Она привела меня к двери, за которой, по ее словам, находился кабинет Карин. Возле двери она остановилась.

– Войдите, – послышался голос Карин.

Эдит открыла дверь, и я увидел комнату с окнами от пола до потолка. Почти все стены занимали стеллажи намного выше моего роста, вмещающие больше книг, чем я когда-либо видел, если не считать библиотеки.

Карин, сидевшая за огромным столом, закрыла книгу, заложив ее закладкой. Ее комната напоминала кабинет декана колледжа, только Карин казалась слишком молодой для этой должности.

Теперь, зная, что ей пришлось пережить, я смотрел на нее совсем другими глазами.

– Чем могу помочь? – спросила она с улыбкой, поднимаясь с места.

– Мне хотелось познакомить Бо с нашей историей, – объяснила Эдит. – Точнее, с твоей.

– Извините, что помешали вам, – виновато добавил я.

– Нисколько, – ответила Карин и повернулась к Эдит: – С чего вы собирались начать?

– С Ваггонера, – отозвалась Эдит и развернула меня лицом к двери, в которую мы только что вошли.

Стена, к которой мы повернулись, отличалась от остальных. Вместо книг на ней теснились картины в рамах – десятки картин всевозможных размеров, одни тусклые, другие яркие и красочные. Я быстро обвел их взглядом, пытаясь уловить хоть какую-нибудь логику или объединяющий мотив этой коллекции, но так ничего и не обнаружил.

Эдит подвела меня к левой стороне стены, взяла за руки и поставила прямо перед одной из картин. С каждым ее прикосновением, каким бы мимолетным оно ни было, мое сердце начинало гулко биться. В присутствии Карин мне стало от этого особенно неловко, я знал, что и она слышит эти звуки.

Маленькая квадратная картина в простой деревянной раме ничем не выделялась на фоне ярких картин большего размера. Написанная в оттенках сепии, она изображала город в миниатюре – множество острых черепичных крыш. На переднем плане текла река, через нее был переброшен мост, увенчанный сооружениями, похожими на маленькие соборы.

– Лондон середины семнадцатого века, – объяснила Эдит.

– Лондон моей юности, – добавила Карин с расстояния нескольких шагов за нашими спинами. Я вздрогнул, потому что не слышал, как она подошла. Эдит сжала мою руку.

– Расскажешь сама? – спросила Эдит, и я обернулся, чтобы видеть реакцию Карин.

Она встретилась со мной взглядом и улыбнулась.

– Я бы не отказалась, но мне пора в клинику. Сегодня утром звонили с работы – доктор Сноу взял больничный. Но Бо ничего не теряет, – улыбнулась она Эдит. – Все эти истории ты знаешь не хуже меня.

Странное сочетание, такое не сразу осмыслишь: повседневные заботы городского врача из провинции и рассказ о юности, проведенной в Лондоне семнадцатого века.

А еще было немного неловко сознавать, что вслух она говорит только ради меня.

Еще раз тепло улыбнувшись мне, Карин вышла.

Некоторое время я пристально разглядывал родной город Карин на картине.

– А что потом? – спросил я. – Когда Карин поняла, что с ней случилось?

Эдит подтолкнула меня на полшага в сторону, глядя на большой пейзаж в тусклых осенних красках – поляну в тени леса и скалистый утес вдалеке.

– Сначала она пришла в отчаяние… – негромко заговорила Эдит, – а потом взбунтовалась. Пыталась покончить с собой. Но оказалось, что это не так просто.

– Как? – я не собирался говорить это вслух, но от потрясения слово вырвалось само собой.

Эдит пожала плечами.

– Она прыгала с большой высоты, пробовала топиться в океане, но все бесполезно. Карин была настолько отвратительна себе, что ей хватало сил даже на попытки уморить себя голодом.

– А это возможно? – еле слышно спросил я.

– Нет. Существует лишь несколько способов убить нас.

Я открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но она продолжала:

– Карин страшно оголодала и постепенно теряла силы. Все это время она старалась держаться подальше от людей, понимая, что ее воля тоже слабеет. Много месяцев подряд она блуждала ночами по безлюдным местам, изнемогая от ненависти к себе.

