7
В преддверии разоблачения

День прошел… Второй прополз… Третий… Чтобы описать состояние Болотова, нужно просто попасть в его паршивую ситуацию, и тогда не появится вопросов: мол, как ты? Да плохо, разумеется. Нет, не плохо, а очень плохо. Он вздрагивал от каждого звонка, шума, шагов. На работе – меньше, дома – больше. Ведь если придут работники прокуратуры домой, дети и жена узнают об отце и муже много такого, что напоказ выставляют только придурки. Болотов так и не набрался духу, чтобы рассказать жене, в каком положении он (глупец) оказался. Каждую минуту вспоминал полицейских, обыск квартиры, собственное головокружение от бестактных вопросов. Инна развесила совместные фотографии – вот оба на Мальдивах (Болотов был там и с Нюшей), а вот – в Домбае, в Париже… Первый вопрос, который, каким тоном ни задай, будет ехидным, кинул старший группы:

– Вы отец убитой девушки?

И пошло-поехало. Две старых ведьмы прискакали и добровольно вызвались: «Мы согласны стать понятыми». Когда такое было? Народ рублем не затянешь, а тут сами навязались. Болотова и Богдана Петровича зачислили в свидетели, а что засвидетельствовать – не объяснили. Это была многочасовая пытка. Домой Валерий Витальевич вернулся в час ночи, наутро Нюша почему-то не поинтересовалась, где он околачивался, только дулась. И спасибо ей. Не готов Болотов к исповеди. И вряд ли будет готов. А долго-то скрывать факт убитой любовницы не удастся. Вот попал так попал!

Безусловно, думал он и об Инне – за что, почему, кто? Какую тайну она в себе хранила, наверняка эта тайна и убила ее? Он любил Инночку, с ней всегда был праздник, но невозможно праздновать вечность.

На четвертое утро за завтраком даже Артем заметил:

– Пап, ты че такой?

– Какой? – встрепенулся Болотов, опасливо покосившись на Нюшу.

– Как мешком из-за угла прибитый.

Сыну не откажешь в прямоте. И папе надо что-то отвечать, а он устал чертовски, измучился так – нет сил на лишнее движение!

– Полоса неудач, сын, – однако проговорился Валерий Витальевич и спохватился, испугавшись дальнейшего любопытства Артема, а потому уточнил, где именно образовалась полоса: – На работе.

– А… – понимающе протянул сынок, складывая вместе три бутерброда. Откусив от сооружения добрый кусище, пережевывая его с трудом, мальчик продолжил утреннюю беседу с папой: – Это пройдет. Па, можно тачу возьму?

– Конечно. Но бензина мало…

– Нет проблем, за ваши деньги бензином бак наполним.

Намек был понят, Болотов кинул на стол тысячу, потом подумал и кинул еще две. Это похоже на банальное подлизывание перед предстоящим разоблачением, обычно он сына не балует – хватит, дочь разбаловал донельзя. Валерий Витальевич тяжко вздохнул, ведь дожил: заискивает перед сыном, который цапнул купюры и, пока папа не передумал, схватив свой «биг бутер», удрал, как антилопа от тигра.

А Наденька вообще никакой реакции не выказала ни на болтовню сынули, ни на ответы мужа, ни на его внезапную щедрость. Она вся в себе, вон и морщинка углубилась между бровей, да и возле губ морщины стали глубже, жестче – это заботы отпечатались на лице. Он так мало уделял ей внимания…

– Надя, хочешь, подвезу тебя на работу? – предложил, заглаживая вину, а она обдала его холодным взглядом и притом молчала. – Что ты так смотришь?

– Дивлюсь на твое предложение, – сухо ответила Надя. – Странно, что ты забыл: у меня есть машина, я езжу на ней давно. Всюду езжу. И на работу.

Как же не любил он сухо-скрипучую тональность, одновременно скрытно враждебную, в которой слышится намек, что жена все про него знает и готовит беспутному мужу изощренную казнь. А что будет, когда действительно узнает? Впрочем, какая теперь разница?

На выходе Болотов столкнулся с Богданом – вот кому он искренне рад, вместе спустились вниз, сели в автомобиль. Вне дома Валерий Витальевич ощущал свободу и относительную легкость.

– Как там… насчет адвоката? – с ходу поинтересовался Богдан Петрович. Видя, что друг молчит, он применил тактику давления: – Не тяни. Адвокат нужен, как вода и воздух. Марьяна исключается, так как понимает в адвокатуре столько же, сколько и я, но в ее консультации есть толковые ребята…

– Да не могу я! Не могу взять никого оттуда! Марьяна узнает…

– Хорошо, бери своих, что на тебя пашут.

