Возвращаясь вместе со всеми из ресторана в прежний зал, я быстро просмотрел свежие файлы, что поступили за время нашего завтрака. Ничего особенного: взрывы, подкупы, вербовка пятой колонны в России, передача им миллионных сумм из различных вроде бы неправительственных фондов, раскачивание ситуации в Татарстане, Башкирии, Туркмении, Армении, Грузии и везде вдоль границ с Россией.

То, что меня доставили в Пентагон, проверив и перепроверив всего, просветив не только желудок на случай бомбы, но и пересчитав все лейкоциты в крови, мало чему помогло, еще в первые минуты пребывания здесь я все пересмотрел, часть скопировал в свое хранилище в облаке, куда никому не добраться.

Дуайт пару раз упомянул, что это самое крупное офисное здание в мире начали строить в ожидании Второй мировой войны, но я интереса не проявил, построили и построили, никаких изысков, все для работы клерков, настоящих разведчиков, по мнению обывателя, меньше процента, хотя на самом деле все пять тысяч человек здесь разведчики, так как информацию собирают, не только прыгая ночью с парашютом и пистолетом в руке, но и вот так, из СМИ, соцсетей, чата, эсэмэсок, и-мэйлов, скайпа, мессенджеров…

Да и вообще на меня трудно произвести впечатление архитектурой, я не дикарь, в архитектуре должно быть нечто особое хай-тековское, чтобы я изволил вообще заметить, а чтобы одобрил, это вообще надо выстроить что-то из двадцать второго века.

За время завтрака в какой-то мере то ли поостыли, то ли на полные желудки все мы добрее и рассудительнее, физиология рулит, как ни превозноси холодный расчет и стальную волю.

Во всяком случае, в зале все заняли свои места уже спокойнее и приготовились слушать.

Я пошарил взглядом по лицам, однако чудовищная генеральша еще не вернулась. Наверное, жрет в три горла в отдельном кабинете для особо важных персон.

– Давайте, – предложил я, – сперва поделюсь нашими наработками и оценкой ситуации.

Дуайт сказал вежливо:

– Прошу вас, доктор.

Я взглянул на аудиторию из полдюжины генералов и уже четверых штатских. Смотрят заинтересованно, вряд ли знают, что я доктор нейрофизиологии, а не борцун с глобальными катастрофами, иначе смотрели бы несколько иначе.

– Начнем с близкой вам и понятной темы, – сказал я. – Йеллоустонский вулкан.

Генерал Харгрейв поинтересовался тут же, выказывая свои обширнейшие для военного человека познания:

– Пишут, скоро пробудится?

– Верно, – согласился я, – но «скоро» – это в масштабах человечества, что значит плюс-минус десять тысяч лет… Гораздо страшнее Йеллоунстонского вулкана попытки норвежских энтузиастов проникнуть в глубины земли глубже чем на пять километров. Это значит проделать в коре дырочку…

Я сделал паузу, посмотрел на их непонимающие лица.

– И что? – спросил на этот раз Сигурдсон. – Оттуда пойдет тепло?

– И не только, – согласился я. – Нам трудно представить, какое там на глубине чудовищное давление. В общем, шампанское, выстреливающее из бутылки, если ее предварительно встряхнуть, – лишь слабая аналогия.

Дуайт сказал успокаивающим голосом:

– Насколько я знаю, в поисках геотермальной энергии обычно бурят вблизи вулканов. В Индонезии случайно задели водоносный слой, так из скважины ударил фонтан грязи, заливший вокруг на двадцать пять квадратных километров тамошнюю плодородную землю.

Кто-то из генералов из второго ряда добавил:

– На Гавайях, где я отдыхал, пару лет назад случайно вскрыли камеру с магмой, там тоже весьма нехило залило все вокруг. Только не грязью, а раскаленной магмой. Но, насколько знаю, в Норвегии нет вулканов?

Я вежливо поклонился.

– Джентльмены, я счастлив, что вы в курсе, не приходится разжевывать, как пришлось бы сенаторам…

Харгрейв бросил с кривой улыбкой:

– Это сомнительное удовольствие предстоит нам.

– На Гавайях, в Индонезии, в Шри-Ланке и у берегов Японии, – сказал я, – вскрывались на небольшой глубине крохотные камеры. Так сказать, пузырьки, просочившиеся по микротрещинам к самой поверхности, где и уперлись в кору. Однако в Норвегии сейчас приступают к проекту сверхглубокого бурения.

– Через саму кору? – уточнил Дуайт.

– Да, – подтвердил я. – Через толщу всей коры.

