8
Пришел и навредил
Семь часов. Собрались все, кроме Артема, были скованны, угрюмы, молчаливы. Необычно, что не любопытствовали: а зачем, а почему, а что случилось? Словно обо всем узнали до этого судьбоносного момента, но так быть не может. Минуты две восьмого раздался звонок и… вошел он – Комиссаров. Болотов едва вслух не высказался: и это следователь?!
Существо (именно так о нем подумал Валерий Витальевич) лет сорока пяти, низенькое – вряд ли дотягивало до метра шестидесяти, худое, с сероватой кожей, тонким носом, похожим на сучок. Его маленькие глазки (из-за диоптрий очков) забегали, словно блохи, по присутствующим, он удовлетворенно кивнул, отчего редкие волосики упали на лоб. Неприятный типчик. И неопрятный.
Расселись в гостиной по кругу, Комиссаров представился сладким голосом (наверняка эта сладость свойственна садистам или серийным убийцам):
– Лев Демидович Комиссаров, следователь. Веду расследование по убийству Инны Лопатиной…
Своими маленькими глазками он прыгал по лицам… а никто даже бровью не повел, что озадачило Льва Демидовича. Но на несколько секунд озадачило. Комиссаров улыбнулся, давая понять, что провести его не удастся, что он всех выше, плясать будут только под его дудку. И вдруг заговорил диаметрально противоположным тоном, не имеющим ничего общего со сладкими интонациями:
– В ночь с воскресенья на понедельник, то есть с четырнадцатого сентября на пятнадцатое, была убита в своей квартире молодая женщина двадцати шести лет идеально заточенным предметом, предположительно бритвой. Убийца аккуратно рассек на шее сонную артерию, видно, он знаток анатомии. На теле убитой имеются ссадины, синяки и даже порезы… на предплечье, – указательным пальцем Комиссаров показал, где именно есть порезы у Инны, – но все они нанесены за несколько дней до убийства. Таким образом, удар убийца нанес один и смертельный. Лопатина не оказала сопротивления. Странно, да? И впустила убийцу в квартиру. Выходит, она была знакома с убийцей…
Во время монолога Болотов думал: «Какого хрена он развел весь этот треп? И долбит, как дятел: убийца, убийца, убийца… Что он этим хочет сказать?» Невольно Валерий Витальевич, не переносивший дискомфорт ни в каком виде, возвращался к сегодняшней прогулке…
У него не было ни назначенных встреч, ни срочных дел, возникающих порой внезапно и на пустом месте, поэтому, сев в машину, Болотов махнул рукой:
– Прямо.
– Все время прямо? – уточнила Сати, заводя мотор.
– Да.
Пристегнувшись, он устроился в кресле поудобней и задумался. Тоже на философию потянуло. Иной раз играют в голове неожиданные ассоциации, формируясь в красивые мысли, но в отличие от Богдаши Валерий Витальевич не озвучивает их. Давно он не сидел на месте пассажира, давно не расслаблялся в автомобиле до полудремы, в то же время находясь в состоянии гармонии души и тела. Да, мир прекрасен, а век короток, впрочем, далеко не каждому удается дожить до века, и мы зачастую тратим время впустую.
– Окраина, – оповестила Сати.
– Неужели? – вскинулся Болотов.
– Что, проехали? – невозмутимо спросила она. – Вернуться?
Немного подумав, он отказался:
– Нет-нет, езжайте прямо.