– Не знаю… Мне как-то неловко вываливать чужому человеку… тем более подчиненным… я же босс, безупречен для них.

– Босс мой, – хмыкнул Богдаша, сложив ладони, – ты же сам бахвалился, что иметь молодую любовницу в твоем возрасте престижно, поднимает тонус.

– Дурак был. И почему ты уперся в адвоката? Как будто меня уже в тюрьму сажают.

– На первом же допросе с твоим нетерпимым характером ты наделаешь кучу ошибок, а адвокат всегда направит, подскажет, защитит твои права, которых ты по большому счету не знаешь. Думай, Валера, быстрее.

Помолчали. А что говорить в этой непростой ситуации? Теперь все разговоры сведутся к одному – Инне, убийству и Болотову, над которым завис дамоклов меч.

– Узнал, кто будет следствие вести? – спросил Валерий Витальевич.

– Дело отдали следователю по фамилии Комиссаров.

– Ууу… – протянул Болотов. – Фамилия крутая.

– Он тоже. Карьерист, хитрый и подленький, но прикидывается добряком. Коллеги его не любят, зато начальство благоволит к нему, такие люди умеют манипулировать теми, кто выше по званию. У него свои методы, зачастую негуманные. Да, Валера, не повезло нам.

– Откуда такая подробная информация? – совсем скис Болотов. – Нарисовал чудовище какое-то.

– У всех есть дети, Валера, и дети болеют, иногда тяжело. Ко мне очереди, потому что люди хотят качественного лечения. И люди умеют благодарить, вот и оказывают услуги по мере сил. А насчет чудовища… К сожалению, плохие люди размножились, осмелели. Сейчас быть плохим – модно, круто. И что значит – плохой? Всего лишь отступление от общепризнанной морали, теперь это называется красиво – свобода. Свобода от всего.

– Никогда мне не нравилось твое умничанье, только тоску нагоняешь, когда философствуешь.

– Еще бы тебе нравилось! Ты ведь тоже из породы Комиссарова – такой же свободный от всего. Но вот кто-то подставил твою персону, убив Инну, и тебя плющит. Ты потерян, взбешен, тебе все это не нравится. А убийца использует некую ситуацию, неизвестную нам, использует в своих целях, как и ты нередко используешь чужие слабости и обстоятельства. Не так радикально, разумеется, но тебя же тоже заботят лишь твои интересы.

– Будем ссориться? – пыхнул Болотов, не на шутку разозлившись. – Мне сейчас не нотации нужны, а помощь! И потом… твое сравнение некорректно! Я не убийца, не вымогатель… Слушай, Богдан, а этот… Комиссаров берет?

– Взятки? Лучше не предлагай.

– Честный?! Не верю.

– И правильно делаешь. Видишь ли, славу он любит больше денег. Однако иногда конверты кладет в карман. Но только со стопроцентной гарантией и когда уверен в невиновности подозреваемых.

– Понятно, – повесил нос Болотов. – Обычный мошенник, вдобавок тщеславный.

– Так что адвоката ищи, Валера. Наде рассказал?

Болотову не хватило мужества сказать слово «нет». Он просто отвернулся к окну и, подперев подбородок кулаком, с тоской смотрел на свой дом. И тут нежданно-негаданно появилось острое желание свалить куда подальше. Да, да, свалить – как говорит Артем. От жены, детей, следователя… Звонок помешал углубиться в переживания, номер был неизвестный, но Болотов ответил на вызов.

– Добрый день, – сказал в трубке мужской высокий голос. – Василий Витальевич Болотов?

– Он самый. А вы кто?

– Следователь Комиссаров вас беспокоит… (Валерий Витальевич живо включил громкую связь, чтоб и Богдаша слышал.) Я бы хотел встретиться с вами.

– Хорошо, – с кислой миной выдавил Болотов. – Где и когда?

– По положению я должен вызвать вас повесткой… Но поскольку мне хотелось бы увидеться с вашим семейством в полном составе, я согласен пойти на компромисс и приехать к вам. Сегодня. Скажем, в семь вечера.

– Хорошо, – согласился Болотов.

– А вы предупредите родных, чтобы к этому часу они были дома.

– Хорошо. – Кажется, Болотов из всего богатого русского языка сегодня помнил только это слово.

– До вечера?

– Хорошо.