Сигурдсон бухнул мощным голосом:

– Проект «Огненная Капля»? О нем много писали. Но вроде бы отвергли?

– Не отвергли, – ответил я. – Малость отложили. Сперва решили сделать сверхглубокую скважину, так сказать, обычными методами. На глубину в двенадцать километров.

Он сказал нетерпеливо:

– Это много или мало?

– Крохотные камеры, – напомнил я, – о которых шла речь, находятся на небольшой глубине. На них можно случайно наткнуться при обычном бурении. Но гораздо глубже расположены гигантские емкости, которые и питают десятки этих мелких. Если пробить скважину до такого резервуара, то все ужасы, что вы слышали про извержение Йеллоустонского вулкана, покажутся пустячком.

Дуайт спросил с натянутой улыбкой:

– Вы нас пугаете, доктор?

– Там, на глубине, – пояснил я, – не вода и не грязь. Там расплавленная мантия, что раз в десять или даже в сто миллионов лет сама по себе находит путь наверх. Наступает многолетняя зима, а она приводит к катастрофическому вымиранию многих видов живого мира, а другие балансируют на грани выживания.

Харгрейв спросил с непониманием:

– Многолетняя зима?.. А не лето?

Сигурдсон сказал ему довольно громко:

– Я тебе потом объясню. Дым и пепел закроют небо, лучи солнца не пробьются, мы все замерзнем… Доктор, продолжайте, пожалуйста!

– Следы таких выбросов раскаленной магмы, – сказал я, – покрывших территорию в несколько раз больше, чем сама Норвегия, есть в Индии, Сибири и здесь, в Америке. Вы понимаете, к чему я говорю?

Дуайт несколько натянуто улыбнулся.

– Поясните.

– Норвегия – ваш союзник, – напомнил я. – Заставьте ее отказаться от этого проекта. Шансы на то, что выброс погубит Норвегию и половину мира, слишком велики.

Он спросил живо:

– А кто еще погибнет? Россия?

Я кивнул.

– Да, вся европейская часть. Как и целиком Европа. Понимаю, вам это только в копилку, на хрена вам постоянно соперничающий ЕС, однако туча раскаленного пепла закроет небо и над Америкой тоже. Вообще над всей планетой. Начнется великая зима, которую обычно называют ядерной, хотя теперь можете расширить список. К примеру, назвать вулканной.

Сигурдсон сказал мрачно:

– Россию ладно, не жалко, но гибель Европы допустить нельзя. Там не просто наши союзники! Там наши интересы и наши деньги.

– Штаты тоже погибнут, – напомнил я. – Только не от лавы, что сожжет Норвегию и Европу, а, напротив, от холода. Земная поверхность будет скрыта от Солнца, здесь воцарится зима лет на десять-двадцать. Переживете?.. Думаю, в бункерах спасутся очень немногие… А скот и посевы погибнут в первый же год.

Генерал Харгрейв сделал пометку в планшете, хотя и так все пишется и снимается, но когда такое обилие материалов, приходится нужное выделять, а в нем отдельно подчеркивать самое важное, а там уж и вовсе чрезвычайное.

– Это в самом деле? – спросил он мрачно.

– Спросите своих экспертов, – посоветовал я. – И не спрашивайте норвежских, там заинтересованная сторона. Только, генерал, нужно помнить то, чего раньше не знали…

– Доктор?

– То ли наша планета стала крохотной, – ответил я, – то ли руки у нас удлинились. Камушек, сдвинутый в Индонезии, может вызвать лавину в Штатах. Потому с сегодняшнего дня эти суверенные страны нужно немножко ограничить в области суверенитета! Если Норвегия не послушается доброго совета своего старшего друга и союзника…

Он сказал мрачно:

– И что тогда?

Я ответил зло:

– Генерал, вы начали душить Россию санкциями совсем по ерунде, а тут колеблетесь, чтоб не обидеть Норвегию? А то, что оттуда может прийти гибель всему человечеству?.. И вашей собаке тоже!

Сигурдсон сказал недовольно:

– А с чего Норвегия должна послушаться нас?

– Генералы, – сказал я, – Штаты взяли на себя роль международного жандарма… Не кривитесь, это не оскорбление, сами знаете, без полиции жизнь превратилась бы в кошмар. В международных делах тоже должен быть жандарм. Необходим! Роль неблагодарная, вызывающая насмешки и упреки, но крайне нужная для нашего выживания. Так давайте не вставлять ему палки в колеса, а помогать по мере возможности.

Генерал Харгрейв буркнул:

– Золотые слова. Только странно слышать их от русского. Где подвох?