Однажды ночью мимо ее убежища прошло стадо оленей. Она настолько обезумела от жажды, что напала на них, не задумываясь. Силы вернулись к ней, и она вдруг поняла: у нее есть выход. Ведь ей и в прошлой жизни случалось есть оленину. За несколько последующих месяцев у нее появилась новая система взглядов. Она могла существовать, не превращаясь в демона. Так она вновь обрела себя.

И решила не терять времени даром. Карин всегда была умна и стремилась к знаниям, а теперь впереди у нее была целая вечность. По ночам она занималась, днем строила планы. Потом вплавь добралась до Франции…

– Вплавь до Франции?

– Бо, люди и тогда переплывали Ла-Манш, – терпеливо напомнила она.

– Ты права, конечно. Просто подробность выглядит забавно. Продолжай.

– Надо сказать, что все мы отлично плаваем…

– И всё-то вы делаете на «отлично», – пробормотал я.

Она ждала, вскинув брови.

– Извини, больше не буду перебивать. Честное слово.

Она загадочно усмехнулась и закончила фразу:

– …потому что нам, строго говоря, не обязательно дышать.

– Тебе…

– Нет-нет, ты же обещал, – она рассмеялась и легко приложила холодный палец к моим губам. – Так ты будешь слушать или нет?

– Сначала ошарашила меня, а теперь ждешь, что я буду молчать? – невнятно пробормотал я, задевая губами ее палец.

Она подняла руку и приложила ее к моей груди. Сердце с готовностью отреагировало на это прикосновение, но я не подавал виду.

– Так тебе не надо дышать? – решительно спросил я.

– Да, совсем не обязательно. Это лишь привычка, – она пожала плечами.

– И долго ты можешь обходиться… без дыхания?

– Думаю, до бесконечности, но точно не знаю. Со временем становится немного неуютно, если не чувствуешь запахов.

– Немного неуютно, значит, – эхом повторил я.

Я не следил за выражением собственного лица, но что-то на нем заставило Эдит помрачнеть. Ее рука безвольно повисла вдоль тела, она застыла, вглядываясь в мое лицо. Пауза затягивалась. Лицо Эдит приобрело каменную неподвижность.

– Ты что? – шепнул я, касаясь этого застывшего лица.

Под моей рукой оно снова ожило, Эдит слабо улыбнулась.

– Я же знаю: в какой-то момент то, что я рассказываю тебе, или то, что ты видишь, станет для тебя последней каплей. И тогда ты с криком бросишься прочь. – Ее улыбка померкла. – Останавливать тебя я не стану. Я жду этого, потому что боюсь за тебя. И вместе с тем я хочу быть с тобой. Совместить эти два желания невозможно… – она умолкла, изучая мое лицо.

– Никуда я не убегу, – заверил я.

– Поживем – увидим, – она снова улыбалась.

Я нахмурился.

– Ну, продолжай: Карин приплыла во Францию…

Она помолчала, потом безотчетно перевела взгляд на еще одну картину около двери: самую красочную из всех, самую большую, в самой богатой раме; картина была вдвое шире дверного проема. Холст изображал множество пестрых фигурок в ниспадающих складками одеждах: эти фигурки вились вокруг высоких колонн, выглядывали с мраморных балконов. Возможно, это был какой-то библейский сюжет или сцена из греческой мифологии.

– Карин приплыла во Францию и продолжала путешествовать по всей Европе, точнее, по европейским университетам. По ночам она изучала музыку, естественные науки, медицину и наконец нашла свое искупление и призвание в том, чтобы спасать людям жизнь, – выражение лица Эдит стало восторженным, почти благоговейным. – Мне не хватит слов, чтобы описать ее борьбу: Карин понадобилось два столетия изнурительных усилий, чтобы научиться владеть собой. Теперь запах человеческой крови на нее практически не действует, поэтому она может заниматься любимым делом, не испытывая мучений. Там, в больнице, на нее нисходят покой и умиротворение… – долгое время Эдит смотрела в пустоту, потом постучала пальцем по картине, перед которой мы стояли. – Она училась в Италии, когда узнала, что и там есть подобные ей. Они оказались гораздо более цивилизованными и образованными, чем призраки из лондонской клоаки.

