Книга: Петля Афродиты
Назад: 11 Спаситель или кто?
Дальше: 13 Кукла

12
Момент истины

Коренастый, крепкий мужчина лет сорока пяти с веселыми глазами, толстыми губами и носом – хоть сейчас снимай кино «Карлик Нос» – протянул на нескольких листах акт исследования трупа:
– Вот, держи. Что неясно – дополню на словах. Да ты садись.
Патологоанатом засел за компьютер в углу небольшого кабинета, а Богдан Петрович устроился на стуле у второго рабочего стола и погрузился в чтение. Уже на второй странице его заинтересовали некоторые выводы, он спросил:
– А что еще можешь рассказать о кровоподтеках… как тут написано: «примерно четырех-пятидневной давности на момент смерти Лопатиной»?
– В папке есть фотки, посмотри…
Но анатом решил наглядно показать, чем любопытны снимки, ведь их много, разобраться, какие наиболее интересные, не так-то просто. Он вернулся к Богдану Петровичу, выбрал несколько фото с фрагментами тела девушки, разложил их на столе и начал тыкать пальцем в снимки, а там кровоподтеки различной формы, ничего не говорящие несведущим людям:
– Понимаешь, за четыре-пять дней до убийства девушка с кем-то боролась не на жизнь, а на смерть…
– Да-да, на нее было совершено нападение, – подтвердил Богдан Петрович. – Во дворе ее дома поздним вечером. Скажу точно, сколько времени кровоподтекам: если на нее напали в четверг ночью, то в понедельник, когда Валера обнаружил труп… было четверо суток… Вскрытие вы делали утром… Это четыре с половиной дня.
– Значит, я прав…
Странное дело: любого человека радует, если его предположения верны с точностью до 100 %, но анатом почему-то своей правоте не радовался, скорее, озадачился, что не преминул заметить Богдан Петрович:
– Что-то не так?
– Ну, есть немного. Смотри. Видишь? Это предплечье. На нем два пореза. То есть у нападавшего в руках было оружие, а девушка почему-то избежала смерти в тот раз. Это же было покушение, как я понял.
– Правильно понял, – кивнул Богдан Петрович и вдруг задумался. – Со слов Инны, убийца поджидал ее во дворе. Черт возьми! Не могли же это быть два разных человека!
– Однозначно. Это один человек, и пользовался он одним и тем же орудием убийства. Разрез на шее, разрезы на предплечье… они идентичны. Уверен – оружие было одно. Не понимаю, почему напавший не убил ее в первый раз.
Объяснение данному факту у Богдана Петровича имелось, ведь Болотов подробно пересказал свой диалог с Инной:
– Когда убийца повалил девушку на землю и душил, ему пришлось убежать, потому что из подъезда вышла компания. Не убивать же прилюдно, свидетели никому не нужны.
– Час от часу не легче! Получается, он сначала напал с ножом, потом стал избивать девушку (кровоподтеки тому подтверждение), в завершение душил… Нелогичная последовательность, обычно нож появляется в завершающей стадии…
– Это во время ссоры. А на Инну покушались.
– Если нападают с ножом, да еще из-за угла, преимущество на стороне убийцы. Кстати, посмотри снимки шеи – пальцы отчетливо видны, ее действительно душили. И все же, имея в руках преимущество – оружие, преступник не убил? А сделал это через несколько дней, заявившись к девушке домой?
– Причем на этот раз убийца обошелся без драки, – дополнил Богдан Петрович. – Всего один удар и – рассек артерию.
– Между прочим, удар нанесен сзади. – Но анатому не давала покоя борьба Инны с убийцей. – В принципе, я допускаю: оружие могло выпасть из руки убийцы и тогда ему ничего не оставалось, только руками замочить. Слушай, и что ж это за убийца, а? Неумеха какой-то, если у него ножи выпадают.
– Кстати, Инна впустила в квартиру свою смерть сама.
– Или убийца открыл дверь своим ключом.
От этой фразы Богдана Петровича передернуло. Ключ-то имел только друг Валера, алиби на момент убийства у него… Впрочем, чертового алиби нет ни у одного представителя семейства, как будто все договорились разбежаться из дома на это время и не показываться ни одному смертному на глаза. Если абстрагироваться от Болотова и многолетней дружбы с ним, то Комиссаров имел веские причины взять у Валеры подписку о невыезде. Ну, вот так, чисто гипотетически – мог Болотов убить надоевшую, требующую определенности, любовницу? Могла его терзать, к примеру, такая «дивная» ситуация: приходит Инна к Наде и детям, выставляет свой выросший до подбородка живот и говорит, дескать, в этом животике ребеночек вашего мужа и папы? Правда, Валера утверждает, что о ребенке не знал… так ведь говорить можно все что угодно, язык без костей. Загулов у Болотова было предостаточно, но едва отношения перерастали в семейные, он давал деру, как заяц от охотника. Он не из тех, кто спокойно меняет весь уклад, нет, Валера перемен не любит. Значит, мог… Мог, конечно, как человек, загнанный в угол, но в том-то и дело, что угол хлипкий.