Выехали за город, по обеим сторонам – поля, тополя, скучноватый пейзаж… Валерий Витальевич теперь внимательно следил за дорогой, чтобы не пропустить указатель и за ним поворот. Не пропустил. Сати подъехала к деревне, точнее, к комплексу под названьем «Хуторок в степи». Настоящая деревня дальше, а это – ожившая картинка старой деревеньки, изрядно облагороженной. Несколько хат под соломенными крышами огорожены плетнем, на котором якобы сохли глиняные кувшины и казаны. Повсюду соломенные навесы, под которыми столы и лавки; много клумб с незамысловатыми, но яркими цветами, несмотря на осень. Цветов пока море на клумбах, пестрят они и в подвесных вазонах. Есть даже натуральные водоемы с мостками для купания и причалами для лодок. Болотов не знал, как воспримет его предложение Сати, но, как ему казалось, он придумал удачную приманку, чтобы рассчитывать на успех:
– Хочу загладить вину Артема, доставившего вам много хлопот, и пригласить вас в это прекрасное место пообедать. Так есть хочется…
– Подлизываетесь?
– Конечно. Не могу видеть красивых женщин сердитыми.
Вот лгун! Самому перед собой неловко. Жену ведь видит каждый день и ничего, нисколько его это не тревожит, а Надя, по всей вероятности, родилась сердитой…
Словно издалека, заслоняя воспоминание и возвращая в настоящее, докатился голос следователя Комиссарова:
– А обнаружена гражданка Лопатина была через сутки, то есть в понедельник вечером. И обнаружил ее…
Следователь перевел взгляд ящера перед битвой на Болотова, тому осталось только признаться:
– Я…
– Мы, – выручил Богдаша и получил от друга благодарный взгляд.
– И зачем же вы оба пришли к гражданке Лопатиной в… довольно поздний час? – поинтересовался Комиссаров, прищурившись.
– Какая разница? – заворчал Болотов. – По делу.
– Дверь была открыта?
– Нет… Да…
– Так да или нет?
Болотов понял, что вязнет. Если так и дальше пойдет, то его вполне законно признают виновным и… посадят. Но он бизнесмен, в трудные минуты Валерий Витальевич умеет принимать решения и поворачивать диалог в правильное русло. Итак, настала его очередь жестким словом осадить существо:
– Я не понял, вы пришли допрашивать нас? На каком основании? И почему не предупредили? Мы пригласили бы адвоката.
– Насколько я в курсе, – снова улыбнулся Комиссаров, – ваша дочь юрист, она пусть и выполнит роль адвоката. Видите? Я иду вам навстречу.
Против такого великодушия не попрешь, прямо весь из себя радетель-благодетель, вот только цель у него пакостная – видно невооруженным глазом. Болотов стушевался, надулся, чтобы нечаянно не послать следака на три сексуальных буквы, а Марьяна растерялась, хотя наглости ей не занимать.
– Но раз вы настаиваете на основаниях, – продолжил следователь решительно, – я готов их предъявить. Вы, гражданин Болотов, лжете уже в самом начале нашего интересного общения. Дверь была заперта, вы открыли ее ключом. Не отпирайтесь, вас видела соседка Инны по площадке в дверной глазок. Вы состояли в отношениях с Лопатиной и потому пришли к ней, как к себе домой. А ваш друг… прибыл значительно позже.
Болотов чувствовал, как краснеет от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Его просто залила горячая волна, и особенно она ударила по глазам – густым красным цветом. Не знал, не знал Болотов, что стыд красного цвета, к тому же раскаленный, как угли в мангале. Все, что он смог в этой постыдной ситуации, когда его сдал этот… это убожество! – смотреть на ковер посередине, на котором стоял столик с круглой стеклянной столешницей.
Тем временем Богдан Петрович наблюдал за обеими сторонами. Во-первых, его поразили люди, которых он знал почти всю сознательную жизнь. Члены Валеркиного семейства никак не отреагировали, что их муж-отец имел даму сердца на стороне, которую (какой пассаж!) банально зарезали. Даже Нюша! Он недоумевал, однако поразмышлять по поводу данного факта еще успеет. А вот следователь весьма занятная фигура – комичная и зловещая одновременно, словно соскочил с экрана во время демонстрации третьесортной кинокомедии, которая неожиданно заканчивается в жанре ужасов. Комиссаров тоже надзирал за семейством, но просчитать, что он выкинет в следующий миг и какова будет его реакция, не представлялось возможным. Это во-вторых. А в-третьих, еще в квартире Инны Болотов просил не афишировать его отношения с девушкой хотя бы некоторое время, но вурдалак Комиссаров поступил наоборот. Вот зачем он это сделал? Провоцировал на что-то?
