Книга: Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)
Назад: 13. Признания
Дальше: 15. Каллены

14. Разум выше материи

Мне пришлось признать, что он и вправду водит машину неплохо – когда держит скорость в разумных пределах. На дорогу он почти не смотрел, однако шины ни разу не отклонились от середины ряда даже на сантиметр. Одной рукой он рулил, в другой держал мою ладонь. И смотрел то на заходящее солнце, то на меня – на мое лицо, волосы, которые ветер выдувал в открытое окно, на наши сплетенные руки.
Он нашел какую-то радиостанцию, где крутили старую популярную музыку, и начал подпевать песне, которую я слышала впервые. А он знал все слова до единого.
– Любишь музыку пятидесятых?
– В пятидесятые годы музыка была неплохой. Гораздо лучше, чем в шестидесятые или семидесятые… бр-р! – он передернулся. – Восьмидесятые – еще куда ни шло.
– А ты скажешь мне когда-нибудь, сколько тебе лет? – нерешительно спросила я, опасаясь испортить ему настроение.
– А это важно? – к моему облегчению, его улыбка по-прежнему была безмятежной.
– Нет, просто интересно… – я состроила гримасу. – Ничто так не мешает спать по ночам, как неразгаданная тайна.
– Интересно, расстроишься ты или нет, – задумался он вслух и снова засмотрелся на солнце. Шли минуты.
– А ты проверь, – не выдержав, предложила я.
Он вздохнул и уставился на меня в упор, напрочь забыв про дорогу. Должно быть, увиденное подбодрило его. Он перевел взгляд на заходящее солнце, при свете которого его кожа мерцала рубиновыми искрами, и заговорил.
– Я родился в Чикаго в 1901 году, – он помолчал, искоса посматривая на меня. С невозмутимым видом я терпеливо ждала продолжения. Слегка улыбнувшись самому себе, он продолжал: – Карлайл нашел меня в больнице летом 1918-го. Мне было семнадцать, и я умирал от «испанки» – испанского гриппа.
Я ахнула так тихо, что сама едва расслышала этот звук, но Эдвард его уловил. И снова впился в меня взглядом.
– Я плохо помню, что со мной было – с тех пор прошло немало времени, а человеческая память ненадежна. – После недолгого раздумья он продолжил: – Но помню, каково мне было, когда Карлайл спас меня. Это не пустяк, такое не забывается.
– А твои родители?
– К тому времени они уже умерли от той же болезни. Я остался один. Поэтому Карлайл и выбрал меня. В разгар эпидемии никто даже не заметил, что я исчез.
– А как он… спас тебя?
Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил. Казалось, он с особой тщательностью подбирает слова.
– Это было трудно. Мало кто из нас наделен выдержкой, без которой этой цели не достичь. Впрочем, Карлайл всегда был самым гуманным, самым участливым из нас… Вряд ли найдется в истории хоть кто-нибудь, кто сравнится с ним, – он помолчал. – А мне было просто очень и очень больно.
По тому, как затвердели его губы, я поняла, что к сказанному он больше ничего не добавит. И я подавила любопытство, хотя оно было далеко не праздным. В связи с услышанным мне требовалось многое осмыслить, кое-что лишь начинало доходить до меня. Несомненно, быстрый разум Эдварда уже охватил все, что я упустила.
Негромкий голос прервал мои мысли:
– Его побудило одиночество. Вот она, причина, которой обычно объясняется выбор. В семье Карлайла я стал первым, хотя вскоре он нашел и Эсме. Она упала со скалы. Ее отправили прямиком в морг больницы, несмотря на то, что ее сердце еще билось.
– Значит, надо быть при смерти, чтобы стать… – мы никогда не произносили это слово, и сейчас я тоже не сумела.
– Нет, это все Карлайл. Он ни за что не поступил бы так с тем, у кого есть выбор, – всякий раз, когда он упоминал о том, кто заменил ему отца, в его голосе звучало уважение. – Правда, он говорит, что обычно бывает легче, – продолжил он, – когда кровь слабая, – он смотрел на уже потемневшую дорогу, и мне снова показалось, что тема закрыта.
– А Эмметт и Розали?
– Следующей в нашу семью Карлайл привел Розали. В моем присутствии он был осторожен в мыслях, и лишь гораздо позднее я понял: он надеялся, что Розали станет для меня тем же, чем Эсме стала для него самого, – он закатил глаза. – Но Розали навсегда осталась для меня просто сестрой. И всего через два года она нашла Эмметта. Она охотилась – в то время мы находились неподалеку от Аппалачей, – и столкнулась с медведем, который чуть было не прикончил его. Она отнесла Эмметта к Карлайлу, более чем за сто шестьдесят километров. Я только теперь начинаю понимать, с каким трудом ей дался этот путь, – он многозначительно посмотрел на меня, поднял руку, не выпуская моих пальцев, и провел тыльной стороной ладони по моей щеке.
– Но Розали справилась, – подбодрила я Эдварда, стараясь не смотреть в его невыносимо прекрасные глаза.
