Брандман снова нажал на кнопку, и замершая картинка пришла в движение. На экране Энглер повалил Лозенски на землю.

– А вот появилась фрау Фрайтаг, – объяснил Брандман, когда Энглер неожиданно повернул голову в сторону. – Она не попала на пленку. К сожалению, ее пистолет не был заряжен.

– Или к счастью.

– Да, как посмотреть.

На видео Энглер поднял руку. Он целился в Карину, взвел курок. Затем мелькнула вспышка. Где-то за ним. Пуля попала Энглеру прямо в затылок.

– Так все и было, – подтвердил Роберт Штерн, вытащил мизинец из прожженной дырки в изношенном диване и с усилием поднялся. Потом начал что-то напевать.

– «АББА», – ухмыльнулся Брандман. – Мне кажется, Лозенски посчитал это знаком свыше и сначала сделал предупредительный выстрел в воздух, когда услышал «Money, Money, Money».

– На что-то подобное я и рассчитывал. Меня сразил ужас, а не пуля. Потом я заметил, что вовсе не ранен, но знал, что не могу остановить свое падение. Иначе Энглер не принял бы меня за мертвого. В принципе, я одолел Энглера его же методами. Трюк с мнимой смертью сработал и в моем случае. Пусть даже и так.

Штерн указал сначала на телесного цвета корсет на шее, потом на повязку на лбу. Несмотря на сотрясение головного мозга, он сумел проползти по парковке. Сантиметр за сантиметром, к оружию, которое Энглер пинком выбил у Лозенски из руки. Но если бы не те последние секунды, которыми он обязан вторжению Карины, Штерн не успел бы вовремя поднять револьвер, взвести курок, прицелиться и выстрелить.

Штерн похромал к следователю по особо важным делам.

– Все это время я думал, что вы мой противник. Поэтому доверился не вам, а вашему партнеру.

– Понимаю. – Брандман прочистил горло уже как минимум в двадцатый раз и нервно покрутил большим пальцем колесико зажигалки. – Но Энглер не был моим партнером. Официально я консультант-психолог Федерального управления уголовной полиции. Но это прикрытие. На самом деле я работаю в отделе внутренних расследований. Энглера уже давно подозревали в том, что он занимался сомнительными делами. Появилась информация о домах на Майорке и других крупных приобретениях, которые нельзя позволить себе на обычную зарплату полицейского. Но на такие масштабы его дополнительной деятельности никто не рассчитывал. Я меньше всех.

– Значит, вы даже не должны были заниматься моим делом?

Брандман помотал крупной головой:

– В самом начале – нет. Мы не думали, что коррумпированность Энглера и трупы Симона как-то связаны. – Он кашлянул и облизнул пересохшие губы. – Наша стратегия заключалась в том, чтобы заставить его нервничать. Для этого я должен был неуклюже, грубо и назойливо вмешиваться в его работу. Мы надеялись, что он по неосторожности допустит какую-нибудь ошибку. Отправит незашифрованное электронное письмо или воспользуется незащищенной телефонной линией, если мы надавим и выбьем его из колеи. Совершит нечто такое, что приведет нас к его источнику денег. Но случай с Симоном становился все более запутанным, и начальник полицейского участка решил, что не повредит иметь человека с моим опытом. Так что я немного помог его команде, устроил для Симона тест на детекторе лжи, собрал показания свидетелей и помог Энглеру организовать работу на месте преступления.

– И дали Пикассо свой номер телефона?

– Да. Как, впрочем, и вашему отцу. Оба должны были связаться со мной, как только заметят что-нибудь подозрительное. К несчастью, санитара вырубили до того, как он увидел, что с палаты Симона сняли охрану. Мы уже знаем, кто подмешал Пикассо в кофе лошадиную дозу рогипнола.

Штерн вопросительно поднял брови.

– Сама охрана. Сообщник Энглера. Согласно его показаниям, вы на него напали. Жаль, что во время допроса он еще ничего не знал о смерти Энглера. – Брандман улыбнулся. – Все было организовано идеально. Думаю, после стольких лет двойной жизни Энглер считал себя неуязвимым. Это был гениальный план человека, страдающего манией величия. Он заманил вас, Карину, Симона и даже собственного убийцу в ловушку на парковке рядом с пляжем – прямо на глазах полиции.

– А где были вы все это время? – Вопрос Штерна прозвучал немного невежливо, хотя он этого и не хотел. – Если вы должны были следить за Энглером, почему ничего не знали о его последней крупной операции?