Насладившись паузой – без сомнения, Комиссаров извлек из нее некую информацию, – он продолжил пытку хозяев, заглядывая в блокнот, когда нужно было произнести имя:
– Надежда Алексеевна, вы знали об изменах вашего мужа?
– Нет, – уверенно и мрачно сказала она.
– А что же такая реакция? – Комиссаров поднял плечи, хмыкнул, создавая впечатление абсолютного непонимания. – Вернее, полное отсутствие реакции. Вы даже не удивились.
– По-вашему, я должна упасть на паркет и кататься по нему в истерике? Может, мне поколотить мужа? Сейчас приступать или можно после вашего ухода?
Мысленно Богдан Петрович ей аплодировал, Нюша обнаружила такую мощную выдержку, перед которой меркнут все страсти человеческие. А следователь прицепился к Марьяне:
– Вы тоже, девушка, не в курсе, кто такая Инна Лопатина и кем она являлась вашему отцу?
– Почему же, помню, – не отрицала Марьяна, взяв высокомерный тон, чего делать не следовало. – Мы учились в универе, только на разных факультетах. Но не виделись давно… много лет…
– Простите, – перебил Комиссаров, – кажется, кого-то не хватает…
Он стал сверять свой список в блокноте с лицами перед собой, Богдан Петрович подсказал:
– Нет младшего сына, Артема. Видимо, в пробке застрял.
– А вы почему здесь?
– Потому что по факту я член семьи. Мы с Валерием Витальевичем дружим с детского сада, поэтому я могу быть вам очень полезен. К тому же я знаю анатомию.
Комиссаров оценил юмор, он рассмеялся, и довольно-таки заразительно, но не воспользовался добровольной полезностью друга Болотова, а вычитал в блокноте:
– Вера Ефимовна…
– Она в тяжелом состоянии после инсульта, – поставила его в известность Надежда Алексеевна.
Следователь закрыл блокнот и вернулся к Марьяне:
– Ну и?
– Что? – не поняла та.
– Про папины отношения с Лопатиной, – напомнил следователь.
– Вот вы про них и расскажите, раз вам известно.
Выкрутилась. И отвернулась от него, скрестив на груди руки, однозначно давая понять: отстань. Когда он перевел взгляд на Константина, тот решил обойтись без наводящих вопросов, тем более что ничего нового от Комиссарова не услышал бы:
– Да. Знал. Дело было давнее, меня познакомила с Лопатиной Марьяна, мы пару раз сходили в бар, один раз переспали. Все.
На словах сына «переспали» Валерий Витальевич повернулся к нему, слегка отклонившись в сторону, как от чумного. И глаза стали у папы круглые-круглые. Реакция любимой жены на откровенное недоумение мужа не заставило себя ждать – она расхохоталась в голос, запрокинув назад голову, потом упала грудью на свои колени и со стоном выдохнула, качая головой. В этой позе и осталась, видимо, больше не желала никого видеть.
На протяжении опроса Комиссаров бесстрастно слушал каждого, кто отвечал ему. Но Богдан Петрович недаром изучал психологию (да и психиатрию, ему ведь приходится иметь дело с разными детьми, как и с их родителями), а посему ловил малейшие изменения мышц на лице следователя. И руки. Руки кое-что могут рассказать, это же зеркало слабостей человеческих.
– А теперь припомните, господа, – говорил Комиссаров, потирая кончики пальцев, – что вы… каждый в отдельности… делали на момент убийства Лопатиной примерно с девяти до одиннадцати вечера. Вы тоже, – сказал он Богдаше. – Раз вы член семьи.