Гудки сверлили виски, ввинчивались в лоб, затылок, и началась самая настоящая мигрень. Валерий Витальевич упал на спинку кресла, запрокинул голову и прикрыл веки. Через некоторое время спросил интонацией, какой обычно просят о помощи:

– Ты приедешь?

– Я не член семьи, – сказал Богдан.

– Да брось, ты больше, чем родственник. Мне будет очень трудно, Богдаша. Приедешь? Ну, пожа…

– В качестве моральной поддержки?.. Странно, почему он не вызвал вас поодиночке повестками? А знаешь, мне самому интересно, что он заготовил вам. Ладно, буду.

В то же время, когда Болотов пикировался с другом, Прохор подходил к дому Инны с двумя наполненными пакетами. Он еще издали увидел трех старух на скамейке, те тоже его заметили и с этой секунды не отводили от молодого человека пытливых гляделок.

Две из них постоянные, кажется, их жилплощадь – скамейка у подъезда, третью он видел нечасто. Бесцеремонность старух умиляла Прохора, эти ведьмы смотрели на парня, как на родного, или как если бы у него выросли рога и копыта. И так всегда. Иногда это смешило, а бывало, что и раздражало. Но он ни разу не сделал бабкам замечания, дескать, какого хрена уставились, а ну, бегом к телику, а то кино пропустите. Видно, главное кино здесь, во дворе, в окнах чужих квартир, на этажах.

Прохор попал в затруднение: здороваться со старухами или мимо пройти? Но они просто-напросто кушали его глазенками. Кивнул, когда подошел. И тут же бабка, похожая на сучок в халате (она худющая и в махровом халате с чужого плеча) заговорила с ним:

– Вы к Инночке?

– А что? – ушел от прямого ответа он.

– Ее нет, – вздохнула бабка-сучок.

– Ну ничего… – Прохор шагнул к подъезду.

– Ее совсем нет, – сказала полная старуха, на что-то намекая, а лицо… преисполнено долга и скорби. Вдруг она огорошила: – Инну вашу убили.

Прохор, конечно, не поверил, усмехнулся:

– И откуда же вы это взяли?

– Понятыми были. Ее в понедельник вечером нашли, на кухне лежала прямо на голом полу. Зарезали. Кровищи-то сколько было… считай, всю кухню залила. Полиции понаехало… И врачи приезжали, но поздно.

Есть признаки, по которым легко определяешь, врет человек или нет. К ужасу Прохора, бабки явно не врали, однако в такую страшную новость поверить с ходу невозможно. Он поставил пакеты на скамейку, а сам налегке рванул в подъезд. Бежал вверх, перескакивая через несколько ступенек… И вот он у двери. А та опечатана. Неужели правду сказали старухи?

– Какое отделение приезжало сюда? – сбежав вниз, осведомился Прохор у старух. Худая без паузы, словно только и ждала его вопроса, подала карточку:

– А вот, телефон оставили…

Он взял и, читая ее, двинул на выход, забыв поблагодарить. Его догнали крики старушенций:

– Пакеты! Молодой человек, вы пакеты оставили!

Он отмахнулся, не оборачиваясь. Так и ушел. Старуха в халате сунула нос в один из пакетов, перебирая продукты, перечисляла:

– Курица… домашняя, не магазинная. Творог… с килограмм будет. Ух ты, колбаса, тоже домашняя. (Понюхала.) Свежая. А в этом… тут фрукты. Девчонки, пошли ко мне пировать, а? У меня и наливочка, и винцо, и водочка – все что душе угодно.

Не пуская Артема дальше порога, Леся нагловато рассматривала юношу, почему-то его появление удивило эту бабищу необъятных размеров в синем фартуке в белый горошек и с оборками по всем краям. Он тоже рассматривал, но интерьер. Поскольку бабища в оборках не отходила от него, Артем напомнил ей:

– Эллу позовите. Я звонил ей…

– Знаю, она сейчас спустится.

И точно: по лестнице сбежала Элла, но остановилась на предпоследней ступеньке, бросив Лесе в приказном тоне:

– Свободна. – Когда та ушла, постоянно озираясь на Артема, девушка тоже переключилась на юношу: – Откуда у тебя мой номер мобильного?

– Твоя сестра дала, я попросил… Круто у вас тут.

– Ну, идем, раз пришел.

Она привела его в мансарду, немного осмотревшись (собственно, здесь глаз остановить не на чем), Артем поинтересовался:

– Это твоя комната?

– Это мое место. Есть комната, где я сплю.

