Мне пришлось признать, что Эдит и вправду водит машину неплохо – когда держит скорость в разумных пределах. Как и многое другое, вождение давалось ей безо всякого труда. На дорогу она почти не смотрела, однако пикап катился точно посередине ряда. Она рулила одной рукой, потому что другую сжимал в ладонях я. Порой она поглядывала на заходящее солнце, осыпавшее ее кожу рубиновыми искрами, а иногда на меня – то в глаза, то на наши руки с переплетенными пальцами.

Она нашла какую-то радиостанцию, где крутили старую популярную музыку, и начала подпевать песне, которую я слышал впервые. Как и все в ней, ее голос был идеальным, она пела точно на октаву выше и знала все слова до единого.

– Любишь музыку пятидесятых?

– В пятидесятые годы музыка была неплохой. Гораздо лучше, чем в шестидесятые или семидесятые… бр-р! – она передернулась. – Восьмидесятые – еще куда ни шло.

– А ты скажешь мне когда-нибудь, сколько тебе лет?

Я не знал, не испорчу ли ей настроение этим вопросом, но она лишь улыбнулась.

– А это важно?

– Нет, но я хочу знать о тебе все.

– Интересно, расстроишься ты или нет, – произнесла она так, словно говорила сама с собой, и засмотрелась на солнце. Шли минуты.

– А ты проверь, – наконец предложил я.

Она вздохнула и посмотрела мне в глаза, на время забыв про дорогу. Должно быть, увиденное придало ей смелости. Она повернулась лицом к последним кроваво-красным лучам угасающего солнца и вздохнула.

– Я родилась в Чикаго в 1901 году. – Она умолкла, искоса посматривая на меня. С бесстрастным лицом, ничем не выдавая, что изумлен, я терпеливо ждал продолжения. Слегка улыбнувшись самой себе, она продолжила: – Карин нашла меня в больнице летом 1918 года. Мне было семнадцать, и я умирала от «испанки» – испанского гриппа.

Услышав вырвавшийся у меня возглас, она снова заглянула мне в глаза.

– Я плохо помню, что со мной было – с тех пор прошло немало времени, а человеческая память ненадежна. – После недолгого раздумья она продолжила: – Но помню, каково мне было, когда Карин спасла меня. Это не пустяк, такое не забывается.

– А твои родители?

– К тому времени они уже умерли от той же болезни. Я осталась одна. Поэтому Карин и выбрала меня. В разгар эпидемии никто даже не заметил, что я исчезла.

– А как она… спасла тебя?

Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила. Казалось, она с особой тщательностью подбирает слова.

– Это было трудно. Мало кто из нас наделен выдержкой, без которой этой цели не достичь. Впрочем, Карин всегда была самой гуманной, самым участливой из нас… Вряд ли найдется в истории хоть кто-нибудь, кто сравнится с ней, – она помолчала. – А мне было просто очень и очень больно.

По тому, как она сжала челюсти, я понял, что к сказанному она больше ничего не добавит. И решил отложить эти расспросы на потом. Мое любопытство было далеко не праздным. Этот вопрос мне требовалось осмыслить всесторонне, особенно то, что лишь начинало доходить до меня.

Негромкий голос прервал мои мысли:

– Ее побудило одиночество. Вот причина, которой обычно объясняется выбор. В семье Карин я стала первой, хотя вскоре она нашла и Эрнеста. Он упал со скалы. Его отправили прямиком в морг больницы, несмотря на то, что его сердце еще билось.

– Значит, надо быть при смерти, чтобы стать…

– Нет, это все Карин. Она ни за что не поступила бы так с тем, у кого есть хоть какой-то выбор. – Всякий раз, когда Эдит упоминала о своей приемной матери, в ее голосе звучало уважение. – Правда, она говорит, что обычно бывает легче, когда кровь слабая, – она неотрывно смотрела на уже потемневшую дорогу, и мне снова показалось, что тема закрыта.

– А Элинор и Ройал?

– Следующей в нашу семью Карин привела Ройала. В моем присутствии она была осторожна в мыслях, и лишь гораздо позднее я поняла: она надеялась, что Ройал станет для меня тем же, чем Эрнест стал для нее самой, – она закатила глаза. – Но Ройал навсегда остался для меня просто братом. И всего через два года он нашел Элинор. Он охотился – в то время мы находились неподалеку от Аппалачей, – и столкнулся с медведем, который чуть было не прикончил ее. Ройал отнес Элинор к Карин, более чем за сто шестьдесят километров, боясь, что у него самого ничего не получится. Я только теперь начинаю понимать, с каким трудом ему дался этот путь. – Она многозначительно посмотрела на меня, подняла руку, не выпуская моих пальцев, и провела тыльной стороной ладони по моей щеке.

– Но Ройал справился.

– Да. Он увидел в лице Элинор то, что придало ему силы. С тех пор они неразлучны. Иногда они живут отдельно от нас, как супружеская пара. Но чем более молодыми мы выглядим в глазах окружающих, тем дольше нам удается обходиться без постоянных переездов. Форкс показался нам идеальным местом, поэтому всех нас записали в школу, – она засмеялась. – Думаю, через несколько лет нам опять предстоит их свадьба.

– А Джессамин и Арчи?

– Арчи и Джессамин – редкие существа. У обоих сознательность, как мы это называем, развилась без посторонней помощи. Джессамин принадлежала к… другой семье, совсем не такой, как наша. Она впала в депрессию и какое-то время странствовала в одиночку. Ее нашел Арчи. Как и у меня, у него есть некоторые особые способности.

– Правда? – заинтересованно перебил я. – Но ты же говорила, что только ты умеешь читать мысли людей.

– Так и есть. А у него свои умения. Он видит – то, что может произойти, то, что грядет. Но эти видения субъективны. Будущее не определено раз и навсегда, оно меняется.

Она договорила, сжала челюсти и метнула в меня настолько быстрый взгляд, что я так и не понял, почудился он мне или нет.

– И что же видит Арчи?

