Суббота – понедельник

Ватсон понимал, что его держат под седативными, но мало что мог изменить. Препараты брали верх. Он пытался вырваться из ступора, но чувствовал себя ныряльщиком, который, всплывая с глубины, натыкается на прозрачную, но непроницаемую пленку под поверхностью воды. Он сознавал происходящее – смутно, –  но стеклянный потолок не позволял вмешаться. Каждая попытка отнимала столько сил, что он вновь и вновь уходил обратно в темную глубину. Временами он замечал, что над ним стоят люди, и с трудом наделял их зыбкие черты именами: сестра Спенс, Торранс, миссис Грегсон. И де Гриффон. Мисс Пиппери. Было в этой толпе еще одно лицо, которое он почти узнал, но не сумел назвать.

Пробивались сквозь преграду и слова. «Де Гриффон», –  слышал он. «Лорд Локи». Бедное животное. «Газ». От этого слова снова перехватывало горло и спирало дыхание. Он помнил, как лежал ничком в конюшне. Помнил непреодолимую вонь и напор газа. Он вжимался носом в пол, засыпанный соломой, и его чуть не выворачивало от запаха мочи.

Моча. Аммиак. Там все было залито мочой, человеческой и конской. Она стояла лужами. Он и думать забыл о брезгливости: пропитав носовой платок в тепловатой еще моче Лорда Локи, накрыл тряпкой глаза и лицо. Это было отвратительно, но не так, как запах газа, к тому же, насколько он знал, никто еще не умирал от запаха конской мочи.

Средство было в лучшем случае временным, и он понятия не имел, сколько пролежал так, пока не услышал звук мотоцикла и выстрелы. Когда де Гриффон распахнул дверь, Ватсон пропустил вперед бедного измученного коня – в благодарность за спасение. Хотя для несчастного животного помощь пришла слишком поздно.

Один вопрос требовал ответа прежде всех. Ради него он так рвался в действительность. Этот вопрос он задал миссис Грегсон, прежде чем потерять сознание в госпитальной палатке, но она, кажется, знала не больше Ватсона.

Кто скрывался под противогазом?

Он бредил. В минуты просветления видел младшую сестру Дженнингс. И Каспара Майлса? Нет, тот не показывался. Когда сестра Дженнингс склонялась над ним, ее освещенное улыбкой лицо напоминало Мэри… или Эмили? Нет, Мэри. Улыбка играла на ее лице, такая ласковая. Она что-то говорила, но слова были медлительны и раздуты, как аэростаты, и так же уплывали от него.

Он пытался отвечать, но по отдаче в собственной челюсти понимал, что его слова так же бесформенны и неуклюжи. Он хотел предупредить ее, чтобы не губила свою жизнь ради Каспара, не бесчестила себя.

Но что нынче значит честь? Мораль, которой он жил, правила, служившие дорожными указателями при жизни трех монархов, разнесло в клочья, как землю Фландрии.

Ему страшно было подумать, какая судьба ожидает Англию после войны. «Страна станет чище, сильнее, лучше»… неужели кто-то в это верил? Это просто сказка, которую люди рассказывают сами себе.

«Ты нужен своей стране. Все кончится к Рождеству. Бог на нашей стороне. Немцы поднимают на штыки младенцев и насилуют монахинь. Над Британской империей никогда не зайдет солнце. Есть уголок в чужих полях, что был всегда английским… Долог путь до Типперери…»

Дождь заливал кладбище, мерцал кольчужным полотном, и ряды деревянных крестов выглядели под ним еще печальнее обычного. День угасал, и двое, стоявшие у могилы, дрожали – не только от холода и просачивавшейся под плащи воды.

Санитарная машина остановилась неподалеку, подъехав к кладбищу, насколько было можно. В ней ожидал захоронения гроб сержанта Шипоботтома. Но прежде предстояло осмотреть другой гроб.

– Вы уверены? – спросил Бриндл. На носу у него висела капля, на лицо жалко было смотреть. –  Не многовато ли законов мы нарушаем за один день?

