Глава 12. Фальшивка

Я плачу. Я сильно плачу, трясусь, дрожу, не могу себя контролировать. Вытягиваю вперёд руки и крепко прижимаю к себе Лёшу.

– Нет! – прошу я. – Пожалуйста, не надо!

– Рано или поздно это со всеми происходит.

– Но не с тобой.

– И со мной тоже.

– Но почему?

– Потому что пришло время, – Астахов поглаживает мою спину. – Но у нас есть ещё несколько часов.

– Несколько часов? – ужасаюсь я. – И ты так спокойно об этом говоришь?

– А как я должен говорить?

Парень отстраняется и серьёзно смотрит мне в глаза.

– Будь сильной, – приказывает он.

– Но я не могу.

– Ты должна.

– Лёша, я… – Астахов уходит. Внутри всё сжимается. – Нет, – шепчу. – Нет! Постой. Подожди! – Друг отдаляется от меня всё больше. – Не покидай меня. Пожалуйста!

– Кобра, – я испуганно вздрагиваю и вижу перед собой маму. Она в чёрном костюме, бледная и только что назвала меня прозвищем. – Пойдём со мной.

– Куда?

– Пойдём.

Мама тянет меня к бесконечным столам. Вокруг чужие люди. Они режут фрукты, овощи. Раскладывают на тарелки бутерброды, грибы и канапе.

– Помогай, – приказывает мама и уходит.

Вытираю слёзы тыльной стороной ладони и осматриваюсь. Вдруг вижу вдалеке Киру. Бегу к ней.

– Эй, – я едва не врезаюсь в блондинку. Та пьёт виски из чашки. Кажется, это мамин любимый сервиз. – Мы должны что-нибудь придумать!

– Ты чего такая нервная? Лучше выпей со мной, расслабься.

– Да не собираюсь я расслабляться.

– Господи, Лия. Умерь пыл. Никогда не была на похоронах?

– Очнись! – визжу я. – Это Лёшины похороны! Лёша скоро умрет!

– И что? Все умирают.

– Издеваешься?

– Милая моя, – Кира отставляет чашку и кладёт мне на плечи холодные руки. – Ты ничего не сможешь сделать. Такова жизнь.

– Нет!

Я сбрасываю ладони подруги и бегу как можно дальше от неё. Натыкаюсь на маму, резко поворачиваюсь к ней спиной и несусь в сторону актового зала. Внутри много людей. Мои одноклассники сидят на предпоследнем ряду, Трубецкая машет рукой и подзывает к себе. Я нехотя приближаюсь.

– Мне так жаль, – протягивает она. – Астахов ведь был твоим другом.

– Почему был?

– Как почему? Он ведь скоро умрёт.

– Неправда, – я глубоко втягиваю воздух и испуганно прикрываю глаза. – Нет, он не умрёт. Нет-нет.

– Ну чего ты сопротивляешься? – удивляется Марина. – Людям свойственно уходить.

– Замолчи!

– Законы природы не перепишешь.

– Замолчи!

– Такова его судьба.

– Замолчи!

Размахиваюсь, хочу ударить Трубецкую, но мою руку перехватывают в воздухе. Растерянно поворачиваю голову. Это Макс.

– Ты чего? – спрашивает он, сжимая мою кисть. – Опять взялась за своё? Да? Решила подраться?

– Нет, – оправдываюсь я и горблюсь. – Нет, я не хотела.

– Хотела. Ты собиралась ударить её.

– Но она плохо говорит о Лёше!

– И что теперь? Из-за этого она заслуживает того, что ты собиралась сделать?

– Максим, – говорю я и тянусь к парню. – Максим, что же мне делать?

– Не надо, – он отстраняется. – Не прикасайся ко мне.

– Что? Почему? Ты больше не любишь меня?

– А разве ты когда-то любила меня?

– Конечно!

– Думаешь? Ты ведь забыла, да? Наши отношения – фикция, обман. Фальшивка.

– Не говори так.

– А как говорить? Ты добилась своего. Сыграла на чувствах и исчезла из моей жизни.

– Максим!

– Нет, – парень грубо выпускает мою руку и чеканит: – Я сожалею, что отдал тебе своё сердце.

