Вид Эдварда при солнечном свете вызывал потрясение. Я так и не привыкла к нему, хотя разглядывала его весь день. Его белая кожа, слегка порозовевшая после вчерашней охоты, буквально искрилась, словно усыпанная тысячами крохотных бриллиантов. Он лежал в траве совершенно неподвижно, в расстегнутой рубашке, которая обнажала его сверкающий скульптурный торс и блестящие руки. Сияющие бледно-лавандовые веки прикрывали глаза, но он не спал. Безупречная статуя, высеченная из неизвестного камня – гладкого, как мрамор, сверкающего, как хрусталь.

Время от времени его губы шевелились так быстро, словно дрожали. Но на мой вопрос он ответил, что напевает про себя – слишком тихо, поэтому я ничего не слышу.

Я тоже наслаждалась солнцем, хотя воздух, на мой взгляд, мог быть и посуше. Мне тоже хотелось лечь на спину, как сделал Эдвард, и подставить лицо солнечному теплу. Но я сидела, сжавшись в комок и положив подбородок на колени, не в силах отвести от него взгляд. Налетел легкий ветер, спутал мои волосы, заколыхалась трава вокруг простертого тела.

Луг, показавшийся мне сначала таким живописным, померк в сравнении с великолепием Эдварда.

Нерешительно, даже теперь опасаясь, что он рассеется, как мираж, слишком прекрасный, чтобы быть настоящим, я вытянула палец и провела по тыльной стороне его искрящейся кисти, которая лежала на траве рядом со мной. И восхитилась безупречной, атласной гладкостью этой холодной, как камень, руки. Когда я снова подняла взгляд, он наблюдал за мной. Сегодня его глаза имели более светлый оттенок жженного сахара и заметно потеплели после вчерашней охоты. От быстрой улыбки приподнялись уголки безукоризненных губ.

– Не боишься меня? – спросил он шутливо, но я различила неподдельный интерес в его тихом голосе.

– Не больше обычного.

Улыбка стала шире, зубы сверкнули на солнце.

Я придвинулась чуть ближе, протянула руку и кончиками пальцев принялась обводить его предплечье. Мои пальцы дрожали, и я знала, что он чувствует это.

– Не возражаешь? – спросила я, потому что он снова прикрыл глаза.

– Нет, – с закрытыми глазами откликнулся он. – Ты себе представить не можешь, что это за ощущения, – он вздохнул.

Я легко провела ладонью по мускулистой руке, проследовала по рисунку голубоватых вен на сгибе локтя. Свободной рукой я потянулась, чтобы перевернуть его кисть. Догадавшись, чего я хочу, он повернул ее ладонью вверх так быстро, что я и глазом моргнуть не успела, – одним из движений, которые неизменно настораживали. Я вздрогнула, на долю секунды мои пальцы замерли на его руке.

– Извини, – пробормотал он. Я подняла голову как раз вовремя, чтобы снова заглянуть в его золотистые глаза. – С тобой слишком легко быть самим собой.

Я подняла его кисть и завертела ее в разные стороны, глядя, как ладонь блестит и переливается на солнце. Потом поднесла ближе к лицу, стараясь разглядеть алмазные грани на коже.

– Расскажи, о чем ты думаешь, – шепнул он. Я подняла голову и увидела, что его взгляд, обращенный на меня, вдруг стал испытующим. – До сих пор не могу привыкнуть, что я этого не знаю.

– Между прочим, остальные все время живут с тем же ощущением.

– Тяжело так жить.

Неужели оттенок сожаления в голосе Эдварда мне почудился?

– Но ты так и не ответила.

– Хотела бы я знать, о чем думаешь ты, и… – я смутилась.

– И?

– Хотела бы поверить, что ты не сон. И больше не бояться.

– Не хочу, чтобы ты боялась, – тихо прошептал он. Я поняла: он не в силах со всей уверенностью заявить, что мне незачем бояться. Что бояться тут нечего.

– Ну, вообще-то я имела в виду не совсем страх, но то, о чем стоит задуматься.

Я не успела опомниться, как он сел, опираясь на правую руку. Его левую ладонь я по-прежнему держала в руках. Ангельское лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я могла бы отстраниться, избегая неожиданного сближения, и должна была сделать это, но не сумела шевельнуться. Взгляд золотистых глаз загипнотизировал меня.

– Тогда чего же ты боишься? – требовательным шепотом спросил он.

Но ответить я не могла. Точно так же, как когда-то однажды, я ощущала его прохладное дыхание на своем лице. От этого нежного и приятного запаха мой рот наполнился слюной. Запах был не похож ни на какой другой. Не задумываясь, я машинально придвинулась ближе, вдыхая его.

И он отпрянул, вырвав руку из моих пальцев. К тому времени, как мое зрение сфокусировалось, он уже стоял в двадцати шагах от меня, на краю луга, в тени огромной ели. Он смотрел на меня потемневшими глазами, его лицо было непроницаемым.

Я буквально чувствовала, как обида и потрясение отразились на моем лице. В руках ощущалось жжение.