– Да, – негромко ответил он. – Она увидела в лице Эмметта то, что придало ей силы. С тех пор они неразлучны. Иногда они живут отдельно от нас, как супружеская пара. Но чем более молодыми мы выглядим в глазах окружающих, тем дольше нам удается обходиться без постоянных переездов. Форкс показался нам идеальным местом, поэтому всех нас записали в школу, – он засмеялся. – Думаю, через несколько лет нам опять предстоит их свадьба.
– А Элис и Джаспер?
– Элис и Джаспер – редкие существа. У обоих сознательность, как мы это называем, развилась без посторонней помощи. Джаспер принадлежал к… другой семье, совсем не такой, как наша. Он впал в депрессию и какое-то время странствовал в одиночку. Его нашла Элис. Как и у меня, у нее есть некоторые способности, выходящие за пределы нормы для нашего вида.
– Правда? – живо перебила я. – Но ты же говорил, что только ты умеешь читать мысли людей.
– Так и есть. А у нее свои умения. Она видит – то, что может произойти, то, что грядет. Но эти видения субъективны. Будущее не определено раз и навсегда, оно меняется.
Он договорил, сжал челюсти и метнул в меня настолько быстрый взгляд, что я так и не поняла, почудился он мне или нет.
– И что же видит Элис?
– Она увидела Джаспера и поняла, что он ищет ее, еще до того, как он сам понял это. Увидела Карлайла и нашу семью, и они вместе отправились искать нас. Особенно развито у нее чутье на нелюдей. Так, она всегда предвидит приближение другой стаи нам подобных. И угрозу, которую они могут представлять.
– А разве… таких, как вы, много? – удивилась я. Сколько же вампиров живет среди людей?
– Нет, не много. Но большинству чужд оседлый образ жизни. Только те, кто, как мы, отказались от охоты на человека, – хитрый взгляд в мою сторону, – могут достаточно долго сосуществовать с людьми. Нам удалось найти единственную семью, такую же, как наша, – в одной деревушке на Аляске. Некоторое время мы жили вместе с ними, но нас было так много, что со временем мы стали привлекать внимание. Тем из нас, кто живет… иначе, свойственно объединяться.
– А остальные?
– В большинстве своем кочуют с места на место. Все мы порой ведем такой образ жизни. Как любой другой, он приедается. Но время от времени мы неизбежно сталкиваемся с себе подобными, потому что большинство из нас предпочитает север.
– Почему?
Мы уже стояли перед моим домом, Эдвард заглушил двигатель пикапа. Было очень тихо и темно, вечер выдался безлунный. Свет на крыльце не горел, и я поняла, что отец еще не вернулся.
– Неужели сегодня ты весь день не открывала глаз? – пошутил он. – Думаешь, я способен разгуливать по улицам при свете солнца, не создавая аварий? Потому-то мы и выбрали полуостров Олимпик – одно из самых бессолнечных мест на планете. Приятно иметь возможность выходить из дома днем. Ты не представляешь себе, как может надоесть за восемьдесят с лишним лет ночная темнота.
– Значит, вот откуда берутся легенды?
– Вероятно.
– А Элис, как и Джаспер, пришла из другой семьи?
– Нет, в этом и заключается тайна. Элис вообще не помнит своей человеческой жизни. И не знает, кто создал ее. Когда она пробудилась, рядом никого не было. Тот, кто сотворил ее, ушел, и никто из нас не может понять, почему и как ему это удалось. Если бы не чутье Элис, если бы она не увидела Джаспера и Карлайла и не поняла, что скоро станет одной из нас, она скорее всего одичала бы.
Столько пищи для размышлений, столько еще незаданных вопросов! Но к моему стыду, у меня вдруг заурчало в животе. Заинтригованная, я даже не заметила, как проголодалась. И только теперь почувствовала, что у меня разыгрался зверский аппетит.
– Извини, что из-за меня ты пропустила ужин.
– Ничего страшного.
– Я никогда не проводил много времени с тем, кто ест человеческую пищу, потому и забыл.
– Мне хочется побыть с тобой еще.
Выговорить эти слова в темноте было проще: я знала, что голос выдаст мою безнадежную зависимость от Эдварда.
– А мне нельзя к тебе? – спросил он.
– Ты хочешь? – Я не могла представить себе это богоподобное существо сидящим на старом стуле в кухне моего отца.
– Да, если можно.
Я услышала, как тихо открылась дверца с его стороны, и почти сразу же он очутился с моей стороны и открыл дверцу передо мной.
– Совсем как человек, – похвалила я.
– Да, кое-что вспоминается.
Он шагал рядом со мной в ночи так тихо, что я то и дело поглядывала на него, убеждаясь, что он по-прежнему здесь. В темноте он гораздо больше походил на обычного человека. Да, он по-прежнему был очень бледен и прекрасен, как мечта, но от фантастического сияющего существа, которое я видела солнечным днем, не осталось и воспоминаний.
Он подошел к двери первым и открыл ее передо мной. Я помедлила на пороге.
– Дверь была не заперта?
– Нет, я открыл ее ключом из-под карниза.