– То есть мы должны предоставить вам свое алиби? – уточнил Богдан Петрович по-деловому, ничуть не ужаснувшись подозрениям следователя.
– Обязаны.
– Вы что же, кого-то из нас подозреваете? – завелся Болотов. Безумно тяжело дался ему этот вечер, нервы не выдерживали, он начал срываться.
– А почему я должен исключить вас из подозреваемых? – разыграл удивление Комиссаров.
И снова заулыбался! Как будто он уже определился с убийцей и теперь будет только выжидать удобного часа, чтобы надеть наручники.
– Потому что это чушь! – еле сдерживаясь, процедил Болотов.
– Неужели? – ухмыльнулся Комиссаров. – Буду рад, если это так. Завтра, будьте так добры, в десять утра предоставьте мне ваши алиби. Коллективное, мол, вы все видели друг друга в этой квартире, не принимаются.
– Позвольте, – подал голос Богдан Петрович, – это время, когда многие люди спят, я вам как врач говорю…
Однако господин следователь непрошибаем:
– Кто спал, пусть это докажет!
Какая прелесть! Богдан Петрович затрясся в беззвучном хохоте, стоило ему представить, как спящий доказывает, что он проходит третью стадию сна или четвертую. Картинка получилась жутко смешная.
– И особенно вы… – Комиссаров указал пальцем на Болотова, – позаботьтесь о вашем алиби.
– Я?! – возмутился тот. – Я вызвал полицию, когда обнаружил… Инну.
– Не имеет значения. Вы могли убить ее в ночь с воскресенья на понедельник, а вечером в понедельник специально приехать, чтобы вызвать полицию. Но это я так, рассуждаю…
– Да вы… Да вы… Черт… А мотив? У меня нет мотива.
– Есть, – добил Болотова следователь и, довольный произведенным впечатлением, повторил: – Есть, есть. Вы поселили Лопатину в прекрасной квартире в центре города, мало того, эта квартира куплена вами на ее имя. Вы щедро обеспечивали капризы девушки, но в ваши планы не входила ее беременность.
– Что?! – наконец выпрямилась Надежда Алексеевна.
– Лопатина была беременной, – ответил ей Комиссаров, после вернулся к ее мужу: – На четвертом месяце, так? Что, если вы не хотели, чтобы ваша семья об этом узнала и…
– Да я сам не знал! – заорал Болотов. – От вас впервые услышал.
Богдаша закатил глаза к потолку, поражаясь идиотизму друга! Вместо того чтоб отрицать очевидное, как делают нормальные мужики, даже застигнутые в кровати с любовницей(!), и получить время, дабы утрясти отношения с женой, он продал себя с потрохами. Да клянись, божись, негодуй… это же элементарно! Время – вот что нужно выиграть. М-да, эмоции нередко подводили Болотова, с другой стороны, он умел быстро брать себя в руки, но, видимо, не в этих удручающих обстоятельствах.
А Комиссарова не интересовали вопли взбешенного хозяина, его привлекли родные уважаемого бизнесмена, общественного деятеля, благотворителя и незадачливого любовника. Лев Демидович буквально въедался в ошеломленные физиономии родственников, безусловно, новость про беременность убитой никому не доставила радости. Зато подвигла следователя на выводы. Но он припас для них, самодовольных и, в сущности, недалеких людей в его понимании, еще одну бомбочку:
– У вас у всех есть мотив.
Следователь сказал фразу, выделяя слова паузами, чтобы те застряли в головах и в дальнейшем напоминали: он знает про них гораздо больше, чем они себе представляют. И наступила тишина. Казалось, присутствующие в гостиной перестали дышать. Мотив! У них! Жуткие слова следователя не доходили до сознания, лишь интуиция подавала сигнал тревоги, бросая в топку ужаса новые страхи. В этой мертвой тишине Комиссаров произнес уже другим тоном – добродушным и даже в какой-то степени стеснительным:
– Завтра в десять. Кстати, младшему сыну не забудьте сказать. До свидания, господа.