– Он увидел Джессамин и понял, что она ищет его, еще до того, как это осознала сама Джессамин. Увидел Карин и нашу семью, и вместе с Джессамин отправился искать нас. Особенно развито у него чутье на нелюдей. Так, он всегда предвидит приближение другой стаи вампиров. И угрозу, которую они могут представлять.

– А разве… таких, как вы, много? – удивился я. Сколько же вампиров живет среди людей?

В голове застряло одно из слов, которые она произнесла. Угроза. Впервые за все время она намекала, что ее мир опасен не только для людей. Я встревожился и уже собирался задать новый вопрос, но она начала отвечать на предыдущий.

– Нет, немного. Но большинству чужд оседлый образ жизни. Только те, кто, как мы, отказались от охоты на человека, – ироничный взгляд в мою сторону, – могут достаточно долго сосуществовать с людьми. Нам удалось найти единственную семью, такую же, как наша, – в одной деревушке на Аляске. Некоторое время мы жили вместе с ними, но нас было так много, что со временем мы стали привлекать внимание. Тем из нас, кто живет… иначе, свойственно объединяться.

– А остальные?

– В большинстве своем кочуют с места на место. Все мы порой ведем такой образ жизни. Как любой другой, он приедается. Но время от времени мы неизбежно сталкиваемся с себе подобными, потому что большинство из нас предпочитает север.

– Почему?

Мы уже стояли перед моим домом, Эдит заглушила двигатель. После рева пикапа тишина казалась абсолютной. Было очень темно, вечер выдался безлунный. Свет на крыльце не горел, и я понял, что отец еще не вернулся.

– Неужели сегодня ты весь день не открывал глаз? – пошутила она. – Думаешь, я способна разгуливать по улицам при свете солнца, не создавая аварий?

Я мысленно ответил, что остановить уличное движение она способна даже без всех этих спецэффектов.

– Потому-то мы и выбрали полуостров Олимпик – одно из самых пасмурных мест на планете. Приятно иметь возможность выходить из дома днем. Ты не представляешь себе, как может надоесть за восемьдесят с лишним лет ночная темнота.

– Значит, вот откуда берутся легенды?

– Вероятно.

– А Арчи, как и Джессамин, пришел из другой семьи?

– Нет, в этом и заключается тайна. Арчи вообще не помнит своей человеческой жизни. И не знает, кто создал его. Когда он пробудился, рядом никого не было. Тот, кто сотворил его, ушел, и никто из нас не может понять, почему и как ему это удалось. Если бы не чутье Арчи, если бы он не увидел Джессамин и Карин и не понял, что скоро станет одним из нас, он, скорее всего, одичал бы.

Столько пищи для размышлений, столько еще незаданных вопросов! Но у меня вдруг заурчало в животе. Заинтригованный, я даже не заметил, как проголодался. И только теперь почувствовал, что у меня разыгрался зверский аппетит.

– Извини, что из-за меня ты пропустил ужин.

– Ничего страшного.

– Я мало общаюсь с теми, кто ест человеческую пищу, потому и забыла.

– Мне хочется побыть с тобой еще.

Выговорить эти слова в темноте было проще: я знал, что голос выдаст мою безнадежную зависимость от Эдит.

– А мне нельзя к тебе? – спросила она.

– Ты хочешь? – я не мог представить себе эту богиню сидящей на старом стуле в кухне моего отца.

– Да, если ты не против.

Я улыбнулся.

– Нисколько.

Я выбрался из пикапа, она обогнала меня, направилась вперед и исчезла. В окнах дома вспыхнул свет.

Она встретила меня в дверях. Странно было видеть ее в моем доме, в привычной будничной обстановке. Я вспомнил игру, в которую мать часто играла со мной, когда мне было лет пять. «То, да не то – один из этих предметов не похож на остальные».

– Дверь была не заперта?

– Нет, я открыла ее ключом из-под карниза.

Ключ из-под карниза я при ней ни разу не доставал. Я вспомнил, как она разыскала ключ от пикапа, и пожал плечами.

– Ты ведь есть хочешь, да? – она направилась в кухню так, словно миллион раз бывала в этом доме. Включив свет, она устроилась на том самом стуле, на котором я ее себе представил. Кухня уже не казалась обшарпанной – возможно, потому, что я смотрел только на Эдит. Я застыл на месте, пытаясь осмыслить ее присутствие здесь, в моей стране Рутинии.

– Съешь что-нибудь, Бо.

Я кивнул и сунулся в холодильник. От вчерашнего ужина осталась лазанья. Сначала я отложил себе на тарелку половину, потом передумал, добавил все, что оставалось в кастрюле, и поставил тарелку в микроволновку. Пока тарелка вращалась в ней, наполняя кухню запахом помидоров и орегано, я вымыл кастрюлю. В животе снова заурчало.

– М-да, – откликнулась Эдит.

– Что такое?

– Постараюсь, чтобы в следующий раз у меня получилось лучше.

Я рассмеялся.

– А разве есть что-то, что у тебя получается плохо?

– Я забыла, что ты человек. Надо было мне… ну, не знаю… прихватить еду с собой, устроить пикник.

Микроволновка звякнула, я вытащил тарелку, но она оказалась горячей, пришлось сразу же поставить ее.

– Об этом не беспокойся.

Я взял вилку и принялся за еду, понимая, что по-настоящему проголодался. Первый же кусок ошпарил мне рот, но я продолжал жевать.

– Ну как, вкусно? – спросила она.

Проглотив то, что было у меня во рту, я ответил:

– Даже не знаю. Кажется, обжег себе язык и теперь не чувствую вкуса. Но вчера было вкусно.

Видимо, мой ответ ее не убедил.

– А тебе случается скучать по еде? По мороженому? Или арахисовой пасте?

Она покачала головой.

– Еду я почти не помню. Даже не могу сказать, что любила когда-то. Сейчас она пахнет… несъедобно.

– Обидно.

– Не такая уж большая жертва, – с грустью возразила она, словно думала о других жертвах, куда более значительных.

Поддерживая тарелку снизу кухонным полотенцем вместо прихватки, я перенес ее на стол, чтобы сесть поближе к Эдит.

