– Что ты видел? – Собственный голос не подчинился мне – прозвучал монотонно и равнодушно.

Джессамин пристально посмотрела на меня. Стараясь не выглядеть слишком заинтересованным, я ждал. Она растерянно перевела взгляд с меня на Арчи, ощущая наше смятение. Я знал, что на этот раз видел Арчи.

На меня накатило умиротворение, и я не стал сопротивляться. Я воспользовался им, чтобы сдержать чувства.

Арчи тоже пришел в себя. Его лицо моментально приобрело обычное выражение.

– В общем-то, ничего, – наконец ответил он удивительно спокойным и убедительным тоном. – Ту же комнату, что и прежде, – и он впервые за последние минуты посмотрел прямо на меня. – Ты не завтракал?

– Перекушу в аэропорту. – Я тоже держался спокойно. Словно переняв удивительную способность Джессамин, я чувствовал острое, но ловко замаскированное желание Арчи выпроводить меня из комнаты, остаться наедине с сестрой. Чтобы рассказать ей, что они где-то допустили ошибку и теперь им грозит поражение.

Арчи по-прежнему смотрел на меня.

– С твоей мамой все в порядке?

Я сглотнул подкатившую к горлу желчь. Мне оставалось лишь следовать заготовленному сценарию.

– Мама волновалась, – бесстрастным голосом ответил я. – И хотела приехать домой. Но теперь все в порядке. Я убедил ее остаться во Флориде.

– Хорошо.

– Да, – как робот, согласился я.

Я повернулся и медленно вышел в спальню, чувствуя, как они наблюдают за каждым моим движением. Закрыв за собой дверь, я сделал то, что мог: принял душ, переоделся в свою одежду. Порылся в сумке, нашел носок с деньгами и пересыпал их к себе в карман.

Потом постоял с минуту, глядя в никуда, и вдруг меня осенило.

Я встал на колени возле тумбочки и открыл верхний ящик. Вместе с неизменной Библией в нем нашлись бумага, ручка и конверты. Я взял лист бумаги и конверт.

«Эдит, – начал писать я. Рука тряслась, буквы получались почти неразборчивыми, – я люблю тебя. Прости.

У нее моя мама, и я должен хотя бы попытаться. Возможно, ничего у меня не выйдет. Прости меня, прости, пожалуйста.

Не злись на Арчи и Джессамин. Если мне удастся сбежать от них, это будет чудо. Передай им мою благодарность. Особенно Арчи.

И очень тебя прошу – не надо преследовать ее. По-моему, этого она и добивается. Невыносимо думать, что из-за меня пострадает кто-то еще, особенно ты. Это единственное, о чем я прошу тебя на прощание. Сделай это ради меня.

Я не жалею, что встретил и полюбил тебя.

Прости меня,

Бо».

Я тщательно сложил письмо втрое и запечатал конверт. Рано или поздно Эдит найдет его. Я надеялся, что она поймет и простит. И главное – послушается.

Когда я вернулся в гостиную, они уже были готовы.

На этот раз на заднем сиденье машины я сидел один. Джессамин то и дело поглядывала на меня в зеркало, думая, что я ничего не замечаю. Она поддерживала во мне спокойствие, и это было кстати.

Арчи сидел, привалившись к пассажирской дверце и повернувшись лицом к Джессамин, но я знал, что краем глаза он тоже наблюдает за мной. Что он видел? Чего он ждет от меня? Или он сосредоточился на действиях следопыта?

– Арчи! – заговорил я.

Он встрепенулся.

– Да?

– Я написал матери письмо, – с расстановкой произнес я. – Ты не передашь его ей? В смысле, не оставишь где-нибудь в доме?

– Конечно, Бо, – говорил он осторожно, как говорят с тем, кто стоит на самом краю пропасти. Оба заметили, что я на грани срыва. Надо крепче держать себя в руках.