– Я… прошу прощения, Эдвард, – прошептала я, зная, что он услышит.

– Дай мне время, – отозвался он громче, с расчетом на мой менее чуткий слух. Я замерла на месте.

Прошло десять бесконечно длинных секунд, и Эдвард с несвойственной ему медлительностью вернулся. Он остановился в нескольких шагах и грациозно опустился на траву, скрестив ноги. Все это время он не сводил глаз с меня. Наконец он сделал два глубоких вдоха и виновато улыбнулся.

– Это я прошу прощения, – он помедлил. – Ты поняла бы, что я имею в виду, если бы я сказал, что ничто человеческое мне не чуждо?

Я коротко кивнула, не сумев улыбнуться его шутке. По мере осознания опасности кровь забурлила от адреналина. Даже со своего места Эдвард почувствовал этот запах. Его улыбка стала насмешливой.

– Я же самый совершенный хищник на земле, так? Мой голос, мое лицо, даже мой запах – все во мне притягивает тебя. Как будто я без этого не обойдусь!

Он неожиданно вскочил, сорвался с места, мгновенно скрылся из виду и тут же вновь появился под тем же деревом, как и прежде, обежав луг за полсекунды.

– Как будто ты могла бы убежать от меня, – горько рассмеялся он.

Протянув руку, он играючи отломил от ствола ели оглушительно треснувшую ветку толщиной в полметра. Взвесив ее в руке, он с невероятной быстротой разбил ее в щепки о ствол другого векового дерева, которое затряслось от удара.

И вновь остановился в двух шагах от меня, застыл, как каменный.

– Как будто ты стала бы отбиваться, – тихо произнес он.

Я сидела не шевелясь, напуганная, как никогда прежде. Еще ни разу я не видела его без маски цивилизованности. Никогда еще он не был настолько непохожим на человека… и более прекрасным. Пепельно-бледная, с широко распахнутыми глазами, я сидела, как птичка, загипнотизированная взглядом змеи.

В его изумительных глазах вспыхнуло возбуждение. И погасло, не прошло и нескольких секунд. Прежнее выражение лица сменилось маской вековой скорби.

– Не бойся, – пробормотал он, и бархатный голос вопреки его воле вновь зазвучал обольстительно. – Я обещаю… – он помолчал. – Я клянусь, что не причиню тебе вреда, – казалось, он силится убедить не столько меня, сколько самого себя.

– Не бойся, – снова шепнул он и нарочито медленно подступил ближе. Он садился плавно, преувеличенно неспешно, и наконец наши лица оказались на одном уровне, на расстоянии всего одного шага друг от друга.

– Пожалуйста, прости меня, – учтиво и чинно попросил он. – Я в состоянии владеть собой. Просто ты застала меня врасплох. Но я уже исправился.

Он ждал, но ко мне пока что не вернулся дар речи.

– Честное слово, сегодня жажда меня совсем не мучает, – он подмигнул.

В ответ на это мне пришлось рассмеяться, но смех получился срывающийся и напряженный.

– Все хорошо? – ласково спросил он, осторожно протянул мраморную руку и медленно вложил ее в мою.

Я посмотрела на эту гладкую холодную руку, потом в глаза Эдварду – ласковые, полные раскаяния. И не спеша принялась водить по его руке кончиком пальца. Потом подняла голову и робко улыбнулась.

Ответом мне стала его ослепительная улыбка.

– Итак, на чем мы остановились до того, как я оплошал? – со всей вежливостью минувшего века спросил он.

– Честное слово, не помню.

Он улыбался, но выглядел пристыженно.

– Кажется, мы говорили о причинах твоей боязни, кроме очевидных.

– А-а, да.

– Ну так как же?

Я сидела потупившись и в задумчивости рисовала каракули на его гладкой, радужно переливающейся ладони. Секунды убегали.

– Как же я легко раздражаюсь, – вздохнул он.

Я заглянула ему в глаза и вдруг поняла: все это для него настолько же ново, как и для меня. Несмотря на многолетний невообразимый опыт, ему так же трудно, как мне. Эта мысль придала мне смелости.

– Мне страшно потому, что… по вполне понятным причинам, я не могу остаться с тобой. А еще потому, что остаться с тобой мне хочется, и гораздо больше, чем следовало бы, – объяснила я, глядя на его руки. Произнести все это вслух было нелегко.

– Да, – медленно подтвердил он, – желания быть со мной и вправду стоит бояться. Оно определенно тебе не на пользу.

Я нахмурилась.

– Мне давным-давно следовало уйти, – вздохнул он. – Или сделать это прямо сейчас. Но я не знаю, смогу ли.

– Не хочу, чтобы ты уходил, – жалобно протянула я, снова потупившись.

– Именно поэтому я обязан. Но не беспокойся: я закоренелый эгоист. Я слишком жажду твоего общества, чтобы поступить, как подобает.

– Я рада.