Присев на корточки, где на полу в беспорядке лежали листы с рисунками, он взял несколько, пересмотрел. Затем повернул голову к девушке, стоявшей у двери, и, когда говорил, подбирал слова, а то ведь она придирчивая:

– Это ты рисуешь? (Элла не призналась, но он понял, что авторство принадлежит ей.) Странные рисунки. Но рисуешь клево. Честно.

Артем подошел к ней, прислонился плечом к стене, почесывая затылок и гадая, как она отреагирует на его предложение. Эта красивая девочка притягивала его необычностью, непохожестью на сверстниц, а все, что непонятно, хочется узнать и понять – почему это так, а не иначе. Ну любопытный уродился, правда, родные считают его пустопорожним сосудом, куда не попадают знания. Сосуд, типа, с пробоиной. Конечно, это их дело, но они не правы.

– Поехали гулять? Я на таче, махнем, куда скажешь.

– На таче? – озадачилась она. – А что это? Тачка?

– Ага. – Ну вот опять! Слово «тачка» она понимает буквально. Нормально, да? Не от мира сего, не про нее ли сказано? – Понимаешь, машину так называют. На колесах. Поехали?

– Не могу.

На этот ответ Артем не рассчитывал, девчонки ему не отказывают, стоит глазом моргнуть. Он выпятил нижнюю губу, его вид красноречиво говорил: во даешь, я че, не нравлюсь тебе? Но может быть, веская причина есть?

– Почему? – заинтересовался он.

Элла не сочла нужным отвечать, оттолкнувшись от стены, девушка прошла к середине, села на пол и стала перебирать рисунки. В общем-то, это и был ответ, но у некоторых не настолько много ума, чтобы сделать выводы:

– Не, а почему?

– Ты любишь Эль Греко?

Теперь озадачился Артем:

– А что это?

– Великий испанский художник. Правда, он был греком, поэтому Эль Греко, значит, грек. Свою национальность на чужбине он сделал фамилией. Вот… – Элла вскочила и принесла толстый альбом. – Смотри…

Присесть на стул или диван не было предложено, юноша опустился прямо на пол, ибо книжечку на весу не подержишь, она слишком большая и толстая. Рядом села Элла, скрестив по-татарски ноги, непонятно комментировала:

– Видишь, какие линии?.. мазки… цвета… Я бы очень хотела увидеть эти краски вживую, очень. А удлиненные лица – как будто время их деформировало, тысячи веков… А глаза – в них все. Боль, страдание, понимание, мольба… В этих людях тайная сила, вселенское знание… Я так не умею.

Ну, полистал. В чем фишка с этим Эль Греко – неясно, посему решил проштудировать его позже, сейчас у него другие задачи. Артем захлопнул альбом, с улыбкой протянул его Элле:

– Классно. Нет, скажи: почему не можешь?

– Потому что я идиотка.

Он похихикал, ведь прикольно сказано – как само собой разумеющееся, словно каждый второй в городе идиот. Юмор Артем ценил, даже такой, поэтому решил поддержать девушку, чтоб не думала, будто он полный отстой:

– Я тоже идиот. Так часто говорит моя сестра.

– Но у меня диагноз.

При всем при том она с увлечением листала иллюстрации и совершенно не была расстроена. Артем рассмеялся, хотя про себя подумал, что еще чуть-чуть – и диагноз будут ставить ему. Либо он безнадежно тупой, либо с ней действительно что-то не так. Заметив, в каком затруднении юноша, Элла пояснила:

– Да, диагноз. Аутизм. Я конкретная идиотка, поэтому Сати не разрешает мне выходить одной дальше нашего сада и двора.

Не знал Артем, как реагировать, наверное, следовало бы покинуть этот не очень гостеприимный дом и забыть сюда дорогу. Но все, что Элла говорила о себе, казалось нереальной выдумкой, он уличил ее:

– Аутисты не такие, я знаю. В кино видел. Выдумываешь, чтобы я ушел?

– У меня легкая форма, ну, временами накрывает. А есть тяжелая, когда идиотизм без проблесков, про это ты и смотрел кино. Ну как, и теперь хочешь погулять со мной?

Что, сказать «нет, не хочу»? Если честно, Артем растерялся. Парень он не из тех, кого легко обломать, но растерялся. Юноша всматривался в умное личико, осмысленные глаза, упавшие в душу, сердце и, может быть, даже в печень. Ни одного признака дебильности! Впору справку потребовать с печатью. Но справку она вряд ли предоставит, осталось наводящими вопросами выяснить:

– Да? И как же тебя накрывает?

