Пятница

Чин майора позволял Ватсону получить место в военном транспорте, а в нем не было недостатка на дорогах Фландрии и Северной Франции. Но ему хотелось независимости. Решить затруднение помог де Гриффон – одолжил для поездки в ньепский госпиталь Лорда Локи. Прогулка коню не помешает, сказал капитан, а десять миль туда и обратно для него пустяк. Ватсон подозревал, что для его седалища эти мили пустяком не окажутся, но предложение принял.

Итак, он вернулся на ферму Суффолк, заполненную теперь грузовиками, готовыми увезти Парней из Ли к траншеям второй линии, а оттуда через несколько дней – на передовую. В полумраке одного из каменных сараев сержант Платт помог майору с гнедым мерином со светлой полосой на морде. Коротконогий широколобый конь опасливо косился на вздумавшего оседлать его старика. Однако Ватсон знал, что в конюшне надо держаться как у ложа больного – и за пятнадцать минут с помощью тихого шепота и лакомых кусочков завоевал доверие Локи. Де Гриффон предупреждал его, что лошадь сложена необычно – не унаследовала изящества отца, чемпиона Восточной Англии по скачкам с препятствиями, –  зато крепка на ногу и надежна.

Седлая и накидывая уздечку, Ватсон расспрашивал Платта о Парнях из Ли. Кое-что он знал по Египту, но ему нужны были подробности, чтобы понять, почему мишенью стали члены отряда. Попросив сержанта говорить медленно и внятно, он почти без труда переводил его говор на классический английский.

– Вы ж слыхали про эту затею с земляками, а? – Ватсон кивнул. –  По всему северу прошло, вроде кори, вон что. Не скажу, кто это выдумал, только стали собирать части с одного цеха или фабрики. Началось-то вроде бы с Ливерпуля.

Ватсон знал, что так оно и было. Сводить в одно соединение жителей городского района и работников одного предприятия предложил лорд Дерби. Патриотический порыв и возможность служить бок о бок со старыми друзьями сводили на нет протесты против призыва.

– Потом были Парни из Солфорда, Аккрингтона, Шеффилда. Мы слыхали, в Лондоне собрали батальон таксистов и футболистов, а в Глазго – трамвайщиков. Ну а наш представитель в парламенте и спрашивает, как это Парни из Ли еще не собрались, когда германцы заваливают бельгийские шахты прямо с шахтерами и поджигают фабрики с детьми и женщинами у ткацких станков. Собрал вербовочный комитет. А мы говорим – хлопок и на войне нужен, а кто будет работать, если мы уйдем? Жены и дочери, отвечают нам. Так еще бы, когда женщинам они платят по фартингу, а что будет, когда мы вернемся? И кто тогда станет кормить наших детей? Ну почти все фабриканты и владельцы шахт посулили шесть шиллингов в неделю женщине и по таннеру ребенку. И десять шиллингов на семью, без вопросов. И обещали, что все, кто вернется, получат свою работу по старым расценкам, а то и лучше. Что женщины – это вроде как временно. К тому ж, знаете, при вербовке дают королевский шиллинг и гинею за неделю в учебке. Немало монет. Да, если честно, многие не прочь были вырваться с фабрики, вроде как передышка. Ага, на ипподром столько наших явилось, что на вербовочном пункте не хватило хаки. В первые месяцы носили гражданское, вот как. С армейскими сапогами. Дерьмо сапоги, уж простите, майор. Обувщики неплохо нажились, поставляя опорки, которые после первого же марша разваливались. Ламберские, да. По мне, расстрелять бы их. На войне наживаются, вот оно как. Ну вот, учили нас в уэльском Конви и Каттерике, и было там неплохо, а потом отправили в Египет набираться опыта, а уж оттуда сюда. Мы-то думали, это приключение на полгодика. Обхохочисся!

«Очень смешно», –  перевел про себя Ватсон.

– И что, весь батальон из Ли?

– Да нет, город у нас не так уж велик, даже если всех подчистую загрести. Не весь батальон наши, нет. Первая рота, у кого вы кровь брали, мы все из Ли, и в третьей почти все. А вторая из болтонских, и четвертая из болтонских, и еще виганских там много. А офицеры есть и из Ливерпуля, и из Манчестера, да вы сами знаете. У кого-то вроде капитана де Гриффона есть связь с нашими местами. Он же поправится, а? Капитан?

– Надеюсь.

– А вы не дознались, кто это с ним так?

– Кто или что, сержант. Нет. Скажите, какого вы о нем мнения? О де Гриффоне. Между нами, как мужчина мужчине.

– По мне, он неплохой парень, сэр. Повышение мне дал, не пожалился. И, когда вернемся, пожалуй, продвигать будет.

«Если, –  машинально поправил про себя Ватсон. –  Если вернешься, а не когда».

– И понятие у него есть, вот как: не станет требовать того, чего сам бы не сделал. Не то что некоторые, с вашего позволения.

– Ничего-ничего. Вы о ком-то из офицеров?

– Да не то чтобы…

– О лейтенанте Меткалфе?

Платт уперся взглядом в носки сапог.

– Не мне судить, сэр.

– Еще одно, Платт. Вы можете составить список: кто из ваших людей на какой фабрике работал?

– Так чего ж нет?

Ватсон вставил ногу в стремя и, получив услужливый толчок от сержанта, подтянулся в седло. Лорд Локи переступил на месте и мотнул головой, но не возражал. Ватсон склонился с седла.

– Извините, еще одно… сколько городских фабрик принадлежит де Гриффонам?

– А ровно три. Мы их прозвали «Три Бэ». Блэкстоунская, бэнкстоунская и бриджстоунская.

– Понятно. Запишите пока тех, кто работал на этих трех. И прошу вас, не надо об этом распространяться.

– Да я и так почти всех знаю, не беспокойтесь. Ли – невелик городок. –  Сержант поправил стремя. –  Не желаете ли глоточек бренди, сэр, согреть нутро?

Он похлопал себя по карману.

– Нет, спасибо, Платт.

– Ну и вот, вот так. Живо доскачете, сэр. –  Он хлопнул Лорда Локи по крупу, и Ватсон только успел пригнуться в дверях, как копыта уже стучали по булыжнику двора. На скаку доктор дивился, как его угораздило сесть на незнакомую лошадь. И еще – задавать совсем неподходящие вопросы.

Когда Ватсон отправился за конем, де Гриффон уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сидеть на кровати и даже сделать несколько шагов. Его еще донимали приступы головокружения, и ноги не выдерживали веса тела. Капитан попросил мисс Пиппери поддержать его, пока он пройдет по палатке. И заметил, что слишком крепко цепляется за ее руку.

– Своеобразный человек ваш майор Ватсон, –  заметил он, переставляя ноги.

– Это так, –  согласилась мисс Пиппери. –  Прекрасный человек.

– Только стоит ли ему вот так носиться вскачь? В смысле, теперь вот Лорд Локи. В его-то возрасте? Он уже немолод.

– Наверное, привычки длиной в жизнь так сразу не изменишь.

– О чем вы говорите?

Мисс Пиппери пересказала услышанное от миссис Грегсон.

– То есть он тот самый Ватсон? О, господи, никогда бы… – Капитан потряс головой и улыбнулся про себя. –  Что ж, он оказывает человеку честь, расследуя его дело. Если бы еще сам великий сыщик был здесь! Тогда все бы сразу решилось, а?

– Нет, это вряд ли, сэр. Мисс Грегсон сказала, они… – девушка понизила голос до шепота, –  в размолвке.

– Да что вы? Какая жалость! Однако это ужасно волнует. Так, вот мы и дошли. –  Добравшись до выхода из палатки, капитан выглянул наружу. –  Похоже, опять этот чертов дождь. Простите за выражение. Нам скоро возвращаться на позиции. Вода там стоит так высоко, что в ней и живешь, и спишь. Ну что, попробуем вернуться в постель? А, Сэсил, вот ты где!

Наклонившись, де Гриффон взъерошил шерсть на загривке песика. Тот радостно тявкнул и взволнованно запыхтел.

– Почему вы назвали его Сэсил?

– В честь Сэсила Родса. Это такой великий исследователь. Все вокруг обегает, ничего не упустит, а, Сэсил?

Песик ответил лаем.

– Мисс Пиппери, вы не раздобудете мне перо и бумагу? Моя рота скоро должна отбыть на вторую линию. Пока меня нет, надо напомнить лейтенанту Меткалфу о некоторых делах.

– Вы пролежите еще несколько дней.

– Глупости! Я чувствую, что скоро снова смогу танцевать. Хоть мне и жаль так скоро расставаться с вами, красавицами.

Мисс Пиппери зарумянилась.

– Извините. Не хотел вас смущать. Я уже говорил недавно, что это просто… ах, миссис Грегсон, здравствуйте!

Миссис Грегсон улыбнулась на ходу – улыбка мелькнула и погасла, как вспышка молнии.

– Сестра Спенс, благодаря рекомендации майора Ватсона, позволила мне остаться на несколько дней при условии, что я ограничу медицинскую деятельность раздачей чая.

– Уже кое-что, –  нерешительно заметила мисс Пиппери.

– Причем только рядовым. Не офицерам!

– Какая жалость, –  протянул капитан, снова укладываясь на кровать. –  А мисс Пиппери можно заварить мне чашечку?

– Думаю, это правило относится только ко мне. Мисс Пиппери в вашем распоряжении.

Де Гриффон подмигнул девушке.

– Я слышал, миссис Грегсон, что вы из Манчестера?

– Из Чешира, –  поправила она, –  но, когда я была девочкой, мой отец долго работал в Манчестере.

– А вы, мисс Пиппери? Имя у вас, как мне кажется, староанглийское.

Она кивнула, польщенная тем, что кто-то обратил на это внимание.

– Так и есть. Отец вбивал это нам в головы.

– Что же свело вас? – спросил капитан. –  Ну же, сестры Спенс сейчас здесь нет.

– Мотоциклы, –  робко призналась мисс Пиппери, подозревая, что капитан не сочтет это подходящим для леди занятием. –  Мой брат, видите ли, был заядлым мотоциклистом, и миссис Грегсон тоже. Оба гоняли целыми днями, поднимались на горы. Я поначалу только смотрела.

– Родители мисс Пиппери скажут вам, что я испортила девушку кожей, бензином и смазкой.

– Звучит заманчиво. Я люблю мотоциклы.

– Правда? – обрадовалась мисс Пиппери.

– Да. Дома у меня «Санбим». Отличная машина. Может, мы еще покатаемся втроем. Когда-нибудь.

Мисс Пиппери просияла при этой мысли.

– Так насчет бумаги, –  напомнил ей капитан. –  Если не трудно.

– О, совсем не трудно. Я принесу.

Едва она вышла, миссис Грегсон обратилась к капитану:

– Пожалуйста, перестаньте.

– Что перестать?

– Заводить ее. Может, мисс Пиппери и сумеет заменить свечу зажигания, но жизни она еще не знает. На десять лет моложе меня.

Капитан вздернул брови:

– Господи, уж не думаете ли вы…

– Вот опять. Отключите обаяние. По крайней мере сбавьте обороты, капитан.