– А зря! – Он высвободил руку, на этот раз бережно; голос зазвучал резче обычного, но все равно казался мне прекраснее любого человеческого голоса. За ним было трудно уследить: внезапные смены настроения Эдварда всякий раз ошеломляли меня.

– И я жажду не только твоего общества! Об этом не забывай никогда. Не забывай, что для тебя я опаснее, чем для кого бы то ни было, – он умолк и устремил невидящий взгляд в глубину леса.

Я задумалась.

– Кажется, я не совсем поняла, о чем ты… по крайней мере, твои последние слова, – призналась я.

Он обернулся ко мне и улыбнулся, его настроение опять переменилось.

– Как бы это объяснить? – задумался он. – И при этом не напугать тебя снова? Хм-м… – словно забывшись, он снова подал мне руку, и я крепко сжала ее. Он посмотрел на наши руки. – Удивительно приятное оно, это тепло, – вздохнул он.

Вскоре он собрался с мыслями.

– Ты ведь знаешь, что вкусы бывают разными? – начал он. – Что одни любят шоколадное мороженое, а другие – клубничное?

Я кивнула.

– Извини за аналогию с едой, другого способа объяснить я не придумал.

Я улыбнулась, он невесело улыбнулся в ответ.

– Понимаешь, все люди пахнут по-разному, у каждого свой аромат. Если запереть алкоголика в комнате, где полным-полно выдохшегося пива, он охотно выпьет его. Однако при желании он легко воздержался бы, если бы уже исцелился от алкоголизма. А теперь представь, что в ту же комнату поставили стакан бренди столетней выдержки, лучшего, редчайшего коньяка, и он наполнил комнату своим теплым ароматом. Как, по-твоему, тогда поступит тот же алкоголик?

Мы сидели лицом к лицу и пытались прочитать мысли друг друга.

Он нарушил молчание первым.

– Возможно, сравнение неудачное. Возможно, перед бренди слишком легко устоять. И мне, наверное, следовало бы сделать нашего алкоголика героиновым наркоманом.

– Хочешь сказать, что я для тебя как наркотик? – пошутила я, чтобы разрядить обстановку.

Он мимолетно улыбнулся и, кажется, оценил мои старания.

– Да, именно так.

– И часто у тебя бывают такие ощущения? – спросила я.

Обдумывая ответ, он засмотрелся на верхушки деревьев.

– Я говорил об этом с братьями, – он по-прежнему смотрел вдаль. – Для Джаспера все вы, в сущности, одинаковы. В нашей семье он появился позже всех, воздержание вообще дается ему с трудом. У него пока не развилась чувствительность к разнице запахов и вкусов. – Его лицо стало виноватым, он бросил на меня быстрый взгляд. – Извини.

– Ничего. Пожалуйста, не бойся оскорбить меня, напугать и так далее. Ты так устроен. Я все понимаю – или, по крайней мере, стараюсь понять. Просто объясни.

Он глубоко вздохнул и опять засмотрелся на небо.

– Поэтому Джаспер не уверен, что вообще когда-нибудь встретит того, кто окажется таким же… – он замялся, подыскивая верное слово, – …притягательным для него, как ты для меня. Значит, еще не встречал. Эмметт пробыл в завязке, если так можно выразиться, гораздо дольше, и он меня понял. С ним такое случалось дважды, один раз тяга была сильнее, второй – слабее.

– А с тобой?

– Никогда.

Это слово как будто зависло на минуту, подхваченное теплым ветром.

– И что же сделал Эмметт? – спросила я, чтобы прервать паузу.

Спрашивать об этом не стоило. Лицо Эдварда потемнело, рука в моей руке сжалась в кулак. Он отвернулся. Я ждала, но отвечать он не собирался.

– Кажется, знаю, – наконец выговорила я.

Эдвард поднял глаза, его лицо было грустным и просительным.

– Даже самый сильный может сорваться, разве не так?

– И чего же ты просишь? Моего разрешения? – Вопросы прозвучали резче, чем хотелось бы. Я попыталась смягчить тон, догадываясь, чего стоила ему эта откровенность. – Я вот о чем: значит, лучше даже не надеяться?

Как спокойно я обсуждаю собственную смерть!

– Нет-нет! – сразу раскаялся он. – Разумеется, надежда есть! То есть я, конечно, не стану… – он не договорил и впился в меня горящим взглядом. – Но ведь мы – другое дело. Эмметт… был не знаком с теми, с кем встретился. И потом, это случилось давно, когда он еще не был таким… опытным и осторожным, как сейчас.

Он умолк и не сводил с меня глаз, пока я обдумывала услышанное.

– Значит, если бы мы встретились… ну, не знаю – в темном переулке или еще где-нибудь… – я осеклась.

– Ты не представляешь, чего мне стоило не вскочить прямо посреди класса, полного народу, и не… – он внезапно умолк и отвернулся. – Когда ты прошла мимо меня, я чуть было не уничтожил все, что Карлайл создал для нас. Если бы я не сдерживал свою жажду последние… в общем, много лет подряд, я не сумел бы обуздать себя, – он умолк, хмуро разглядывая деревья.