Разворачивается и уходит. Бросает меня.

– Макс! – кричу и вытираю слёзы. – Максим, вернись, пожалуйста!

От горя не могу остановиться и взять себя в руки. Судорожно плачу, как пьяная, двигаюсь назад и вдруг врезаюсь спиной во что-то твёрдое. Оборачиваюсь. Ладонями прикрываю рот, чтобы сдержать крик.

Это поминальный стол. На нём притаилась огромная фотография Астахова: его улыбающаяся физиономия, обрамлённая каштановыми кудрями, очаровательные ямочки, густые брови. Вокруг свечи, свечи, свечи. Какие-то бумажки, игрушки, медали. Перед глазами всё плывет, но я успеваю уловить фразу:

– Нет!

Подскакиваю на кровати и сглатываю. Протираю пальцами лицо. Ох, я понимаю, что это был сон, и поднимаюсь с постели. Приближаюсь к зеркалу, вижу красные глаза, уставшее лицо. Грустно выдыхаю, хочу лечь, но вместо этого плетусь в ванную.

Дома тихо. Наверное, ещё никто не проснулся.

Бросаю взгляд на настенные часы: полчетвёртого. Неудивительно, что все ещё спят. Только мне снятся кошмары, и только мне суждено видеть их каждую ночь.

Включаю свет и прохожу в ванную. Из зеркала на меня смотрит по-прежнему уставшее лицо. Умываюсь прохладной водой: хорошо, что кошмарам приходит конец. Морщусь, вспомнив сон. Поразительно, какими глупыми бывают события в сновидениях.

– Лия? – Растерянно оборачиваюсь и вижу на пороге Карину. – Ты чего не спишь? Сейчас и четырёх нет.

– Приснился кошмар, – поясняю я и выпрямляюсь. – А ты что ходишь?

– Услышала, что кто-то в ванной. Решила проверить.

– Ну, как видишь, здесь я.

– Ясно. – Сестра смотрит на себя в зеркало и сонно зевает. – Тогда я пойду спать.

– Да, иди.

Карина собирается уходить, когда в ванной внезапно раздаётся глухой хлопок и резко выключается свет. Мы обе вскрикиваем, пугаемся и прыгаем навстречу друг другу.

– Какого чёрта? – визжит сестра. – Что это было?

– Наверное, выбило.

– Думаешь?

– А что ещё это может быть? – Тянусь рукой к выключателю. У нас в ванной две лампы, и, возможно, заработает вторая. Пальцы нащупывают кнопку, я надавливаю, и помещение вновь озаряется светом. – Отлично.

– Ужас, – протягивает Карина. – Твою мать. Так и инфаркт случиться может!

Улыбаюсь, опускаю глаза и вижу осколки лампы на полу и в мойке.

– Не шевелись, – приказываю я. – Вокруг битое стекло.

– Стекло?

– Да, нужно его убрать.

Мы наклоняемся и начинаем аккуратно собирать большие осколки. Сваливаем их в мойку, затем опять нагибаемся.

– Никогда не слышала, чтобы лампочка взрывалась, – причитает Карина. – Особенно в четыре утра.

– Нам всё равно скоро в школу.

– Скоро? До подъема ещё можно спать два часа!

– Ну иди. Я сама доубираю.

– А потом выслушивать, что ты – молодец, а я – ленивая задница? Нет уж.

Прохожусь ладонью по полу и складываю последние осколки в раковину.

– Нужно пропылесосить. – Жду ответа сестры, но она молчит. – Ну да, конечно. А я вдруг решила, что ты и правда хочешь мне помочь. – Смотрю на отражение Карины в зеркале и неожиданно замечаю в её руке длинное битое стекло. – Карина?

– Ты упустила один.

– Давай. – Протягиваю руку, но сестра не двигается. – Чего ты? Не пугай меня.

– Это из-за тебя, – шепчет она и внезапно резко поднимает осколок на уровень своей шеи. Я расширяю глаза и не успеваю сказать ни слова, когда она громко продолжает: – И ради тебя!

Затем Карина грубо вонзает стекло себе в шею, я ору, утопаю в крови, пытаюсь ей помочь, тяну вперед руки и…

Вновь открываю глаза.