До аэропорта мы добрались быстро. Джессамин припарковалась в центре гаража на четвертом уровне, так глубоко в бетонную конструкцию солнце не заглядывало. Держась в тени, мы прошли в терминал – четвертый, самый большой и запутанный. Пожалуй, это мне только на руку.

Я прокладывал дорогу, потому что окружающая обстановка на этот раз была знакома мне лучше, чем моим спутникам. Мы спустились в лифте на третий этаж, куда попадали пассажиры после прилета. Арчи и Джессамин долгое время изучали табло с расписанием вылетов. Я слышал, как они обсуждают доводы за и против Нью-Йорка, Атланты и Чикаго. Городов, которых я никогда не видел. И никогда не увижу.

Я старался не думать о побеге. Мы сидели в креслах в одном из длинных рядов за металлоискателями, у меня дергалось колено. Джессамин и Арчи делали вид, что вглядываются в лица прибывающих, но на самом деле все время контролировали меня. Каждая моя попытка подвинуться на сантиметр ближе к краю кресла сопровождалась быстрым взглядом двух пар глаз. Безнадежно. Может, просто вскочить и броситься бежать? Рискнут ли они останавливать меня силой в людном месте? Или просто бросятся в погоню?

Как бы я ни поступил, важнее всего правильно рассчитать время. Если я дотяну до того момента, когда Эдит и Карин окажутся рядом, Арчи придется дождаться их, так? Но и слишком близко подпускать их нельзя. Я не сомневался, что Эдит помчится за мной, не обращая внимания на удивленные взгляды окружающих.

Сознавая, что Эдит уже почти рядом, я стремился к ней каждой клеткой своего тела, и от этого было еще тяжелее. Я вдруг поймал себя на том, что ищу предлог остаться, посмотреть на нее и только потом сбежать. Но если у меня вообще есть хотя бы один шанс на побег, после встречи с Эдит его уже не будет.

Несколько раз Арчи предлагал составить мне компанию и позавтракать. Я отвечал, что не голоден.

На табло прилетов рейс из Сиэтла постепенно поднимался, подбираясь к верхней строке. И вдруг, когда на побег у меня осталось всего тридцать пять минут, цифры на табло изменились. Рейс Эдит прибывал с опережением, на десять минут раньше графика. Мое время истекло.

Я вынул из кармана неподписанный конверт и протянул Арчи.

– Так ты передашь ей?

Он кивнул, взял конверт и сунул в рюкзак.

– Теперь можно и перекусить, – решился я.

Арчи поднялся.

– Я с тобой.

– Ты не против, если со мной пойдет Джессамин? – спросил я. – Мне немного… – Я не закончил: все объяснил мой дикий взгляд.

Джессамин встала. На лице Арчи читалось замешательство, но, как я заметил с нескрываемым облегчением, ни тени подозрения. Видимо, он приписал перемену в своих видениях неким маневрам следопыта, а не моему предательству. Он следил не за мной, а за Джосс.

Молча шагая рядом со мной, Джессамин придерживала меня за талию. Несколько первых попавшихся кафе я пропустил, продолжая оглядывать аэропорт в поисках хоть какого-нибудь решения. Должен же у меня появиться шанс.

Я увидел указатель, и у меня вдруг возникла идея. Вдохновило отчаяние.

Джессамин не пойдет за мной только в одно место.

Действовать надо было быстро, пока Арчи не увидел еще что-нибудь.

– Ничего, если я сюда? – спросил я Джессамин, кивая на короткий коридор. – Я быстро.

– Жду тебя здесь, – отозвалась она.

Едва свернув за угол короткого коридора и скрывшись от глаз Джессамин, я бросился бежать.

Решение оказалось даже лучше, чем я думал поначалу. Я помнил этот коридор. И прибавил скорость.

Единственное место, куда не пойдет за мной Джессамин, – мужской туалет. Почти везде в них два входа, но довольно близко один к другому. Мой первый план, ускользнуть за чьей-нибудь спиной, ни за что бы не сработал.