Миссис Грегсон оглядела Байольское кладбище. Рядом ни души. Этот участок был переполнен и распирал свои границы. Новые могилы копали на соседних участках. Несколько одиноких фигур бродили вдали между рядами захоронений – отыскивали имя или номер. Возможно, родственники или боевые товарищи. Никто не смотрел в их сторону, каждый был замкнут в себе и в прошлом.

– Считайте, нам повезло, –  отозвалась она, –  что это не общая могила.

На кресте значилось имя: Эдуард Уолтер Хорнби.

– Каждому свой клочок земли.

Бриндл признавал, что легенда, прикрывавшая незаконную эксгумацию, была хороша. Миссис Грегсон сказала кладбищенскому сторожу, что получила разрешение захоронить Теренса Хорнби вместе с братом, Эдуардом. У нее даже имелся документ, подтверждающий эту версию. Только никакого Теренса Хорнби не существовало. Его роль играл Шипоботтом. Миссис Грегсон обещала Бриндлу сообщить родителям Шипоботтома номер и расположение могилы. Она твердила, что другого способа нет, и шофер предпочел ей поверить.

– Ну, –  произнес он самым храбрым тоном, –  за дело.

Миссис Грегсон колебалась. Вчерашняя уверенность в себе за ночь испарилась. Она заставляла себя делать, что задумала: уговаривать Бриндла, убеждать его, чтобы привел машину с телом и раскопал могилу. Она говорила себе, что это – дело жизни и смерти. Но сейчас о смерти думалось больше, чем о жизни. Под ногами, в глубине, лежал настоящий труп.

Миссис Грегсон нерешительно ткнула в холмик лопатой и удивилась, как легко она ушла в землю. Бриндл ответил на ее удивленный взгляд:

– Наверное, еще не осела после похорон.

Он тоже взялся за лопату и подхватил на нее груду темной земли. И тут его напугала новая мысль:

– Правда, что волосы и ногти растут и после смерти?

Миссис Грегсон не знала ответа.

– Не думаю. Нет, едва ли. –  Она продолжала копать. –  Вы ведь видели немало трупов?

– Большей частью свежеразделанных, –  заметил он. –  И множество скелетов. В Сент-Мартине мы работали с телами, но те были забальзамированы. Мертвые натурщики вместо живых.

– Удивительно.

– В этом есть смысл. Мертвецу не приходится платить повременно.

– Да уж, надо полагать.

– Те были как восковые: блестящие, неестественные. А что мы увидим, вскрыв гроб Хорнби?

– Понятия не имею. –  Она оперлась на лопату. –  Боюсь, он будет не в лучшем виде. Но ему, наверное, уже все равно.

Бриндл рассмеялся.

– Что вас насмешило?

– Вы.

– Это чем же?

Но шофер только покачал головой и стал копать. Миссис Грегсон подстроилась под его ритм и скоро вспотела под теплой одеждой. Волосы под дождем липли ко лбу и щекам, их приходилось то и дело сдувать или смахивать. Она измазала себе все лицо.

– Еще об одном вы не подумали, миссис Грегсон, –  заговорил Бринд, сняв на два фута земли.

– О чем же? – пропыхтела она, радуясь передышке.

– Шипоботтом был здоровенный парень. В машину мы его затаскивали вчетвером. А здесь только мы с вами. Нелегко будет дотащить гроб до могилы.

Миссис Грегсон оглянулась на грузовик. Он вдруг показался очень далеким.

– Вы что-нибудь придумаете.

Лопата Бриндла первой ударилась в твердую крышку – гроб лежал не так глубоко, как они думали, шести футов точно не было. Значит, закопать Шипоботтома будет еще проще, он останется ближе к поверхности. Сгущались сумерки, и оба заработали с удвоенным рвением, отбрасывая землю полными лопатами. Довольно скоро открылся простой деревянный гроб с плоской крышкой. «Без затей», –  подумала миссис Грегсон.

– Я подержу фонарик.

– Как вы услужливы, настоящий мужчина!

С третьего раза ей удалось подцепить и сорвать крышку. Как видно, армия экономила даже на гвоздях. Из щели ударил гнуснейший смрад. Мисс Грегсон отшатнулась и запнулась о груду выброшенной земли. Бриндл со стоном зажал нос платком.