Он перевел мрачный взгляд на меня, и на нас обоих накатили воспоминания.

– Ты, наверное, решила, что я взбесился.

– Но не могла понять, почему. С чего ты вдруг так сразу возненавидел меня?

– Ты казалась мне демоном, вызванным из моего персонального ада мне на погибель. Аромат твоей кожи… Я думал, он в первый же день сведет меня с ума. За один-единственный час я придумал сотни способов выманить тебя из класса и остаться наедине. И отметал их один за другим, думая о своих близких и о том, как это отразится на них. Мне пришлось спасаться бегством, скрываться, пока я не произнес слова, которые заставили бы тебя пойти за мной…

Он смотрел в мое ошеломленное лицо, а я пыталась осмыслить его слова.

Взгляд золотистых глаз из-под ресниц был завораживающим и убийственным.

– И ты подчинилась бы, – заверил он.

Я постаралась невозмутимо отозваться:

– Вне всяких сомнений.

Он нахмурился и освободил меня из плена своих гипнотических глаз, переведя взгляд на свои руки.

– А потом, когда я попробовал изменить свое расписание уроков в бессмысленной попытке избежать встреч с тобой, ты пришла туда же, и в этой тесной душной комнатке твой запах привел меня в исступление. В тот раз я чуть было не завладел тобой. Из посторонних там находился всего один слабый человек – справиться с ним оказалось бы проще простого.

Я увидела собственные воспоминания заново, глазами Эдварда, осознала всю опасность, и даже под теплыми лучами солнца меня пробрал озноб. Бедная мисс Коуп! Я снова вздрогнула, только теперь понимая, что чуть не стала причиной ее смерти.

– Но я выстоял. Не знаю, как. Я заставил себя не ждать тебя и не преследовать по пути из школы. Снаружи, где я уже не чуял твой запах, мне стало легче – мысли прояснились, я нашел верное решение. Я высадил остальных возле дома – мне было слишком стыдно признаваться им в своей слабости, и они поняли только то, что случилась беда, – и направился прямиком в больницу к Карлайлу – сообщить, что я уезжаю.

Я изумленно уставилась на него.

– Мы с Карлайлом поменялись машинами – у него был полный бак, а мне не хотелось останавливаться в пути. Заезжать домой я не осмелился, чтобы не встречаться с Эсме. Она ни за что не отпустила бы меня – стала бы уговаривать, убеждая, что уезжать совсем не обязательно…

– К следующему утру я уже был на Аляске, – голос Эдварда звучал пристыженно, словно он признавался в непростительной трусости. – Там я провел два дня у давних знакомых… и все это время тосковал по дому. Было больно думать, что я расстроил Эсме и остальных, свою приемную семью. На чистом горном воздухе с трудом верилось, что ты настолько неотразима. Я убедил себя, что этот побег – малодушие. Мне и прежде случалось бороться с искушениями – конечно, их не сравнить с нынешним, но и я не слабак. Да кто ты такая, – он вдруг усмехнулся, – чтобы сгонять меня с места, которое мне так нравится? Какая-то девчонка! И я вернулся… – он уставился в никуда.

Я не могла издать ни звука.

– Я принял меры: поохотился и насытился на всякий случай, прежде чем снова увидеться с тобой. И нисколько не сомневался, что моей силы хватит, чтобы относиться к тебе, как к любому другому человеку. Оказалось, я переоценил себя.

Безусловно, положение осложняло и то, что я не мог читать твои мысли и понять, как ты ко мне относишься. Я не привык действовать в обход, иначе говоря, подслушивать твои слова в голове Джессики… мыслит она шаблонно, неприятно опускаться до такого уровня. Вдобавок я не знал, действительно ли ты говоришь то, что думаешь. Все это страшно раздражало, – вспомнив об этом, он нахмурился. – Я хотел, чтобы ты по возможности забыла, как я вел себя в первый день, поэтому я старался общаться с тобой так же, как с любым другим человеком. Вообще-то даже усерднее, чем с любым другим, в надежде разобраться хотя бы в некоторых твоих мыслях. Но ты оказалась интересной, разговором с тобой я увлекся… и от каждого движения воздуха вокруг твоих рук или волос тот самый запах снова ошеломлял меня…

Ну, а потом тебя чуть не задавили у меня на глазах. Позднее я придумал идеальное оправдание своим действиям в тот момент: если бы я не спас тебя, твоя кровь растеклась бы прямо передо мной, и тогда я не сдержался бы и выдал нас всех. Но это оправдание я нашел позднее. А в тот момент я думал лишь об одном: «Только не ее!»

Он закрыл глаза, забыв обо всем, кроме мучительного признания. Я слушала скорее увлеченно, чем осознанно. Здравый смысл подсказывал, что мне следует испугаться. Но вместо этого я чувствовала облегчение – наконец-то я все поняла. И переполнялась сочувствием к его мукам даже сейчас, пока он признавался, что жаждет отнять у меня жизнь.

В конце концов ко мне вернулся дар речи, и я слабо пролепетала:

– А в больнице?