Сэсил, весело залаяв, вскочил к нему на постель, но де Гриффон, перехватив ее неодобрительный взгляд, столкнул песика на пол.

– Придется отправить его обратно. Он один из нашей части меня навещает. По словам Ватсона, заходил Меткалф, но доктор его отослал. Вы не видели лейтенанта? Нет, он, верно, вербует сестричек для треклятых танцев. Послушайте, я не заигрываю с мисс Пиппери. Просто… после чисто мужской компании это перемена. Там все футбол, курево и… простите меня, еще одна тема только для мужчин. –  Он скривил уголки губ вниз, устыдившись невольной грубости. –  Вы меня понимаете.

– Думаю, что понимаю.

– Назовем это «шалостями». Я не разделяю их подхода к женщинам, миссис Грегсон.

– Надеюсь, что так.

– И подхода моей семьи тоже. При мне тот разгон бастующих, что случился в прошлом веке, не повторится. Ужасное было дело.

– Что сталось с зачинщицами? Отец рассказывал мне о двух женщинах, с которых все началось.

– Бесс и Энн Трулав. И мой отец о них рассказывал. После забастовки они пропали. Бесс посоветовала женщинам вернуться к работе. Ходили слухи, что ее подкупили.

– А это правда?

Он покачал головой.

– Отец уверял, что нет. Ни пенни. Ей, по его словам, так сердце подсказало. А потом обе пропали. Ничего зловещего. Но после выступления Бесс женщины затаили обиду. Кое-кто поверил слухам о подкупе. Я слышал, что сестры уехали в Лондон, а оттуда за границу. –  На секунду глаза капитана обратились внутрь, к воспоминаниям четвертьвековой давности, к событиям, случившимся до его рождения. –  Ну вот, –  ровным голосом проговорил он, опомнившись. –  Как вы думаете, что рассчитывает узнать майор Ватсон?

– Думаю, майор Ватсон несколько запутался.

– Это как же?

Миссис Грегсон поджала губы. Де Гриффон сомневался, было ли в этом движении неодобрение, но доля язвительности – безусловно.

– Майор Ватсон сам не поймет, он сыщик или рыцарь в блистающих доспехах.

– Не вполне уловил вашу мысль.

– Он отправился спасать добродетель сестры Дженнингс. А ведь… – Она фыркнула.

– Что?

– Ничего. Надо идти, пока сестра не застала меня с вами.

Однако что-то было. В ее сердце проскочила искра. Забавно. «Просто смехотворно», –  подумала она. Но на миг она в самом деле приревновала Дженнигс к своему белому рыцарю.

Уоллес Макрай, краснолицый и бровастый мужчина лет сорока с небольшим, с пшеничными волосами и светлыми глазами, восседал за столом, сцепив пальцы, и внимательно слушал Ватсона. Тот, расхаживая перед американцем, объяснял, что привело его от фермы Суффолк в гарвардскую часть.

– Так вот, –  заключил Ватсон, –  не найдя его здесь…

– Да, мы довольно давно не видели Каспара Майлса, –  глубоким баритоном подтвердил Макрай.

– Мне необходимо выяснить, что именно заставило его покинуть этот госпиталь и гарвардских добровольцев.

Макрай играл пресс-папье, изображающим Нотр-Дам. Темноватый кабинет врача располагался на третьем этаже бывшей лечебницы для душевнобольных. Прежних пациентов перевели, отправили на безопасный юг. Теперь госпиталь специализировался на лечении переломов. Аппарат Х-лучей в нем установила сама мадам Кюри.

– Я понимаю ваше положение, но не уверен, что могу рассказать вам… на кону наша репутация.

Ватсон плевать хотел на репутацию:

– На кону жизни!

– Не скажу, чтобы я одобрял поступок Майлса…

Ватсон в ужасе остановился перед американцем.

– Надеюсь!

– С другой стороны, он настоящий мужчина…

– Там, откуда я родом, это не оправдание.

– Возможно. Сам я из Чикаго, майор Ватсон. Не самое изысканное место в божьем мире. Мой город для всего мира – свинобойня. И гордится этим. Я тоже. Мой отец сделал состояние на мясной торговле. Хватило, чтобы послать меня в Гарвард. Дед мой, обратите внимание, был из Данди. Из шотландцев, заложивших Чикаго. Оба они считали, что иной раз простейшие инстинкты мужчины берут верх. Что это естественное оправдание…

– А та сестра? Какого она мнения о «естественном оправдании»?

– Возможно, согласится с этим.

– Не верю, –  фыркнул Ватсон. –  Девушку изнасиловали…

– Чуть не изнасиловали, –  поправил Макрай.

Ватсон порадовался, что с ним нет миссис Грегсон. Иначе взрыв негодования пошатнул бы земную ось.

– Значит, серьезное покушение.

– Собственно, два серьезных покушения.

Ватсон не поверил своим ушам:

– Майлс – насильник-рецидивист?

Густые черные брови Макрая совсем сошлись над переносицей. Нос сморщился, словно от дурного запаха.

– Майлс? Он не насильник.

Ватсон воздел руки:

– Что же он такое?

– Он – сложный человек.

– Это заметно.

– Он из тех, кому с виду все дано. Внешность, богатство, хорошие манеры. Чувство юмора. Семья со связями. Но в основании здания есть трещина. Он бывает удивительно туп, особенно в отношении женщин. Подход у него, прямо скажем, прямолинейный. Вы понимаете мою мысль?

Ватсон вспомнил, как Майлс пытался выяснить его планы в отношении сестры Дженнингс.

– Понимаю.

– У нас была сестра, очень хорошая, по имени Амелина Уилкс. Из коннентикутских Уилксов. Очень милая. Хорошенькая. Все знали, что Каспар на нее заглядывается. Ну вот, устроили танцы. Двое парней решили пошутить, заставить Майлса приревновать. Сперва танцевали с ней, потом увели. Со стыдом признаюсь, доктор, что выпито было немало. Те двое не в меру расхрабрились. Скажу откровенно, они сами пытались навязать себя сестре Уилкс. Она воспротивилась. Один из них… – Макрай повел плечами. –  Один из них дал ей пощечину, чтобы унялась. Второй порвал на ней одежду. И в этот момент вошел Каспар Майлс.

Ватсон вдруг заподозрил, что был ужасно несправедлив к молодому врачу.

– И?..

– И, как я уже сказал, я не могу одобрить его поступка, но и не могу им не восхищаться. Он вмешался. Один сбежал, но прежде Майлс успел сломать ему нос. Второй вздумал решить дело на кулаках. Майлс не похож на боксера. Да гарвардский атлетический комитет и не признает бокс официальным видом спорта. Но вам, может быть, известно, что Тэдди Рузвельт в студенчестве боксировал? Нет? Так вот, Майлс тоже занимался боксом, и не без успеха. Он врезал тому парню. И еще врезал. И еще. Пока всех троих, включая девушку, не забрызгало кровью. Тут подоспел я.

– Господи боже…

– Вот именно. Отец пострадавшего очень щедро жертвовал на Лонгвуд. Медицинский институт. Но и родители Майлса не без влияния.

– А родители сестры Уилкс?..

– Физически она не пострадала. Собственно, она и сейчас работает у нас. Но избитому Каспаром пришлось вправлять кости лица, и красавцем ему уже не быть. –  Ватсон вспомнил правую руку Майлса. Холмс сразу бы понял: незалеченный перелом костяшек. –  Кое-кто считал, что Майлс зашел слишком далеко. Особенно друзья избитого. Мы договорились, что Майлс покинет нас, хотя бы на время. Я знал, что у британцев не хватает врачей и что поблизости есть эвакогоспиталь. Торрансу я выдал свою версию случившегося.

– Намекнув, что Майлс – насильник?

– Что он был нескромен с сестрой. Нечего и говорить, что большинство мужчин склонны в таких случаях винить женщину.

– Вам должно быть стыдно, –  сказал Ватсон.

Макрай невозмутимо пожал плечами:

– Возможно. Пострадавшего мы отправили домой. Якобы как раненного при обстреле госпиталя. Додумывать подробности предоставили ему самому.

– Он, пожалуй, выставит себя героем.

Макрай хмыкнул:

– Зная этого юношу, я бы не удивился.

Ватсон наконец сел и медленно, протяжно выдохнул:

– Благодарю вас за откровенность.

– Теперь я бы, наверное, поступил иначе. Но что сделано, то сделано. К тому же в Чикаго, как я уже говорил, его бы одобрили. Вы там бывали?

– В Чикаго? – Холмс, конечно, бывал, расследуя дело фон Борка. –  Нет, но мы однажды имели дело с…

Он сбился с мысли. Макрай, выждав, поторопил:

– Ну так вы объясните мне, из-за чего все эти вопросы?

– Да, я только… Чикаго… Мне это что-то напоминает, но не вспомню что. Но объяснить я готов. –  И Ватсон, попросив Макрая хранить молчание, вкратце описал смерть Хорнби, Шипоботтома и едва не удавшуюся, на его взгляд, попытку убийства де Гриффона.

– Странное дело, –  согласился, дослушав, Макрай. –  Я бы сказал – газ. У нас уже было несколько случаев – фрицы используют какой-то новый. Он, в отличие от хлора, не раздражает дыхательные пути, не вызывает кашля. И потому быстрее проникает в легкие. Одни говорят, что он пахнет свежескошенной травой, другие – что силосом. А самое странное, что люди чувствовали себя нормально еще два-три дня, пока у них не отказывали легкие.

– Как он называется?

– Мы еще не успели его назвать. Кстати, вы захватили образцы крови? От пострадавших?

– Да. Вот цитратная кровь из лаборатории. –  Ватсон развернул пакет, полученный от лаборанта.

– Прекрасно. Оставите у меня? Если анализ что-то даст, я сообщу. Вы будете в СЭГ?

Ватсон положил пробирки на стол.

– В обозримом…

Стрелок шел по лесу бесшумно, насколько это в человеческих силах. Размокшая, скользкая земля, замедляя продвижение, в то же время глушила шаги. С деревьев после дождя капало, как из неисправного крана. Слух его был настроен на любой резкий звук: всплеск, треск сломанной ветки – на все, что могло выдать неосторожного врага.

Одет он был в новейшее снайперское снаряжение: зелено-буро-пятнистое, не стесняющее движений. Закрытый капюшон на голове украшала корона из ветвей и листьев. Стрелок думал, что похож сейчас на растрепанный куст или разбухшее огородное пугало. Капюшон ограничивал поле зрения, мешал дышать и не позволял быстро надеть противогаз. Стрелок уже отметил мысленно пять усовершенствований, которых требовал этот костюм.

Звонко засвиристела птица – в такие времена птичий щебет режет ухо, и стрелок застыл, пригнувшись, за древесным стволом, проверяя, настоящий это птичий хор или вражеский сигнал. Настоящий. Пушки не бьют, дождь прошел, вот птицы и распелись. Такому деньку бы радоваться, не будь он нацелен на убийство.

Целью ему поставили так называемую резервную штаб-квартиру Черчилля, обозначенную как «Мэйсон 1875». Прежний штаб полковника – ферма Лоуренс – сильно пострадал от неожиданной бомбардировки и требовал ремонта.