– А ты скучаешь по чему-нибудь, что осталось в человеческой жизни?

Над ответом она думала недолго.

– Вообще-то нет: чтобы скучать, надо помнить, а я свою человеческую жизнь припоминаю с трудом. Но есть то, от чего я бы не отказалась. Пожалуй, можно даже сказать, что я завидую этому.

– Чему же ты завидуешь?

– Прежде всего – сну. Это здорово утомляет – все время бодрствовать. Мне хотелось бы хоть на время забыться сном…

Я съел еще несколько кусков, обдумывая ее слова.

– Тяжело тебе, наверное. Чем же ты занимаешься по ночам?

Она смутилась, потом поджала губы.

– Ты имеешь в виду – обычно?

Интересно, правильно ли я угадал, что отвечать ей не хочется? Может, вопрос слишком общий?

– Нет, не обязательно. Например, чем ты займешься сегодня ночью, когда уйдешь отсюда?

Напрасно я заикнулся об этом. Я отчетливо сознавал свой промах. Теперь она наверняка уйдет. Но какой бы краткой ни была разлука, я заранее ужасался ей.

Похоже, и Эдит не понравился вопрос, и поначалу я думал, что по тем же причинам. Но потом она скользнула взглядом по моему лицу и отвернулась так, будто ей стало неловко.

– Ну, так что?

Она состроила гримасу.

– Хочешь услышать приятную ложь или правду, которая может тебя расстроить?

– Правду, – сразу выпалил я, хотя и без полной уверенности.

Она вздохнула.

– Я вернусь сюда после того, как ты и твой отец уснете. В последнее время это вошло у меня в привычку.

Я моргнул. Потом еще раз.

– Ты бываешь здесь?

– Почти каждую ночь.

– Зачем?

– Интересно смотреть на тебя, когда ты спишь, – буднично объяснила Эдит. – Ты говоришь во сне.

Я разинул рот. Шея и лицо вспыхнули. Конечно, я знал, что разговариваю во сне, мать часто дразнила меня. Но я не думал, что и здесь у меня будет тот же повод для беспокойства.

Она внимательно наблюдала за мной из-под ресниц.

– Очень сердишься?

Сержусь? Я не знал. Но чувствовал, что причин сгорать от унижения у меня хоть отбавляй. И к тому же не понимал: откуда она слышала мою сонную болтовню? Из окна? Неизвестно.

– Как же ты… где ты… и что я?.. – вопрос я так и не закончил.

Она приложила ладонь к моей щеке. Под ее прохладными пальцами кровь словно вскипела.

– Не бойся, – попросила она. – Я не причинила бы тебе никакого вреда. Честное слово, я всегда держала себя в руках. И если бы почувствовала опасность, сразу ушла бы. Просто… мне хотелось быть рядом с тобой.

– Я… не об этом беспокоюсь.

– Тогда о чем же?

– Что я говорил?

Она улыбнулась.

– Ты скучаешь по своей маме. А когда идет дождь, шум мешает тебе уснуть. Раньше ты часто говорил о своем прежнем доме, теперь уже реже. Однажды ты пробормотал: «Слишком уж зелено», – она засмеялась тихонько, чтобы не обидеть меня.

– А что еще? – потребовал я ответа.

Она поняла, о чем я спрашиваю.

– Ты повторял мое имя, – призналась она.

Я вздохнул, смирившись с поражением.

– Часто?

– Для тебя «часто» – это сколько?

– О, нет… – простонал я.

Так, словно это было для нее просто и естественно, она обняла меня за плечи и положила голову ко мне на грудь. Я машинально обнял ее. Прижал к себе.

– Тебе незачем смущаться, – зашептала она. – Ты ведь уже говорил, что видел меня во сне, – помнишь?

– Это совсем другое дело. Я помню, о чем говорил.

– А если бы мне снились сны, все они были бы о тебе. И я бы этого не стыдилась.

Я погладил ее по голове. В сущности, я ничего не имел против. Я и не ждал, что она будет следовать обычным человеческим правилам. Достаточно и тех правил, которые она установила для себя.

– И я не стыжусь, – шепнул я.

Она издала невнятный звук, почти замурлыкала, прижимаясь щекой к моей груди на уровне сердца.

В этот момент мы оба услышали хруст гравия под шинами, по окнам скользнули лучи фар и осветили нас. Я вздрогнул, разжал объятия, она отстранилась.

– Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я здесь? – спросила она.

Я лихорадочно соображал, как быть.

– М-м…

– Значит, в другой раз…

И я остался один.

– Эдит? – шепотом позвал я.

В ответ я услышал призрачную усмешку, а потом тишину.

Отцовский ключ повернулся в замке.

– Бо? – позвал Чарли. Раньше этот вопрос смешил меня: я, конечно, кто же еще? А теперь оказалось, что вопрос не настолько неуместен.

– Я здесь.

Надеюсь, волнение в моем голосе он не заметит. Я поспешно схватил еще кусок лазаньи, чтобы встретить Чарли деловито жующим. После целого дня, проведенного с Эдит, мне показалось, что Чарли при ходьбе издает слишком много шума.

– Лазанью доедаешь? – спросил он, заглянув в мою тарелку.

– Ох, извини. Вот, тут еще осталось.

– Ничего, Бо, я сделаю себе сэндвич.

– Извини, – снова пробормотал я.

Чарли шумно расхаживал по кухне, готовя себе ужин. Я доедал свою гигантскую порцию с молниеносной быстротой. И думал о том, что сказала Эдит: «Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я здесь?» А это не то же самое, что в прошедшем времени – «Ты хочешь, чтобы твой отец узнал, что я была здесь?». Значит ли это, что на самом деле она не ушла? Было бы здорово.

С сэндвичем в руке Чарли сел за стол напротив меня, и я вдруг засомневался, что всего несколько минут назад на этом же самом месте сидела Эдит. В отличие от нее, Чарли идеально вписывался в обстановку. А воспоминания об Эдит казались сном, который просто не может быть реальностью.