Но в этом туалете мне уже доводилось бывать. И даже заблудиться один раз, потому что второй выход вел в совершенно другой коридор. Все складывалось как нельзя лучше.

Я выбежал в коридор и метнулся к лифтам. Если Джессамин и вправду ждет меня на прежнем месте, она меня не заметит. Я бежал, не оглядываясь. Это мой единственный шанс, и даже если она погонится за мной, я не остановлюсь. На меня оглядывались, но без особого удивления.

Я подлетел к лифту, сунул руку между закрывающимися створками дверей переполненной кабины, идущей вниз, втиснулся между раздраженными пассажирами и для верности еще раз нажал кнопку с единицей. Кнопка уже была подсвечена, двери лифта закрылись.

Когда они открылись вновь, я выскочил из лифта первым, не слушая недовольные возгласы вокруг. Возле багажной ленты, где стояли охранники, я перешел на шаг, но едва вдалеке показался выход из здания, опять неуклюже побежал. Я понятия не имел, ищет меня Джессамин или еще нет. Если ищет, то в запасе у меня остались считаные секунды. Я выскочил в слишком медлительные автоматические двери, чуть не расколотив стекло.

На стоянке ждала толпа, но поблизости не было видно ни единого такси.

Мне ждать было некогда: Арчи и Джессамин или уже поняли, что я сбежал, или вот-вот поймут.

Похожий на коробку белый автобус закрывал двери в нескольких шагах от меня.

– Подождите! – завопил я и бросился к нему, размахивая руками.

– Это автобус до «Хайатта», – недоуменно предупредил водитель, открывая передо мной двери.

– Знаю, – отдуваясь, кивнул я, – мне как раз туда, – и заскочил по ступенькам в салон.

Водитель поднял бровь, заметив, что у меня нет багажа, но пожал плечами и равнодушно промолчал.

Большинство мест в автобусе пустовало. Я сел как можно дальше от остальных пассажиров и уставился в окно, глядя, как удаляются сначала стоянка, а потом и здание аэропорта. Невольно мне представилась Эдит, стоящая у бордюра, где оборвался мой след.

«Держись, – сказал я себе. – Впереди еще долгий путь».

Удача по-прежнему была на моей стороне. Перед «Хайаттом» усталая пара как раз вынимала последний чемодан из багажника такси. Я выскочил из автобуса, рванул к такси и скользнул на заднее сиденье, за спину водителю. Усталая пара и водитель автобуса проводили меня взглядами.

Я назвал удивленной таксистке свой адрес.

– Только поскорее, пожалуйста.

– Это же в Скоттсдейле, – поморщилась она.

Я бросил на сиденье четыре двадцатки.

– Хватит?

– А как же, парень, без проблем.

Я откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. Мимо проносился знакомый город, но я не смотрел в окна. Изо всех сил я старался держать себя в руках. Не время быть слабым, это не поможет. Вопреки всему, я сбежал. И теперь постараюсь сделать ради мамы все, что смогу. И вместо того, чтобы впадать в панику, я закрыл глаза и все двадцать минут поездки мысленно провел с Эдит.

Я представил, как остался бы в аэропорту, встречать ее. Как остановился бы у самой черты, чтобы она увидела меня первым, выйдя из длинного коридора. Как быстро она прошла бы сквозь толпу, как все смотрели бы на ее грациозную походку. Последние несколько шагов она преодолела бы бегом, а потом бросилась бы ко мне и обняла меня за талию. И я забыл бы об осторожности.

Интересно, куда бы мы с ней уехали? Куда-нибудь на север, чтобы она могла выходить на улицу днем. Или подальше от людей, чтобы снова нежиться на солнце вдвоем. Я представил ее на пляже, мысленно увидел, как ее кожа сверкает на солнце, словно морская вода. Неважно, как долго нам придется прятаться. Вместе с ней любой номер отеля покажется раем. Мне еще надо задать ей столько вопросов. Я мог бы слушать ее вечно, не спать и не отходить от нее ни на шаг.