Деревья поредели, и за ними уже просвечивало здание – довольно внушительный сельский особняк за полем, которое нынче вместо плуга вспахали снаряды. На дне каждой воронки скопилась лужа гнилой воды.

Среди тонкого подлеска он чувствовал себя беззащитным. Тонкие деревца были поломаны обстрелом, в стволиках тусклыми металлическими грибами торчали осколки. Он шел, пригибаясь через каждые несколько шагов. Тяжелое дыхание под капюшоном угрожало заглушить подозрительные звуки извне. Прорезали бы хоть слуховые отверстия! Он облизал губы. От страха всегда сохнет во рту.

Еще два шага – и он замер на полусогнутых. На краю леса разговаривали люди. Трое, все в толстых шинелях и шарфах, в облаке сигарного дыма. В центре – даже с такого расстояния не ошибешься – стоял Черчилль. Снайпер улыбнулся под капюшоном. «Не спеши, –  приказал он себе. –  Опознание цели – две трети дела». Все так же, на полусогнутых, он пробирался через подлесок, выбирая свободную линию огня. И в то же время не забывал посматривать, не видно ли часовых.

Медленным плавным движением снайпер поднял винтовку и прицелился. Еще шаг в сторону, прислониться к стволу, верхушку которого сорвало снарядом. Он припал глазом к прицелу.

Цель выбрана. Убийство неминуемо.

Штык уколол его в шею.

– Ой! – возмутился он.

– Взяли тебя, так не рыпайся, сынок, –  проговорили над ухом с резким шотландским акцентом.

Капрал Лейт сдернул снайперский капюшон и схватился за горло. Кончики пальцев были вымазаны красным.

– Ты меня порезал, чертов дурень!

Сослуживец – такой же фузилер – вышел из пустотелого ствола и тоже снял капюшон.

– Ага, да только с гунном тебе пришлось бы хуже.

– У нас учения, ты, тупой хрен!

– Эй, –  протянул «человек из дупла», взмахнув штыком, –  ты как меня обозвал?

Свисток обозначил окончание учений. Оба расслабились и, помедлив немного, обменялись дружескими тумаками. Тот, что из дупла, даже буркнул что-то вроде извинения – мол, погорячился. Снайпер достал перевязочный пакет и промокнул кровь, пачкавшую ему воротник.

Ватсон вместе с Черчиллем и его молодым адъютантом, капитаном Эдмундом Хоквилл-Смитом, который и дал свисток, наблюдали, как из прореженного снарядами леса Плогстеерта выходят люди в причудливых маскировочных костюмах.

– Что скажете, Ватсон? – обратился к нему Черчилль. –  Наряд не с Севил-роу, но это лучший камуфляж, что может обеспечить Марна. Они еще и поддельные головы для нас изготавливают. Чтобы поднимать над парапетами, отвлекая на них огонь. Я тоже подумываю такой обзавестись, для министерства. А?

– Впечатляет, –  признал Ватсон при виде солдата, отделившегося от ствола, как натуральный лесной гоблин.

– Обратите внимание на эти деревья, –  продолжал хвастаться Черчилль. –  Металлический чехол, покрытый фанерой и папье-маше. Даже вблизи любого одурачит. –  Он отбросил окурок сигары. –  Хэнк, вы проинструктируете людей? У майора ко мне какие-то вопросы. Верно? – обернулся он к Ватсону.

– Да, сэр.

Пока Хоквилл-Смит своим резким южноафриканским лаем собирал и загонял по местам солдат, двое других двинулись к «Мэйсону 1875», где Ватсон оставил коня.

– Понимаю, рядиться под деревья с виду – дурацкий маскарад, но нам приходится драться с немцами. А вся эта чушь про Большой Рывок, которую несет Хейг, –  она чушь и есть. Им не вбить в голову простого факта: если вы тратите на один сектор сто тысяч снарядов, немцы прекрасно понимают, где ждать наступления. С тем же успехом можно послать им телеграмму: «Если не возражаешь, Фриц, мы завтра попробуем взять хребет Витшит». Сумасшедший дом. Война стала слишком статичной. Я говорил вам еще в Сомерсете: нам нужны маленькие, подвижные соединения, чтобы выбивать их снайперов и пулеметчиков, захватывать пленных. Ничейной земли быть не должно. Это должна быть наша земля.

Он оглянулся на солдат, обступивших Хоквилл-Смита.

– Для того и эти учения. Я сведу численность до шести-семи человек. Малые группы, в основном из крепких маленьких шотландцев. Через день-другой начнем охоту на снайперов. Мы станем хозяевами на ничейной земле.

Черчилль отбросил потухшую сигару и достал из кармана пулю.

– Я не слишком поверил вашим словам о снайпере на колокольне, Ватсон. Совсем не поверил. То, что вы назвали логикой, я принял за догадку. Но часовой получил страшную рану. Так что мы обыскали развалины церкви. Нашли там маузер и порядочно вот таких… – Он двумя пальцами вертел патрон из стали и латуни. –  Несколько штук я отправил на анализ на королевскую фабрику малого вооружения. И еще мы выстрелили таким из маузера. Потрясающий результат. Если бы нам удалось добиться такой же взрывной силы…

– Вы хотите скопировать патроны?

– Конечно. Оружие, может быть, незаконное, но по большому счету… нет, я, конечно, подам жалобу на нарушение Женевской конвенции. Хотя прежде постараюсь захватить несколько снайперов, убедиться, обычно ли у гуннов такое вооружение.

– Вы? Вы, конечно, не думаете сами отправиться?..

Черчилль остановился, спрятал пулю и достал из верхнего кармана новую сигару, тут же сунув ее в уголок рта.

– Почему я постоянно слышу этот вопрос? Я скоро вернусь в Лондон. Может быть, в кабинет министров. И не хочу, чтобы люди говорили, будто Уинстон проводил время между борделями Армантьера и винными погребами Бордо. Никому не позволю думать, будто человек, приказавший атаковать Дарданеллы, слишком труслив, чтобы самому вести за собой людей.

Он скроил кривую гримасу. Ватсон теперь понимал, как Черчилль заслужил репутацию непредсказуемого и безрассудного охотника за славой. Хотя в данном случае полковник, пожалуй, пытался очистить свою репутацию, да и душу тоже. Погибшие на берегах Галлиполи тяготили его, как бы он ни храбрился перед всем миром.

– И все-таки, сэр…

– Что?

Ватсон чувствовал, что не угодил Черчиллю. Тот ждал восхищенного похлопывания по плечу, а не рассуждений о том, как неразумно тянуться за людьми вдвое моложе.

– Вам решать.

– Рад, что вы так думаете.

Этот спор Ватсон не надеялся выиграть.

– При нашей прошлой встрече вы упомянули дело, которое могло бы меня заинтересовать.

– А, –  Черчилль повеселел. –  Да. Вы ради него приехали?

– Нет. Но, если вы не против изложить мне подробности, я над ним подумаю.

– Рассказывать особо нечего. Как я уже говорил: «дело дважды покойника». Дальний родственник Клементины, субалтерн Родди Блант. Покинул пост под огнем. Оставил взвод на гибель. Взвод, добавлю, сражался до последнего. Никто не уцелел. Ну нам ничего не оставалось, как отдать его под трибунал. Извините… – Отвернувшись, Черчилль раскурил сигару. –  Был ропот насчет разного похода к рядовым и офицерам. Говорили, что количество смертных приговоров непропорционально. Люди не принимают в расчет, что бегущего младшего офицера может расстрелять на месте старший по званию. –  Свиные глазки Черчилля заговорщицки сощурились. –  Такое случается чаще, чем вы думаете. Ну так вот – трибунал, и, прежде чем Клементина об этом узнала, парня расстреляли на рассвете. По заслугам, кстати говоря.

– На вид все просто, –  заметил Ватсон, понимая, что рассказ не окончен.

– Да-да… – Черчилль и думать забыл о недавнем недовольстве. –  Я ведь сказал, что это дело человека, умершего дважды, не так ли?

– Помнится, да, сэр.

– Его расстреляли несколько месяцев назад. А четыре недели назад тело обнаружилось в Уилтшире. Под живой изгородью – он там и жил, как цыган какой-нибудь. В покойнике опознали Родди Бланта.

– И сколько пролежало тело?

– Не больше двух дней.

Ватсон тоже достал сигарету и закурил. Они с Черчиллем смотрели назад, за кочковатые поля и разбитые фермы, на резервные позиции шотландских фузилеров, и дальше, туда, где витки проволоки и столбы обозначили линии окопов, в которых две армии буквально не могли поднять головы. Еще дальше в небе возвышалась темная точка – германский наблюдательный аэростат.

– Любопытно, –  обронил наконец Ватсон.

– У вас есть соображения?

Некоторое время майор молча курил, следя за полетом далекого биплана неопределенной принадлежности. Его окружали облачка заградительного огня – пока машина, набрав высоту, не скрылась в облаках.

– Где в Уилтшире?

– В Идминстоне.

Ватсон курил, наслаждаясь минутой.

– Тогда я, пожалуй, знаю разгадку.

– Неужели? – удивился Черчилль.

– Но прежде я должен попросить вас об одолжении.

Черчилль коротко подмигнул.

– Вы не думали заняться политикой, майор?

– Едва ли.

– Напрасно. Тот же шантаж по строгим правилам. Так что за одолжение?

Ватсон рассказал о смертях, причиной которых мог быть отравляющий газ. Объяснил, что его беспокоит секретность вокруг этого дела. Черчилль терпеливо выслушал.

– Между нами, Ватсон, если я вернусь в Вестминстер, то, скорее всего, в роли министра вооружений. Контролировать применение газа буду я. Не то чтобы я в принципе возражал. Но сейчас я могу дать вам письмо с просьбой содействовать в расследовании, которое вы ведете по моему поручению. Конечно, такие письма дешевле бумаги, но имя Черчилля еще кое-чего стоит.

В этом он мог бы не сомневаться.

– Уверен, оно много весит. Спасибо.

Тот же биплан вынырнул из тучи и закружил над аэростатом. Расстояние не позволяло рассмотреть подробности, но надутый газом чехол быстро, рывками пошел вниз. Вероятно, решил Ватсон, летчик пробил оболочку из бортового «Льюиса». Ватсон всего несколько минут проболтался в подвесной корзине, но и этого хватило, чтобы посочувствовать беззащитным наблюдателям.

– У вас есть время до отъезда выпить бренди?

Ватсон взглянул на часы и на солнце. Солнце снижалось, и температура воздуха вместе с ним.

– Пожалуй, если недолго.

– Отлично! – хлопнул его по спине Черчилль. –  Так вы разгадали мою загадку?

– До этой поездки с проповедью о пользе переливания мне предлагали место на родине. В Портоне. Там располагается исследовательская часть военного министерства. Я должен был бы изучать действие газа на солдат, подбирать средства защиты и противоядия. Я отказался, потому что подозревал, что на этой работе придется вместо морских свинок использовать людей. Кроме того, я хотел быть ближе к фронту.

До них долетел глухой удар, и, развернувшись, оба увидели темный столб дыма. Заработал миномет.