Я вошла в дом, включила свет на крыльце, обернулась к Эдварду и вопросительно подняла брови. Ключ из-под карниза я при нем ни разу не доставала – в этом я была уверена.
– Мне было любопытно узнать о тебе.
– Ты за мной шпионил? – почему-то изобразить праведное негодование не удалось. Я была скорее польщена.
Он и не думал раскаиваться.
– А чем еще заняться здесь ночью?
Оставив на время этот разговор, я прошла по коридору на кухню. Эдвард опередил меня, указывать ему дорогу не понадобилось. Он занял тот самый старый стул и словно озарил своей красотой всю кухню.
Я занялась приготовлением ужина: достала из холодильника вчерашнюю лазанью, отложила кусок на тарелку, поставила подогреваться в микроволновку. Тарелка вращалась внутри, кухню наполнял запах помидоров и орегано. Глядя на нее, я заговорила.
– Ну и как, часто? – словно невзначай, спросила я.
– Хм-м? – похоже, я отвлекла его от раздумий о чем-то другом.
Я не оборачивалась.
– Часто ты являлся сюда?
– Я прихожу почти каждую ночь.
От удивления я круто обернулась:
– Зачем?
– Интересно смотреть на тебя, когда ты спишь, – буднично объяснил Эдвард. – Ты говоришь во сне.
– Нет! – ахнула я и залилась краской до корней волос. Чтобы устоять на ногах, мне пришлось схватиться за кухонный стол. Конечно, я знала, что разговариваю во сне, мама часто посмеивалась надо мной. Но я не думала, что и здесь мне придется беспокоиться по этому поводу.
Его лицо сразу омрачилось.
– Очень сердишься?
– Смотря… – голос звучал так, словно из меня вышибли весь воздух, и чувствовала я себя соответственно.
Он ждал, потом издал нетерпеливый возглас.
– …что ты слышал, – жалобно закончила я.
Быстро и молча он шагнул ко мне и осторожно взял меня за руки.
– Не расстраивайся! – попросил он, присел так, что его глаза оказались на уровне моих, и вгляделся в мое лицо. Мне было стыдно. Я попыталась отвернуться. – Ты скучаешь по маме, – прошептал он, – и волнуешься за нее. А когда идут дожди, их шум мешает тебе уснуть. Раньше ты часто говорила о своем прежнем доме, теперь уже реже. Однажды ты пробормотала: «Слишком уж зелено», – он тихонько засмеялся, и я поняла, что он старается не усугублять мою обиду.
– А что еще? – потребовала ответа я.
Он понял, что я имею в виду.
– Ты повторяла мое имя, – признался он.
Я вздохнула, смирившись с поражением.
– Часто?
– Для тебя «часто» – это сколько?
– О, нет… – моя голова поникла.
Он бережно привлек меня к себе.
– Тебе незачем смущаться, – зашептал он мне в ухо. – Если бы я только мог видеть сны, они были бы о тебе. И я бы нисколько не стыдился.
В этот момент мы оба услышали хруст гравия под шинами, по окнам скользнули лучи фар и осветили нас. Я замерла в объятиях Эдварда.
– Ничего, если твой отец застанет меня здесь? – спросил он.
– Даже не знаю… – я попыталась быстро обдумать ситуацию.
– Значит, в другой раз…
И я осталась одна.
– Эдвард! – прошипела я.
В ответ я услышала призрачную усмешку, а потом тишину.
Отцовский ключ повернулся в замке.
– Белла? – позвал Чарли. Раньше этот вопрос раздражал меня: я, конечно, кто же еще? А теперь оказалось, что вопрос не настолько неуместен.
– Я здесь, – ответила я, надеясь, что он не заметит ничего необычного в моем голосе. Выхватив из микроволновки свой ужин, я успела сесть за стол как раз к тому времени, как он вошел в кухню. После целого дня, проведенного с Эдвардом, мне показалось, что Чарли при ходьбе издает слишком много шума.
– А можно и мне? Вымотался. – Наступая на задники сапог, он стащил их. Рукой он опирался на спинку стула, на котором только что сидел Эдвард.
На свой ужин я набросилась, еще пока готовила еду для Чарли. Лазанья обожгла мне язык. Пока разогревалась вторая порция, я разлила молоко по двум стаканам и сделала из своего такой жадный глоток, словно заливала пожар. Ставя стакан на стол, я увидела, что поверхность молока в нем дрожит, и только тогда заметила, что у меня трясутся руки. Чарли уселся на все тот же стул, и контраст между ним и тем, кто занимал этот стул раньше, выглядел комично.
– Спасибо, – сказал он, когда я поставила перед ним тарелку.
– Как прошел день? – спросила я скороговоркой, торопясь сбежать к себе в комнату.
– Хорошо. Клев был… а ты как? Сделала все, что собиралась?
– Вообще-то нет. Слишком хороший день выдался, чтобы торчать в четырех стенах, – я запихнула в рот еще один большой кусок.
– Да, славный был денек, – согласился Чарли. Не то слово, мысленно подхватила я.
Расправившись с остатками лазаньи, я одним глотком допила молоко.