Боялся, она обидится и выкинет какой-нибудь фортель, как тогда на даче: «Ты мне неинтересен». А Элла охотно рассказала с улыбкой, как рассказывают историю недоумку:

– Ну… вдруг страшно становится до ужаса, хочется кричать… сломать что-нибудь… побить… И с этим ничего нельзя сделать, как будто не я, а кто-то во мне бесится. Потом становится стыдно, противно, жить не хочется.

– Короче, тебя штырит.

– А? Как это?

– М-да… ты совсем не в теме. Ладно. Когда тебя начнет накрывать, я покажу, кого надо бить. А пока не накрыло, поехали? Ты же не одна, нас двое.

Он поднялся и протянул руку. И что Элла? Она абсолютно не думала, не взвешивала, а вложила свою ладонь в его и поднялась на ноги. Артем наполнился уверенностью, что о-о-очень интересен ей.

Внизу Леся вытирала пыль, а впечатление – будто специально караулила ребят. Когда Элла стала надевать ветровку, домработница перегородила собой выход:

– Куда?

– Мы гулять, – ответила Элла.

– Не пущу!

– Это кто? – шепнул на ухо девушке Артем.

– Убиралка, готовка, следилка и воспиталка. – А непосредственно Лесе она свирепо рявкнула: – Сгинь! С дороги, я сказала!

Та отступила, едва не плача, и Артем догадался: домработница не Эллы испугалась, а того, что девушка способна натворить. Значит, диагноз не выдумка. В силу молодости и самонадеянности он решил, что с любым приступом подружки справится, раз у нее есть четкое представление о своих закидонах. Выходя из дома, он ободряюще улыбнулся чучелу в оборках, чтоб не паниковала зря, мол, обещаю полный порядок. Разумеется, Леся тут же кинулась звонить Сати, как только хозяйка ответила, она громко заголосила:

– Ушла Элла… С каким-то парнем… Я не спросила имя, он с ней созвонился, Элла предупредила, что придет знакомый… Сколько лет? Не знаю… Ну, примерно 22–25. Я пыталась ее остановить, но вы же знаете, если ей что-то втемяшится, то подай – хоть сдохни. Я побоялась, что рассердится и взбесится…

К счастью, Сати не ругалась, а успокоила, сказав, что приблизительно знает, с кем ушла Элла.

На душе было муторно, поэтому Болотов не слушал отчет экономиста, а думал, что у него лично есть огромное преимущество перед теми, кто работает «на дядю». Вот сейчас скажет волшебное слово «хватит» и перенесет отчет на другой день, а работяга не имеет такой привилегии. Ничего себе мысли перед грядущим разоблачением? Как раз о сегодняшнем аутодафе думать незачем, ведь ничего не изменить, останется только принять казнь. А все, что связано с работой – сплошной позитив, здесь он реализует свои знания и способности, здесь он прячется от невзгод (и такое случалось), расслабляется.

Как правило, секретарша не нарушает святой миг в офисе – отчетность, но что-то с ней случилось сегодня, неожиданно она подала робкий голосок по селектору:

– Прошу прощения, Валерий Витальевич…

– В чем дело? – нажав на клавишу переговорного устройства, бросил Болотов тоном, которого она жутко боится.

– Тут девушка рвется к вам, еле держу ее. Она говорит, дело срочное и серьезное. Я подумала: а вдруг и правда?..

– Какая девушка… – забрюзжал он. – Что ей надо? Я же просил…

– Валерий Витальевич, это Сати, – удивила она до крайности Болотова. – Мне очень нужно поговорить с вами. Срочно. Вопрос жизни и смерти.

Естественно, ей отказать в аудиенции он не мог хотя бы потому, что красивые женщины украшают жизнь и им нужно потакать, а она еще и подруга сына. Да и не пришла бы Сати к нему, если б не прижало. Болотов отправил докладчика вместе с докладом на доработку, тот чуть не столкнулся в дверях с Сати. Она не вошла, а влетела, присела на стул напротив и без приветствия, волнуясь, начала без пауз между словами:

– Валерий Витальевич, я прошу вас позвонить вашему сыну…

– Какому? – вставил он. – У меня два сына.

– Младшему. Он увез мою сестру, на мои звонки она не отвечает. Я звонила Константину, хотела, чтобы он связался с братом, но Костя тоже не берет трубку, остаетесь вы. Я хочу быть уверена, что с ней все хорошо, ну и что не ошиблась, Элла с Артемом.