– Хотя, пожалуй, не так близко. Сэр, что, если приговоренному к смерти солдату предлагают выбор? Останешься жить, если поможешь в сверхсекретных военных исследованиях. Тебе придется сменить имя, прервать связь с родными. А когда война закончится, тебя прикроют историей о том, как ты вел секретную работу для обороны страны, а тот расстрел был вымышленным.

– Похоже на статью Бакена, –  с сомнением протянул Черчилль.

Но Ватсон еще не закончил:

– Но, попав в лабораторию, он понимает, что стал материалом для экспериментов.

– Над своими?

– Тот человек был трусом, –  напомнил Ватсон, выступая в роли адвоката дьявола. –  Заслуживал расстрела. Вы сами так сказали.

– Расстрела – да, но не пыток. Право же, британцы на такое не способны.

– Боюсь, что некоторые ученые способны. Ученые, для которых цель оправдывает любые средства. Люди, уверенные, что не будут отвечать за свои поступки перед высшим судом. Я бы предположил, что он сбежал и его искали. Он умер в Идминстоне, недалеко от Портона, прячась под изгородью. Умер, как я бы предположил, от последствий химического отравления.

Черчилль покрылся бурым румянцем:

– Откуда такая уверенность?

– Это всего лишь предположение. Но факты в него укладываются.

– Невозможно!

– Вы неправы. Когда вы исключите все невозможное, то, что останется, как бы неправдоподобно оно ни выглядело, и есть истина. Разве возможно умереть дважды? Нет. Так кому в Уилтшире мог понадобиться «покойник»? Ученым, нуждающимся в живых телах для опытов.

– Если это безобразие окажется истиной… – Черчилль выпятил челюсть и замотал головой.

– Став министром вооружений, вы сможете проверить.

Полковник запыхтел сигарой.

– Так я и сделаю, Ватсон, так я и сделаю. –  Они уже подошли к дому и ответили на приветствие часового. –  Идемте, займемся бренди.

– И письмом, –  напомнил Ватсон.

– Да, и вашим чертовым письмом.

Ватсон, сообразив кое-что, замедлил шаг.

– Еще одно…

– Чего вам еще?

– Вы не могли бы получить для меня результаты посмертной экспертизы из Уилтшира?

Черчилль взмахнул сигарой, как волшебной палочкой.

– Конечно, могу! Но зачем?

– Я хочу знать, синел ли Блант перед смертью.

Люди, завидев несущегося по госпиталю доктора Ватсона, оборачивались и смотрели ему вслед: кто восхищаясь проворством, кто беспокоясь за его сердце. Сердце и правда колотилось в груди, но не от пробежки.

Сестра Спенс, стоявшая у своей палатки с чашкой чая, сделала попытку задержать его порыв.

– Майор Ватсон… – начала она, но тот не замедлил бега.

– Потом, сестра, –  с трудом пропыхтел он. –  У меня очень срочное дело.

Ответа он не расслышал.

По лестнице Большого дома он взбегал через две-три ступеньки и сам дивился такому взрыву энергии. Может быть, позже за это придется поплатиться. Все равно. Если он не ошибся, ради этого стоит потерпеть боль и недомогание.

Ворвавшись в комнату, Ватсон схватил присланный почтой журнал и рухнул на кровать. Воздух царапал горло, сердце билось вдвое чаще обычного. Через несколько секунд он дотянулся до карандаша и начал.

«Мой многолетний труд в роли единственного в мире детектива-консультанта не обнаружил в анналах криминалистики ничего столь волнующего и загадочного, как дешифровка кода скромной пчелы, и в особенности способа распространения информации по улью. Однако за последние три года мы с моим другом и сотрудником Томасом Патриком добились значительного прогресса в этой области. Еще в прошлом столетии работу в этой области вели виднейшие пчеловоды, такие как Леон Альберти и Огюст Керкхофф. Механизм передачи информации между рабочими пчелами тем не менее оставался тайной. Ученые не оставляли усилий. Достойные теории, как могли бы засвидетельствовать постоянные читатели этого журнала, выдвигались и опровергались ежегодно. Отталкиваясь от работ фон Фриша (в Zoologische Jahrbuch, экземпляры которого, несмотря на конфликт между странами, закупаются несколькими научными учреждениями, в том числе Лондонским зоологическим обществом), мы установили в некоторых из наших ульев стеклянную стенку. Рамка со стеклом позволяла наблюдать поведение пчел. Обычно их деятельность внутри улья скрыта от человеческих глаз. Годами мы проводили круглосуточные наблюдения. Описывали их во всех подробностях. Мы вели тщательный учет. Учитывались места, откуда прилетала пчела. Вид посещаемых цветов отмечался наряду с направлением полета. Аккуратно зарисовывались необычные движения. Также указывалось направление „танца“. С помощью краски мы помечали пчел, чтобы отличать их от других. Отчасти удалось установить места, посещаемые пчелами нашего улья. Наблюдения продолжались не один год. Удалось…»

Капрал Перси Льюис почитал себя за счастливчика. Правда, он замерз, ступни ныли, портянки были намотаны слишком туго, а дождь со стальной каски лил за воротник. И все же лучше быть часовым здесь, чем оказаться на десять миль к востоку, где его сослуживцев ожидали еще четыре дня в окопах, где скука сменялась страхом, а неуют был постоянным и несравнимым с протекающим под накидку дождем.

Льюису и прежде везло. Его пораньше отпустили с ночной смены в шахте Конноли перед самым пожаром. Он уже добрался домой и ложился спать, когда в дверь постучали. Сосед сказал, что над шахтой дым. Льюис бросился к выходу вместе с женщинами, которые уже собирались на свою страшную вахту ожидания. Конечно, он вызвался добровольцем в спасательную команду, но пожар не могли потушить еще три часа, и только потом клеть решились спустить вниз. Выжили трое. Тридцать шесть погибших закопали в двух общих могилах. Среди них были его отец и двое братьев. Льюис тогда поклялся никогда больше не спускаться в шахту. И пошел в армию.

Еще ему повезло до сих пор остаться живым на этой войне. К тому времени уцелела малая горстка его земляков. От большинства тех, кто вместе с ним высаживался в Гавре, остались только выцветающие в памяти лица, понемногу сливающиеся в одно лицо. И теперь вот, когда пошли слухи о Большом Рывке, его забрали с передовой в охранение. Наверное, это из-за возраста – ему уже под сорок. Может быть, кто-то решил, что он свое отвоевал и что счастье однажды может ему изменить.

Дождь ливанул напоследок и стих. Льюис встряхнулся, сбрасывая воду с накидки.

– Верховой едет, –  услышал он сверху. Кричал Регги Смиллингс из Дарема, тоже потомственный шахтер.

Льюис поднял руку, показывая, что слышит, и шагнул из-под сомнительного укрытия под капителью колонны, встав за воротами в Горелый дом.

Всадник выехал из сгущавшихся сумерек и ровной рысью приблизился к воротам. Понемногу неясная, расплывчатая тень оформилась в конного офицера, майора на очень недурном коне. Майор, кстати, был немолод. Точно не из офицериков со школьной скамьи, которых надо учить подтирать себе попки. У Льюиса защекотало под ложечкой. С чем-то прибыло высокое начальство? Не отсылают ли их обратно на передовую?

– Сэр! – крикнул он, когда офицер подъехал на расстояние слышимости. –  Прошу остановиться. Здесь допуск только по особому разрешению.

Офицер словно не услышал. Спешившись, он привязал коня к столбику, погладил по морде и что-то шепнул ему в ухо. Потом, развернувшись, смахнул капли с накидки и вплотную подошел к часовому.

– Капрал, могу ли я видеть вашего командира?

– Простите, майор. –  Ланкаширский выговор у Льюиса успел сгладиться за годы службы. –  Наша часть вся на передовой. Тут почти никого не осталось. –  Солдат поднял взгляд на Смиллингса. –  Четверо рядовых, младший капрал да я.

– То есть вы тут старший, –  обрадовался Ватсон.

– Не знаю, не знаю, –  оробел Льюис. Ответственность его пугала. Он никогда не рвался в сержанты. Ему было спокойней на своем месте – не на самом дне, но и не на глазах у начальства.

– Как я понимаю, боеприпасы, гм… спецназначения тоже вывезли?

Льюис запустил палец себе за воротник, добавив туда же новую струйку ледяной воды.

– Не имею права об этом рассуждать, сэр!

Ватсон колебался. Он понимал, что его покровитель – палка о двух концах. Герой Сидней-стрит, палач Галлиполи. Что окажется важней для капрала?

– Вот, у меня письмо, –  проговорил он наконец, с важным видом извлекая листок из кармана, –  которое уполномочивает меня проводить в медицинских целях осмотры этого и других расположений.

– В медицинских?

– Вещество, с которым мы имеем дело, способно калечить и убивать. Я должен убедиться, что оно будет калечить и убивать только врага.

– Не слыхал, чтобы здесь бывали несчастные случаи. К тому же тут только… – Он спохватился и замолчал.

– Капрал, неужели я должен вернуться к полковнику Черчиллю с сообщением, что мне чинят препятствия?..

– Тут совсем мало осталось. Почти все вывезли на передовую.

– Позвольте взглянуть?

Ватсон, напоминая о своих полномочиях, вернул часовому письмо. Льюис второй раз прочел: «…просит предоставить всю возможную помощь по вопросам…»

Это была не столько просьба, сколько распоряжение. Даже занявшая полстраницы подпись имела начальственный вид. «Вот и конец моей удаче», –  решил Льюис. Что ни выбери, для него это могло плохо кончиться.

– Идемте со мной, сэр, –  решился он наконец и, тяжело ступая, с камнем на сердце, пошел отпирать ворота.

По дороге капрал объяснял Ватсону, почему выбрали Горелый дом. Постройки наверху сильно пострадали, зато уцелели обширные погреба. Там, под землей, и хранились «боеприпасы спецназначения». Льюис заметил, что это очень разумно, потому что бомба, попавшая в склад при воздушном налете, могла привести к ужасным потерям на большой площади.

Они спустились по замшелым ступеням к стальной двери, установленной на месте прежней, деревянной. Засов имел скобу для замка, но самого замка на месте не было.

– Защиты не требуется? – удивился Ватсон, когда сопровождающий с силой толкнул дверь. –  Против газа?

Льюис обронил непристойное словцо.

– В общем-то нет. Попахивает иногда, иной раз глаза жжет, а так ничего страшного.

Он щелкнул электрическим выключателем. Послышалось низкое гудение, несколько раз мигнули лапочки, и в погребе стало светло. Капрал указал на полки, занятые шлем-масками и пачками аварийных марлевых респираторов, пропитанных антигазовыми химикалиями.

– Если что, хватайте отсюда.

Ватсон вступил под своды, поддержанные витыми колонками. Под ногами неровно лежали каменные плиты. В подземелье было холодно, сыро и практически пусто, только в углу под брезентом что-то громоздилось.

– Можно? – спросил Ватсон.

– Да, только поднимайте осторожней.