Чарли поразил меня наблюдательностью:
– Спешишь?
– Ага, устала. Хочу лечь пораньше.
– Ты как будто на взводе, – заметил он. Господи, ну почему ему вздумалось проявить внимание именно сегодня?
– Да? – вот и все, что я смогла ответить. Торопливо сполоснув посуду в раковине, я перевернула ее и поставила сушиться на кухонное полотенце.
– Суббота… – задумчиво произнес он.
Я молчала.
– На сегодня никаких планов? – вдруг поинтересовался он.
– Нет, папа, просто хочу отоспаться.
– Здешние парни не в твоем вкусе – так, что ли? – он явно что-то заподозрил, но держался как ни в чем не бывало.
– Нет, просто пока никто не приглянулся, – я старалась быть честной с Чарли, поэтому упоминать о «парнях» не стала.
– А я думал, Майк Ньютон… ты же вроде говорила, что общаешься с ним.
– Как с другом, папа, – и только.
– Знаешь, все равно никто из них тебе не пара. Вот поступишь в колледж, тогда и выберешь.
Мечта каждого отца – выпроводить взрослую дочь из дома, пока в голову не ударили гормоны.
– Вот и я так думаю, – согласилась я, направляясь к лестнице.
– Спокойной ночи, милая, – сказал он мне вслед. Теперь, наверное, весь вечер будет прислушиваться в ожидании, когда я попытаюсь улизнуть из дома.
– Увидимся утром, папа.
Точнее, сегодня ночью – ты же придешь проверить, у себя ли я.
Медленно, притворяясь усталой, я поднялась по лестнице к себе, хлопнула дверью так громко, чтобы Чарли наверняка услышал, а потом на цыпочках бросилась к окну. Открыв его, я высунулась в ночь. Я всматривалась в темноту, в непроглядные тени деревьев.
– Эдвард! – шепотом позвала я, чувствуя себя полной дурой.
Тихий смешок и ответ послышались из-за моей спины:
– Да?
Резко обернувшись, я в изумлении схватилась за сердце.
Широко ухмыляясь, Эдвард лежал поперек моей кровати. Руки он заложил за голову, ноги свесил с края и выглядел воплощением непринужденности.
Я ахнула, медленно оседая на пол.
– Извини, – он поджал губы, стараясь спрятать усмешку.
– Подожди, дай сердцу отойти.
Он сел медленно, словно опасаясь снова напугать меня. Потом подался вперед, протянул руки, взял меня за плечи, как ребенка, и усадил на кровать рядом с собой.
– Посиди здесь, со мной, – попросил он, накрыв холодной ладонью мою руку. – Как сердце?
– Это тебя надо спрашивать. Ты же наверняка слышишь его лучше, чем я.
От его негромкого смеха завибрировала кровать.
Минуту мы сидели молча, слушая, как замедляется стук моего сердца. Я думала о том, что Эдвард в моей комнате и Чарли сейчас дома.
– Можно мне еще минутку на человеческие потребности? – спросила я.
– Конечно, – он жестом отпустил меня.
– Сиди здесь, – напуская на себя строгий вид, велела я.
– Есть, мэм, – и он сделал вид, будто превратился в статую прямо на краю моей кровати.
Я вскочила, схватила с пола пижаму, со стола – сумку с туалетными принадлежностями, выскользнула из комнаты, оставив в ней свет, и закрыла за собой дверь.
Снизу слышался шум телевизора. Я громко хлопнула дверью ванной, чтобы Чарли не вздумал подняться проведать меня.
Я спешила, как могла. Яростно почистила зубы, стараясь действовать и тщательно, и быстро, уничтожая все следы лазаньи. Но поторопить горячую воду в душе не удалось. Она расслабила напряженные мышцы моей спины, успокоила сердце. От привычного запаха шампуня я почувствовала себя тем же человеком, каким была не далее как сегодня утром. Я старалась не думать об Эдварде, ждущем в моей комнате, потому что тогда пришлось бы начинать успокаиваться заново. Наконец тянуть было дольше некуда. Я закрыла воду и наскоро вытерлась, снова впадая в спешку. Потом надела дырявую футболку и серые спортивные брюки. Слишком поздно жалеть, что я не взяла с собой шелковую пижаму из «Victoria's Secret», которую мама подарила мне на позапрошлый день рождения: с несрезанными ярлычками, она так и осталась валяться где-то в ящике комода.
Я снова вытерла волосы полотенцем и быстро расчесала их. Бросила полотенце в корзину, сунула щетку для волос и зубную пасту в сумку. Сбежала по лестнице, чтобы показаться Чарли в пижаме, с мокрыми волосами.
– Спокойной ночи, папа.
– Спокойной ночи, Белла.
Мое появление его удивило. Пожалуй, настолько, что этой ночью он вряд ли станет проверять, дома ли я.
Я взлетела по лестнице, прыгая через две ступеньки, но стараясь не шуметь, вбежала к себе в комнату и старательно закрыла дверь.