Брандман кашлянул и поднял руки в извиняющемся жесте:

– Хертцлих, начальник комиссариата, отстранил меня, когда ситуация накалилась. Как я уже сказал, меня направили, только чтобы прояснить финансовые махинации Энглера. Я должен был временно прекратить свою работу, чтобы не мешать дальнейшему расследованию. Вообще-то я уже паковал вещи.

– А теперь? Что дальше? Как насчет сообщников Энглера? Кто-то ведь должен был ему во всем этом помогать?

После каждого вопроса Брандман мычал, соглашаясь, при этом его кадык, как цилиндр, двигался под морщинистой кожей шеи.

– Да, к сожалению. В последние годы «мститель» сильно почистил ряды его сообщников, но Энглер всегда мог быстро заменить своих помощников-психопатов. Будучи следователем комиссии по расследованию убийств, он практически сидел на этом источнике. Мы изъяли тонны материалов, которые помогут уничтожить остатки его банды. Компьютер, записные книжки, пленки, видео – не говоря уже о машине Энглера, багажник которой напичкан самой современной видеотехникой…

Роберт вспомнил, как Энглер снимал себя и Брандмана на кладбище животных. Тогда Штерн думал, что это видео в реальном времени. А оказалось, ему просто крутили запись. Дешевый трюк. Как и весь спектакль в клинике Тифензее.

– Единственное приятное, на что мы наткнулись при обыске дома Энглера, – его пес. Лабрадор пока что поживет у меня, – улыбнулся Брандман.

– А больше вы ничего не нашли? – нерешительно спросил Штерн.

– Не то, на что вы намекаете. Честно говоря, в этом я не хочу вас обнадеживать.

Пульс Роберта ускорился. А левая половина туловища онемела, как будто изнутри его опрыскали охлаждающим аэрозолем. Он так и предполагал, но получить подтверджение ужасных догадок из первых рук – это другое.

– Мы еще не закончили разбирать доказательственные материалы, но пока не нашли ничего, что как-то указывало бы на вашего сына. Никаких документов, фотографий или видео. Ни в младенческом возрасте, ни позже. А эта теория с беби-боксом… – Он снова прочистил горло. Судя по охрипшему голосу, у Брандмана действительно в горле стоял комок. – Само собой разумеется, мы проверим все больницы в стране, чтобы выяснить, возможно ли такое. Но пока мы не нашли ничего, что подтверждало бы ваши слова.

«Естественно».

Штерн перенес вес на правый костыль и что было силы вдавил его в бетонный пол подвала. Другой рукой нащупал мятый конверт в заднем кармане брюк. На прощание Энглер засунул ему фото десятилетнего мальчика, задувающего свечи на своем именинном торте. «Апрель, Апрель», – было написано печатными буквами поперек торта.

И здесь его обманули. Штерн моргнул, как будто ему в глаз попала соринка. Когда-нибудь все же выяснят, как Энглер добрался до видео с камер наблюдения. Как ему удалось их обработать, чтобы они выглядели настолько правдоподобно. Возможно, даже отыщут мальчика-именинника, черты лица которого были изменены и приближены к чертам Штерна с помощью какого-нибудь ультрасовременного графического редактора. А может, это вообще искусственная фигура. Чудо из пикселей, созданное на компьютере.

От ярости у Штерна в ушах зашумела кровь, и он постарался взять себя в руки. Все эти размышления не изменят тот факт, что видео с десятилетним мальчиком было всего лишь дешевой приманкой. Феликс по-прежнему был мертв, как и все это время. Штерн радовался, что не поделился своими противоречивыми иррациональными надеждами с Софи.

– Мы все проверим и выясним, был ли ваш сын тогда… – Следователь по особо важным делам умолк на середине предложения и удивленно посмотрел на потолок. С верхних этажей к ним в подвал доносилась приглушенная музыка регги.

– Что это? – с недоумением спросил он.

– Это? Наш сигнал.

Штерн похромал к двери подвального помещения.

– Я очень благодарен, что вы показали мне видео, снимающее с меня вину. Но боюсь, сейчас вам придется разуться.

– Это еще почему? – Брандман выглядел так, словно Штерн плеснул в него стакан ледяной воды.

Роберт открыл дверь, и карибская мелодия стала громче.

– Потому что официальная часть закончена, и я хочу сдержать одно обещание.