Миссис Грегсон переждала приступ тошноты. Вырвет так вырвет. Достав свой платок, она разорвала его пополам и заткнула себе обе ноздри. Не время было думать, как это выглядит.

– Фонари, –  с тревогой предупредил Бриндл. –  Кажется, пеший патруль. Должно быть, закрывают кладбище.

– Об этом не беспокойтесь.

– Миссис Грегсон, я не хочу, чтобы меня посадили за разграбление могил.

– Мы не грабим.

– Ну за осквернение.

– Еще минута – и я оскверню вас лопатой по голове, –  не шутя пригрозила она. –  Светите сюда, Бриндл.

Его скулеж придал женщине отваги, и она откинула крышку гроба, задержав дыхание, когда поднялась новая волна зловония.

«Хуже времени мы выбрать не могли, –  отметила про себя миссис Грегсон. –  Через несколько недель разложение уничтожило бы все ткани и органы. А сейчас самый пик распада, отсюда и вонь. Надеюсь, это хоть не зря», –  мысленно добавила она, откидывая покрывавшее покойника полотно. Под ним что-то прошуршало.

Хорнби лежал под саваном голый. Она заметила, что пальцы до сих пор сведены когтями. Невольно взглянула в лицо. Глаза у него вылезли из орбит. По мутным, слепым полушариям ползали крошечные, ярко-красные в свете фонаря твари. Неправдоподобно черный язык выпятился между зубами. Кожа туго обтянула череп. Но на верхней половине туловища кожные покровы оставались целы, с облегчением заметила миссис Грегсон. Пусть гнусного цвета, но целы.

Достав лупу, она принялась за осмотр голубовато-серого торса, исследуя шею и грудь и стараясь не замечать красных червей и жучков. «Третий, –  напомнила она себе. –   Ищи цифру три. Ряд черточек. Ровный, искусственный ряд».

Конечно, кожа кое-где лопнула, но трещины были рваными. Метки ножа или скальпеля нигде не находилось.

– Они подходят. Охрана, –  испуганно шепнул Бриндл.

Миссис Грегсон выругалась так свирепо, что ему сразу полегчало.

– Еще минуту. Я и так спешу, как могу.

– Черт, поторапливайтесь, они идут прямо сюда!

Она встала над гробом, вдохнула глоток более свежего воздуха и снова, как охотница за жемчужинами, нырнула в глубину. Махнула рукой, показывая Бриндлу, куда светить. Дождь шуршал по натянувшейся коже Хорнби, и она рискнула смахнуть с нее водяную пленку. Клок кожи величиной с обеденную тарелку остался на пальцах. Она попыталась стряхнуть, но плоть прилипла крепко.

– О, господи!

Она уже слышала голоса. Безнадежно. Вот тебе и поиграла в сыщицу!

Стерев блин кожи о край гроба, она вернула крышку на место. И выпрямилась, надеясь как-нибудь закрепить ее и успеть выбраться из могилы.

– Эй, там, что происходит?

Их было двое – в прорезиненных накидках и касках, но, судя по возрасту, не из фронтовиков.

– Я поскользнулась. Нечаянно. Ох, ужас какой! Понимаете, родственники попросили нас похоронить братьев вместе… Личная услуга. Вот и… – Она вытерла мокрое лицо.

– Не положено тут самим копаться, –  сказал один.

– Да, я теперь сама вижу. –  Миссис Грегсон достала из кармана плаща фляжку. –  Мне после такого падения надо выпить. Кто-нибудь хочет? Ночка предстоит не из лучших.

Патрульные дружно кивнули. Обойдя яму, она подала им фляжку с ромом. Собиралась вручить Бриндлу в благодарность за помощь, но здесь нужнее.

Когда оба выпили, миссис Грегсон забрала у шофера фонарик и указала лучом на грузовик.

– Вот какое дело: мы были бы ужасно благодарны за помощь с гробом. Его надо опустить сюда.

Она перевела луч на гроб в могиле Хорнби и услышала, как тихо ахнул Бриндл. Устанавливая крышку на место, она стерла часть налипшей грязи. И теперь в свете фонаря яснее ясного виднелись три глубоких надреза на крышке, подчеркнутые и накрытые сверху более тонкими царапинами. Римское «три».