За все это время Эдвард не сдвинулся даже на долю сантиметра, восседая на моем линялом стеганом одеяле, как статуя Адониса. Я улыбнулась, и его губы задрожали: статуя оживала.
Он окинул меня взглядом, заметив и влажные волосы, и драную футболку. И поднял бровь.
– Мило.
Я поморщилась.
– Нет, тебе правда идет.
– Спасибо, – шепнула я, подошла, села рядом с ним, скрестив ноги, и принялась изучать рисунок линий на дощатом полу.
– Зачем все это?
– Чарли думает, что я куда-то собралась тайком на ночь глядя.
– А-а… – он задумался. – Почему?
Как будто он не знал мысли Чарли лучше, чем я когда-либо надеялась узнать.
– Наверное, решил, что у меня взволнованный вид.
Он взял меня за подбородок и вгляделся в мое лицо.
– На самом деле у тебя очень теплый вид.
Он наклонился и приложил свою холодную щеку к моей. Я не шевелилась.
– М-м-м… – выдохнул он.
Когда он прикасался ко мне, задавать вразумительные вопросы было почти невозможно. Мне понадобилась целая минута, чтобы собраться с мыслями.
– Похоже, теперь… тебе уже легче находиться рядом со мной.
– Тебе так кажется? – пробормотал он, касаясь носом моей щеки. Я почувствовала легкое, словно крылом мотылька, прикосновение его руки: он отвел назад мои влажные волосы и коснулся губами впадинки под ухом.
– Намного легче, – подтвердила я, пытаясь сделать выдох.
– Хм-м.
– Вот я и задумалась… – я начала заново, но он медленно провел пальцами по моей ключице, и я опять потеряла мысль.
– М-да? – выдохнул он.
– Почему это… – мой голос дрогнул так, что я смутилась, – как думаешь?
Он рассмеялся, и я ощутила его прерывистое дыхание на шее.
– Разум выше материи.
Я отстранилась, при этом движении он замер, и я перестала слышать звук его дыхания.
Минуту мы настороженно смотрели друг на друга, постепенно он разжал стиснутые челюсти, и его лицо стало озадаченным.
– Я сделал что-то не так?
– Нет, наоборот. Ты сводишь меня с ума, – объяснила я.
Он снова задумался, а когда заговорил, голос звучал довольно:
– Правда? – и он медленно расплылся в торжествующей улыбке.
– Ждешь бурных аплодисментов? – съязвила я.
Он усмехнулся.
– Просто приятно удивлен, – пояснил он. – Последние лет сто, – шутливым тоном продолжил он, – мне даже в голову не приходило, что такое бывает. Я не верил, что когда-нибудь найду того, с кем захочу быть вместе… но не так, как с братьями и сестрами. А потом вдруг обнаружил, что, хотя все это для меня в новинку, у меня неплохо получается… быть с тобой…
– У тебя получается все, – уточнила я.
Он пожал плечами, признавая мою правоту, и мы еле слышно засмеялись.
– Но почему теперь стало настолько легко? – допытывалась я. – Еще сегодня днем…
– Нет, это еще не «легко», – вздохнул он. – Но сегодня днем я не успел… определиться. Прости меня, я вел себя непростительно.
– Вовсе нет. Простительно, – не согласилась я.
– Спасибо, – он улыбнулся. – Видишь ли, – продолжил он, потупившись, – я не был уверен, что мне хватит сил… – он взял мою руку и приложил ее к своему лицу. – А пока оставалась вероятность, что я… потерплю поражение, – он вдохнул запах моего запястья, – я… колебался. До тех пор, пока я не решил, что достаточно силен, нет никакой вероятности, что я… что я когда-нибудь смогу…
Я еще ни разу не видела, чтобы он подбирал слова с таким трудом. Это было совсем… по-человечески.
– Значит, теперь никакой вероятности нет?
– Разум выше материи, – повторил он с улыбкой, сверкнув зубами, несмотря на темноту.
– Ух ты, как просто.
Он запрокинул голову и рассмеялся хоть и тихо, но заливисто.
– Это для тебя просто, – поправил он, коснувшись моего носа пальцем.
И вдруг его лицо стало серьезным.
– Я стараюсь, – шепнул он с болью в голосе. – Если станет… невмоготу, я практически уверен, что сумею уйти.
Я нахмурилась. Разговоры о том, что он уйдет, мне не нравились.
– Завтра будет труднее, – проговорил он. – Весь день я ощущал только твой запах, и моя чувствительность к нему немного притупилась. Если же я какое-то время пробуду вдали от тебя, придется начинать заново. Но по крайней мере, уже не с нуля.
– Тогда не уходи! – с жаром воскликнула я, не сумев скрыть, насколько меня тянет к нему.
– Это меня устраивает, – ответил он, и его лицо расслабилось, на нем засияла мягкая улыбка. – Неси кандалы, я твой пленник.
Но с этими словами он сам обхватил мои запястья, словно надел на меня наручники. И засмеялся тихо и мелодично. Сегодня он смеялся чаще, чем когда-либо за все время нашего знакомства.
– Ты, кажется, настроен… оптимистичнее, чем обычно, – заметила я. – Никогда еще не видела тебя таким.