Сон во сне.

Кошмар в кошмаре.

– Твою мать, – протираю руками лицо и недовольно смотрю на часы. К счастью, уже утро. Время практически не потрачено впустую. Практически.

Выдыхаю. Наверное, можно ещё полежать пару минут, чтобы прийти в себя.

Переворачиваюсь на бок, поджав под себя ноги. Страх не собирается покидать тело: всё кричит, скребётся и ноет. Едва перед глазами возникает картинка поминального стола или осколка в руках Карины, я содрогаюсь. Ох, кошмар! Потеря таких близких людей, как сестра или друг, не укладывается в моей голове, не рассматривается как нечто реальное, сбыточное и возможное. Прикусываю губу, хмурюсь: в глубине душе понимаю глупость своего поведения, но всё равно почему-то боюсь.

Смотрю на часы.

Можно полежать ещё пять минут.

Переворачиваюсь на другой бок.

И приснится же такое! Хоть пиши письмо в высшие инстанции, чтобы избавили от сновидений. Ужас. Чувствую себя паршиво. Мне до сих пор мерещится в воздухе запах крови, и я немею от страха, боли и чувства потери. Мне без Карины нельзя. Нет-нет. Никак! Она даже не представляет, как много значит для меня, какую роль играет в моей жизни. Я до сих пор помню, как сидела с крошечной Кариной дома, пока родители были на работе. Помню эти бешеные эмоции: страх за неё, её самочувствие и безопасность. Голова шла кругом, и эти ощущения настолько въелись мне под кожу, что я не могу от них избавиться. Дикие переживания безумная тяга, волнение, страх: я засыпаю и просыпаюсь с этими чувствами. Считаю себя обязанной охранять её, защищать. Считаю себя её опорой, противоядием, водой во время засухи. Я – тот, кто должен быть у сестры постоянно, регулярно, беспрекословно. Я – человек, который ей нужен. Почему она этого не понимает? Почему отталкивает меня? Я отдала ей часть своего сердца и своей жизни. И мне больно от мысли, что она больше во мне не нуждается.

Я проваливаюсь в размышления, а когда выплываю из них, обнаруживаю стрелку часов далеко за пределами семи.

– Чёрт, – подрываюсь и бегу в ванную. Она закрыта. Бью по двери кулаком. – Эй, я опаздываю! Пожалуйста, впусти меня.

– Не мое дело, – отрезает сестра, а я раздражённо выдыхаю. Ну почему порой от безмерной любви хочется свернуть ей шею?

– Карина!

– Отвали, – пропевает она, на что мне никак не среагировать: драка утром – не самое хорошее начало дня.

Иду в комнату, надеваю мятый свитер и джинсы. В портфель забрасываю то, что лежит на столе: надеюсь, мне повезло, и это именно те учебники, которые нужны. Затем нервно несусь на кухню. Рассыпаю сначала заварку, потом сахар, ударяюсь коленкой о ножку стола и рычу, словно дикая, от злости.

– Потише, – усмехается мама. – Ты так соседей спугнёшь.

– День не очень.

– Нужно было ставить будильник.

– Он не сработал, – лгу и язвительно усмехаюсь: на самом деле я забыла о том, что такая функция существует в моём телефоне. Мысли о стае полностью вытеснили мысли о жизни. – Почему Карина так долго в ванной? Ей что, не надо в школу?

– У неё первая физкультура. – Мама достаёт себе чашку и ставит её на стол.

– И что?

– Вчера ей было плохо. Наворачивать круги по залу для неё сейчас – нелучшая идея.

– О, ну да. Это ведь Карина: её ветром снесёт, снегом заметёт, дождём намочит…

– Перестань. Хватит язвить. Лучше давайте устроим девичник. Папа возвращается послезавтра из Москвы.

– И ты хочешь отметить последние дни без него?

– Я хочу посмотреть фильм со своими детьми, это смертельно? – Она наливает кипяток себе в чашку и упирается спиной в холодильник. – Купим мороженое и включим «Сумерки».

– О, мама! Какие «Сумерки»? Ты что, сегодня дома?