Я отчетливо видел перед собой ее лицо, почти слышал голос. И несмотря ни на что, целую секунду был по-настоящему счастлив. Спасаясь от реальности в мире грез, я так увлекся, что потерял счет времени.

– Эй, какой, говоришь, номер?

Вопрос таксистки прервал мои фантазии. Страх, который я сдерживал несколько минут, снова завладел мной.

– Пятьдесят восемь двадцать один, – сдавленно выговорил я. Таксистка взглянула на меня, явно опасаясь, что у меня припадок или что-нибудь вроде того.

– Значит, приехали, – она торопилась высадить меня, видимо, надеясь, что я не попрошу сдачу.

– Спасибо, – прошептал я.

Бояться незачем, напомнил я себе. Дом пуст. А мне надо спешить – меня ждет перепуганная мама, может, она уже ранена, ей больно, и теперь все зависит от меня.

Бросившись к двери, я машинально достал ключ из-под карниза. Внутри дома было темно и пусто – все как обычно. Привычный запах чуть не парализовал меня. Казалось, мама совсем рядом, в соседней комнате, но я же знал, что это не так.

Включив на кухне свет, я кинулся к телефону. Рядом с ним на белой доске был аккуратным мелким почерком записан десятизначный номер. Я принялся набирать его, сбиваясь и пропуская цифры. Пришлось начинать заново. На этот раз я сосредоточился только на кнопках, старательно нажимая их по очереди. Попытка оказалась успешной, трясущейся рукой я поднес трубку к уху. Послышался гудок.

– Привет, Бо, – произнес уже знакомый приятный голос. – Как ты быстро! Я и не ожидала.

– С мамой все в порядке?

– В полном. Не беспокойся, Бо, против нее я ничего не имею. Ну, разве что в одном случае – если ты пришел не один. – Она говорила легко и насмешливо.

– Я один. – Еще никогда в жизни мне не было настолько одиноко.

– Отлично. Итак, знаешь балетную студию неподалеку от твоего дома, за углом?

– Да. Я знаю, как туда идти.

– В таком случае – до скорой встречи.

Я повесил трубку и выбежал из дома на раскаленную утренним солнцем улицу.

Мне привиделась мама: вот она стоит в тени большого эвкалипта, под которым я когда-то играл в детстве… А вот склонилась над маленькой клумбой рядом с почтовым ящиком – у нее никак не получалось вырастить там цветы…

Казалось, я бегу возмутительно медленно, как по мокрому песку; даже бетон служил мне недостаточно надежной опорой. Несколько раз я спотыкался, один раз упал на ладони и ободрал их о тротуар, но поднялся, пошатываясь, и снова бросился бежать. Наконец я добрался до угла. Еще одна улица, и я опять бегу, обливаясь потом и задыхаясь. Солнце обжигало кожу, его лучи отражались от белого бетона и слепили глаза.

Когда я наконец повернул в последний раз, на Кактусовую улицу, то увидел, что балетная студия выглядит в точности так, как она запомнилась мне. Стоянка перед ней была пуста, вертикальные жалюзи на всех окнах опущены. Я больше не мог бежать – я задыхался, страх одолел меня. Только мысль о маме заставляла меня кое-как переставлять ноги, двигаясь вперед.

Подходя к двери, я увидел на ней изнутри рукописное объявление на листе ярко-розовой бумаги, сообщающее, что студия танца закрыта на весенние каникулы. Я взялся за дверную ручку и осторожно подергал ее. Дверь была не заперта. С трудом переведя дыхание, я открыл дверь.

В сумрачном, пустом и прохладном вестибюле тихонько гудел кондиционер. Пластиковые литые кресла были составлены в ряды вдоль стен, от ковролина веяло сыростью. В западном репетиционном зале было темно – я видел это через большое смотровое окно. В восточном зале, размерами больше западного, том самом, который видел Арчи, горел свет. Но жалюзи на окнах были опущены.