– А как же иначе? – он улыбался. – Блаженство первой любви и все такое. Удивительно, правда? Одно дело – читать о ней и видеть ее в кино, и совсем другое – испытать самому.
– Да, это разные вещи, – признала я. – На самом деле все гораздо сильнее и ярче, чем мне представлялось.
– К примеру, – теперь слова сыпались так быстро, что я едва успевала улавливать весь смысл, – такое чувство, как ревность. Я сотни тысяч раз читал о ней, видел, как актеры изображают ее в тысячах фильмов и пьес. И считал, что довольно хорошо понимаю это чувство. А оно стало для меня потрясением… – он поморщился. – Помнишь день, когда Майк пригласил тебя на бал?
Я кивнула, хотя этот день запомнился мне по другим причинам.
– В тот день ты снова начал разговаривать со мной.
– Меня удивила собственная вспышка возмущения, почти ярости, я поначалу даже не понял, что она означает. Гораздо сильнее, чем обычно, меня злило, что я не могу узнать, о чем ты думаешь, почему ты его отвергла. Неужели просто из-за подруги? Или у тебя кто-то есть? Я понимал, что в любом случае не имею права знать об этом. И старался не знать. Постепенно кое-что начало проясняться, – он усмехнулся.
Я нахмурилась.
– С ничем не оправданной тревогой я ждал, когда услышу, что ты им скажешь, с каким выражением лица произнесешь эти слова. Не стану отрицать: заметив на твоем лице досаду, я испытал облегчение. Но по-прежнему ни в чем не был уверен.
Той ночью я пришел сюда впервые. Смотрел на тебя спящую и мучался, не зная, как преодолеть пропасть между правильным, нравственным и этичным, и тем, чего мне хотелось на самом деле. Я понял: если я и дальше буду игнорировать тебя, как следовало поступить, или если исчезну на несколько лет, а ты тем временем уедешь отсюда, то когда-нибудь ты скажешь «да» Майку или кому-нибудь вроде него. Это меня бесило.
– А потом, – продолжал шептать он, – ты вдруг произнесла во сне мое имя. Так отчетливо, что сначала я подумал, что ты проснулась. Но ты беспокойно заворочалась, еще раз пробормотала мое имя и вздохнула. Чувство, которое тогда пронзило меня, пугало и ошеломляло. И я понял, что игнорировать тебя больше не могу, – он помолчал, наверное, прислушиваясь к стуку моего сердца, который внезапно стал сбивчивым.
– Но ревность… странная штука. Она гораздо сильнее, чем мне казалось. И она иррациональна! Даже сейчас, когда Чарли спрашивал тебя об этом гнусном Майке Ньютоне… – он гневно покачал головой.
– Так я и знала, что ты подслушивал, – простонала я.
– Само собой.
– Ты правда ревновал из-за такой чепухи?
– Для меня все это в новинку, ты воскрешаешь во мне человека, и все чувства особенно остры потому, что свежи.
– Неужели это тебя волнует? – поддразнила я. – После того, как я услышала, что Розали – сама Розали, воплощенная красота! – предназначалась для тебя? Есть у нее Эмметт или нет, неважно: мне ли с ней соперничать?
– Никакого соперничества тут нет, – его зубы блеснули. Он завел мои руки к себе за спину и прижал меня к груди. Я сидела тихо, как только могла, боялась даже дышать.
– Знаю, что нет, – пробормотала я, уткнувшись в его холодную кожу. – В том-то и дело.
– Да, Розали по-своему красива, но даже не будь она мне как сестра и не принадлежи она Эмметту, она никогда не смогла бы вызвать и десятой – нет, сотой доли влечения, которое вызываешь ты, – он стал серьезным и задумчивым. – Почти девяносто лет я странствую среди таких, как я и ты… и все это время я считал себя цельным и самодостаточным, и даже не сознавал, что я что-то ищу. Но я ничего не находил, потому что тебя еще и на свете не было.
– Несправедливо, – прошептала я, по-прежнему уткнувшись лицом в его грудь и слушая вдохи и выдохи. – Мне ждать вообще не пришлось. Почему я так легко отделалась?
– Все верно, – насмешливо улыбаясь, согласился он. – Обязательно сделаю так, чтобы и ты помучалась, – он высвободил руку, отпустив мое запястье, только чтобы осторожно сжать его другой рукой. Потом ласково пригладил мои влажные волосы, проводя ладонью от макушки до талии. – Тебе придется всего лишь рисковать жизнью каждую секунду, проведенную со мной, но это же пустяки. Тебе придется отказаться от своей природы, от людского рода… но разве это хоть что-нибудь стоит?
– Почти ничего. Мне совсем не кажется, что я чего-то лишаюсь.
– Да, пока что, – внезапно его голос наполнился вековой скорбью.
Я попыталась высвободиться, чтобы взглянуть ему в лицо, но разжать его пальцы на моих запястьях было невозможно.
– Что?.. – начала было я, когда его тело вдруг настороженно напряглось. Я застыла, однако он неожиданно выпустил мои руки и исчез. Лишь чудом мне удалось удержать равновесие и не повалиться ничком.