Он открыл вспыхнувшие глаза.

– Я пришел в ужас. Не мог поверить, что все-таки подверг опасности всех нас, по своей воле очутился в твоей власти – не чьей-нибудь, а твоей! Как будто мне требовалась еще одна причина, чтобы убить тебя, – вырвавшееся слово заставило нас обоих вздрогнуть. – Но воздействие оказалось обратным, – поспешил продолжить он. – Я разругался с Розали, Эмметтом и Джаспером, которые считали, что сейчас самое время… так яростно мы еще никогда не ссорились. Но Карлайл встал на мою сторону, как и Элис, – произнося имя сестры, он поморщился. Я так и не поняла, почему. – А Эсме сказала: действуй по обстоятельствам на свое усмотрение, только не уезжай, – он снисходительно покачал головой.

Весь следующий день я читал мысли каждого, с кем ты разговаривала, и с изумлением выяснил, что ты держишь слово. Я никак не мог понять тебя. Зато убедился, что связан с тобой прочными узами. И сделал все возможное, чтобы держаться как можно дальше от тебя. Но каждый день аромат твоей кожи, твоего дыхания, твоих волос… становился для меня таким же потрясением, как в первый раз.

Он снова посмотрел на меня глазами, полными удивительной нежности.

– И все-таки, – продолжал он, – было бы лучше, если бы я выдал всех нас в первую же минуту, чем если бы теперь, здесь, когда вокруг нет свидетелей и меня ничто не останавливает, причинил тебе вред.

Ничто человеческое не чуждо и мне, поэтому я не удержалась и спросила:

– Почему?

– Изабелла… – Он старательно выговорил мое полное имя, потом шутливо взъерошил мне волосы свободной рукой. От этого легкого прикосновения меня охватил трепет. – Белла, я перестал бы уважать себя, если бы когда-нибудь навредил тебе. Ты не представляешь, как это мучает меня, – он вновь смутился и опустил голову. – Как подумаю, что ты лежишь неподвижная, белая, холодная… и больше я никогда не увижу, как ты заливаешься румянцем, не увижу блеск озарения в твоих глазах, когда ты разгадываешь мои отговорки… это невыносимо, – он устремил на меня взгляд прекрасных измученных глаз. – Теперь у меня нет ничего важнее тебя. Ты – самое важное, что только есть в моей жизни.

У меня закружилась голова от того, как быстро сменилось направление нашего разговора: с жизнерадостного обсуждения моей неминуемой гибели мы вдруг переключились на признания. Эдвард ждал, а я разглядывала соединяющие нас руки, но знала, что взгляд золотистых глаз обращен на меня.

– Мои чувства ты, конечно, уже знаешь, – наконец произнесла я. – Я здесь, что в приблизительном переводе означает, что я лучше умру, чем расстанусь с тобой, – я нахмурилась. – В общем, я полная дура.

– Дурочка, – со смехом согласился он. Наши взгляды встретились, и я тоже рассмеялась. Нас смешила глупость и абсолютная невозможность происходящего.

– Вот и лев влюбился в овечку… – прошептал Эдвард. Я отвела взгляд, пряча восторг в своих глазах.

– Глупая овечка, – вздохнула я.

– А лев – больной на голову мазохист. – Долгую минуту он вглядывался в тени под деревьями, а я думала, куда увели его мысли.

– Но почему… – начала я и умолкла, не зная, как продолжить.

Он повернулся ко мне и улыбнулся, солнце заиграло на его коже.

– Да?

– Скажи, почему ты убежал от меня, когда мы пришли на поляну?

Его улыбка погасла.

– Ты знаешь, почему.

– Нет, я о другом: что такого я сделала? Понимаешь, теперь мне придется быть начеку, так что лучше сразу узнать, чего делать не следует. Вот это, например, – я погладила его руку, – кажется, можно.

Он снова улыбнулся.

– Ничего такого ты не сделала, Белла. Во всем виноват я.

– Но я хочу помочь, чем могу, чтобы тебе было легче.

– В таком случае… – он на минуту задумался. – Просто ты находилась слишком близко. Большинство людей сторонится нас, они инстинктивно чувствуют, что мы иные, и это отталкивает их… Вот я и не ожидал, что ты настолько приблизишься. А еще – запах твоего горла… – он осекся и присмотрелся ко мне, пытаясь понять, не испугалась ли я.

– Тогда ладно, – беспечно отозвалась я в попытке разрядить атмосферу, которая внезапно стала напряженной. Я опустила голову и прижала подбородок к шее, прикрывая ее. – И все, горла не видно.

Шутка подействовала, Эдвард рассмеялся.

– Да нет, дело скорее в неожиданности, чем еще в чем-то.

Он поднял свободную руку и легко приложил ее сбоку к моей шее. Я сидела тихо, озноб от его прикосновения должен был стать естественным предостережением об опасности. Но я совсем не испытывала страха. А вот другие чувства…

– Видишь? – произнес он. – Все прекрасно.