Ватсон аккуратно убрал прижимавшие края брезента камни и бережно отвернул полотнище. Под ним оказались ряды баллонов в форме стальных сигар с вентилями на концах. От каждого вентиля отходила свернутая щупальцем резиновая трубка. На боку каждого цилиндра виднелась четкая метка: белый череп и кости и яркая красная звезда. При виде этих значков у Ватсона перехватило горло.

– Это весь запас?

– Все, что осталось, насколько я знаю.

– Было больше?

– Да, был полный подвал. Но теперь вывезли.

– А эти почему оставили? – спросил Ватсон, заново укрывая штабель.

– Это старые.

– Утратили эффективность? – Ответом ему был пустой взгляд. Ватсон перефразировал вопрос: – Они со временем действуют слабее?

Льюис снял с плеча винтовку. Если он допустил оплошность, хуже уже не будет.

– Для этих надо копать траншею, прятать цилиндр за бруствером, тянуть трубку на ничейную полосу, ждать, пока ветер задует в нужную сторону, и тогда открывать вентили. А потом бежать подальше. Потому как, если ветер переменится… А новые вовсе не цилиндры, их и называют снарядами. Ими будут обстреливать врага из особого миномета. Хоть знаешь, что упадут не на наши окопы.

Ватсон не поддержал его смешка. Самая идея химической войны представлялась ему святотатством.

– А в этих что именно?

– Хлор.

– А в новых?

Льюис пожал плечами, как будто не понял вопроса.

– Какая маркировка на новых снарядах? Такая же красная звезда?

– Вроде бы.

– А вы когда-нибудь видели цилиндры с иной маркировкой? Значками, буквами других цветов?

– Нет, сэр, не видел.

Хлор был ужасным оружием, он обжигал глаза и ткани легких, заставляя пострадавших захлебываться собственной мокротой. Но он не вызывал цианоза и Risus sardonicus. Какое бы страшное новое оружие ни хранилось в Горелом доме, не оно убило Эдуарда Хорнби с Джеффри Шипоботтомом и не оно едва не лишило жизни Робинсона де Гриффона.

К сараю на ферме Суффолк Ватсон добрался уже в темноте. Парк грузовых машин, который он миновал по дороге, был оживлен огнями и работающими вхолостую двигателями; по исчертившим местность узкоколейкам бегали вагонетки с боеприпасами, и повсюду двигались солдаты на марше. Топот тяжелых сапог наполнял бы воздух, если бы не заговорили, освещая низкие тучи дульным выхлопом, орудия.

Ферма Суффолк опустела, о жизни на ней напоминал только оставленный Парнями мусор: банки из-под говяжьей тушенки, рваные обертки от чая, размокшие газеты и журналы, несколько поломанных, негодных предметов снаряжения – и еще мелькнул Сэсил, пробежал круг-другой по двору и скрылся.

– Алло? – крикнул Ватсон. Он рассчитывал застать на ферме крестьянина, пустившего солдат на постой (пять франков за офицера, один за рядового), и хозяйку с ребятишками. Но пока никого не было видно. –  Есть здесь кто-нибудь?

Спешившись, Ватсон подобрал с земли несколько больших, угрожающе острых керамических осколков. Они остались от сосудов, которые некая таинственная торговая организация поставляла всем фронтам. В таких кувшинах они развозили спиртное. Ватсон отбросил осколки в кучу мусора у коновязи. Скоро сюда придет другая рота, поворчит, что квартиру им оставили в беспорядке, приберется, а потом, как водится, оставит, отбывая, такую же помойку. Лорд Локи потянул его к водопойной колоде, почти скрытой мусором, склонил голову и начал пить.

Гнедой мерин показал себя на удивление хорошо: после нескольких дюжин миль готов был, судя по всему, проскакать еще столько же. А вот Ватсон совсем вымотался. Ему чудилось, что сам он словно сдулся, а кости отяжелели. Восторг, нахлынувший после расшифровки послания в журнальной статье, отступил, сменившись бессилием и сознанием своего поражения. Его преследовало чувство, что Холмс, будь он здесь, увидел бы широкие проспекты там, где Ватсону виделись лишь тупики, обнаружил бы связи там, где Ватсон находил запутанное сплетение случайностей. Майор чувствовал себя половиной детектива. Если не меньше того.

Но, раз уж он здесь один, лучше половина Холмса, чем ничего. В Скотланд-Ярде, бывало, добивались успеха полицейские, в которых от Холмса была куда меньшая доля. Пока что Ватсон установил один факт: Каспар Майлс был куда более достойным человеком, чем он заподозрил. Пожалуй, слишком горячим и неуклюжим в обращении с женщинами, но не развратником. Совсем наоборот. Тогда вставал вопрос: куда он увел сестру Дженнингс.

Нет такого вопроса, напомнил себе Ватсон. Его это не касается. Его заботила исключительно безопасность молодой сестры. Если ей ничто не грозит, пусть даже девушка наделает глупостей, для майора это дело закрыто.

Ватсон решил, что не снизойдет до оправданий.

Да-да, хватит о женщинах. Вернемся к убийствам. Так вот, теперь он был вполне уверен, что газ в этом деле роли не играл, разве что Черчилль получит противоречащие этому сведения по смерти в Уилтшире. Верно ли он разгадал ту загадку? Возможно, напрасно очернил британских ученых?

Ватсон отворил дверь ближайшего сарая и зажег висевший у входа фонарь. Наморщил нос: здесь едко пахло нашатырем и кое-чем похуже. Кто-то напоследок использовал сарай вместо нужника. Он напомнил себе, что этим людям доводилось обходиться любым клочком земли. Подстилка из чистой соломы могла показаться им заманчивой. Но хотя бы хлористой известью присыпали, чтобы заглушить вонь!

С фонарем в руке Ватсон провел коня в дальний конец, где меньше воняло. Повесив светильник на стену, принялся расседлывать, начав с недоуздка и удил. Привязать мерина он и не подумал: Лорд Локи радовался возвращению домой и не собирался капризничать.

Расстегивая подпругу, Ватсон размечтался, как хорошо было бы вернуться на Бейкер-стрит. К горячему какао, поданному миссис Хадсон. К горячей ванне и звукам скрипки, просачивающимся под дверь. К хорошему виски на столике. К чудесному пирогу, который их домохозяйка подавала на ужин. Может быть, к нежданному стуку в дверь…

«Перестань терзать себя, –  велел себе Ватсон. –  Миллионы людей в окопах по всей Европе мечтают сейчас о доме и старых друзьях. У тебя на то значительно меньше права, чем у них». Старики больше склонны уходит в прошлое, чем смотреть в лицо будущему. Он не раз наблюдал это на своих пациентах, тоскующих по золотому веку, существовавшему только в их памяти. То же происходит и с ним. Он всегда перехваливал музыкальные способности Холмса. Иной раз скрипичная какофония доводила его до бешенства. Пироги, впрочем, действительно были великолепны.

Хихикнув про себя, Ватсон снял и повесил на перегородку седло и упряжь. Потом накинул на спину коню чистую попону. Лорд Локи, когда прохладная ткань коснулась его спины, вздрогнул от удовольствия. Когда конь принялся опорожнять объемистый мочевой пузырь, майор отступил подальше. Он успел принести воды и овса, а струя еще не иссякла. Разыскивая щетку, чтобы почистить коня, Ватсон услышал, как хлопнула на ветру дверь сарая. То есть это он подумал, что на ветру. Не всякий ветер исхитрится, захлопнув дверь, заложить ее снаружи засовом.

Его удивленный крик заглох среди толстых каменных стен и деревянных балок. Глухой звук собственного голоса испугал майора. Он донесся как будто не отсюда, словно из мира мечты, одолевавшей его совсем недавно.

– Кто тут? – спросил Ватсон. –  Льюис, это вы?

Откуда бы здесь взяться капралу Льюису? Однако тот спрашивал, куда дальше направится Ватсон, и майор ему сказал. Пешком от Горелого дома до фермы Суффолк совсем не далеко: два поля перейти.

Шагнув к закрытой двойной двери, Ватсон увидел, как в щель под ней проползает, извиваясь, что-то похожее на змею. Шланг. Возможно, подумал он, в сарае распорядились произвести дезинфекцию. Но тут шланг дернулся и подпрыгнул, словно от разряда тока. Из сопла с шипением поползло, быстро расплываясь, зеленовато-желтое облако. Так расцветает ускоренный кинокамерой цветок. Ватсон инстинктивно попятился и зажал рот рукой. Шипел газ, хлор!

– Смотрите! – торжествующе воскликнул де Гриффон. –  Видели?

Он проворно расхаживал по палатке на негнущихся ногах, помогая себе взмахами рук. Сэсил бегал за хозяином, хватая за пятки.

– И еще, вот!

Капитан заскакал на одной ноге, потом на другой, хлопая штанинами пижамы. Он был так забавен, что миссис Грегсон не сдержала смеха.

– Нельзя ли перестать? А то кто-то из нас лопнет.

Капитан повалился на постель со счастливой улыбкой на лице и принялся отдуваться.

– Я вполне здоров, можно выписывать, –  провозгласил он наконец.

– Последнее слово за майором Ватсоном, –  напомнила миссис Грегсон. –  А мне пора разносить чай. Вы будете? Только не говорите сестре Спенс, кто его принес.

– Миссис Грегсон, смилуйтесь. Не могу я дожидаться майора Ватсона. Бог весть куда он отправился на подвиги.

Ей нечего было возразить. Ватсон прибежал к ним с Сэсилом под мышкой, и глаза у него блестели, на ее взгляд, лихорадочно. Задав капитану де Гриффону несколько вопросов о действии отравляющих газов, он объявил, что едет в Горелый дом. Помянул к чему-то Уинстона Черчилля и послал мисс Пиппери отправить телеграмму. Говорил он невнятно, будто пытался вывалить сразу все и словам тесно было во рту. Миссис Грегсон подумала, не поражен ли его мозг деменцией, и даже заподозрила морфий. Хладнокровный, благонадежный джентльмен, каким она знала доктора, исчез, оставив вместо себя мистера Хайда.

– Послушайте, моя рота отбыла, –  рассудительно говорил де Гриффон. –  Всех отправили на передовую. Я должен быть с ними. В роте есть молодые, испуганные люди, которые, как это ни странно, полагаются на меня. Я не профессиональный военный, не так давно сам был бестолковым субалтерном. Но моя работа – вести за собой людей, показывать им, как держаться в бою и в окопах. Если они решат, что офицер струсил…

– Никто так не подумает, –  перебила она. –  После того, что с вами было…

Он горестно покачал головой.

– Миссис Грегсон, я оказался бы не первым офицером, изобретающим хитроумный способ выбраться из этого бедлама. Но, вернувшись в Англию, если Господь меня пощадит, я приму на себя обязанности лорда Стэнвуда.

– Вы – лорд Стэнвуд?

– Мой отец и брат скончались. Мать живет одна в огромном доме, с ней никого, кроме повара, единственной горничной и шофера Гарри. А он уже не тот, что прежде. Мне предстоит сделать Флитчем таким, каким дом был до болезни отца, и подготовить фабрики для перехода к экономике мира. Многие из моих солдат станут тогда моими работниками. Они возвратятся на прежние места. Представьте, что они утратили почтение ко мне, к имени моего рода. Это верный путь к катастрофе. И без того очень трудно будет, когда это кончится, возвращаться к нормальной жизни, к прежнему порядку. И если я позволю себе пренебречь своим долгом, будет еще труднее…

Миссис Грегсон отметила про себя, что волнение делает капитана весьма привлекательным.