Эдит указала на сравнительно благопристойную группу, невозмутимо взирающую с самого верхнего балкона на хаос, творившийся внизу. Я присмотрелся к этой группе и вдруг удивленно рассмеялся, узнав женщину с золотистыми волосами, в белом одеянии, чуть поодаль от остальных.

– Для Солимены неиссякающим источником вдохновения служили друзья Карин. Он часто писал с них богов, – усмехнулась Эдит. – Сульпиция, Марк, Атенодора… – перечислила она, указывая на троих из них. – Ночные покровители искусств.

На переднем плане были изображены темноволосые мужчина и женщина в яркой одежде.

– А вот эта? – спросил я, указывая на неприметную девчушку со светло-русыми волосами, в блеклой одежде. Она стояла на коленях и льнула к юбкам женщины с роскошными черными локонами.

– Меле, – ответила Эдит. – Она… пожалуй, ее можно назвать служанкой. Маленькая воровка на службе у Сульпиции.

– Что с ними стало? – задумался я вслух. Мой палец завис в сантиметре от фигур на холсте.

– Живут все там же, – она пожала плечами, – как жили до этого неизвестно сколько тысячелетий. Карин пробыла с ними совсем недолго, несколько десятков лет. Она восхищалась их культурой и утонченностью, но они упорствовали в своих попытках исцелить ее от отвращения к «естественному источнику пищи», как они это называли. Они пытались переубедить друг друга, но безуспешно, и в конце концов Карин решила отделиться и попытать удачи в Новом Свете. Она мечтала найти вампиров, которые так же, как она, отказались от человеческой крови. Понимаешь, ей было страшно одиноко.

Долгое время поиски были напрасными. Но когда люди перестали верить в существование вампиров, Карин обнаружила, что может общаться с ничего не подозревающими людьми, выдавая себя за обычную женщину. Она начала работать сестрой милосердия, хотя знаниями и навыками превосходила хирургов того времени. Но как женщине, в те времена ей приходилось довольствоваться второстепенной ролью. Она делала, что могла, спасая пациентов втайне от менее знающих и способных врачей – конечно, когда этого никто не видел. Но несмотря на работу бок о бок с людьми, дружеских отношений, о которых она так мечтала, ей по-прежнему недоставало; сближаться с людьми она все-таки не решалась.

Когда вспыхнула эпидемия гриппа, она дежурила по ночам в чикагской больнице. К тому времени она уже несколько лет обдумывала одну идею и даже разработала план: раз найти компаньона не удается, нужно создать его самостоятельно. Колебалась она лишь потому, что не до конца понимала, как произошла метаморфоза с нею самой. Мысль о том, чтобы лишить другого человека жизни, была ей невыносима. Она еще не приняла окончательного решения, когда нашла в больнице меня. На мое выздоровление никто не надеялся, и меня уже перевели в палату к умирающим. Моих родителей Карин выходить не сумела и знала, что я осталась одна на свете. И решила попытаться…

Ее голос, понизившийся почти до шепота, затих. Невидящим взглядом она смотрела в западное окно. Я размышлял, что она видит сейчас внутренним взором, – воспоминания Карин или картины своего прошлого, – и терпеливо ждал.

Наконец она заулыбалась и повернулась ко мне.

– Вот мы и пришли к тому, с чего начали, – заключила она.

– И с тех пор ты всегда жила с Карин?

– Почти всегда.

Она взяла меня за руку и повела в коридор. Я окинул взглядом картины, гадая, услышу ли о них еще что-нибудь.

По коридору Эдит шла молча, пока я не уточнил:

– Почти?

Она вздохнула, поджала губы и взглянула на меня искоса.

– Не хочешь отвечать, да? – догадался я.

– Это не самые лучшие воспоминания.

Мы начали подниматься по лестнице еще на один пролет.

– Мне ты можешь рассказать все.

На верхней ступеньке лестницы она помедлила, всматриваясь в мои глаза.

– Наверное, все-таки придется. Ты должен знать, кто я.

Мне показалось, что она опять имеет в виду то же, что и раньше, – что я испугаюсь и убегу. Я приготовился и старательно сделал невозмутимое лицо.

Эдит тяжело вздохнула.