– Как прошел день? Сделал все, что собирался?

– Вообще-то нет. Просто… слишком хороший день выдался, чтобы торчать в четырех стенах. Клев был?

– Угу. Хорошую погоду и рыба любит.

Я соскреб с тарелки остатки лазаньи, набил ею рот и принялся жевать.

– Есть планы на вечер? – вдруг спросил он.

Я покачал головой – пожалуй, слишком активно.

– Взвинченный ты какой-то, – заметил он.

Угораздило же его прицепиться именно сегодня.

Я сделал глоток.

– Да?

– Суббота… – задумчиво произнес он.

Я молчал.

– Значит, танцы сегодня пропускаешь…

– Как и собирался, – подтвердил я.

Он кивнул.

– Ну, танцы ладно, это я понимаю. Но может, на следующей неделе пригласишь дочку Ньютонов поужинать или еще куда? Выберись наконец из дома. Пообщайся.

– Я же говорил тебе: она встречается с моим другом.

Он нахмурился.

– Ладно, упустил одну рыбу – подцепишь другую.

– Рыбак из меня так себе – не то что ты.

Он рассмеялся.

– Стараюсь… Значит, сегодня никуда не идешь?

– Некуда идти, – напомнил я. – Да и устал уже. Пораньше спать лягу.

Я поднялся и отнес свою тарелку в раковину.

– Угу… – он задумчиво жевал. – Не пойму, здешние девчонки тебе не по душе, что ли?

Я пожал плечами, отмывая тарелку.

Чувствуя на себе его пристальный взгляд, я надеялся, что удержусь и не покраснею. Но надеялся зря.

– Не суди строго наш городок, – продолжал он. – Да, выбор у нас не тот, что в больших городах…

– Здесь есть из чего выбирать, пап. Не волнуйся за меня.

– Ладно, ладно. Мое дело – сторона. – Голос звучал уныло.

Я вздохнул.

– Ну все, я пошел. Увидимся утром.

– Спокойной ночи, Бо.

По лестнице я поднимался, нарочно шаркая ногами, чтобы изобразить страшную усталость. И думал, поверит ли моей плохой игре Чарли. В сущности, я ведь ему не соврал. Я действительно не собирался сегодня вечером выходить из дома.

Дверью своей комнаты я хлопнул погромче, чтобы Чарли наверняка услышал, а потом рванул к окну, стараясь не шуметь, распахнул его и высунулся в темноту. Но ничего не увидел, кроме темных верхушек деревьев.

– Эдит! – шепотом позвал я, чувствуя себя идиотом.

Тихий смешок и ответ послышались из-за моей спины:

– Да?

Резко обернувшись, я сшиб книгу со стола. Она с глухим стуком упала на пол.

Эдит лежала поперек моей кровати: закинула руки за голову, забросила ногу на ногу и широко улыбалась, показывая ямочки. В сумерках ее лицо казалось покрытым инеем.

Я ахнул и схватился за стол, чтобы удержаться на ногах.

– Извини, – сказала она.

– Подожди, дай я приду в себя.

Она села медленно, как бывало, когда она пыталась или вести себя по-человечески, или не напугать меня, и свесила ноги с края постели. Потом похлопала по одеялу рядом с собой.

Неверными шагами я подошел и сел возле нее. Она положила ладонь на мою руку.

– Как сердце?

– Это тебя надо спрашивать. Ты же наверняка слышишь его лучше, чем я.

Она тихонько засмеялась.

Минуту мы сидели молча, слушая, как замедляется стук моего сердца. Я думал о том, что Эдит в моей комнате… о недоверчивых расспросах Чарли… и о том, что изо рта у меня несет лазаньей.

– Можно мне еще минутку на человеческие потребности? – спросил я.

– Конечно.

Я встал, продолжая смотреть на нее, само совершенство, сидящее на краю моей кровати, и думая, что наверняка у меня просто глюки.

– Ты будешь здесь, когда я вернусь?

– Даже пальцем не шевельну, – пообещала она.

И она застыла абсолютно неподвижно, будто превратилась в статую прямо на моей кровати.

Я выхватил из ящика комода одежду, в которой обычно спал, и помчался в ванную, стукнув дверью так, чтобы Чарли знал, что там занято.

Зубы я почистил дважды. Потом умылся и переоделся. Я привык ложиться спать в драных спортивных штанах и старой футболке из забегаловки с барбекю, которая нравилась матери. На футболке красовались две булки с начинкой из улыбающейся свиной морды. Конечно, лучше бы я выглядел как-нибудь иначе, не так, как… я. Но гостей я не ждал, и вообще, по-моему, беспокоиться на этот счет глупо. Если Эдит уже бывала здесь по ночам, значит, знала, в каком виде я сплю.

И я почистил зубы еще раз.

Я открыл дверь, и меня снова чуть не хватил удар. На верхней ступеньке лестницы стоял Чарли, я чуть не столкнулся с ним.

Поперхнувшись, я закашлялся.

– А, Бо! Извини, не хотел тебя напугать.

Я наконец отдышался.

– Да ничего.

Он заметил, что я оделся ко сну, и у него вырвался невнятный, но удивленный возглас.

– Тоже спать ложишься? – спросил я.

– Да, наверное. Завтра снова рано вставать.

– Ну ладно. Спокойной ночи.

– Ага.

Я направился к себе, радуясь, что в приоткрытую дверь с того места, где стоял Чарли, кровать не видна. Дверь я прикрыл тщательно и плотно.

За все это время Эдит не сдвинулась ни на долю сантиметра. Я улыбнулся, и ее губы дрогнули, она расслабилась и снова стала человеком, а не статуей. По крайней мере, с виду. Подойдя, я сел рядом с ней. Она повернулась лицом ко мне, забралась на кровать с ногами и скрестила их.

– Даже не знаю, что сказать насчет этой футболки… – призналась она тихо, чтобы Чарли не услышал.

– Могу сменить ее.

Она закатила глаза.

– Да нет, я не о том, что она на тебе – я про само ее существование, – она погладила кончиками пальцев улыбающуюся свинью. У меня ускорился пульс, но она вежливо не заметила этого. – С какой стати она радуется тому, что она – еда?