Ужас настолько усилился, что буквально парализовал меня. Я не мог сделать ни шагу вперед.

Внезапно до меня донесся мамин голос.

– Бо? Бо! – все тот же крик на грани паники. Я понесся к двери, на мамин голос.

– Бо, как ты меня напугал! Никогда больше не смей так делать! – продолжил голос, когда я вбежал в длинный зал с высоким потолком.

Озираясь, я пытался понять, откуда исходит голос, и вдруг услышал мамин смех и резко обернулся.

И увидел маму: она смеялась с экрана телевизора и с облегчением ерошила мне волосы. Это видео было снято в День благодарения, когда мне исполнилось двенадцать. Мы ездили в Калифорнию, проведать бабушку в последний год перед тем, как она умерла. В тот день мы ходили на пляж, и я, перегнувшись через край волнореза, чуть не свалился в воду. Мама увидела мои болтающиеся в воздухе ноги, пока я тщетно пытался удержаться на руках. «Бо? Бо!» – в страхе закричала она.

Экран телевизора погас.

Я медленно обернулся. Следопыт стояла возле аварийного выхода так неподвижно, что поначалу я не заметил ее. В руках она держала пульт дистанционного управления. Долгую минуту мы смотрели друг на друга, потом она улыбнулась.

Она направилась в мою сторону, прошла довольно близко и положила пульт рядом с видеомагнитофоном. Я настороженно повернулся, наблюдая за ней.

– Извини за это, Бо. Но ведь так даже лучше – не пришлось впутывать твою маму, верно? – Голос звучал любезно и добродушно.

Внезапно до меня дошло: мама в безопасности. Она по-прежнему во Флориде. Моего сообщения она не получала. Темно-красные глаза на неестественно бледном лице, которые сейчас смотрели на меня, не пугали ее неподвижным взглядом. Ей не больно. Ей ничто не угрожает.

– Да, – выговорил я сорвавшимся от облегчения голосом.

– Ты, похоже, не сердишься на меня за обман.

– Нет. – Облегчение придало мне храбрости. Какая теперь разница? Скоро все будет кончено. Чарли и мама не пострадают, им нечего бояться. Стало так легко, что закружилась голова. Только здравый смысл предостерегал, что я опасно близок к нервному срыву, хотя, с другой стороны, прямо сейчас сойти с ума – неплохой выход.

– Странно… Ты говоришь правду, – темные глаза с интересом оценивали меня. Их радужка стала почти черной, только по краям сохранился тонкий рубиновый ободок. Глаза цвета жажды. – Твоему странному клану надо отдать должное: вы, люди, способны вызвать любопытство. Пожалуй, я была бы не прочь понаблюдать за вами. Поразительно, насколько у некоторых из вас отсутствует страх за свою шкуру.

Она стояла на расстоянии нескольких шагов, скрестив руки на груди, и с любопытством разглядывала меня. Как ни странно, лицо и поза не выражали угрозы. Внешность самая обычная, ничего примечательного – разве что бледность и круги под глазами, к которым я уже привык. Она была в голубой рубашке с длинными рукавами и потертых синих джинсах.

– Наверное, хочешь сказать, что твои друзья отомстят за тебя? – спросила она, как мне показалось, с надеждой.

– Я просил их не делать этого.

– И как отнеслась к этому твоя любовь?

– Не знаю. – Разговаривать с ней было дико, но легко. – Я написал ей это в письме.

– Как романтично – прощальное письмо. Думаешь, она исполнит твою просьбу? – Голос стал чуть резче, вежливость оказалась подпорчена сарказмом.

– Надеюсь.

– Хм-м. Ну, значит, наши надежды не совпадают. Видишь ли, я нашла тебя слишком легко и быстро и немного разочарована. Честно говоря, мне просто повезло.

Я молча ждал продолжения.