– Я не знала. Что вы потеряли… что вы теперь глава семьи.

– Глава злодеев де Гриффонов.

– Я этого не говорила…

– А мне кажется, говорили. Но даю вам слово, после войны – больше никаких злодейств. Да, я сказал, что хочу вернуться к прежнему порядку, но таким же он не будет. Боже мой, многие ли лорды делили со своими людьми окоп или воронку, видели, как они умирают, выносили их из… я хочу сказать, после этого я уже не смогу видеть в них безликих пешек на доске. Никогда. И никогда не буду смотреть на женщин, как смотрел раньше.

– Рада слышать, лорд Стэнвуд.

– Ради бога, только не здесь. Это в будущем. Робинсон, прошу вас.

– С этим, думаю, тоже придется подождать, –  прогудела сестра Спенс. Они не видели и не слышали, как она проскользнула в палатку. –  Я говорила вам не фамильярничать с офицерами, миссис Грегсон?

– Сестра, это только моя вина. Я сам послал за миссис Грегсон. Хотел узнать, как продвигается расследование майора Ватсона. Прошу вас, если вы собираетесь кричать, кричите на меня.

Сестра Спенс поцокала языком.

– Так и знала, что от волонтерской помощи все вверх дном. Да еще когда ждут фельдмаршала Хейга…

– Сэр Дуглас здесь надолго не задержится, –  успокоил де Гриффон. –  Он не любит госпиталей. Говорят, ему неприятно видеть конечный результат его великих замыслов. –  Капитан подмигнул. –  Легче видеть в них безликие пешки на доске, верно, миссис Грегсон?

Волонтерка задумалась, откуда ему столько известно о Хейге, но, вопреки обыкновению, сочла за лучшее промолчать.

– Ну так вот, –  объявил де Гриффон, словно они уже пришли к взаимному согласию. –  Я намерен одеться и буду благодарен, если вы, прекрасные дамы, не станете мне мешать. Отвечать мне придется лишь перед майором Ватсоном. И последнее, миссис Грегсон.

– Да?

– Я бы не отказался выпить чая на дорогу.

Первой мыслью Ватсона было вытолкнуть рыгающий шланг наружу. Схватив прислоненные к стене деревянные грабли, он шагнул к облаку, но оно за эту минуту стало таким густым, что он не сумел разглядеть источник ядовитой зелени. Задерживая дыхание, отвернув голову, доктор наугад ткнул граблями в туман, словно неопытный рыцарь в дракона.

Но бесформенное чудовище тут же нанесло ответный удар. Глаза защипало от раздражающего слизистую газа. В лицо будто кислотой плеснули. Ватсон изо всех сил зажмурился и отступил туда, где стоял Лорд Локи. Конь уже почуял едкий газ и недовольно зафыркал, встряхивая головой.

Думай, Ватсон, думай!

Он обвел взглядом крепкие каменные стены. Единственное оконце виднелось под самой крышей. Здесь не было помоста для сена, куда доктор мог бы взобраться. Поверх перегородок между денниками лежали крепкие деревянные балки, от них под прямым углом поднимались опоры стропил. Черепицу крыши наверняка удалось бы разобрать, если бы только до нее добраться. Но до крыши было двадцать пять футов.

Его начал одолевать кашель – активные молекулы добрались до верхних дыхательных путей. Ватсон посмотрел вниз. Щупальца газового облака обвивали ноги и медленно поднимались вверх. Очень медленно. Солома шуршала и шевелилась – крысы и мыши спасались от опасности.

Фраза сама всплыла в голове. Хлор – газ тяжелее воздуха. Надо забраться повыше. Поставив ногу на распорку, он подтянулся на перегородку и уцепился за вертикальную опору. Хватит ли сил взобраться по ней? Вряд ли. А если и влезет, сумеет ли разобрать черепицу? Почти все здания в округе лишились крыш, а эта, как назло, уцелела.

Майор хотел позвать на помощь, но сразу зашелся в жестоком кашле. Потом не стало сил даже кашлять. Он задыхался. Горло перехватило. Нашарив в кармане носовой платок, Ватсон закрыл себе рот и нос. Лорд Локи бил копытом в землю, издавая странные лающие звуки. Потом конь взвился на дыбы, и перегородка под Ватсоном содрогнулась от удара копыт. Повторив удар, конь снова заржал, призывая помощь. На фронте для защиты лошадей применяли носовые затычки, противогазовые капюшоны и специальные очки, но в конюшне Ватсон ничего такого не заметил. Человеку и животному приходилось одинаково плохо.

Что служит противоядием при отравлении хлором? Чем там пропитывают шлем-маски? Гидрохлорид кальция и глицерин. Где их взять? Но был еще один вариант. Первые респираторы смачивали мочой. В моче есть аммиак, он замедляет действие хлора. Только Ватсону, опасно балансирующему на балке, страшно было подумать о том, чтобы смачивать платок собственной мочой. Трудно удержать равновесие, да и послушается ли его мочевой пузырь? Однако другого выбора, кажется, не оставалось. Надо было выиграть время. Ватсон потянулся свободной рукой к пуговицам.

Лорд Локи забился в своем деннике, оскалил зубы, тряхнул головой, пытаясь избавиться от ужасного жжения. Все его тело содрогалось от боли, и конь бил копытами в перегородку. Дерево с ужасным хрустом треснуло, балка переломилась под Ватсоном. Он сумел зацепиться за вертикальную опору, но одна нога повисла в воздухе. И тут конь, вздыбившись, ударил его в бок тяжелой мордой. Доктора подбросило в воздух, и он вниз головой полетел в клубы зеленого пара, в зеленые щупальца, готовые принять его в свои объятия.

В хижине царил обычный кавардак. Не только газеты за десять с лишним лет (он не раз обещал себе сделать вырезки и разложить их по папкам), но еще и аппаратура, и химикалии для давно забытых или заброшенных опытов. И еще коробки с лекарствами, и полная подписка «Иллюстрированного лондонского журнала» и прочих изданий за сорок лет, и четыре подставки для разнообразных трубок, и целых два скрипичных ящика – хотя инструмент скрывался только в одном, –  и напоминание о недавнем обеде – поднос с объедками.

Ничего, завтра придет девушка. Приберет хотя бы крошки и объедки, а вот остальное – не ее дело. Это его забота. «Отжил свое», –  подумалось ему. Вспышка вдохновения при падении цеппелина была желанным, но редким проблеском. Обычно же часы его бодрствования проходили в смутных воспоминаниях о несделанных делах.

Он сознавал, что способности его потускнели. Сознавал с тех пор, как интеллект впервые подвел его. Нет, подвел – слишком сильно сказано. В мыслительном процессе появились неуловимые провалы, когда мозг напрочь отказывался думать. Едва ли кто-то даже теперь сумел бы их заметить, но он-то знал. Так дирижер знает, что трубач на долю такта отстал от ритма, так механик замечает легчайшую неполадку в работе мотора. Большинство еще не видит ошибки, но специалист знает. А мозг всегда был для него рабочим инструментом.

Гордость не позволила ему признаться в истинных причинах ухода от дел даже Ватсону. Он не хотел видеть, как силы изменяют ему под конец дней. Лучше уж притвориться, будто всецело увлекся пчелами.

Он, завернувшись в шерстяную шаль, сидел перед огнем и неторопливо попивал чай, когда в дверь постучали. Он всегда старался оставить дорожку между залежами холостяцкой жизни, но так трудно было уйти от согревавшего суставы огня. Однако второй раз постучали настойчивее, и он, хрустнув коленями, встал.

Хотел крикнуть «одну минуту», но голос тоже подвел – прозвучал не громче шелеста сухих листьев, скопившихся у него на газоне. Откашлявшись и набрав в грудь воздуха, он отозвался на третий стук:

– Потерпите! Иду!

Засов выскальзывал из скрюченных пальцев, а когда все же сдвинулся, дверь резко распахнулась под его рукой. Испуганный разносчик телеграмм отшатнулся при виде землистого, небритого лица, нуждавшихся в стрижке седых волос и оскалившихся в неумелой улыбке желтоватых зубов. Убедившись, что телеграмма адресована именно этому старику, мальчик вручил ее и заторопился прочь.

– Минутку, юный Харгривс, –  остановил его старик.

Разносчик застыл и снова повернулся лицом к дому:

– Сэр?

– Ваша мать – отличная вышивальщица, –  сказал старик. Это было утверждение, а не вопрос.

– Да, сэр, верно.

Имя было затейливо вышито на кармашке красной куртки почтальона. И куртка, и брюки подогнаны точно по росту, но о ловкости в обращении с иглой говорила именно вышивка.

– Болгарская народная. Сто лет ее не видел. Постойте… – Из пыли и мусора в жилетном кармане старик извлек шестипенсовик. –  Вот. Это по крайней мере не дурная новость, –  проговорил он, показывая телеграмму.

– Да, сэр.

Юный Харгривс уже сам по длине послания определил, что это не одно из тех кратких и скорбных известий, которые ему так часто приходилось разносить. Нелегко было привыкнуть к тому, что одно его появление перед домом пугает хозяев. Кто-то сказал про него: «красный вестник горя». Как ни молод был мальчик, он иногда ощущал себя самой смертью, похитителем невинных молодых душ. –  Теперь много плохих новостей.

– Много, –  понимающе кивнул старик. –  Ну ступайте, Харгривс.

– Спасибо, сэр.

Он посмотрел, как мальчик садится на велосипед и уезжает в сторону почтовой конторы, где, конечно, ожидают доставки новые печальные известия.

Старик вернулся в дом, захлопнул за собой дверь и снова уселся перед камином. На улице у него теперь быстро немели пальцы. Он впервые заметил это, когда готовил ульи к зимовке. Кровообращение уже не то, что прежде. Он растер руки, прежде чем вскрыть телеграмму.

Прочитал внимательно. И, читая, почувствовал, как заводится мотор. Перечитал еще раз: вот уже застучали поршни. Все клапаны смазаны как надо. Череп гудел от скрытой в нем мощи. Тепло – не то, что исходило от угля и дров в камине, –  разлилось по телу. Он погладил подбородок. Боже мой, давно пора бриться! И подстричься, пожалуй. Например, у «Симпсона и сына» на главной улице. Там не салон, но вполне прилично.

К тому времени, как он третий раз перечитал отрывистое послание, план был готов. Что надеть, куда пойти, как там держаться. Молодец, Ватсон, расколол шифр! Правда, задачка была для школьника. Но при его гордости так оказалось проще. Легче буква за буквой выписывать извинения за грубость при расставании, чем сразу признать – виноват. И как же ответил Ватсон на его смирение?

– Прекрасно ответил!

Он встал. От порывистого движения закружилась голова. Утвердившись на ногах, он перешагнул груду газет и встал перед прогибающейся от тяжести книжной полкой, чтобы впервые за много месяцев достать расписание поездов «Брэдшо». Он уже коснулся корешка, когда в спине что-то щелкнуло. Боль хлынула в бедро, правая нога подогнулась, и хрупкий старик плашмя рухнул на каменный пол.