– Ложись! – послышалось шипение Эдварда. Откуда оно исходило, в темноте я так и не смогла определить.
Я перекатилась под одеяло и сжалась в клубочек на боку, в позе, в которой обычно сплю. И услышала, как скрипнула приоткрывшаяся дверь: Чарли заглядывал в спальню, убеждаясь, что я на месте. Я дышала нарочито ровно и спокойно.
Прошла томительная минута. Я прислушивалась, не уверенная, что дверь уже закрылась. Вдруг холодная рука Эдварда скользнула под одеяло и обняла меня, а губы зашептали мне на ухо:
– Актриса из тебя никудышная. Я бы даже сказал, что эта карьерная стезя для тебя закрыта.
– Ну вот, – пробурчала я. Сердце торопливо колотилось в груди.
Эдвард замурлыкал незнакомую мне мелодию – кажется, это была колыбельная.
Сделав паузу, он спросил:
– Спеть тебе, пока будешь засыпать?
– Ага, как же, – я засмеялась. – Можно подумать, я способна заснуть при тебе!
– Всегда спала, и ничего, – напомнил он.
– Потому что не знала, что ты здесь, – ледяным тоном отрезала я.
– Ну, если ты не хочешь спать… – начал он, не обращая внимания на мой тон. У меня перехватило дыхание.
– Если не хочу, то?..
Он усмехнулся.
– Чего же ты тогда хочешь?
Я не сразу нашлась с ответом.
– Даже не знаю, – наконец выговорила я.
– Когда будешь знать, скажи мне.
Я ощущала его холодное дыхание на своей шее, чувствовала, как он водит носом по моей щеке, втягивая запах.
– А я думала, у тебя притупилась чувствительность.
– Если я не пью, это еще не значит, что я не способен оценить букет вина, – шепотом возразил он. – Ты отчетливо пахнешь цветами, кажется, лавандой… или фрезией, – отметил он. – Очень аппетитно.
– Ага, и день прожит зря, если никто ни разу не сказал мне, какой у меня съедобный запах.
Он хмыкнул, потом вздохнул.
– Я решила, чего хочу, – объявила я. – Хочу узнать о тебе еще что-нибудь.
– Спрашивай о чем угодно.
Я мысленно перебрала вопросы в поисках самого насущного.
– Зачем ты это делаешь? – спросила я. – Никак не пойму, как ты можешь всеми силами подавлять… самого себя. Только не пойми меня превратно – конечно, я рада этому. Просто ума не приложу, зачем тебе вообще утруждаться.
Он помолчал.
– Вопрос в самую точку, и ты не первая задаешь его. Другие – большинство подобных мне, кого вполне устраивает наш удел, – тоже нередко задумываются о том, зачем мы так живем. Но видишь ли, даже если нам… выпали такие карты, это еще не значит, что нам нельзя быть выше своей участи, выйти за рамки судьбы, о которой никто из нас не просил. Пытаться сохранить то сугубо человеческое, что еще можно.
Я лежала неподвижно, скованная благоговейным молчанием.
– Спишь? – шепнул он несколько минут спустя.
– Нет.
– Это все, что тебя интересует?
Я закатила глаза.
– Вообще-то нет.
– Что еще ты хочешь узнать?
– Почему ты умеешь читать мысли и почему только ты один? А Элис – видеть будущее? Почему так происходит?
Я почувствовала, как в темноте он пожал плечами.
– На самом деле мы не знаем. У Карлайла есть предположение… он считает, что все мы приносим с собой в следующую жизнь самые выраженные качества, которыми мы обладали, будучи людьми, и в итоге они усиливаются – как наш разум и наши чувства. Он полагает, что я и раньше отличался необычной чувствительностью к мыслям окружающих. А Элис пользовалась неким смутным чувством предвидения, где бы она ни жила.
– А что принес в следующую жизнь сам Карлайл и остальные?
– Карлайл – сострадание. Эсме – способность любить пылко и беззаветно. Эмметт – силу, а Розали… упорство. Или, пожалуй, ослиное упрямство, – он хмыкнул. – С Джаспером дело обстоит особенно интересно. Он и в первой жизни был весьма харизматичной личностью, способной влиять на окружающих так, чтобы добиться своего. А теперь он может манипулировать эмоциями всех, кто находится вокруг: успокоить полный зал рассерженных людей, к примеру, или наоборот, взбудоражить апатичную толпу. Это коварный и редкий дар.
Я задумалась, пытаясь осмыслить невероятные вещи, которые услышала от него. Эдвард терпеливо ждал.
– Так с чего же все началось? Я вот о чем: Карлайл создал тебя, его самого тоже кто-то создал, и так далее…
– Ну, а как появилась ты? В результате эволюции? Сотворения? Почему бы тогда и нам не эволюционировать, как другим видам, хищникам и тем, на кого они охотятся? Или же, если тебе не верится, что весь этот мир мог просто взять и возникнуть сам собой – кстати, и мне тоже в это верится с трудом, – неужели невозможно представить, что та же самая сила, которая создала нежную скалярию и акулу, белька и косатку, способна сотворить оба наших вида, твой и мой?