– Виктор не смог подобраться к твоему отцу, и я велела ему разузнать как можно больше о тебе. Какой смысл гоняться за тобой по всему свету, когда можно спокойно дождаться тебя в том месте, которое я назначу сама? Когда Виктор получил нужную информацию, я решила отправиться в Финикс и нанести визит твоей матери. Я же слышала – ты говорил, что уезжаешь домой. Сначала я решила, что ты сказал это для отвода глаз, но потом задумалась. Порой люди донельзя предсказуемы, они предпочитают бывать в знакомых местах.

Идеальная уловка – отправиться туда, где тебе ни в коем случае не следовало прятаться, в то самое место, куда, как ты объявил, ты собрался уехать.

Конечно, я сомневалась, ведь это были всего лишь догадки. Обычно на охоте меня приводит к добыче интуиция, если угодно, шестое чувство. Добравшись до дома твоей матери, я прослушала твое сообщение и записала номер, с которого оно было отправлено, но само собой, не знала, откуда ты звонил. Ты мог звонить хоть из Антарктиды, а для игры требовалось, чтобы ты находился рядом.

А потом твои друзья вылетели в Финикс. Естественно, Виктор следил за ними по моей просьбе: вести игру против такого множества соперников в одиночку я не собиралась. Так я и поняла, что мои надежды и предчувствия оправдались: ты все-таки здесь. Я была готова к такому развитию событий и уже успела пересмотреть ваши очаровательные семейные видео. Оставалось только одно – устроить спектакль.

Как видишь, все очень просто. Надеюсь, насчет своей девчонки ты ошибаешься. Как там ее – Эдит?

Я не ответил. Бравада уже выветривалась. Я чувствовал, что ее монолог подходит к концу, и вообще не видел в нем смысла. Зачем ей объясняться со мной? Какая заслуга в том, чтобы справиться со слабым человеком? Лично я не стал бы распинаться перед каждым чизбургером, который собирался съесть.

– Надеюсь, ты не станешь возражать, если я оставлю твоей Эдит небольшое послание от себя?

Она отступила на шаг и дотронулась до цифровой видеокамеры размером с ладонь, тщательно закрепленной на аудиосистеме. Красный огонек указывал, что съемка уже ведется. Она поправила камеру, меняя угол.

– Посмотрев эту запись, она ни за что не удержится и помчится за мной в погоню.

Значит, вот чем объяснялось ее злорадство. Я тут ни при чем.

Я смотрел в объектив камеры.

Маме ничто не угрожает – в отличие от Эдит. Я попытался придумать, как предотвратить это, как уничтожить видеозапись, но понял, что просто не успею добежать до камеры, опередив следопыта.

– Возможно, насчет степени ее заинтересованности я ошиблась, – продолжала Джосс. – Ясно же: ты не настолько дорог ей, чтобы она решила… сохранить тебя. Так что… придется постараться, чтобы запись получилась как можно оскорбительнее, верно? – Она улыбнулась сначала мне, потом в камеру.

Продолжая улыбаться, она шагнула ко мне.

– Но прежде чем мы начнем…

Я знал, что умру. И думал, что готов к этому. Но готовился я лишь к одному сценарию из возможных: она убивает меня, выпивает мою кровь, этим все и заканчивается.

А оказалось, у нее более коварный план.

Я оцепенел и примерз к месту.

– Я расскажу тебе одну историю, Бо. Когда-то, давным-давно, от меня сбежала добыча. Да, шок, еще какой! Это случилось лишь однажды, так что можешь себе представить, как досаждали мне эти воспоминания. Во многих отношениях ситуация была такой же, как сейчас. Тот юноша тоже был весьма аппетитным – без обид, но пахло от него еще приятнее, чем от тебя, и защищала его лишь одна вампирша. Он должен был стать очень легкой добычей. Но я недооценила его защитницу. Когда она поняла, что я охочусь за ее дружком, она выкрала его из сумасшедшего дома, где работала – представляешь себе всю глубину ее падения? Работать, как человек, ради еды! – Она возмущенно покачала головой. – Как я уже сказала, она забрала его из лечебницы и сразу же, едва освободив, раз и навсегда позаботилась о его безопасности. Настолько он был дорог ей… впрочем, он и вправду был особенный. Веком ранее за такие видения его сожгли бы на костре. А в двадцатых годах двадцатого века всего лишь упекли в психушку и лечили электрошоковой терапией. По-моему, он, бедненький, во время метаморфозы даже не заметил боли. Когда он открыл глаза, ему показалось, что раньше он никогда не видел солнца. Старая вампирша сделала его сильным молодым вампиром, и его кровь уже не могла доставить мне удовольствия. – Она вздохнула. – И тогда я в отместку уничтожила старуху.