Я невольно усмехнулся.

– Ну, мы же не знаем, как все выглядит с точки зрения свиньи, так? Может, у нее есть причины улыбаться.

Она взглянула на меня так, словно сомневалась, что я в своем уме.

Я потянулся, чтобы взять ее за руку. Жест казался естественным, и в то же время я не верил в свою удачу. Чем я заслужил такое?

– Твой папа думает, что ты собираешься куда-то улизнуть, – сообщила Эдит.

– Знаю. Наверное, потому, что я показался ему взвинченным.

– А на самом деле?

– Это еще слабо сказано. Благодаря тебе. Спасибо, что осталась.

– Мне тоже этого хотелось.

Мое сердце заколотилось… нет, не быстрее, а как-то сильнее. По непонятным мне причинам Эдит хотела быть со мной.

Двигаясь с обычной человеческой скоростью, она разогнула ноги и перекинула их через мои, потом прильнула ко мне, свернулась так, как ей нравилось, приложив ухо к моему сердцу, и оно опять отреагировало на эти прикосновения слишком бурно. Я обнял Эдит и прижался губами к ее волосам.

– М-м-м… – протянула она.

– Это… – пробормотал я, уткнувшись губами в ее волосы, – …гораздо легче, чем я думал.

– По-твоему, это легко?

Она, кажется, улыбалась. Потом подняла голову, и я почувствовал, что она проводит носом холодную линию сбоку по моей шее.

– Знаешь… – задыхаясь, выговорил я, пока ее губы дотрагивались до моего подбородка, – по крайней мере, это уже легче, чем сегодня утром.

– Хм… – отозвалась она, провела ладонями по моим плечам и обвила руками шею, подтянулась выше и защекотала губами ухо.

– Почему это? – Мой голос смущенно дрогнул. – Как ты думаешь?

– Разум выше материи, – выдохнула она прямо мне в ухо.

Меня пронзила дрожь. Эдит застыла, потом осторожно отстранилась, одной рукой скользнув по голой руке пониже рукава футболки.

– Ты замерз, – сказала она. Прямо под ее прохладными пальцами моя рука покрывалась гусиной кожей.

– Все хорошо.

Она нахмурилась и прижалась ко мне, как раньше. Мне не хотелось размыкать объятия и отпускать ее. Она выпрямилась, и мои руки переместились с ее плеч на талию.

– Ты весь дрожишь.

– Мне кажется, холод тут ни при чем, – признался я.

Секунду мы смотрели друг на друга в темноте.

– Я до сих пор не понимаю, что можно и чего нельзя, – признался я. – Насколько осторожным я должен быть?

Она помедлила.

– Нет, не легче, – наконец ответила она на мой вопрос. Ее рука прошлась по моему предплечью, и оно опять покрылось гусиной кожей. – Но сегодня днем… мне все еще недоставало решимости. Прости, с моей стороны было непростительно вести себя вот так.

– Прощаю, – шепнул я.

– Спасибо, – она улыбнулась, но посерьезнела, глядя на мою руку. – Понимаешь, я… сомневалась в том, что мне хватит сил… – она взяла мою руку, прижала ее к своей щеке, не глядя на меня. – И пока сохранялась вероятность, что я… не выдержу, – она вдохнула запах моего запястья, – я… была начеку. Так продолжалось до тех пор, пока я не убедилась, что достаточно сильна и что я ни в коем случае не… и ни за что не допущу…

Я еще ни разу не видел, чтобы она подбирала слова с таким трудом. Совсем по-человечески.

– Значит, теперь никакой вероятности нет?

Наконец посмотрев на меня, она улыбнулась.

– Разум выше материи.

– Только и всего, – подхватил я, усмехаясь, чтобы дать ей понять: я просто шучу.

– Я бы не сказала, что это легко… приходится прилагать титанические усилия, но все-таки это возможно. А насчет твоего второго вопроса…

– Извини, – смутился я.

Она тихо рассмеялась.

– Почему ты извиняешься? – Вопрос был риторический, и она сразу продолжила, приложив палец к моим губам на случай, если я захочу перебить ее. – И поскольку это и вправду нелегко, будет лучше, если ты не станешь форсировать события. – Она убрала палец. – Ты не против?

– Конечно, нет, – поспешил ответить я. – Как скажешь.

Как обычно, я воспринял ее слова буквально.

– Если же станет… невмоготу, я точно знаю, что смогу уйти.

Я нахмурился.

– Я не допущу, чтобы тебе стало невмоготу.

– Завтра будет труднее, – продолжала она. – Весь день я ощущала только твой запах, и моя чувствительность к нему немного притупилась. Если же я какое-то время пробуду вдали от тебя, придется начинать заново. Но по крайней мере, уже не с нуля.

– Тогда не уходи, – предложил я.

Ее лицо смягчилось, на нем возникла улыбка.

– Это меня устраивает. Неси кандалы, я твоя пленница, – с этими словами она обхватила прохладными пальцами мое запястье, изображая наручник. – А теперь можно взять твое одеяло?

Я не сразу сообразил, о чем речь.

– А, ну да, конечно. Держи.

Дотянувшись до старого стеганого одеяла, которое обычно лежало свернутым в ногах моей постели, я протянул его Эдит. Она отпустила мое запястье, взяла одеяло, расправила и вернула мне.

– Мне будет приятнее знать, что тебе удобно.

– Мне очень удобно.

– Ну, пожалуйста!

Я послушно набросил одеяло себе на плечи, как плащ.

Она тихонько усмехнулась.

– Не совсем то, чего я хотела.

Она вскочила, по-другому расправила одеяло поверх моих ног, подтянула его до плеч, и прежде, чем я сообразил, что она делает, снова забралась мне на колени и угнездилась на моей груди. Одеяло служило надежным барьером там, где соприкасались открытые участки наших тел.

– Так лучше? – спросила она.

– Даже не знаю…

– Но все-таки ничего?

– Лучше, чем ничего.