– Давай-ка разберемся: белёк – это я, да?
– Точно, – он рассмеялся и осторожно тронул чем-то мои волосы. Губами?
Мне хотелось повернуться к нему, убедиться, что он на самом деле поцеловал меня в голову. Но я должна была помнить о благоразумии и не осложнять его и без того трудную задачу.
– Теперь спать? – спросил он, прерывая краткую паузу. – Или у тебя остались еще вопросы?
– Всего миллион-другой.
– У нас будет завтра, и послезавтра, и так далее… – напомнил он мне. Эта мысль привела меня в восторг, я улыбнулась.
– А ты уверен, что утром не исчезнешь? – мне хотелось знать об этом заранее. – Ты же, как-никак, вымышленное существо.
– Я тебя не оставлю, – словно клятву, произнес он.
– Тогда еще один вопрос на сегодня… – и я покраснела. Темнота меня не спасла – я знала, что Эдвард почувствует жар, исходящий от моей кожи.
– Какой?
– Нет, забудь. Я передумала.
– Белла, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
Я молчала, он застонал.
– Я все надеюсь, что со временем перестану раздражаться оттого, что не слышу твои мысли. Но с каждым разом злюсь все сильнее.
– А я рада, что ты хотя бы мои мысли не читаешь. Хватит и того, что ты подслушиваешь мой сонный бред.
– Ну пожалуйста! – возглас прозвучал так настойчиво, что устоять было невозможно.
Я покачала головой.
– Если не скажешь, мне останется лишь предположить худшее, – мрачно пригрозил он. – Пожалуйста!
Опять этот умоляющий голос.
– Ну хорошо… – начала я, радуясь, что он не видит моего лица.
– Итак?..
– Ты сказал, что Розали и Эмметт скоро поженятся. Этот… брак… он такой же, как у людей?
Сообразив, о чем речь, он расхохотался.
– Так вот к чему ты клонишь!
Я неловко заерзала, не сумев ответить.
– Да, полагаю, в общих чертах такой же, – подтвердил он. – Я же объяснил: большинство человеческих страстей сохранились, просто их скрывают более острые потребности.
– А-а, – только и смогла сказать я.
– А у твоего любопытства есть причина?
– Ну, просто я задумалась… про нас с тобой… что когда-нибудь…
Он мгновенно посерьезнел, я сразу поняла это по внезапной неподвижности его тела. Я тоже машинально замерла.
– Думаю, для нас… это… невозможно.
– Потому что тебе будет слишком трудно, если я окажусь… настолько близко?
– Безусловно, но я сейчас не об этом. Просто ты такая нежная, такая хрупкая… Я вынужден соразмерять каждый свой жест, когда мы вместе, чтобы не навредить тебе. Белла, я ведь запросто могу убить тебя по нелепой случайности, – его голос понизился, превратился в тихое журчание. Он приложил ледяную ладонь к моей щеке. – Если я слишком поспешу… если хоть на секунду утрачу бдительность, я протяну руку, чтобы коснуться твоего лица, и нечаянно размозжу тебе череп. Ты даже не представляешь себе, насколько ты уязвима. Я никогда, ни в коем случае не смогу забыться и дать себе волю, пока я с тобой.
Он ждал ответа и, не дождавшись, встревожился.
– Испугалась? – спросил он.
Я выждала минуту, прежде чем ответить, поэтому мои слова прозвучали твердо и честно.
– Нет, нисколько.
Он ненадолго задумался.
– Вот теперь и мне стало любопытно, – прежним легким тоном начал он. – А ты когда-нибудь?.. – он многозначительно умолк.
– Конечно, нет! – я вспыхнула. – Я же сказала, что у меня еще никогда не было ничего подобного.
– Помню. Просто я читал мысли других людей и знаю, что любовь и страсть не всегда идут рука об руку.
– А для меня – обязательно. Во всяком случае, теперь, а раньше их для меня вообще не существовало, – вздохнула я.
– Замечательно. По крайней мере, у нас есть что-то общее, – голос Эдварда звучал довольно.
– А твои человеческие страсти… – начала я. Он ждал. – Послушай, а я вообще нравлюсь тебе? В этом смысле?
Он рассмеялся и легко взъерошил мои почти высохшие волосы.
– Пусть я и не человек, но я мужчина, – заверил он.
Не удержавшись, я зевнула.
– Я ответил на твои вопросы, а теперь пора спать, – заявил он.
– Не знаю, смогу ли я уснуть.
– Мне уйти?
– Нет! – в полный голос ответила я.
Он засмеялся и снова начал напевать все ту же незнакомую колыбельную: ангельский голос, тихо звучащий над моим ухом.
Неожиданно ощутив сильную усталость, измученная после долгого дня, полного всевозможных душевных потрясений, каких я прежде никогда не испытывала, я погрузилась в крепкий сон в холодных объятиях Эдварда.
Назад: 13. Признания
Дальше: 15. Каллены