– Со мной случился приступ подросткового бунтарства, лет через десять после того, как я… родилась заново или была сотворена – называй, как хочешь. Принципы воздержания, которых придерживалась Карин, меня не прельщали, я злилась в ответ на попытки обуздать мой аппетит. И потому какое-то время жила сама по себе.

– Правда?

Вопреки ее предположениям, я вовсе не был шокирован. Скорее, заинтересовался.

– И это не отталкивает тебя?

– Нет.

– Почему?

– Видимо… потому, что звучит логично.

Она расхохоталась громче обычного и потащила меня вперед, по такому же коридору, как этажом ниже.

– С тех пор, как я родилась заново, я пользовалась преимуществом – знала, что думают все вокруг меня, и люди, и не только. Вот почему я бросила вызов Карин лишь через десять лет: я видела, что она действует совершенно искренне, и прекрасно понимала, почему она так живет.

Через несколько лет одинокой жизни я все-таки одумалась, вернулась к Карин и с тех пор полностью разделяю ее взгляды. Я думала, что буду осознанно выбирать свою жертву. Поскольку я знала мысли своей добычи, я могла не трогать ни в чем не повинных людей и охотиться только на злодеев. Если я шла по следу убийцы в темном переулке, где он крался за юной девушкой, и спасала ее, значит, я не чудовище.

Я попытался вообразить сцену, которую она описала. Что думал убийца, увидев ее бледное, нечеловечески прекрасное лицо? Сознавал ли он ее грозную силу?

– Но время шло, и я понимала, что превращаюсь в настоящего монстра. Каким бы оправданным ни казалось мне убийство, за отнятую человеческую жизнь все равно приходилось платить раскаянием. И я вернулась к Карин и Эрнесту. Они встретили меня с распростертыми объятиями, хотя я не заслуживала подобного снисхождения.

Мы остановились перед последней дверью в коридоре.

– Моя комната, – объявила Эдит и открыла дверь.

Комната была обращена на юг, одна из ее стен представляла собой окно, как в зале на нижнем этаже. Наверное, вся задняя стена дома была сделана из стекла. Отсюда открывался вид на реку Солдак, которая змеилась по лесу до белоснежных вершин горной цепи Олимпик. Я и не думал, что горы здесь так близко.

Западная стена комнаты была сплошь завешана полками с компакт-дисками. Здесь их было больше, чем в любом музыкальном магазине. В углу стоял солидный и сложный на вид музыкальный центр – из тех, к которым я боялся даже прикоснуться, чтобы ненароком не сломать. Кровать в комнате заменял широкий диван, обитый черной кожей. Пол был покрыт толстым золотистым ковром, стены обшиты плотной тканью чуть более темного оттенка.

– Ради акустики? – догадался я.

Она засмеялась и кивнула.

Взяв пульт дистанционного управления, она включила музыкальный центр. Он зазвучал негромко, но казалось, что джаз-бэнд играет вживую в одной комнате с нами. Я подошел к полкам и принялся изучать обалденную коллекцию дисков.

– Как ты в них разбираешься? – спросил я, не заметив в расстановке никакой логики.

– Эм-м… по году, а потом – по личным предпочтениям в тот период, – с отсутствующим видом произнесла она.

Я обернулся и увидел, что она смотрит на меня с каким-то странным выражением.

– Ты что?

– Я думала, что испытаю… облегчение. Когда ты все узнаешь, когда у меня больше не будет секретов от тебя. Но не ожидала, что почувствую еще что-то. Мне нравится. Я… счастлива. – С легкой улыбкой она пожала плечами.

– Вот и хорошо, – улыбнулся я в ответ. А я уже опасался, что она раскаивается, поделившись со мной. Приятно было узнать, что я боялся напрасно.

Но пока она изучала выражение моего лица, ее улыбка померкла, брови нахмурились.

– До сих пор ждешь, что я завизжу и брошусь прочь? – спросил я.

Она кивнула, сдерживая улыбку.

– Не хочется разрушать твои иллюзии, но на самом деле ты вовсе не такая страшная, как тебе кажется. Честное слово, я вообще не представляю, зачем тебя бояться, – беспечным тоном заявил я.

Она вскинула брови, а потом медленно расплылась в улыбке.

– Напрасно ты об этом заговорил, – упрекнула она.