– Интересная особа – эта миссис Грегсон, –  заметил мистер Холмс, протягивая Берту старый номер «Пэлл-Мэлл газетт». –  Прочти. А потом – сможешь ее вырезать и пристроить к нам на стену?

Простенок над очагом уже напоминал мальчику паутину – сложный узор расходящихся от центра нитей. Вернее бы сказать – от двойного центра. К тому же паук, пожалуй, был пьян и шатался, как отец Берта на Рождество. Но каким бы запутанным ни выглядел узор, мистер Холмс, похоже, держал его еще и в голове.

Отлежав день на досках, вечером бывший детектив перебирался на диван, только спину подпирал высокими подушками. Они с удовольствием поужинали пюре с сосисками – еду приготовила «девушка», которая на поверку оказалась не так уж молода. А теперь они обсуждали дело. У Берта замирало сердце: с ним разговаривали как со взрослым, не избегая никаких тем: ни секса, ни войны, ни политики. Иногда Берту разрешалось высказать свое мнение, а иногда его наниматель словно забывал о присутствии Берта в комнате. И о том, что мальчик умеет говорить.

Зато, когда его, как вот сейчас, просили высказаться, Берт от души радовался, что мать отпустила его помогать старику. Хотя разрешение было даровано лишь после того, как собственноручно она навела порядок (своего мнения о способностях «девушки» она не скрывала), покрасила снаружи дверь и застелила чистым бельем втиснутую в чуланчик кровать. Перед первой ночевкой она отвела Берта в сторонку и сказала:

– Да, он немного со странностями, но с больной спиной не сумеет втянуть тебя в большие неприятности, верно?

– Ну? – спросил старик, когда Берт вырезал статью длинными ножницами, полученными от мистера Холмса.

– Из статьи ясно, что у нее преступные наклоности. –  Берт вставил выражение, которое слышал от старика. –  И она совершенно беспощадна. И занималась политикой. Может, она и есть убийца?

– На этой стадии расследования никого нельзя исключать. Ватсон представил нам действующих лиц, но почти не описал декораций. –  Холмс ткнул пальцем в центр паутины. –  Думаю, решение кроется в одной из этих двух точек. –  В центре узора красовались два названия: Ли и Флитчем. –  Надо выяснить, где родилась и воспитывалась миссис Грегсон и не связана ли она с одним из этих мест. Может быть, о суде над ней больше писала «Таймс». –  Старик кивнул на штабель коробок, еще не тронутых Бертом. –  У нас подшивка от 1905 года. Но до ночи нам, Берт, надо заглянуть в другое издание.

– Это в какое же?

Мистер Холмс указал на верхнюю полку над диваном:

– Тот красный том, пожалуйста.

Взобравшись к полке, Берт достал указанную стариком книгу. И вслух прочел золотые буквы на корешке: «Кто есть кто?»

– Он самый.

Через десять минут Холмс отправил Берта перебирать «Таймс» за прошлый год. Обнаружив то, что искал, попросил мальчика достать железнодорожный справочник «Брэдшо».

Спина не спина, сказал он, а пора им совершить «визит на дом» – что бы это ни значило.

Выход из наркотического отшельничества походил на пуск снаряда с морского дна. Только что Ватсон восхищался парящими вокруг светящимися пузырями и гигантскими головастиками, вызванными на сетчатку пробивающимся сквозь веки солнечным светом, а в следующий миг его выбросило из теплого ласкового бульона в жестокую реальность. Словно ведро холодной воды выплеснули в лицо, и он еще несколько секунд брыкался, не желая возвращаться.

– Успокойтесь, майор Ватсон.

– Не могу, не могу говорить, –  прохрипел он.

– Погодите, я уберу.

Он втягивал в себя воздух, пока его опрокинутое восприятие приспосабливались к реальности. Мозг медленно заполнял инвентарный список.

Он в палатке для переливаний. Сюда провели электричество – оттого свет такой яркий. На лице кислородная маска. Над ним и в самом деле сестра Дженнингс. Ужасно пересохло горло.

– Можно воды? – выговорил он.

– Конечно.