Что должны чувствовать люди, когда уходит крайне неприятный человек, принесший в дом тревогу и страх? Облегчение, некоторую радость, что избавились от него, усталость? Во всяком случае, хоть немного расслабиться должны точно и, конечно же, дать волю чувствам. После такого-то! Как тут не побраниться? Этого не произошло. Кроме друга Богдана, остальные мумифицировались, наверное, раздумывали, как им реагировать на известия, а главный виновник наверняка готовил оправдательную речь. Первым очнулся Константин:
– Я не понял, чего он от нас хотел своим визитом добиться?
– Чтоб все перегрызлись, – сделал вывод Болотов.
Может, Константину и было что сказать (папе, разумеется), да он не рискнул, а извинился и ушел. Марьяна переводила взгляд с отца на мать, ожидая чего-то невероятного, друг семьи ей сделал знак, мол, иди отсюда и ты. С неохотой она вышла, вскоре хлопнула входная дверь. Богдан Петрович отметил про себя, что дети приняли правильное решение, сбежав из дома. Прошло еще немного времени, прежде чем Надюша подала голос, притом не глядя на мужа:
– Беременная… Молодец. Этого я тебе никогда не прощу.
– Послушай, Нюша…
– Не хочу, – вяло перебила она. – Что ты мне скажешь нового, чего я не знаю? В романах читала, в кино смотрела. Ничего нового, все уже было и повторится миллион раз. Сейчас я жалею о многом. Мне бы следовало внимательно присмотреться к твоему отцу, твоей матери и не слушать свою маму, чтобы увидеть тебя, каков ты есть. Господи, сколько я ошибок сделала… Но так мне и надо.
Она двинула к выходу, Болотов за ней:
– Куда ты?
– На дачу. Поживу там. Не переживай, я не покончу жизнь самоубийством, не врежусь в столб, не натворю безобразий от отчаяния, что мой муж оказался свиньей. Ты этого не стоишь. И не смей ехать за мной.
– Но ведь завтра нам к следователю…
– Я помню.
Дверь захлопнулась перед носом Болотова. Ожидаемого скандала с битьем посуды не случилось, и то славно, если в данной ситуации уместно так выразиться. Собственно, он заранее знал, что когда-то все выяснится, психологически подготовился к переменам, поэтому не воспринял уход жены как крах всего-всего. Может, скандал устаканится. А может, нет… Как получится.
В раздумье Болотов поплелся в гостиную, друга там не нашел, а услышал, как что-то скворчит в районе кухни. Так и есть: Богдаша в фартуке яичницу жарил, на столе красовалась бутылка элитной водки, которую он выудил из бара коварного изменщика. Водка кстати.
– Наливай, – указал Богдан Петрович на бутылку глазами, а сам открыл холодильник и перебирал его содержимое.
Болотов налил и опрокинул рюмку в рот, вторую выпил, чокнувшись с Богдашей, но без тоста. Даже не захмелел. Закусывать пока было нечем, разве что запить минеральной водой. Он уложил локти на стол и погрузился в думы.
– Да-а-а… – протянул Богдаша, нарезая запеченное мясо, обнаруженное в холодильнике. – Силен наш комиссар, силен. Полагаю, за подобную методологию его нужно привлечь. Он не имел права разводить всю эту мутотень.
– Его отмажут, – отмахнулся Болотов.
Богдан Петрович поставил сковородку с яичницей на стол, разложил вилки, но Болотов не стал есть, а у друга всегда хороший аппетит.
– Знаешь, что я тебе скажу, Валера? У этого паразита куча комплексов, один из главных – наполеоновский. Природой обижен: роста маленького, невзрачный, тщедушный… но жаждет больших побед. И он пьющий, ну, подпольный пьяница. У него мелко дрожат руки, цвет кожи серый, характерная отечность. Самое скверное – не любит он людей успешных вроде тебя, в общем, дела действительно хреновые. Ну, это распространенное явление, успешных не любят.