Из-за такой ерунды примчалась к нему в офис?! Болотов поставил диагноз: паникерша, чего никак не ожидал от нее. Сати производила впечатление бесстрастной леди, ни дать ни взять – Снежная Королева.

– Давайте по порядку, – сказал он. – Почему вы нервничаете, зная, что ваша Элла с моим Артемом?

– Потому что не уверена, что она с ним. Домработница сказала, приехал мальчик, и Элла уехала с ним. Имени не назвала, он не представился.

– А почему вы решили, что это Артем?

– У Эллы нет друзей в городе. Сюда мы приехали три года назад, знакомыми она не обзавелась, я бы знала, если б они появились. Меня крайне удивил ее демарш. Моя сестра затворница, не любит толпы, скученность, громких звуков. Между прочим, Артем попросил номер ее сотового, я дала.

Она умна, решил Болотов, доставая мобильник. Лихо просчитала, с кем сбежала сестра, хотя логика для женщины – не характерная черта, даже такая простая. Пока шел звонок, Валерий Витальевич задал еще вопрос:

– А почему Костя не ответил вам? Вы поссорились?

– Нет. Он обиделся.

Любопытно, что такого страшного сотворила Сати, если Константин обиделся? Но Болотов не посмел вслух произнести свой вопрос, лишь отметил про себя, что в его благополучной семье получились не совсем удачные дети. Во всяком случае, ими он не гордился и не хвалился. А кого следует винить? Разве детей? Жена испортила Константина, он – Марьяну, а младший вообще рос, как чертополох во чистом поле – никем не обихоженный, потому что сопротивлялся и безраздельной любви, и строгостям. Со второй попытки Болотов дозвонился:

– Артем, Элла с тобой?

– Да, – ответил мальчик. – А что?

– Сати волнуется за нее…

– Да все в порядке. Мы в баре…

Поскольку была включена громкая связь и Сати слышала диалог, она вдруг подскочила, почти легла на стол грудью и выхватила трубку у Болотова, оставив того с открытым ртом.

– Алло, Артем, – заговорила она в трубку, – я прошу тебя, очень прошу не давать моей сестре спиртного. Ты слышишь? Ей нельзя. Иначе Элле будет очень плохо. Договорились?

– Да она сок пьет, – сказал Артем. – Знаю, что ей нельзя. А я за рулем, твоя сестра мне даже нулевку пива не дала выпить. Ты что, не доверяешь мне?

Сати попала в затруднение. Да, она не доверяла явно избалованному мальчишке, у которого наверняка нулевая ответственность, и знала непредсказуемый характер Эллы. Болотов сделал знак, мол, трубку отдайте, милая леди. Сати опустила ресницы, видимо, так она изобразила смущение, и протянула мобильник.

– Артем, в семь ты должен быть дома, – приказным тоном сказал Болотов, а сыну не дал и слова вымолвить. – Не вздумай возражать. К нам придет следователь, он просил всех быть к семи.

– Следак? – обалдел Артем. – К нам?! А че ему надо?

– Поговорить хочет.

– Не, пап, в семь не приду.

– Артем!.. – Болотов поднял глаза на Сати, стоявшую у стола, и сообщил: – Отключился от связи, паршивец.

– Плохо воспитан, – высокомерно вздернула она нос.

– Ваша сестра тоже, – отплатил он тем же, но улыбаясь.

В этом кабинете происходит главное таинство: все проблемы остаются за порогом. И вот уже страшное убийство Инны, обыск ее квартиры, следователь со знаковой устрашающей фамилией Комиссаров, шумиха (которая обязательно возникнет), гнев жены… все это где-то там, за пределами его обитания, или даже в другом мире и не с ним. А здесь и сейчас перед Болотовым стоит боком к нему молодая женщина, держит обеими руками зеленое пальто, длинный ремешок сумки, явно из крокодила, висит на ее плече, а голова повернута к нему, и при этом подбородок приподнят. Она непокорна и сердита, утонченная до неправдоподобности и надменная, но на нее хочется смотреть. Хочется изучать линии шеи, обхваченной стоячим воротником, торчащие лопатки, попку, обтянутую юбкой…

– Благодарю за помощь, – холодно сказала она и пошла к выходу.

– Сати… – произнес Болотов, подождал, когда она повернется. – У меня машина барахлит, не подвезете в одно место?

– Почему нет? Конечно, подвезу.

Соврал. Не только про машину, которая как новая после ремонта, но и то, что ему куда-то нужно ехать – тоже ложь.