Моя кровь бурлила, и я жалела, что не могу приказать ей течь помедленнее: это осложнение казалось мне самым серьезным, как и глухой отзвук пульса в моих жилах. Эдвард не мог не слышать его.

– Румянец на твоих щеках – прелесть, – шепнул он и мягко высвободил другую руку. Я безвольно уронила руки на колени. Он бережно провел по моей щеке, потом взял мое лицо в обе ладони, холодные, как мрамор.

– Не шевелись, – шепотом попросил он, как будто я и без того не сидела, словно примерзнув к месту.

Медленно, продолжая смотреть мне в глаза, он склонился ко мне. Потом неожиданно, но с той же мягкостью движений приложил холодную щеку к впадине у основания моей шеи. Пошевелиться я не могла, даже если бы захотела. Я слушала его ровное дыхание и смотрела, как солнце и ветер играют с его волосами оттенка бронзы – самым человеческим, что у него есть.

С намеренной неспешностью его ладони соскользнули по обеим сторонам моей шеи. Я вздрогнула и услышала, как он затаил дыхание. Но его ладони не остановились, пока не достигли моих плеч, и лишь потом замерли.

Он повернул голову вбок, провел носом по моей ключице. И затих, нежно прильнув щекой к моей груди.

Слушая мое сердце.

Он вздохнул.

Не знаю, сколько мы просидели неподвижно. Может, несколько часов. Постепенно мое сердце забилось тише, но он по-прежнему не шевелился и молчал, обнимая меня. Я понимала, что в любой момент ощущения могут стать невыносимыми, и тогда моя жизнь оборвется – так быстро, что я, наверное, даже не замечу. Но заставить себя испугаться я не могла. Не могла даже думать ни о чем, кроме его прикосновений.

А потом он отпустил меня – пожалуй, слишком рано.

Его взгляд был умиротворенным.

– В следующий раз будет легче, – радостно объявил он.

– А сейчас тебе было очень трудно?

– Не так, как мне представлялось. А тебе?

– Было ничего… для меня.

Он улыбнулся тому, как я обыграла его слова.

– Ты же поняла, о чем я.

Я улыбнулась.

– Вот, – он взял мою ладонь и приложил ее к своей щеке. – Чувствуешь тепло?

Она и вправду была почти теплой, его обычно ледяная кожа. Но я лишь мимоходом отметила это – ведь я наконец коснулась его лица, о чем мечтала почти непрестанно с первого дня, когда увидела его.

– Не шевелись, – шепнула я.

Никто не смог бы сидеть так же неподвижно, как Эдвард. Он закрыл глаза и застыл, как камень

Я вела рукой еще медленнее, чем ранее он, стараясь не сделать ни единого неожиданного движения. Приложила ладонь к щеке, бережно провела по веку, по лиловатой тени во впадинке под глазом. Обвела идеально очерченный нос и очень бережно – безупречные губы. От моих прикосновений они раскрылись, и я ощутила на кончиках пальцев его прохладное дыхание. Хотелось прильнуть к нему, вдохнуть его запах. Но я отвела руку и отстранилась, опасаясь зайти слишком далеко.

Эдвард открыл глаза, и я прочла в них голод. Но не такой, которого я могла бы испугаться: от него мышцы в глубине моего живота подобрались, а лихорадочный стук сердца вновь разнесся по жилам.

– Если бы только… – прошептал он, – если бы ты почувствовала… как сложно и запутанно то, что… чувствую я. Тогда ты поняла бы.

Он поднес руку к моим волосам, но не коснулся их, а осторожно провел ладонью по щеке.

– Объясни, – задыхаясь, попросила я.

– Вряд ли я смогу. Я же говорил: с одной стороны, голод – или жажда, – вот то, что я, жалкое создание, чувствую по отношению к тебе. Думаю, отчасти ты меня понимаешь. Хотя, – на его лице возникла полуулыбка, – поскольку у тебя нет зависимости ни от каких запрещенных наркотиков, вряд ли ты можешь полностью проникнуться этими чувствами.

– Но… – он легонько коснулся пальцами моих губ, и меня снова бросило в дрожь, – существует и голод другого рода. Голод, которого я даже не понимаю, совершенно чуждый мне.

– Я понимаю это лучше, чем ты думаешь.

– А я не привык к настолько человеческим чувствам. Это всегда так бывает?

– Со мной? – я помолчала. – Нет, еще ни разу не было. Никогда прежде.

Он удержал мои руки в своих. Мои пальцы казались совсем слабыми по сравнению с его стальными тисками.

– Не представляю, каково это – быть рядом с тобой, – признался он. – Не знаю, получится ли у меня.

Очень медленно, предостерегая его взглядом, я наклонилась вперед и прижалась щекой к его каменной груди. Я прислушивалась к его дыханию, больше не слыша ничего вокруг.

– Этого достаточно, – со вздохом заверила я и закрыла глаза.

Совершенно человеческим жестом он заключил меня в объятия и уткнулся лицом в мои волосы.

– У тебя получается гораздо лучше, чем ты думаешь, – заметила я.