– Подвох в его отсутствии, – пояснил я. – Вам трудно поверить, что мы очень не хотим, чтобы Штаты погибли? Не хотим. Не только ученые, но и простой народ, которому дай айфоны поновее и голливудские сериалы подлиннее. А как жить, если с Америкой погибнет и Скарлет Йоханссон, а то и Николь Кидман? Потому настоятельно просим усилить охрану Йеллоустонского вулкана, на территории которого находится ваш Национальный парк и куда так легко проехать на машине…

В зал вошла Барбара Баллантэйн, настоящий носорог в мундире, что едва сдерживает ее мощные формы. Морда сытая, на ходу даже отерла губы платочком, села в заднем ряду, послушала, потом все же переселилась в передний – как же, такая важная фигура должна быть на виду.

В какой-то момент, когда завязалась общая и довольно беспорядочная дискуссия, она поднялась и требовательно посмотрела в нашу сторону.

Дуайт сказал торопливо:

– Влад, пойдемте быстрее. Я представлю вас.

– Зачем? – сказал я опасливо, – мы тут же подеремся.

– Разнимем, – пообещал он. – Если, конечно, она не убьет вас с первого же удара.

– Ну вот…

– Но и вы можете драться, – сказал он утешающе. – Мы же в Америке!.. Мы не Азия, у нас все равны. Женщин бить тоже можно. И нужно, чтобы не обвинили нас в преступном отношении как к слабым существам…

– Только не бросайте, – попросил я. – Мне уже страшно.

– Мне тоже, – заверил он, – но я буду рядом… некоторое время.

– А чуть что, бросите и убежите?

– Но я же демократ, нужно соответствовать установкам.

Мы вышли из-за стола, генеральша смотрит на меня обрекающим взглядом, вблизи вообще несокрушимый утес, широкая и массивная, Дуайт поклонился ей, будто мы на светском приеме.

– Генерал…

– Дуайт, – ответила она.

Он повернулся ко мне.

– Влад, позвольте представить вас генералу Барбаре Баллантэйн. Генерал Баллантэйн является главой сенатской комиссии по выявлению, соблюдению и соответствию процессуальным нормам в Пентагоне.

– А-а-а, – сказал я, так ничего и не поняв, – весьма важный отдел. Его стоило бы преобразовать в министерство. Мир усложняется, у генерала Баллантэйн много работы, но я уверен, отдел в надежных руках, как впоследствии будет и министерство.

Ее лицо не смягчилось, смотрит с прежней подозрительностью. Это мужчины из-за особенностей генетической матрицы могут быстро менять мнение, принимать другие константы, а женщины, как хранительницы устойчивости мира и его традиций, все еще верят, что Коперник не прав, а земля плоская.

Впрочем, мелькнула злая мысль, это не мешает им пользоваться благами демократии и требовать для себя новых уступок вплоть до полной власти над миром.

– Доктор? – переспросила она густым требовательным голосом и с отчетливой ноткой недоверия в голосе. – Разве у вас не все должности занимают военные?

– Бывают исключения, – ответил я дипломатически, – или недоработки системы.

Дуайт и Сигурдсон переглянулись, в глазах Харгрейва веселый блеск, а генеральша кивнула с довольным видом.

– Да, у вас же там все рушится, все больше трещин в монолите национализма и тоталитарной власти!

– Вам виднее, – ответил я так же учтиво. – Жаль, что вы не на Марсе. Оттуда было б еще виднее. В смысле, большое видится на расстоянии.

– Но у вас все еще нет свобод, – подчеркнула она, – я смотрела коллективное фото членов вашего правительства и с ужасом и негодованием не увидела ни одного афроамериканца!.. Все белые, а это недопустимо в цивилизованном обществе! Это нацизм!

– Так у нас же нецивилизованное, – пояснил я успокаивающе, – зато женщины есть! Они и есть пока что наши негры. А там видно будет.

Она поморщилась.

– Чем они у вас руководят? Образованием и финансами? Так у нас в стране в любой семье женщина руководит семейным кошельком. А есть ли у вас женщины-генералы в высшем руководстве армией?

Только Дуайт с его проницательностью кадрового разведчика заметил, что я содрогнулся, однако ответил я все так же лживо искренне и с виду ох как уважительно:

– Генерал, наша страна более древняя, чем Штаты, мы за вами не успеваем.

Она произнесла свысока:

– Я это давно говорю.

– Посмотрим, – продолжил я дипломатично, – куда придете с такой армией, а там и сами… примем решение.