Блох, когда шофер Люкса перехватил его на станции, не сомневался: его ждут неприятности. Он опоздал, и водитель не скрывал недовольства. Блох собирался сослаться на военные эшелоны, задержавшие гражданский состав. На деле же он остановился у брюссельского вокзала, чтобы сделать татуировку. Очень простую: черное готическое «Н» на левом плече. Если бы кто-то заметил, он объяснил бы, что это символ «Heimat» – Родина. Для него самого эта буква значила другое.

Молчаливый молодой водитель сообщил только, что Люкс хотел видеть Блоха немедленно. И что он сам два часа прождал на станции. После чего указал на переднее сиденье своего «Мерседеса Торпедо». Верно, боялся, как бы Блоха не приняли за офицера. Они поехали к северо-западу, в сторону от линии фронта и долины Ипра, в глубину сельской Бельгии. Блох решил не извиняться за опоздание. Перед простым-то шофером!

Куда же его везут? Наверняка выдумали очередной тонкий план. Может, разведка получила новые сведения о местонахождении Черчилля. Блох был уверен, что Люкс не из тех, кто удовлетворится вариантом «чуть не попал». От мысли о новом переходе линии фронта его затошнило, но он держался. Не был пока готов погасить теплившийся в нем после ночи с Хильдой свет. Так что он отогнал Люкса и англичан в глубину сознания.

Первые несколько километров дороги были забиты машинами и телегами, перевозившими войска из резерва к фронту. Работали саперы: прокладывали новые рельсы для доставки личного состава и вооружения. Однако скоро дорога расчистилась, а местность, хоть и бесцветная под пасмурным небом, приобрела обычный мирный облик. Необычны были только злобные взгляды местных жителей на проезжающий автомобиль да германские флаги над ратушами.

Через пятьдесят километров шофер свернул с главной дороги в холмы, поросшие густым и голым лесом. После однообразных равнин новый пейзаж радовал глаз.

Там, где проселок углублялся в расщелину, стоял дорожный пост. Трое суровых часовых проверили документы и допросили шофера. Еще через два километра, на краю леса, был установлен внушительный шлагбаум: толстый полосатый брус, перегородивший проем в трехметровом ограждении с витками колючей проволоки по верху. «Это серьезно, –  подумал Блох. –  Тюрьма?»

Тревога эхом отозвалась в желудке.

Дорога вилась между прямыми, как телеграфные столбы, деревьями и выходила на поляну, где стояли три новехоньких домика. Над трубой ближнего поднимался дым. Имелись тут и несколько полевых палаток, и у одной из них пил кофе закутанный в плащ-палатку Люкс. Шофер подъехал прямо к нему. Люкс дождался, пока машина перестанет содрогаться и скрипеть и со вздохом облегчения замрет.

– Вот и вы, Блох! – воскликнул офицер с подозрительным дружелюбием.

– Простите за задержку…

– Ничего-ничего. Вот, выпейте-ка кофе. –  Люкс дал знак ординарцу в палатке с откинутым пологом. –  Шнайдер, отведите машину, она мне больше не понадобится. –  Он снова обернулся к Блоху: – Как провели отпуск?

– Спасибо, хорошо.

– Почти как настоящий! – Офицер вручил Блоху жестяную кружку с эрзац-кофе. –  Повидали свою девушку?

Заметив выражение лица Блоха, он улыбнулся.

– Я же ваш офицер. Кто, по-вашему, цензурирует письма и телеграммы? Хильда, не так ли? Вы с ней встретились?

– Да, сэр.

– Все хорошо?

Блох невольно улыбнулся:

– Очень хорошо, сэр.

– Превосходно, –  подмигнул Люкс, хлопнув его по спине, после чего отвел с дороги отъезжавшего «мерседеса».

Блоху стало сильно не по себе. Жовиальный Люкс выглядел милым и убедительным – примерно как волк, заглянувший к вам на чашку чая. Хотя кофе был на удивление хорош.

– Манфред! – крикнул офицер показавшемуся из ближайшего домика человеку.

Золотое шитье на его воротнике и манжетах говорило, что Манфред – старший фельдфебель, хотя Блох, когда тот приблизился, не увидел на его форме эмблемы рода войск. Обычно старший сержантский состав носил соответствующие значки. На ходу Манфред переваливался с боку на бок – огромное брюхо тянуло его к земле. Правый глаз скрывался под повязкой. Вблизи Блох заметил странную, стеклистую гладкость кожи и черные рябины у него на лице. Угол рта был оттянут книзу, как случается при параличе. Манфред отдал честь, и Люкс ответил на приветствие.

– Вот, Манфред, тот человек, о котором я говорил. Унтер-офицер Блох – der Speiss Манфред Лёвенхарт, –  представил Люкс, использовав неофициальное обозначение старших сержантов.

Миссис Грегсон заподозрила неладное, увидев в свете мотоциклетной фары чудовище. Едва они въехали во двор фермы, чудовище вывалилось в луч фары и тут же нырнуло обратно в темноту. Это привидение так напугало ее, что переднее колесо вильнуло и мотоцикл едва удержался от падения.

– Стойте! – прокричал из-за плеча де Гриффон, и она кое-как сумела остановить машину на булыжнике двора. Капитан мгновенно соскочил, ухватил ее за плечо и швырнул наземь. Мотоцикл упал рядом. –  Лежать, –  велел капитан. –  Голову прикройте.

Она послушалась, прикрыв макушку руками и пытаясь вспомнить мелькнувшее видение. Ужасное плоское лицо с выпуклыми пузырями глаз и подобием хобота вместо рта и носа.

– Стой! – послышался сзади крик де Гриффона. –  Ты, там, стоять!

Ответа она не разобрала.

– Не дури, парень. Клади винтовку.

За новым невнятным бормотанием последовали два резких щелчка – она вздрогнула, поняв, что де Гриффон стреляет из пистолета. После третьего выстрела раздался звук, будто раскатился мешок угля или картошки.

– Все в порядке, –  проговорил де Гриффон. –  Ох, боже мой, подождите, не двигайтесь. Пожалуйста.

Тревога – нет, настоящая паника в его голосе заставила ее вскочить. Она не собиралась валяться плаксивой куклой.

Капитана освещал бледный, гаснущий луч мотоцикла. Правее что-то лежало – труп, решила миссис Грегсон. Винтовка валялась рядом, руки раскинуты в стороны. Издалека она не видела ран, но не сомневалась, что де Гриффон стрелял насмерть. Капитан склонился над газовым цилиндром, лежащим перед сараем, и торопливо закручивал колесико вентиля.

– Не подходи, Джорджина, –  крикнул он и закашлялся. –  Ради бога, держись подальше.

Запахло бензином. Текло из-под колпачка бака упавшего мотоцикла. Миссис Грегсон подняла машину и направила фару на капитана, который уже откатывал в сторону цилиндр с волочащимся шлангом. Выключив мотор, она бросилась к сараю, но едва добежала до колодца, как де Гриффон отчаянно замахал ей – не подходи!

Он отодвинул засов на двойной двери, распахнул створки и шарахнулся от выползавшего наружу облака.

– Газ, –  крикнул капитан через плечо. –  Рот прикрой…

Слова выбило у него из груди. В муке запрокинув голову, волоча за собой струи зеленого тумана, подобием адского жеребца из сарая вырвался Лорд Локи. Он врезался в капитана и сбил его с ног.

– Майор! – вскрикнула миссис Грегсон. –  Доктор Ват…

Капитан, дернувшись, закашлялся, да и она уже ощутила жжение в носу и глазах. Подняла воротник, чтобы хоть как-то защититься.

Де Гриффон успел приподняться и бешено скреб пальцами по лицу мертвеца, когда из клубов газа показалось еще одно существо. Человек шатался, зажимая лицо тряпкой. Протянув перед собой руку, он вслепую кинулся через двор, наткнулся на водопойную колоду и, отбросив платок, по плечи ушел головой в воду.

Де Гриффон оказался перед миссис Грегсон, протянул нечто отвратительно пахнущее.

– Надень. Сейчас же!

Это был противогаз. Новая маска, она слышала о таких, но еще не видела. Вот что за чудовище ее напугало. Человек в противогазе. Мисс Грегсон натянула душную маску из брезента и резины. Внутри было влажно от чужого дыхания, стекла очков запотели, одно треснуло. Но по крайней мере газ больше не обдирал ей глотку.

– Забирайте майора, –  приказал де Гриффон. –  Увозите, на мотоцикле.

– А-ак-э-ы? – промычала она, как из-под воды.

– Что?

Она постаралась выговаривать каждое слово отдельно:

– А как же вы?

– У меня здесь дело. Ничего со мной не случится, поезжайте.

Миссис Грегсон подошла к мотоциклу, села и облегченно вздохнула, когда он завелся всего со второй попытки. Она открыла дроссель только-только, чтобы подъехать к майору Ватсону. Тот опустил мокрую голову ей на плечо, грудь его тяжело вздымалась.

– Вы удержитесь?

Он едва сумел кивнуть и перекинул ногу через седло.

Оба, окаменев, смотрели, как де Гриффон идет к Лорду Локи. Ноги у коня подгибались, мучительно екающие бока блестели от пота. При виде хозяина Локи встряхнул головой и жалобно заржал. А потом опрокинулся, рухнув так тяжело, что удар отдавался по земле несколько секунд. Он перебирал ногами, как будто пытаясь убежать от этого ужаса. Из покрытых пеной губ вырвался тонкий визг.

Де Гриффон медлил всего секунду, но и это промедление было жестокостью. Потом он шагнул вперед, поднял револьвер, тщательно, милосердно прицелился и спустил курок. Лорд Локи с силой содрогнулся и затих.

Когда мотоцикл, урча мотором, вылетал из ворот фермы, мимо, перебирая короткими лапами и вывалив язык, проскочил Сэсил.

Де Гриффон подхватил собаку, прижался щекой к ее морде и тихо отошел. Слезы на его глазах были вызваны не только расползавшимся по двору хлором.

Миссис Картрайт вышла из мототакси и обернулась к сыну:

– Побудь здесь, мальчик, хорошо?

Она знала, что шоферу велено дождаться ее и отвезти домой. Невероятная роскошь. Она даже не представляла, во что обойдется такая поездка. Все это распалило ее любопытство.

Домик был положительно скромен. Не таким она представляла жилище человека, способного разбрасывать фунты на такси. Из трубы поднимался дым, в окнах, хотя еще не стемнело, мерцал свет. Да, эти старые дома бывают темноваты. Дверь, отметила она, не помешало бы перекрасить, а ступени крыльца не смолили много месяцев.

Она оглянулась на Берта, и тот махнул ей: иди же! На первый же удар дверного молотка последовал властный приказ:

– Войдите!

Дверь не была заперта. В комнате пахло табаком, дымом горящих поленьев и плесенью. Кругом громоздились коробки. В камине горел огонь, но ее взгляд сразу привлекла наружная облицовка камина, облепленная клочками бумаги. Кое-где между листками протянулись полоски ткани. Почти на всех было написано одно и то же. Имена.