– Да. У меня выходной, и я не хочу провести его в одиночестве. Если ты не хочешь смотреть этот фильм, найди другой. Мне всё равно. Главное, просто побыть вместе.

– Не думаю, что Карина обрадуется такому предложению.

– Заодно и помиритесь, – улыбается мама. – Нельзя вечно воевать друг с другом.

– Не мне надо об этом говорить, – допиваю чай. – Ладно. Приду после занятий по русскому языку и посмотрим что-нибудь.

– Вот и договорились.

Целую маму в лоб и несусь к выходу. – У тебя есть деньги на автобус?

– Да.

– Позвони, когда доедешь.

Киваю, хотя знаю, что не стану перезванивать. Мама тоже это понимает, но не может отучить себя от привычки видеть во мне семилетнего ребёнка.

Естественно, в школу я опаздываю.

Учительница по литературе не хочет пускать меня в кабинет. Отчитывает, поучает – в общем, расслабляется и получает удовольствие. Я стою и терпеливо выслушиваю все её причитания, хотя в мыслях представляю, как подхожу и ударяю её головой о стол. О, прекрасные мысли!

После этого урока в кабинет заходит мой классный руководитель. Это очень худая и уставшая от жизни женщина. Я вижу, как ей надоело преподавать, насколько плохо и тяжело у неё на душе. Она прекратила радоваться очередному утру в тот самый момент, когда стала учительницей. Бедная женщина. Мне всегда было жаль людей, которым приходится делать то, что забирает любовь к жизни.

Скрипя зубами, классный руководитель напоминает нам, что через месяц начнутся репетиции выпускного. Вероника Петровна также говорит о деньгах, которые должны сдать родители, о сценарии к последнему звонку и о вальсе. Девочки сразу начинают кричать от восторга, парни в это время вжимаются в стулья, и одна я не понимаю, почему люди вообще реагируют на сказанные слова. Кому какое дело до выпускного? Неужели меня должен волновать треклятый вальс, когда банда подростков желает моей смерти? Не смешите! Плевать на праздник, шарики и платья. Я хочу жить, большего мне не надо.

На перемене иду в столовую и встречаю Астахова. Он грустный и уставший. Меня начинает волновать состояние друга: слишком часто на нём нет лица.

– Как дела? – осторожно интересуется Лёша, и мы садимся за наш столик около окна.

– Никак, – отпиваю сок, по вкусу напоминающий испорченное яблоко, и корчусь. – А у тебя?

– Так же. Я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке после вчерашнего.

– Я узнала много интересных вещей и теперь не думаю, что смогу смотреть на себя в зеркало хотя бы без капли ненависти и гнетущего разочарования. Кстати, забыла спросить: куда ты вчера пропал?

– О чём ты? – Астахов ест картошку и хмурится. – Куда пропал?

– Ты должен был приехать на машине, помнишь?

– Так я и приехал, но вас уже не было. Позвонил: ты не взяла трубку. Видимо, была занята. Пришлось идти на занятия по информатике.

– О да, – нервно усмехаюсь. – Я была ужасно занята процессом своего похищения.

– Лия, в своё оправдание хочу отметить, что я узнал о твоём местонахождении спустя три часа. И помнишь, каким образом? Ты позвонила мне от Шрама, наплела уйму бессвязных вещей и попросила отвезти тебя домой. Я – обычный парень, не супермен и не могу наперед знать, что может случиться. Прости, конечно, что разочаровал тебя, но я такой, какой есть.

– Я не обвиняю тебя, Лёша.

– Нет, ты именно обвиняешь, – парень горбится. – Я же вижу, как ты стала смотреть на меня с тех пор, как вернулась в «стаю». Я не соответствую вашим идеалам: я не свободный, не бесстрашный, не самоотверженный. Обычный. И тебе это не нравится.

– Не говори глупостей.