– Я не лишен человеческих инстинктов: хотя они и запрятаны глубоко, они во мне все-таки есть.

Так мы просидели неизвестно сколько времени; я гадала, действительно ли Эдварду не хочется шевелиться так же, как мне. Но вместе с тем я замечала, что свет тускнеет, тени деревьев удлиняются, подбираясь к нам, и вздохнула.

– Тебе пора.

– Ты говорил, что не читаешь мои мысли.

– Учусь понемногу, – я услышала по голосу, что он улыбается.

Он взял меня за плечи, и я посмотрела ему в лицо.

– Можно, я покажу тебе кое-что? – спросил он, и его глаза вдруг возбужденно вспыхнули.

– Что покажешь?

– Как я обычно передвигаюсь по лесу, – он заметил, что я изменилась в лице. – Не бойся, это совершенно безопасно для тебя, и к пикапу мы вернемся гораздо быстрее, – его губы изогнулись в кривоватой улыбке – такой прекрасной, что у меня чуть не остановилось сердце.

– Ты превратишься в летучую мышь? – насторожилась я.

Он громко расхохотался.

– Вот такого я еще не слышал!

– Да быть того не может.

– Ладно, трусиха, полезай ко мне на спину.

Я медлила, думая, что он шутит, но, похоже, он был настроен серьезно. Заметив мое замешательство, он улыбнулся и протянул руку. Мое сердце с готовностью отозвалось, и хотя Эдвард не мог прочитать мои мысли, меня предательски выдавал пульс. Он закинул меня за спину без малейшего усилия с моей стороны, но, усевшись на него, я обхватила его руками и ногами так крепко, что обычный человек на его месте задохнулся бы. Это было все равно что цепляться за камень.

– Я потяжелее рюкзака, который ты обычно носишь, – предупредила я.

– Ха! – фыркнул он, и мне отчетливо представилось, как он закатывает глаза. Я еще никогда не видела его настолько воодушевленным.

Удивив меня, он вдруг схватил мою руку, прижал ладонью к своему лицу и глубоко вздохнул.

– С каждым разом все легче, – прошептал он.

И бросился бежать.

Если я и боялась смерти когда-либо в его присутствии, этот страх не шел ни в какое сравнение с тем, который я испытывала теперь.

Он несся по темному густому подлеску как пуля, как призрак. Ни звука, ни еще какого-нибудь признака, что его ноги касаются земли. Его дыхание не участилось, ничто не указывало, что он прилагает усилия. Но деревья пролетали мимо с головокружительной скоростью, и мы всякий раз чудом успевали избежать столкновения с ними.

Я слишком перепугалась, чтобы закрыть глаза, хотя их жег прохладный лесной воздух, бьющий мне в лицо. Чувствовала я себя так, словно во время полета высунулась в иллюминатор. Впервые в жизни меня по-настоящему укачало.

И вдруг все закончилось. До луга сегодня утром мы добирались несколько часов, а обратно к пикапу вернулись за считаные минуты.

– Бодрит, правда? – голос Эдварда возбужденно звенел.

Он стоял неподвижно, ожидая, когда я слезу. Я попыталась, но мышцы отказались подчиняться. Руками и ногами я по-прежнему цеплялась за Эдварда, голова противно кружилась.

– Белла? – он забеспокоился.

– Кажется, мне надо прилечь, – еле выговорила я.

– Ой, извини, – он ждал, но я все еще не могла пошевелиться.

– Без твоей помощи я не слезу, – призналась я.

С тихим смехом он осторожно разжал мои руки, которыми я мертвой хваткой вцепилась ему в шею. Сопротивляться стальным тискам его рук было невозможно. Потом перевернул, подхватил на руки, как ребенка, подержал минуту и бережно посадил на упругий папоротник.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Голова кружится…

– Наклони голову между коленями.

Я попыталась, но это не помогло. Делая размеренные вдохи и выдохи, я старалась не двигать головой, слыша, как Эдвард садится рядом со мной. Прошло несколько минут, и постепенно я обнаружила, что уже могу поднять голову. В ушах звенело.

– Видимо, затея была неудачная, – задумчиво произнес Эдвард.

Я держалась, но голос звучал слабо.

– Нет, что ты, было очень интересно.

– Ха! Да ты белая, как призрак, – нет, ты белая, как я!

– Наверное, надо было закрыть глаза.

– Не забудь в следующий раз.

– В следующий раз! – простонала я.

Он рассмеялся, по-прежнему в превосходном настроении.

– Воображала, – проворчала я.

– Открой глаза, Белла, – тихо попросил он.

Я подчинилась и увидела прямо перед собой его лицо. Его красота поражала мое воображение, слишком невероятная, чтобы привыкнуть к ней.

– Пока я бежал, я думал… – он умолк.

– Надеюсь, о том, как бы не врезаться в дерево.

– Белла, глупышка, – он усмехнулся, – бег – моя вторая натура, о таких вещах мне задумываться незачем.

– Воображала, – повторила я.