Она рассмеялась, я пригладил ее волосы – это движение показалось мне достаточно осторожным.

– Так странно… – заговорила она. – Все то, о чем читаешь, слышишь в чужих мыслях, видишь в чужой жизни… нисколько не помогает подготовиться к тому, чтобы испытать это самой. Сияние первой любви. Это больше, чем я ожидала.

– Гораздо больше, – с жаром согласился я.

– И с другими чувствами так же – возьмем, к примеру, ревность. Мне казалось, я хорошо представляю, что это такое. Я сотни тысяч раз читала о ней, видела, как актеры изображают ее в тысячах фильмов и пьес, ежедневно слышала, как о ней думают другие люди, отчасти сама испытывала ее в легкой форме, мечтая о том, чего у меня нет… И все-таки она стала для меня потрясением. – Она нахмурилась. – Помнишь день, когда Маккайла пригласила тебя на бал?

Я кивнул, хотя тот день врезался в мою память совсем по другим причинам.

– В тот день ты снова начала разговаривать со мной.

– Меня ошеломила собственная вспышка возмущения, почти ярости, я поначалу даже не поняла, что она означает. Я понятия не имела, что ревность может быть настолько мощной… и мучительной. А потом ты ей отказал, а я не поняла, почему. И сильнее обычного разозлилась на то, что не могу услышать, о чем ты думаешь. Может, у тебя есть другая? Или ты просто пожалел Джереми? Я понимала, что в любом случае не имею права знать об этом. И старалась не знать. А потом начала вырисовываться картина в целом.

Я застонал, она рассмеялась.

– Я тревожилась сильнее, чем следовало бы, – продолжала она, – и ждала, когда услышу, что ты им скажешь, пыталась разгадать выражение твоего лица. И когда увидела на нем досаду, не смогла скрыть облегчение. Но уверенности мне по-прежнему не хватало. Я не знала, что бы ты ответил, если бы тебя пригласила я…

Она подняла на меня глаза.

– Той ночью я пришла сюда впервые. Смотрела на тебя спящего и мучалась, не зная, как преодолеть пропасть между правильным, нравственным, этичным и честным, и тем, чего мне хотелось. Я поняла: если я и дальше буду игнорировать тебя или вообще исчезну отсюда, когда-нибудь ты найдешь того, кто тебе нужен – человека вроде Маккайлы. Мне стало грустно.

– А потом, – ее голос понизился, стал шепотом, – ты вдруг произнес во сне мое имя. Так отчетливо, что сначала я подумала, что ты проснулся. Но ты беспокойно заворочался, еще раз пробормотал мое имя и вздохнул. Чувство, которое тогда пронзило меня, пугало и ошеломляло. И я поняла, что игнорировать тебя больше не могу.

Она помолчала, наверное, прислушиваясь к сбивчивому стуку моего сердца.

– Но ревность… иррациональна. Даже сейчас, когда Чарли спрашивал тебя об этой приставучей девчонке…

– И ты поэтому ревновала? Правда?

– Для меня это в новинку. Ты воскрешаешь во мне человека, и все чувства особенно остры, потому что я испытываю их впервые.

– Тебя это реально волнует? После того, как я услышал, что Ройал – сам Ройал, супермодель года, мистер Совершенство! – предназначался для тебя? Есть Элинор, нет ее – неважно: разве я ему соперник?

Ее зубы блеснули, руки снова обвились вокруг моей шеи.

– Нет тут никакого соперничества.

– Вот этого я и боюсь. – Я робко обнял ее. – Так ничего? – на всякий случай спросил я.

– Замечательно. – Она счастливо вздохнула. – Да, Ройал по-своему красив, но, даже не будь он мне как брат и не принадлежи он Элинор, он никогда не смог бы вызвать и десятой – нет, сотой доли влечения, которое вызываешь ты, – она стала серьезной и задумчивой. – Почти девяносто лет я странствую среди людей и все это время считала, что мне никто не нужен.

– Так нечестно, – прошептал я, уткнувшись в ее волосы. – Мне ждать вообще не пришлось. Почему я так легко отделался?

– Ты прав, – согласилась она. – Обязательно сделаю так, чтобы и ты помучался. – Она провела ладонью по моей щеке. – Каждую секунду, проведенную со мной, ты будешь рисковать жизнью, но это же пустяки. Тебе придется отказаться от самой своей природы, от людского рода… но разве это хоть чего-нибудь стоит?

– По-моему, я ничего не теряю.

Она ткнулась мне в грудь лбом.

– Да, пока что.

– Что ты?.. – начал я, но она вдруг замерла. Я тоже застыл, но она высвободилась и исчезла, а я обнаружил, что обнимаю пустоту.

– Ложись! – послышалось шипение Эдит. Откуда оно исходило, в темноте я так и не смог определить.

Я рухнул на кровать, рванул одеяло, накрылся им и повернулся на бок. Скрипнула приоткрывшаяся дверь. Чарли проверял, на месте ли я. Я старательно притворился спящим.

Прошла томительная минута. Я прислушивался в ожидании, когда закроется дверь. Внезапно рядом со мной снова оказалась Эдит. Она подняла мою руку и положила ее к себе на плечи, прильнув ко мне.

– Актер из тебя никудышный. Я бы даже сказала, что эта карьера не для тебя.

– А я уже запланировал ее на ближайшие десять лет, – проворчал я. Сердце опять расшалилось. Наверное, Эдит не только слышала, но и чувствовала, как оно колотится внутри грудной клетки.

Эдит замурлыкала незнакомую мне мелодию – кажется, колыбельную.

Сделав паузу, она спросила:

– Убаюкать тебя пением?

– Ага, как же, – я засмеялся. – Можно подумать, я способен заснуть при тебе!

– Всегда спал, и ничего, – напомнила она.

– Потому что тебя здесь не было, – возразил я, покрепче прижимая ее к себе.

– Логично. Если не хочешь спать, чем тогда хочешь заняться?