– Это не глупости. – Астахов откладывает вилку и тяжело выдыхает: – Сегодня я ехал в школу на маршрутке: старой, массивной и дряхлой. Папа отвёз мою машину на мойку, сказал, что я разучился самостоятельно следить за чистотой. Так что выбирать не пришлось. В общем, моя остановка. Я встаю, иду к выходу, пропускаю вперёд маленькую девочку лет десяти, и она высовывает голову как раз в тот момент, когда поломанная дверь неожиданно начинает закрываться. Реакция, к счастью, у меня хорошая. Я успел выставить вперёд руку, придавил пальцами стекло, но неожиданно, – Лёша усмехается, – неожиданно мои пальцы начали скользить. На улице холодно, в салоне тепло: образовался пар. В итоге дверь мне не удалось задержать ни на секунду. Она ударила ту девочку по виску. Несильно, не волнуйся. Тем не менее ударила. И знаешь, в этот самый момент я понял, что никакая безумная реакция, ни сила, ни ум не смогут помочь тебе изменить то, что предписано. У меня нет сверхспособностей, я не сумел бы испепелить ту дверь взглядом. Получается, от меня нет никакого толка. Я бесполезен. И ты. И «стая». Мы – кучка обычных людей, Лия. Не герои.

– К чему ты это рассказываешь?

– К тому, что хватит считать себя той, кем ты не являешься. Вы заигрались.

– Прекрати. Кто заигрался? О чём ты?

– Я был с тобой за день до того, как ты упала с крыши. И знаешь, о чём ты меня попросила? – Я сглатываю. – Ты попросила остановить тебя любой ценой.

– Остановить? – удивляюсь. – Но я-то тут при чём?

– Ты не сумела закончить всё в тот раз и снова начинаешь впутываться в сети «стаи». История повторяется.

– Просто Гарри Поттер.

– Я серьёзно! – горячо восклицает Лёша. – Лия, забудь обо всём и продолжай жить так, словно ничего не вспоминала.

– Но тогда все люди, которые погибли, умерли зря.

– Какая разница?! Неужели ты не понимаешь, что, продолжая играть в супергероев, делаешь только хуже?

– Ты говоришь так потому, что не знаешь, что я чувствую. Тебе не понять меня.

– Ради чего ты бьёшься? Чего или кого тебе не хватает? Киры? Да она умрёт от алкоголизма в ближайшем будущем. Бесстрашного? Возьму на себя ответственность и напомню, что ваши отношения были фикцией! Тогда, может, Шрама? Но и тут загвоздка: ему, кроме себя, никто не нужен, Лия. Никто!

– Хватит.

– Такова правда. Ты хочешь расставить всё по своим местам, но тебя вряд ли это устроит.

– Кира пьёт потому, что пытается заглушить душевную боль, – защищаюсь я. – У неё отец из семьи ушёл. Чего ты ожидал?

– А какое у тебя оправдание для предводителя?

– Стас никогда не думал только о себе. Поверь мне. Он – хороший человек.

– А Бесстрашный? Что ты скажешь на его счёт?

– Наверняка ты ошибаешься. Мои чувства не могли быть фальшивкой. Я это знаю.

– Ничего ты не знаешь, – выплёвывает Лёша. – Абсолютно ничего!

– Это ты понятия не имеешь, о чём говоришь. Что на тебя, вообще, нашло?

– Я просто решил, что тебе пора поставить мозги на место.

– Ты правда так решил?

– Да, Лия, – Астахов отодвигает тарелку и натянуто улыбается. – Хватит жить иллюзиями. Пора осознать серьёзность происходящего. Ты же не обратишься в полицию, «стаю» не посадят, и этот круговорот не закончится. В итоге ты сама себя тянешь в собачье дерьмо.

– Хватит меня отчитывать, – отрезаю. – Тебе о стае известно столько же, сколько мне о ядерной физике.

– Перестань держаться за прошлое! – просит парень. – Остановись.

– Я не держусь за прошлое.

– Держишься, и ещё как. Отпусти Бесстрашного. Отпусти «стаю». Они – нечто проходящее, были в твоей жизни и прошли.

– Макс – не проходящее, – горячо восклицаю я. – И не надо говорить мне о моих эмоциях. Я знаю, что чувствую, и могу заявить со стопроцентной уверенностью: мои отношения с Максимом не были фальшивкой.

– Были!

– Почему ты в этом уверен?

– Да потому, что ты была моей девушкой, Лия. С того дня, как мы пришли в «стаю», и до того момента, как ты упала с крыши.