– Арчи! – ахнул я.

– Да, твой дружок. Как я удивилась, увидев его на поле! Потому и рассказала тебе свою историю – чтобы хоть чем-нибудь утешить твой клан. Мне достался ты, а им – он. Единственная жертва, сбежавшая от меня. В сущности, это даже почетно.

Но я до сих пор жалею, что так и не попробовала его на вкус…

Она сделала еще шаг ко мне. И теперь стояла совсем рядом. Привстала на цыпочки, провела носом по моей шее. От ее холодных прикосновений захотелось съежиться, но я удержался.

– Пожалуй, и ты сойдешь, – решила она. – Но немного погодя. Сначала позабавимся, а потом я позвоню твоим друзьям и расскажу, где найти тебя – и мое маленькое послание.

Я так и стоял в оцепенении, чувствуя, как к горлу поднимается волна тошноты. Глядеть в камеру было все равно что представлять, как Эдит смотрит запись.

Следопыт отступила на шаг и принялась расхаживать вокруг меня кругами, словно разглядывая статую в музее. С открытым и дружелюбным выражением лица она обдумывала, с чего начать. Ее улыбка становилась все шире и шире, пока не обнажились острые блестящие зубы.

Она подалась вперед и присела.

Я не видел, куда пришелся ее удар – все случилось слишком быстро. Мелькнуло размытое пятно, раздался гулкий хруст, и моя правая рука вдруг повисла плетью, будто и не была соединена с локтем. Боль пронзила руку секундой позднее.

Охотница следила за мной, и казалось, на ее лице нет ничего, кроме зубастой пасти. Она ждала, когда боль обрушится на меня, и вскоре увидела, как я вскрикнул и скорчился, прижимая к себе сломанную руку.

Но боль еще только нарастала, я не успел прочувствовать ее, а охотница вновь сорвалась с места, опять послышался треск, и что-то отбросило меня к стене. Я ударился поясницей о балетный станок, зеркала разбились вдребезги.

Странный звериный визг вырвался сквозь мои стиснутые зубы. Я попытался сделать вдох, и мне в легкие будто впился десяток ножей.

– Эффектно, да? – спросила она, и ее лицо снова стало дружелюбным. Она потрогала похожие на паутину трещины, разбежавшиеся по зеркалу в том месте, где я ударился об стену. – Как я и думала, этот зал визуально усиливает драматизм моего маленького кино. А какие ракурсы! Эдит просто обязана увидеть все подробности.

Броска я опять не заметил, но что-то щелкнуло, и тупая пульсация началась в левом пальце указательной руки.

– Все еще на ногах, – заметила она и рассмеялась.

Следующий треск прозвучал громче, как приглушенная детонация. Зал завертелся и полетел перед моими глазами, словно я проваливался в дыру. Вспышка боли совпала по времени с ударом об пол.

Я поперхнулся воплем, который рвался из горла, пробиваясь сквозь желчь, которой оно заполнилось. Воздуха не хватало, мне никак не удавалось вдохнуть как следует. Слабый, сдавленный стон родился где-то в глубине груди.

Мне удалось выкашлять рвоту и схватить воздух, но вдох как будто разорвал мои внутренности. Пульсирующая боль в сломанной руке отступила на второй план, а главная роль досталась ноге. Боль в ней еще не достигла пика. Я распластался на полу в луже собственной рвоты и не мог пошевелиться.