– Честно? Я хочу очень многого… Но все это так неосторожно…

Она молчала, казалось даже, что она не дышит. Я поспешно добавил:

– Но поскольку я обещал помнить об осторожности, я хотел бы… побольше узнать о тебе.

– Спрашивай, о чем хочешь, – по голосу было ясно, что она улыбается.

Я перебрал в памяти вопросы в поисках самого важного.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я. – До сих пор не понимаю, как ты можешь противиться… самой себе. Только не пойми меня превратно – конечно, я рад этому, впервые в жизни я по-настоящему рад, что живу. Просто не понимаю, зачем тебе вообще утруждаться.

Она ответила с расстановкой:

– Вопрос в самую точку, и ты не первый задаешь его. Другие – большинство подобных мне, кого вполне устраивает наш удел, – тоже нередко удивляются, зачем мы так живем. Но, видишь ли, даже если нам… выпали такие карты, это еще не значит, что мы не можем и не хотим выйти за рамки судьбы. Мы пытаемся сохранить в себе хоть что-то человеческое.

Я лежал неподвижно и испытывал что-то близкое к благоговению. До таких духовных высот мне никогда не дойти.

– Спишь? – шепнула она после нескольких минут моего молчания.

– Нет.

– Это все, что тебя интересует?

Я закатил глаза.

– Вообще-то нет.

– Что еще ты хочешь узнать?

– Почему ты умеешь читать мысли и почему только ты одна? А Арчи – видеть будущее? Почему так происходит?

Я почувствовал, как в темноте она пожала плечами.

– Да мы и сами не знаем. У Карин есть предположение… она считает, что все мы приносим с собой в следующую жизнь самые яркие качества, которыми мы обладали, будучи людьми, и в итоге они усиливаются – как наши умственные способности и наши чувства. Она полагает, что я и раньше отличалась необычной чувствительностью к мыслям окружающих. А Арчи обладал даром предвидения.

– А что принесла в следующую жизнь сама Карин и остальные?

– Карин – сострадание. Эрнест – способность любить. Элинор – силу, а Ройал… упорство. Или, пожалуй, ослиное упрямство, – она хмыкнула. – С Джессамин дело обстоит особенно интересно. Она и в первой жизни была весьма харизматичной личностью, способной подчинять себе окружающих. А теперь она может манипулировать эмоциями всех, кто находится вокруг: успокоить полный зал рассерженных людей, к примеру, или наоборот, взбудоражить апатичную толпу. Это коварный и редкий дар.

Я задумался, пытаясь осмыслить невероятные вещи, которые услышал от нее. Эдит терпеливо ждала.

– Так с чего же все началось? Я вот о чем: Карин создала тебя, ее саму тоже кто-то создал, и так далее…

– Ну, а как появился ты? В результате эволюции? Сотворения? Почему бы тогда и нам не эволюционировать, как другим видам, хищникам и тем, на кого они охотятся? Или же, если тебе не верится, что весь этот мир мог просто взять и возникнуть сам собой – кстати, и мне тоже в это верится с трудом, – неужели невозможно представить, что та же самая сила, которая создала нежную скалярию и акулу, белька и косатку, способна сотворить оба наших вида, твой и мой?

– Давай-ка разберемся: белёк – это я?

– Точно, – она рассмеялась и осторожно притронулась пальцами к моим губам. – Не устал? День был длинный.

– У меня остался еще миллион-другой вопросов.

– У нас будет завтра, и послезавтра, и так далее…

Эйфория, ни с чем не сравнимое блаженство переполнили меня так, что я боялся лопнуть. Ручаюсь, любой наркоман в мире охотно променял бы свою излюбленную дурь на это ощущение.

Заговорить я смог лишь через минуту.

– А ты уверена, что утром не исчезнешь? Ты же, как-никак, вымышленное существо.

– Я тебя не оставлю, – торжественно пообещала она, и то же ощущение восторга, только еще сильнее, чем в первый раз, окатило меня.

Когда ко мне вернулся дар речи, я произнес:

– Тогда еще один вопрос на сегодня… – и у меня густо покраснела шея. Темнота не спасла – я знал, что Эдит почувствует жар, исходящий от меня.

– Какой?

– Нет, забудь. Я передумал.

– Бо, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

Я молчал, она застонала.

– Я все надеюсь, что со временем перестану раздражаться оттого, что не слышу твои мысли. Но с каждым разом злюсь все сильнее.

– Хватит и того, что ты слушаешь мой сонный бред, – пробормотал я.

– Ну скажи! Пожалуйста! – Ее нежный голос прозвучал так умоляюще, что я не устоял.

Хотя и попытался. И покачал головой.

– Если не скажешь, мне останется лишь предположить худшее, – пригрозила она.

– Напрасно я об этом заговорил, – я стиснул зубы.

– Ну пожалуйста! – опять этот завораживающий голос.

Я вздохнул.

– А ты… не обидишься?

– Нет, конечно.

Я сделал глубокий вдох.

– Ладно… я, конечно, мало что знаю о вампирах… – слово вырвалось случайно, пока я обдумывал вопрос. Спохватившись, я замер.

– И что же?

Ее голос звучал обычно, словно это слово ничего не значило.

Я выдохнул с облегчением.

– В общем, знаю я только то, что ты мне рассказывала, но по-моему, мы… очень разные. Физически. Ты выглядишь как человек – только гораздо красивее, – но не ешь, не спишь, все такое. Тебе не нужно то, без чего не обойтись людям.

– О частностях можно поспорить, но в целом ты прав. И в чем же твой вопрос?

Я вздохнул.

– Ты извини…

– Спрашивай.

И я выпалил:

– Ну вот я, просто обычный парень, человек, а ты – самая красивая девушка, какую я встречал в жизни, и ты меня просто… ошеломила, и естественно, меня дико влечет к тебе, и ты наверняка это заметила, ты же так тонко чувствуешь, что творится с моим сердцем и вообще, но я не могу понять, происходит с тобой что-то похожее или нет. Или это как в случае со сном и едой – мне они нужны, а тебе нет? Ты говорила, Элинор и Ройал иногда живут отдельно, как муж и жена, но что это значит, если речь идет о вампирах? А если это неприличный вопрос, совершенно неуместный на первом свидании, – пожалуйста, извини меня, отвечать не надо.