– И что делать?
– Пока не знаю. – Богдан выпил рюмку, крякнул и занюхал кулаком, после паузы задумчиво произнес: – Мотивы… Он сказал, что у всех есть мотивы. Значит, убийцу будет искать среди нас.
– Ты-то при чем?
– До кучи, чтоб показать объем работы. Меня это как раз меньше всего заботит. Надо послушать, какие он отыскал мотивы, по логике – насколько я понял этого упыря – мотивы нам он обязательно предоставит. Но когда?
Они долго считали, гадали, искали потайной смысл в словах следователя, да в чужую голову влезть невозможно, а жаль, что не существует подобных технологий. За полночь отправились спать – Богдаша остался у Болотова.
Квартира была пуста как никогда. Не в смысле – народу нет, а когда пустота становится холодным воплощением вакуума, пространством вне жизни, где ощущаешь себя чужаком. В такой миг не понимаешь, зачем все это приобретал, рвал жилы, тянулся к пресловутому высокому уровню, не брезгуя и грязными приемами? И не уснуть… Разве днем он думал, что день закончится так безрадостно и тоскливо? Нет, там, за городом, было все по-другому…
…Он пил минеральную воду и с улыбкой наблюдал, как Сати изучала меню – так внимательно, словно ей предложено из набора ядов выбрать наугад самый безопасный.
– Гарантирую, – сказал он, – здесь превосходная кухня.
– Хм, домашняя… Мне дома готовят домашнюю еду, а в ресторанах предпочитаю высокую кухню.
– Но это же трактир, – возразил Болотов. – И еда здесь особая, в стиле… м… этнос. А этнос нынче в тренде.
– Издеваетесь?
– Ни боже мой. Ладно, я сделаю заказ.
Стоило ему махнуть рукой, прибежал официант в косоворотке, Болотов шепнул ему всего лишь пару слов, тот убежал.
– Вижу, вас понимают здесь с полуслова, – заметила Сати.
– А как же! Это мой комплекс.
Хвастовство не лучшая черта, но потянуло рисануться, как молокососа с пятисоткой в кармане, считающего, что он почти миллионер. К сожалению, владения магната Болотова не поразили воображение Сати, она отнеслась индифферентно:
– Даже так? И зачем же вы меня сюда заманили?
– Клянусь, это произошло случайно.
Вряд ли она поверила, но Болотов сказал чистейшую правду. Он понятия не имел, куда они поедут, когда садился в машину, просто хотелось отвлечься. Дискомфорт для него – стихийное бедствие, в этом состоянии он не привык пребывать, вот и воспользовался случаем. А колеса вывезли на окраину, тогда-то и решил пообедать у себя.
Официант принес керамические кружки, салаты, вместо обычного хлеба – небольшие булочки и закуски.
– Это сбитень по старинной рецептуре, – просвещал спутницу Болотов. – А салаты – дань современным диетологам, которые убеждают, что надо употреблять их тазиками.
Обычно люди едят… ну, как-то прозаически. А Сати все внимание уделяла процессу, и это было эстетическое зрелище. При всем при том! Не удивил девушку кусок осетрины с черной икрой, можно подумать, ее величество осетринку кушают частенько – на завтрак там или ужин, потому что любят только золотую рыбку. А Болотов размечтался, что она воскликнет: «Ах, какая прелесть!» Нет, с аристократичной благосклонностью Сати участвовала в трапезе и была, в общем-то, удовлетворена, но чтоб эмоции через край… леди не из того теста. Главное, она не играла, видно же: манеры аристократки вошли в привычку, значит, по будням Сати не позволяла себе расслабиться и распуститься. М-да, у Кости губа не дура, ой, не дура… Только вот сын на аристократа не тянет ни с какого бока, разве что внешне.