Он улыбнулся.

– А думал я о том, – продолжал он, – что мне хотелось бы попробовать.

И он снова взял мое лицо в обе ладони.

У меня перехватило дыхание.

Он колебался, но не так, как это бывает у людей.

Не так, как колеблется мужчина перед тем, как поцеловать женщину, оценивая ее возможную реакцию, прикидывая, как будет воспринят его поцелуй. Или же чтобы продлить идеальный момент предвкушения, который порой оказывается лучше самого поцелуя.

Эдвард колебался, чтобы испытать себя, убедиться, что опасности нет и что он по-прежнему владеет собой.

А потом его холодные губы мраморной статуи легко коснулись моих губ.

К чему оказались не готовы мы оба, так это к моей реакции.

Кровь закипела у меня под кожей, обожгла губы. Дыхание участилось, я запустила пальцы в волосы Эдварда и притянула его к себе. Мои губы раскрылись, я жадно втянула его дурманящий запах.

И сразу же почувствовала, как под моими губами он превратился в бесчувственный камень. Его руки бережно, но с силой отстранили мою голову. Открыв глаза, я увидела на его лице настороженность.

– Ох… – выдохнула я.

– Не то слово.

Его взгляд был диким, он изо всех сил сжимал челюсти, но это не помешало ему ответить мне четко и внятно. Удерживая мое лицо на расстоянии нескольких сантиметров от своего, он медлил и ослеплял меня красотой.

– Может, мне?.. – я попыталась высвободиться и отстраниться.

Но он не позволил мне отодвинуться ни на сантиметр.

– Ничего, терпимо. Подожди минутку, пожалуйста, – голос был учтивым и сдержанным.

Я смотрела на него, отмечая, как перестают сверкать его глаза, а выражение в них смягчается.

Вдруг он сверкнул неожиданно проказливой усмешкой.

– Вот так, – подытожил он, явно довольный собой.

– Терпимо? – спросила я.

Он засмеялся.

– Я сильнее, чем думал. Приятно это сознавать.

– А вот я, увы, нет. Извини.

– Ты же всего лишь человек.

– И на том спасибо, – съязвила я.

Он поднялся на ноги плавно, почти неуловимо быстро, и неожиданно протянул мне руку. А я уже привыкла к тому, что мы по уговору старательно избегаем прикосновений. Я взялась за ледяную руку и вскоре убедилась, что нуждаюсь в поддержке больше, чем ожидала. Чувство равновесия ко мне пока что не вернулось.

– Голова все еще кружится? От бега или моего искусного поцелуя?

Каким по-человечески беззаботным казался он сейчас, пока смеялся, и его лицо ангела оставалось безмятежным! Как непохож он был на Эдварда, которого я знала раньше! Он окончательно вскружил мне голову, я чувствовала это. Теперь мысль о разлуке с ним причиняла мне почти физическую боль.

– Точно не знаю, я до сих пор не в себе, – сумела выговорить я. – Наверное, по обеим причинам.

– Пожалуй, тебе стоит пустить меня за руль.

– Ты спятил? – возмутилась я.

– Я вожу лучше, чем ты, даже когда с тобой все в порядке, – поддразнил он. – У тебя слишком замедленная реакция.

– Пусть так, но твое вождение не выдержат ни мои нервы, ни мой пикап.

– Пожалуйста, доверяй мне хоть немного, Белла.

Я сунула руку в карман и крепко сжала ключ в кулаке. Потом подумала и со сдержанной усмешкой покачала головой.

– Не-а. Ни за что.

Он удивленно поднял брови.

Я попыталась обойти его, направляясь к водительской дверце, и он, возможно, позволил бы мне, если бы я не пошатнулась. А может, и не позволил бы. Так или иначе, его рука, обвившаяся вокруг моей талии, превратилась в капкан, вырваться из которого невозможно.

– Белла, я уже потратил немало сил, чтобы ты осталась в живых. И я не дам тебе сесть за руль, потому что ты даже на ногах не стоишь. Кроме того, друг ни за что не позволит другу сесть за руль в нетрезвом состоянии, – ухмыльнувшись, напомнил он.

От его груди исходило немыслимо сладкое благоухание.

– В нетрезвом состоянии? – переспросила я.

– Тебя опьянило само мое присутствие, – на его лице играла дурашливая усмешка.

– И ведь не поспоришь, – вздохнула я. Деваться некуда, противиться ему невозможно ни в чем. Я подняла руку и разжала пальцы, роняя ключ; Эдвард с молниеносной быстротой выбросил руку вперед и беззвучно поймал его. – Только полегче, моему пикапу давно пора на пенсию.

– Логично, – согласился он.

– А на тебя, значит, мое присутствие не действует? – с досадой спросила я.

Подвижное лицо Эдварда опять преобразилось, стало ласковым и мягким. Он не ответил, только наклонился к моему лицу и медленно провел губами по щеке от уха до подбородка, а потом обратно. Я затрепетала.

– А реакция, – наконец шепнул он, – у меня все равно лучше.