И я тяжело перевел дыхание.

– Хм… по-моему, это наше второе свидание.

– Правильно.

Она рассмеялась.

– Так ты спрашиваешь меня про секс, Бо?

Мое лицо вспыхнуло.

– Да. И, наверное, напрасно.

Она опять рассмеялась.

– Бо, это же я забралась к тебе в постель. Понятно, чем вызван твой вопрос.

– И все равно отвечать не обязательно.

– Я разрешила тебе спрашивать что угодно, – напомнила она, помолчала и затем заговорила другим тоном – строгим, официальным, как учитель на уроке. – Итак… общие принципы, курс для начинающих «Вампиры и секс». Изначально все мы были людьми, Бо, у нас сохранилось большинство человеческих желаний – просто они скрыты за более острыми потребностями. Но мы не испытываем жажду постоянно, и нам свойственно создавать… на редкость прочные узы. Как физические, так и эмоциональные. Ройал и Элинор – совсем как любая человеческая пара, в которой партнеров влечет друг к другу, и это, признаться, страшно раздражает тех, кто вынужден жить рядом с ними, и еще сильнее – тех, кто может читать их мысли.

Я тихо рассмеялся, она поддержала меня.

– Неудобно получается, – согласился я.

– Ты даже представить себе не можешь, насколько, – мрачно подтвердила она и вздохнула. – А теперь перейдем к деталям, курс для начинающих «Вампиры и секс», урок второй – «Бо и Эдит». – Она снова вздохнула, на этот раз медленнее. – Не думаю, что… для нас такое возможно.

– Потому что тогда я окажусь слишком… близко? – догадался я.

– Да, это проблема, но не самая главная. Бо, ты не знаешь, насколько ты… хрупкий. Я вовсе не пытаюсь задеть твою мужскую гордость: хрупким кажется мне любой человек. Пока мы вместе, мне приходится соразмерять каждое свое движение, чтобы не навредить тебе. Я способна запросто убить тебя просто по нелепой случайности.

Мне вспомнилось, как первые несколько раз она прикасалась ко мне, как осторожно двигалась, как была напугана. И как просила меня убрать руку – вместо того, чтобы просто отдернуть свою…

Эдит приложила ладонь к моей щеке.

– Стоит мне поспешить… стоит только отвлечься, и я, протянув руку, чтобы коснуться твоего лица, могу нечаянно размозжить тебе голову. Ты не представляешь, насколько ты уязвим. Я никогда, ни в коем случае не смогу забыться и дать себе волю, пока я с тобой.

А если бы ее жизнь была в моих руках – неужели я бы уже убил ее? Я содрогнулся.

– А рядом с тобой мне не составляет труда отвлечься и забыть обо всем, – добавила она.

– А я не могу отвлечься от тебя.

– Можно спросить? Но этот вопрос наверняка обидит тебя…

– Давай, теперь твоя очередь.

– А у тебя есть какой-нибудь опыт… секса с людьми?

Как ни странно, на этот раз я не покраснел. Почему-то я считал естественным делиться с ней всем.

– Абсолютно никакого. У меня все это впервые. Я же говорил: ничего подобного я никогда и ни к кому не чувствовал.

– Помню. Просто я слышу, что думают другие люди, и знаю, что любовь и страсть не всегда идут рука об руку.

– А для меня это обязательное условие.

– Замечательно. По крайней мере, у нас есть что-то общее.

– Ага.

Раньше, когда она произнесла «нам свойственно создавать… на редкость прочные узы. Как физические, так и эмоциональные», я невольно задумался, неужели она судит по собственному опыту. А когда убедился, что это не так, поймал себя на том, что вздыхаю с облегчением.

– Значит, я тебя отвлекаю?

– Разумеется. – Она опять улыбалась. – Хочешь, скажу, что именно в тебе отвлекает меня?

– Это не обязательно.

– Прежде всего – твои глаза. Твои прекрасные глаза, Бо, похожие на безоблачное небо. Я всю жизнь провела в дождливом климате, я часто скучаю по небу, но рядом с тобой – никогда.

– Да? Спасибо.

Она хихикнула.

– Между прочим, не только я. Шестерым из твоих десяти поклонниц тоже приглянулись твои глаза.

– Десяти?!

– Только не все они настолько бойкие, как Тейлор и Маккайла. Огласить весь список? Там есть из чего выбирать.

– Ты шутишь. В любом случае никакого выбора нет.

И больше никогда не будет.

– Затем – твои руки, мне ужасно нравятся твои руки, Бо, и плечи, и кисти, – она провела ладонью по моей руке сверху вниз, потом снова к плечу и обратно к ладони. – Или, может быть, на втором месте твой подбородок… – она коснулась пальцами моего лица, словно уточняя, что она имеет в виду. – Точно не знаю. Я сама удивилась, когда поняла, что ты кажешься мне не только приятным на вкус, но и красивым.

Мои лицо и шея пылали. Я понимал, что все эти лестные слова никак не могут быть правдой, но Эдит говорила совершенно искренне.

– Да, я ведь про волосы забыла! – спохватилась она, запуская в них пальцы.

– Так я и знал: ты надо мной смеешься.

– Честное слово, нет. Ты знал, что волосы у тебя точь-в-точь такого же оттенка, как тиковый мозаичный потолок в монастыре, где я однажды жила? Кажется, теперь эта страна называется Камбоджа.

– Нет, я не знал, – я непроизвольно зевнул.

Она рассмеялась.

– Ты удовлетворился моим ответом?

– Эм… да.

– Тогда спи.

– Даже не знаю, смогу ли я.

– Мне уйти?

– Нет! – в полный голос ответил я.

Она засмеялась и снова начала напевать все ту же незнакомую колыбельную: ангельский голос, тихо звучащий над моим ухом.

Неожиданно ощутив сильную усталость, измученный после долгого дня душевных потрясений, я погрузился в крепкий сон в холодных объятиях Эдит.