут же дайте знать.

Он вышел в коридор и там исчез, а я наконец изволил заметить двух новеньких, молодого мужчину, аккуратно подстриженного и аккуратно одетого, но без модничанья, и смирно застывшую у стены молодую женщину со скрещенными на животе руками.

– А это хто?

Данко шагнул вперед и бодро отрапортовал:

– Это вот Дмитрий Аскольдов, неплохой программист, я уже проверил, а это…

Я вперил взгляд в Аскольдова.

– Вы по рекомендации…

– Мещерского, – подсказал он. – Я работаю в программном отделе, но Аркадий Валентинович сказал, что вам нужно укреплять новую группу и порекомендовал мне… Хотя я познакомился с ребятами и увидел, что укреплять нечего, все свое дело знают, но все равно я рад здесь работать…

Я кивнул.

– Хорошо. Вы на испытательном сроке, Ивар и Данко расскажут, чем занимаемся и чем должны заниматься… Та-ак, а это…

Данко сказал с чувством:

– Первая женщина в нашем здоровом, даже очень здоровом коллективе! Ну, если не считать Ингрид…

– Догадываюсь, – буркнул я. – А зачем?

– Как это? – изумился он. – Хотите, чтобы нас обвинили в нетолерантности?.. Сексизме? Еще в чем-то, забыл трудное слово, длинное такое, как ленточный червяк, еще и с полосками посредине… и шерстинками…

Я взглянул на нее требовательно, она подошла, смиренно опустила взор, потом передумала, подняла на меня взгляд больших карих глаз, вообще-то внимательных и умных.

– Как зовут? – поинтересовался я.

– Оксана Удовичко, – сообщила она. – Программист, знаю фортран, кобол, алгол, знаю ассемблер и бестиповые языки, работала с большими базами данных, специализировалась по языкам пятого поколения.

– Программист? – перепросил я с недоверием. – Данко, если ты рекомендуешь, то спрашивать буду с тебя за любой ее промах. У нас нет квот на женщин, мы не сраная Европа, у нас либерте, эгалите и фратерните. В общем, кто не врубился, я говорю о равноправии. И равных возможностях для всех.

Данко ответил быстро:

– Я проверял ее почти час! Она в самом деле разбирается во всем на вполне мужском уровне.

– Даже в языках пятого поколения?

– Шеф, я же проверил!

Ивар подал голос из своего угла:

– Шеф, дело не в толерантности. Да, женщины слабее нас как по штанге, так и в шахматах, но даже в шахматах чемпионка среди женщин обыгрывает кандидата в мастера среди мужчин!..

– Знаю, – ответил я, – но я в команду подбираю лучших. Согласен, она лучшая программистка в мире… среди женщин. А как здесь?

– Шеф, – сказал Ивар, – Данко же говорит, проверил лично. Она урод среди женщин, у нее в самом деле есть мозги!

Оксана чуть поморщилась, но терпеливо слушала, поглядывая на меня украдкой.

– Хорошо, – ответил я. – Месяц испытательного периода.

Данко сказал обрадованно:

– Спасибо, шеф!

Ивар тоже заулыбался, я сказал сварливо:

– Понимаю, почему женщина на корабле к несчастью! А нашему кораблю предстоят еще та-а-акие бури! Смотрите, когда начнет тонуть, я вас всех за борт повышвыриваю. И поведу корабль один, как гордый пингвин.

Данко уловил, что собираюсь отступить к дверям в коридор, спросил торопливо:

– Какие указания, шеф?

– Обживайтесь быстро, – буркнул я. – Завтра приду на весь день и буду гонять вас всех как цуциков. Если что замечу…

Он отрапортовал:

– Сегодня же все наладим!

– Проверю, – сказал я с угрозой и вышел в коридор, уже прикидывая, как там мои соскучившиеся по мне мышки, как продвигается работа в самом Центре, обычно меня интересует только моя лаборатория и смежные с нею, но на самом деле Мацанюк создал чудовищно огромную и жизнеспособную структуру, что даже начала приносить ему прибыль, хотя сперва все полагали создание ее чисто благотворительным жестом.

На самом деле так и было, чистая наука не приносит прибыли, она только раздвигает границы наших знаний, однако Мацанюк не был бы Мацанюком, если бы не замечал возможности заработать. Через пару лет то одна лаборатория начала приносить прибыль, создавая новые лекарства, то другая предложила нечто не просто инновационное, но пригодное к внедрению в быт, так что корреспонденты тут же вспомнили историю с изобретенной Эдисоном лампочкой, которую он начал продавать по цене в несколько раз ниже себестоимости, и лет пять терпел все увеличивающиеся убытки, хотя себестоимость все уменьшалась, наконец снизилась настолько, что разом вернул все затраты и начал получать все растущую прибыль.

Ивар сказал, что у этой Оксаны в самом деле есть мозги, но у нее еще и крупные сиськи, как и оттопыренная жопа. Вообще вся яркая той щедрой полтавской красотой, где всего даже с избытком. Не накрашенная, я заметил, но выглядит так, будто даже перестаралась с румянцем на щеках, брови черные и густые, ресницы длинные, густые и загнутые на кончиках, а глаза крупные, такие почему-то зовут коровьими, хотя анекдот про украинку и тюбетейку возник не на пустом месте, а она, похоже, именно из таких.

Иначе, мелькнула мысль, не освоила бы программирование на уровне кандидата в мастера. Так что крепитесь, ребята. Такие недолго остаются робкими овечками.