– Куда вы меня везете?

Колесо кресла-каталки оставляло черную царапину на оклеенной обоями стене лестничного проема. Симон повернулся на сиденье к Борхерту, который, весь в поту, тянул ручки на себя.

– Тебе нужно на реабилитацию, – тяжело дыша, ответил он.

Дыхание водителя машины скорой помощи, который поддерживал коляску снизу, тоже ускорилось на этих последних метрах.

– Какая еще реабилитация?

– Специальное лечение. Для особо тяжееелых… – на этом слове Борхерт утрированно застонал, – случаев, как твой.

– И где мы?

Они добрались до последней лестничной площадки, и Симон посмотрел вниз на профессора Мюллера, который в ожидании стоял внизу подвальной лестницы.

– В частной клинике, – улыбнулся главврач и тоже поднялся наверх.

– Что это за клиника? Без лифта?

– А ты лучше сам посмотри. У-у-у-ух…

Симон захихикал. Он словно оказался на автодроме в парке развлечений. Кресло-коляску сначала рвануло вперед, потом назад и закрутило, как волчок, вокруг собственной оси.

– Хватит, пожалуйста, – смеялся он, но Борхерт еще два раза крутанул Симона, а потом быстро вытолкнул коляску с лестничной клетки в коридор.

– Мне плохо, – застонал Симон. Кресло-каталка наконец замерла. В отличие от прыгающих картинок у него перед глазами. Лица Борхерта, Мюллера и водителя постепенно выравнивались.

– Что… что это?

Симон на всякий случай потрогал свой парик. Когда мальчик спал, тот лежал рядом на ночном столике. Но сейчас Симон отчетливо ощущал его подрагивающими пальцами – так что все происходило наяву, хотя и очень смахивало на сон.

– Ну, что скажешь?

Немое удивление Симона послужило ответом. Замедленными, неуклюжими движениями, как будто только что принял свои лекарства, он сложил белое больничное покрывало, которое лежало у него на коленях, и повесил его на подлокотник.

Он и сам не знал, зачем это сделал. Возможно, чтобы как-то занять дрожащие руки, пока волна чудесных впечатлений полностью его не парализовала. Потом Симон улыбнулся – и в тот же миг сбросил с себя свинцовый панцирь.

Симон обернулся. Помедлил, вопросительно вглядываясь в лица сопровождающих, которые ободряюще ему улыбались. Шире всех улыбка была у Борхерта. Его глаза превратились в две узкие щелки на покрытом потом лице. Наконец Симон решился. Он встал с кресла и, сделав два шага, вошел в невероятно большое помещение. Хотя там было еще много всего, Симон не мог отвести взгляда от пальм у входа. Он зажмурился и боялся, что фата-моргана исчезнет, как только он снова откроет глаза. Но через секунду все было на месте: бамбуковый шалаш, вездесущий шум моря и, чуть вдалеке, смеющаяся женщина с венком из цветов в волосах.

– Добро пожаловать, – сказала Карина и медленно подошла к нему.

Грудь Симона наполнилась приятным теплом.

– Можно? – робко спросил он и удивился своему изменившемуся голосу. Когда мужчины, смеясь, захлопали, Симон неуклюже, как щенок, погрузил босую ногу в кремово-белый песок.