И зарычала низко и глухо, издала нечеловеческий звук, который исходил откуда-то из глубины ее горла. Улыбка ширилась, пока не превратилась в оскал. Тело напряглось, она присела, вытянула и одновременно изогнула спину, как огромная кошка перед прыжком.

– Эдит?..

Я не заметил, как она кинулась на меня – это произошло слишком быстро. Только вдруг я взлетел в воздух, комната перед моими глазами завертелась, перевернулась вверх ногами и снова стала прежней. Приземления я не почувствовал, но внезапно обнаружил, что лежу на черном кожаном диване лицом вверх, а Эдит восседает на мне верхом, крепко сжимая коленями мои бедра, и упирается руками в диван по обе стороны от моей головы. Я не мог пошевелиться, она скалилась в нескольких сантиметрах от моего лица, а потом издала негромкий звук, нечто среднее между рычанием и мурлыканьем.

– Ух ты… – выдохнул я.

– Так что ты там говорил? – спросила она.

– Э-э… что ты страшный и ужасный монстр?

Она усмехнулась.

– Вот так-то лучше.

– И что я по уши влюблен в тебя.

Ее лицо смягчилось, глаза широко раскрылись, и все барьеры вновь рухнули.

– Бо! – шепнула она.

– Нам можно войти? – послышался негромкий голос из коридора.

Я вздрогнул, рванулся и ударил бы Эдит лбом, если бы она не оказалась намного проворнее меня. За долю секунды она успела рывком посадить меня на диван и сама села рядом, перекинув ноги через мои колени.

В дверях комнаты стоял Арчи, а за его спиной, в коридоре – Джессамин. По моей шее поползли алые пятна, а Эдит держалась как ни в чем не бывало.

– Прошу, – сказала она Арчи.

Арчи, по-видимому, не находил в нашей позе ничего странного. Он вышел на середину комнаты и сел, словно сложившись в суставах, – так легко, что я не поверил глазам. Джессамин осталась в дверях, и, в отличие от Арчи, вид у нее был слегка потрясенный. Она не сводила глаз с Эдит, а я невольно задумался, как она ощущает атмосферу в комнате.

– Звуки были такие, словно ты решила слопать Бо живьем, – сообщил Арчи, – вот мы и подумали: может, и нам что-нибудь перепадет.

На миг я застыл, но вдруг заметил, что Эдит усмехается – правда, я так и не понял, чему: замечанию Арчи или моей реакции.

– Извини, – отозвалась она, по-хозяйски обнимая меня за шею, – мне самой мало.

Арчи пожал плечами.

– Логично.

– Вообще-то, – с улыбкой начала Джессамин, – Арчи говорит, что вечером будет настоящая гроза, и Элинор решила поразмяться. Ты в игре?

Слова были обычными, но что они означали, я не понял. Впрочем, я не сомневался, что Арчи предсказывает погоду надежнее любых синоптиков.

У Эдит вспыхнули глаза, но она колебалась.

– Конечно, Бо можешь взять с собой, – добавил Арчи. Мне показалось, что Джессамин бросила на него краткий взгляд.

– Ты хочешь? – спросила меня Эдит. Она так оживилась, что я был согласен на что угодно.

– Конечно. А… мы куда-то поедем?

– Для игры надо сначала дождаться грозы – скоро поймешь, почему, – заверила Эдит.

– Мне понадобится зонт?

Все трое расхохотались.

– Понадобится ему или нет? – спросила Джессамин у Арчи.

– Нет, – уверенно ответил тот. – Гроза пройдет над городом, а на вырубке будет сухо.

– Вот и хорошо, – энтузиазм Джессамин, как и следовало ожидать, оказался заразительным. Я поймал себя на радостном предвкушении, хотя даже не знал, о чем речь.

– Сейчас выясним, поедет ли Карин, – решил Арчи и поднялся на ноги так легко, что я вытаращился на него.

– А то ты не знаешь, – поддразнила Джессамин, и они ушли.

– Во что будем играть? – спросил я.

– Ты будешь смотреть, – уточнила Эдит, – а мы – играть в бейсбол.

Я скептически уставился на нее.

– Вампиры играют в бейсбол?

Она улыбнулась мне.

– Это же любимая американская забава.