– А, миссис Картрайт! Как вы добры, что приехали. Простите, что я не встаю.

Он лежал на дощатом помосте над самым полом, прямо перед диваном. Одет был в красный домашний жакет и свободные брюки, на ногах мягкие восточные туфли. Под рукой – курительные принадлежности, бутылка виски, флакон с таблетками, несколько блокнотов, стаканчик с карандашами и несколько горок стружки – карандаши недавно точили. Еще над ним возвышались готовые обрушиться шаткие башни из книг.

– Доктор посоветовал лежать так по нескольку часов в день. Я повредил спину, миссис Картрайт. Совсем не ко времени.

– Сочувствую, –  сказала она, разглядывая коробки, полные книг и журналов. Кажется, от них-то и исходил запах плесени.

– Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Молодой Фредерик легко вас нашел?

Молодому Фредерику – шоферу такси – было не меньше шестидесяти. Молод – в сравнении с распростертым перед ней стариком. Видно было, что его мучает боль: лицо осунулось, он то и дело морщился.

– Я бы предложил вам чая или кофе, но…

– Можно я приготовлю?

– Вам нетрудно? Девушка приходила сегодня, но уже ушла. Тут все на виду.

Она прошла в кухню – просто конец комнаты ступенькой ниже остального пространства.

– Мой Берт о вас рассказывал, сэр.

– Он и мне говорил о вас и о том, как вам трудно приходится на снарядной фабрике.

– Неужели?

– Да. Ваш Берт – толковый мальчик, знаете ли. И более того, въедливый, как горчица. Вы можете им гордиться.

Женщина покивала.

– Надеюсь, все это кончится прежде, чем он дорастет до призывного возраста. –  И нерешительно добавила: – Это, наверное, звучит очень непатриотично?

– Ничего подобного, –  возразил он. –  Ничего подобного. К тому же Берт уже сейчас помог мне.

– С цеппелином? Он только об этом и говорил.

– Именно с цеппелином. Так вот, миссис Картрайт, не вдаваясь в подробности – я сейчас в нем нуждаюсь. Мне нужна его сообразительность, азарт и, главное, его молодость.

Мисс Картрайт прервала кухонные хлопоты и снова подошла к старику, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Как же это понимать, сэр?

Она не назвала бы себя искушенной в светских делах, но слышала, что бывает в Лондоне с мальчиками. А этот человек был из Лондона.

– Понимать так, что мне нужна крепкая спина. Чтобы кто-то доставал для меня книжки с полок и отвечал на телефонные звонки, не тратя целую вечность, чтобы добраться до телефона.

Она обвела комнату взглядом. Телефона не было.

– Его скоро установят.

Он потянул за кое-какие ниточки в министерстве, где прежде служил Майкрофт, бесстыдно использовал связи и давнее эхо успеха в деле фон Борка. Средство сработало. Почта мигом забыла, что очередь на установку аппарата – шесть месяцев, а то и больше. Впрочем, цена осталась астрономической.

– И еще, –  продолжал Холмс, –  кто-то должен помогать мне с этой стеной. –  Он поймал озадаченный взгляд женщины. –  Это наглядное представление моего метода. Теперь мне так проще. Обновлять наклейки приходится десять – пятнадцать раз в час, а то и чаще. Даже когда я на ногах, это отнимает бо€льшую часть дня. Берт, как я понимаю, умеет читать и писать?

– Мне самой не верится! Помяните мое слово, он еще сдаст экзамен на государственного служащего. Но ведь…

– Я – детектив, миссис Картрайт. Отставной сыщик, которому выпал случай в последний раз показать себя. Скажу откровенно, прежде у меня был помощник, опора. Мне его недостает. Имелись вспомогательные войска – их теперь тоже нет. Сыщику-одиночке бывает одиноко, миссис Картрайт. Конечно, я в состоянии оплатить услуги.

– Я еще не дала согласия, –  огрызнулась она.

– Верно, не дали. Мы обсудим это за чаем – чайник как раз закипел. Если хотите, я могу предоставить рекомендации. Из полиции. В Скотланд-Ярде меня кто-нибудь еще помнит. Берту придется иногда оставаться на ночь – у меня есть чулан, его можно превратить в уютную комнатку – и даже путешествовать. В остальные дни Фредерик будет забирать его и отвозить домой.

Миссис Картрайт вернулась в кухню, чтобы заварить чай.

– У него школа, –  напомнила она через плечо.

– А! Уверяю вас, миссис Картрайт, со мной он получит образование, какого не даст ни одна школа в стране. Однако я договорюсь с его директором и непременно восполню с ним все пропущенное. Впрочем, надеюсь, ему не так уж много придется пропускать. Думаю, достаточно, если он будет приходить после школы и по выходным.

– Если я соглашусь, как скоро вам нужен будет подмастерье?

Подмастерье? Он этого слова не произносил, но звучало оно подходяще. «Берт Картрайт, подмастерье детектива». Недурно.

– Сразу, миссис Картрайт, сразу. С сегодняшнего вечера. –  Он понизил голос, подчеркивая драматичность момента: – Полагаю, уже сейчас речь идет о человеческих жизнях.

Часовой у ворот Восточно-английского госпиталя с нарастающей тревогой следил, как приближается по разъезженной дороге одинокий огонек. У санитарной машины погасла одна фара? Судя по тому, как прыгал луч, парень за рулем не думал притормаживать на колдобинах и не слишком держался проложенных по дороге гатей. Наконец часовой расслышал тонкий визг мотора. Мотоцикл. Для него такая скорость – полное безрассудство. Гоняя вот так, недолго и голову свернуть.

Шум и желтый круг света приближались. Часовой снял с плеча винтовку. Надо сделать все как положено. Держа оружие на высоте бедра, он воинственно нацелил вперед штык и выставил подбородок. И только тогда сообразил, что мотоциклист и не думает останавливаться.

Отскочив с дороги, он успел рассмотреть сведенное гримасой лицо мотоциклистки, летящие за ней кудри и мотающегося на заднем седле пассажира. Миссис Грегсон. Ее рыжие кудри и оригинальный мотоциклетный костюм знал каждый.

– Стой, кто идет? – беспомощно крикнул он вслед заднему фонарю. И достал из кармана накидки полагавшийся часовому свисток – чтобы вызвать конвой для санитарных машин, надо было свистнуть трижды.

Но, дав сигнал, часовой заколебался. Что теперь: гнаться за ней, чтобы хорошенько отчитать, или остаться на посту? Он не слыхал, чтобы кого-то расстреляли за отказ догонять безумную мотоциклистку, а вот оставивших пост часовых, случалось, расстреливали. Он дал еще три свистка. Будет чем оправдаться.

Миссис Грегсон подкатила прямо к палатке для переливания. Она помнила, что там лежит кислородная подушка, которую давали больному де Гриффону. Заглушив мотор, она остановилась и, слезая, прокричала:

– Сидите пока, майор!

Она пыталась поддержать его, но Ватсон заваливался вбок, словно в теле не осталось костей.

– Майор, вы меня слышите?

– Миссис Грегсон… Ох, господи! Вы одна, без сопровождения?

Сестра Спенс, судя по плотно запахнутому халату и приглаженным волосам, готовилась ко сну. К ним уже спешили другие, тоже одеваясь на ходу.

– Без, сестра. Майор Ватсон отравился газом.

– Газом? Как же так? Кто его?

Хорошие вопросы, только ответов она не знала.

– Вы не поможете?

Ватсон всем весом наваливался ей на грудь. Сестра Спенс обошла мотоцикл и подхватила его под другую руку, но пострадавший при этом изогнулся и едва не упал. Потом его стало рвать.

– Постойте, сестра.

Миссис Грегсон присела и подставила плечо под клонившегося вперед Ватсона. Он повис у нее на плече, сложившись вдвое. Сестра Спенс придерживала его сбоку.

– Через минуту подадут носилки.

– Неизвестно, есть ли у нас эта минута.

Миссис Грегсон выпрямилась и пошатнулась. Сестра Спенс подставила ей плечо. С каждым шагом до палатки ноги подгибались сильнее. Наконец миссис Грегсон свалила майора на ближайшую койку.

– А на вид не такой тяжелый, –  вздохнула она, поправляя простыню.

– Какой газ?

– Хлор. Ему нужен кислород. Вон там…

Секунду она ожидала, что сестра Спенс возмутится, не позволит собой распоряжаться, но та коротко кивнула и пошла за баллоном.

– Ох, боже мой! – Мисс Пиппери не знала, чей вид ужасает ее больше – майора или подруги. –  Джордж, ты цела? – Она перевела взгляд на Ватсона. –  А он…

– Элис, –  спокойно остановила ее миссис Грегсон, –  ему надо промыть глаза. И рот. Это отравляющий газ.

Когда подруга поспешно взялась за дело, миссис Грегсон одобрительно кивнула. Подтягивались и другие медики, в их числе майор Торранс, так что скоро Ватсоном занимались полдюжины заботливых рук. В числе помощников была и сестра Дженнингс.

– Что мне делать? – спросила она, входя в палатку.

– Что вы здесь делаете? – вопросом на вопрос ответила миссис Грегсон.

– Я здесь работаю.

– В последние дни вас не было.

Дженнингс ощетинилась:

– Двадцать четыре часа, можете проверить.

– Он ужасно беспокоился.

– Кто?

Взгляд младшей сестры метнулся к кровати, где лежал Ватсон.

– Доктор Майлс, –  сказала она. –  Очень за вас переживал.

– Почему бы? – удивилась Дженнингс. –  Он здесь?

– Разве вы не знаете?

– Нет. О чем вы говорите, миссис Грегсон? Надышались эфиром?

– Нет. Вы были с доктором Майлсом?

Дженнингс недоверчиво прищурилась. У нее хватало ума не ссориться с этой женщиной. Красная дьяволица на все способна.

– Я не видела доктора Майлса с тех пор, как покинула госпиталь.

– Прошу прощения. Я… ошиблась.

Ватсона снова стало рвать. Дженнингс сняла с него кислородную маску.

– Нам понадобится новый баллон, этот почти пустой. Я этим займусь?

– Если вы не против, –  кивнула миссис Грегсон, удивляясь, с какой стати все стали ее слушаться.

Когда Дженнингс ушла за санитарами, миссис Грегсон нашла стянутую с Ватсона рубашку, достала из ее кармана увеличительное стекло и в тусклом свете разобрала надпись на рукояти. Такую крошечную, что не помешала бы вторая лупа.

«Моему всевидящему глазу, верному спутнику и непреклонной совести с вечной благодарностью, Ш. Х.».

Медленно пятясь, она выбралась из палатки. Люди, занятые доктором Ватсоном, не заметили ее ухода. Только Элис подняла взгляд, но миссис Грегсон покачала головой, чтобы подруга не привлекала к ней внимания. Останься она, кто-нибудь стал бы расспрашивать, что произошло на ферме. А у нее пока не было ответов. Следовало съездить за де Гриффоном, доставить его для отчета. Теперь, когда Ватсон слег, ей придется его заменить. Миссис Грегсон сунула лупу в карман с таким чувством, будто ей передали маршальский жезл.