Охотница присела возле моей головы, в ее руке мерцал красный огонек.

– А теперь – твой крупный план, Бо.

С хрипом я выкашлял из горла остатки едкой жижи.

– Камера отъезжает… Поможешь мне? Сделай одолжение, надо немного ускориться. По-моему, логично?

Я не мог сосредоточить взгляд на ее лице, и красный мерцающий огонек казался размытым.

– Просто объясни Эдит, как тебе больно, – уговаривала она. – Скажи, чтобы отомстила за тебя – ведь ты это заслужил. Она втянула тебя в эту историю. В буквальном смысле слова это она причинила тебе боль. Преподнеси эту мысль поэффектнее.

Я закрыл глаза.

Она подняла мою голову неожиданно мягко, и все равно по рукам и ребрам разбежались вспышки боли.

– Бо! – ласково произнесла она, будто я спал, а она старалась меня разбудить. – Бо, ты справишься. Попроси Эдит отомстить за тебя.

Она небрежно встряхнула меня, и из моих легких вырвался вздох.

– Бо, дорогой, у тебя еще осталось столько костей! А крупные кости можно сломать в таком множестве мест! Сделай, как я прошу, пожалуйста.

Я смотрел в ее размытое лицо. Такая сделка меня не устраивала. Что бы я ни сказал, мне не спастись. А на карту поставлено слишком многое.

Я осторожно покачал головой. Может, Эдит поймет, что это значит.

– Не хочет кричать, – смешным голоском нараспев произнесла она. – Не хочет – заставим!

Я ждал, когда раздастся очередной треск.

Вместо этого она бережно подняла мою целую руку и приложила ее к своим губам. Это даже нельзя было назвать настоящей болью. Она с легкостью могла бы откусить мне палец, но лишь слегка прикусила его. Неглубоко вонзила зубы.

Я даже не вздрогнул, но она вдруг вскочила, отвернулась и отошла. Моя голова ударилась об пол, сломанные ребра взвыли. Я смотрел на странно отрешенную охотницу, которая вышагивала в дальнем углу зала, скалила зубы и встряхивала головой. Работающую камеру она оставила возле моей головы.

Первой подсказкой относительно того, что произошло, стал жар – палец горел. Странно, даже сквозь боль в костях я отчетливо чувствовал его. И тут я вспомнил историю Карин. И понял, что началось. Времени у меня почти не осталось.

А охотница по-прежнему старалась успокоиться – кровь, вот в чем все дело. Она почуяла вкус моей крови, но пока не хотела убивать меня и боролась с жаждой, как могла. Обо мне она забыла, но мне не составило бы труда привлечь ее внимание.

Жар быстро нарастал. Я пытался не замечать его, забыть о том, как колет в груди. Выбросив руку вперед, я схватил камеру. Поднял ее как можно выше и с силой ударил об пол.

И отлетел назад, в битые зеркала. Осколки впились мне в плечи и голову. Казалось, все переломанные кости сломались вновь. Но закричал я не от этого.

Огонь охватил мой укушенный палец, пламя лизало ладонь. Запястью было нестерпимо жарко. Этот огонь был не просто огнем, а боль – не просто болью.

В сравнении с ней другие муки ничего не значили. Сломанные кости почти не болели. Или болели, но совсем не так, как рука.

Вопль прозвучал, словно рвался не из моего тела – это был протяжный и дикий звериный вой.

С трудом сфокусировав взгляд, я увидел, что в руке охотницы мерцает красный огонек. Она оказалась проворней, а я облажался.

Но мне было уже все равно.

Кровь стекала по руке, растекалась лужей под локтем.

Охотница зашевелила ноздрями, раздула их, свирепо сверкая глазами и скаля зубы. Кровь капала на пол, но мой вопль заглушал этот звук. Вот она, последняя надежда. Теперь она не сможет остановиться. Ей придется убить меня. Наконец-то.

Она широко разинула пасть.

Я выл и ждал.