Однако работать одними вилками скучновато, Болотов подумал, что пора разбавить обеденный час общением, он спросил без задней мысли:
– Вы были замужем?
Эх, как она вскинула ресницы и в упор на него посмотрела! Слава богу, что взгляд не имеет реальной силы, а то бы Валерий Витальевич свалился на пол вместе со стулом. Болотов досадовал на себя: неужели он задал бестактный вопрос? Но в следующий миг Сати снисходительно улыбнулась:
– Теперь мне понятно, почему я здесь. Вы хотите знать, кто посягает на вашего сына? Успокойтесь, я на него видов не имею. Абсолютно.
– И чем это вам не нравится мой сын? – оскорбился он.
– Всем нравится, но я не собираюсь замуж.
– Ясно. Былая тяжелая травма…
– Не стоит иронизировать, тем более травмы не было. Да, я сходила замуж один раз, мы разбежались. По моей инициативе. Через пару месяцев после свадьбы моего мужа стала раздражать Элла, хотя до женитьбы он к ней относился с братской любовью и нежностью родного отца. Раздражение росло, что сильно травмировало Эллу. Однажды он посмел безобразно наорать на нее, а у нас этот вид отношений не практикуется, и сказал, что место ей в дурдоме. Тогда я и приняла решение расстаться с ним.
– А что же она делала, если вашего мужа так заносило?
– Поверьте, ничего. Сам факт ее существования и то, что ежедневно часть времени я отдаю Элле, приводил его в бешенство.
– Но, может, нужно было провести беседы с ним…
– Вы лучше меня знаете, что никакие беседы не переделают взрослого мужчину, особенно если он ведет себя, как маргинал. Я предупреждала с самого начала: вдруг по каким-то причинам мне нужно будет сделать выбор между мужем и Эллой, я выберу сестру. Наверное, он думал, что представляет собой комок внезапно свалившегося на меня счастья, во всяком случае, был страшно изумлен, расстроен, оскорблен, взбешен. Я не оценила сокровище. Кстати, я постоянно попадаю в круг одних сокровищ, так что выбора у меня практически нет. А зачем же второй раз наступать на одни и те же грабли?
– Ну, с вашим выводом можно поспорить, да ладно, не буду. А что с Эллой? Почему вы так опекаете ее?
– Она не такая, как все.
– Слишком бедное объяснение.
– Она тонкая, нежная, ранимая, талантливая и… как бы сказать… своеобразная, у нее сложный характер. Я не могу позволить, чтобы посторонний человек ради собственного комфорта изуродовал ее психику и жизнь.
Немного шокирующая позиция, Болотов не видел основательных причин для подобного самопожертвования, по его мнению, отказываться от простых и доступных радостей глупо. С другой стороны, Сати заслуживает уважения в своем искреннем заблуждении оградить сестру от ударов, хотя это еще никому из смертных не удавалось.
– А вы не допускаете, что однажды ваша сестра встретит симпатичного парня, влюбится в него по уши и захочет уйти от вас? А вам он не понравится. Что будете делать? Запретите ей любить? Из лучших побуждений, да?
– Неужели я похожа на монстра? – усмехнулась Сати. – В этом случае, Валерий Витальевич, переложу всю ответственность за Эллу на ее мужа. А сама отправлюсь в путешествие, например, в Китай, Индию. Я люблю Восток.
Хотел бы он, чтоб и его дети относились друг к другу с таким же трепетом и заботой, нежностью и любовью, но эти чувства, как говорится, вне доступа.
Сати привезла его назад в офис, оставался час до встречи с Комиссаровым. Этот час Болотов провел, лежа на диване в комнате отдыха и ломая голову над загадкой: кому Инна навредила, за что ее убрали? Но никак не ожидал, что станет подозреваемым.
Мотив… У всех есть мотив… Что следователь имел в виду?