Сестра Дженнингс подсунула ладонь ему под голову и приподняла, другой поднося к губам стакан. Вкус был изумительным, лучше хорошего «Айлея» или коньяка. Впрочем, Ватсон знал, что так всегда бывает с теми, кто выжил вопреки вероятности. На несколько чудесных мгновений нервная восприимчивость невероятно обостряется, словно под влиянием опиатов, а потом успокаивается до нормы. Наверное, оттого-то по затылку у него от ладони сестры Дженнигс бежали мурашки.

– Что вы здесь делаете? – первым делом спросил он.

Она ответила мягко, как ребенку:

– Я? Я здесь работаю, майор. В эвакогоспитале.

– Знаю. Но вы уезжали. С Майлсом…

Сестра Дженнингс рассмеялась. Что это всем так хочется сосватать ее с Майлсом?

– Извините, майор, на вас еще действуют седативные.

– Ужин. Вы просили меня составить вам компанию…

Ужин? Она нахмурилась, припоминая.

– Ах да, верно. А потом меня известили, что в Болонье мой брат. В госпитале, ожидал транспортировки. Сестра Спенс любезно позволила съездить к нему, но только при условии, что я не стану об этом болтать. По-моему, она боится, как бы ее не сочли слишком мягкой.

Брат… Да, сестра Спенс должна была хорошо понять сестру Дженнингс. Она ведь сама лишилась брата из-за «рецидива»? И конечно, она никому не призналась бы, что в ее стальной душе есть чувствительное местечко.

– А что же Майлс?

– Понятия не имею. Так вот почему миссис Грегсон меня о нем расспрашивала? Для вас?

Сестра откровенно обиделась.

– Я ее не просил. Миссис Грегсон – сама себе хозяйка.

– Это уж точно, –  согласилась она и закусила губу, словно хотела добавить что-то еще.

– Но, простите, что же Каспар Майлс?..

Дженнингс пожала печами:

– Говорят, он вернулся к своим.

– Не вернулся.

– О… – Она задумалась. –  Но всем известно, что он пропал, не отпросившись у майора Торранса. И тот очень им недоволен. Еще воды?

– Спасибо.

Сделав еще глоток, Ватсон откинулся на подушку и облизал губы.

– Вы вяжете, сестра Дженнингс?

– Вяжу ли? Да, хотя давно не вязала. Здесь на это нет времени. А что вам нужно?

Майор сменил тему:

– Давно я здесь?

– Вас привезли еще раньше, чем я вернулась. Почти три дня. Не увидели вы фельдмаршала Хейга! Впрочем, из наших его почти никто не видел. Все оказалось бурей в стакане воды. Однако эту бурю засняло множество кинокамер – для хроники.

– Три дня! – Ватсон откинул одеяло.

– Прекратите! Скажите спасибо, что живы остались, –  вмешалась мисс Пиппери. –  Джордж донесла вас на плече и заставила весь госпиталь побросать дела, чтобы заняться вами.

– Я должен ее поблагодарить, –  сказал Ватсон.

– Ее здесь нет, –  ответила Дженнингс. –  Вернулась к своим обязанностям в Байоле.

Ватсон насупился. У миссис Грегсон были причины не желать возвращения в Байоль. Она вроде бы сожгла там за собой мосты.

– А капитан де Гриффон?

– Со своими людьми.

– Мне нужно… – Он чувствовал, что силы кончаются. –  Мне нужно кое-что узнать. Там был человек. Он запер сарай… пустил газ… убитый…

– Ну об этом, думаю, лучше спрашивать военную полицию, –  заявила сестра Дженнингс. –  Они уже побывали здесь, задавали вопросы и велели их уведомить, когда вы будете в состоянии говорить. Вы в состоянии? – Ватсон кивнул. –  В таком случае надо сообщить в Камар. Что майор Ватсон ближе к вечеру сможет ответить на их вопросы.

– Хорошо, –  кивнула мисс Пиппери. –  Кому адресовать сообщение?

Дженнингс задумалась.

– Лучше, я думаю, связаться с лейтенантом Грегсоном.

– С Грегсоном? – встрепенулся Ватсон. Имя распространенное, и все же… – Не родственник ли миссис Грегсон?

Дженнингс пожала плечами так, что стало ясно: она знает больше, чем говорит.

– Об этом вы лучше у нее спросите, майор.