А что касается Надежды… Вот! Момент истины: Богдан Петрович попросту отказывался верить в ее вину. Надя убивает, да к тому же умело? В страшном сне не приснится! Либо ее подставили, либо случайно она явилась в ненужное место в ненужный час. Это следует признать как данность, чтоб уже без изнуряющих сомнений разбираться, стоя на позиции заступника Нади.
– Чего-то тут не хватает, – заключил он.
Собственно, анатом высказал ту же мысль, только другими словами, а сейчас кивал и пожимал плечами, мол, я даже предположить не рискую, как на самом деле происходило.
Выйдя из морга, по дороге к автомобилю Богдан Петрович размышлял: «Надо просто перебрать все возможные варианты, вплоть до фантастики с участием инопланетян, иначе всю оставшуюся жизнь будет мучить незавершенность».
* * *
Друг Валера тем более начал путаться, отсюда нервничать, так что представить хотя бы в общих чертах убийцу Инночки не вышло. Болотов считал, друг занимается ерундой, а Богдаша, напротив, убеждал его, что мелочей в таком деле не бывает и чем глубже копнуть, тем яснее нарисуется картина. У Валерия Витальевича нашлись контрдоводы, он их высказал с нетерпимостью подростка:
– Ты что, не видишь? Все улики против Надежды, все! Просто тебе не хочется признавать это (он угадал). А придется! Боня, Надя убила Инну. Не знаю, что побудило ее – ревность, злость на меня, уязвленное самолюбие, боязнь остаться одной на старости лет, но от факта никуда не денешься.
И это речи мужа, а не мальчика. Тридцать один год прожит вместе, сделали троих детей и вырастили их, пережили взлеты и падения, а что в сухом остатке? Богдан Петрович не узнавал друга, а может, никогда не знал? Может, заблуждался на его счет? Валера сдался без боя, хотя сам же и явился причиной конфликта – если таковой возник между Надей и Инной, следовательно, и ответственность лежит на нем тоже. Богдаша, не доверяющий практичному злу, которое настраивает на пассивность, не впадал в состояние Болотова, а искал выход:
– Нет, давай подумаем, чем помочь. Что против Нади? Фотографии Инны и молодого человека… Ну понятно, что снимала Надя. Ее отпечатки в квартире…
– Боня, – на взводе произнес Болотов, – она не отрицала, что убила Инну! Ты понимаешь это?
– Но и не призналась, – в резкой тональности возразил Богдан Петрович. – Видишь ли, после убийства, думаю, у нее хватило б ума стереть отпечатки – это же элементарно. Мы все грамотные люди, вот молодежь ни хрена не знает, потому допускает ошибки в подобных случаях…
– А состояние аффекта? – напомнил Болотов.
– Да, да… – покивал Богдаша. – И то, что Надя выходила от Инны в час убийства… Полагаю, Валера, эсэмэску с твоего телефона отправила твоя жена.
– Откуда она знала, с какого контакта отправлять? Инна в моей трубке не обозначена. Там картинка и вот что написано… – Он достал мобильник, нашел контакт, показал Богдаше.
– ИНН… Если Надя взяла твой мобильник, то будь уверен, она прочла сообщения. А для чего тогда брать твой телефон? Но и без этого про твою пассию Надя уже знала, стало быть, вычислить номер Инны – задачка простейшая, всего лишь три первые буквы имени, конспиратор. Дальше Нюша отправляет Инне эсэмэску, назначает встречу от твоего имени и примерно в это время приходит…
– А я про что! – взревел Болотов и подскочил с дивана.
Бедняге не сиделось на месте, не стоялось тоже. Он гарцевал по гостиной, словно только и ждал, чтобы друг Богдаша убрался вон из его квартиры. Странное поведение Болотова тот списал на стрессовые обстоятельства, хотя нашел слабое оправдание, ведь мужик все же, а визжал, как истеричка:
– Умоляю, хватит! Хва-тит! Иначе можно с ума сойти. Все и так ясно: Инну убила Надя!
– А мне – не ясно, – излучал спокойствие Богдаша.
– Ну, что, что ты противопоставишь уликам? Их слишком много…
– Именно наличие стольких улик меня не устраивает.
И вдруг Болотов кинул подозрительный вопрос, сбивший Богдашу с мыслей:
– А почему ты не на работе?
– Взял отпуск.
– Ради Нади?! Ради нее ты жертвуешь здоровьем бедненьких деток? Какой же ты врач после этого? Нехорошо…
Конечно, Богдаша уловил издевку, топорный намек на нечто постыдное. И поймал на себе взгляд с прищуром – так смотрят недруги или завистники. И перебирал в уме, чем парировать, чтоб уж ответ был адекватным, чтобы если уж врезать, так по больному. Валере просто необходимо дать по мордам, выражаясь фигурально, и привести этого везунчика, потерявшего чувство меры, в разумное состояние. Но в самый ответственный момент вдруг пожалел дурака, который и так расплачивается за собственную глупость в большей степени, чем она того стоит. К сожалению, расплачиваются и его близкие. Потому Богдан Петрович держал паузу, которую по-своему прочел Валера:
– В точку я попал, да? Ты, мой друг, все эти годы при мне ухлестывал за моей женой, а что же было без меня? Сейчас раскручиваешь маховик частного расследования, запутываясь сам и запутывая других. Что ты хочешь доказать, когда уже все доказано? Зачем поехал в морг? Я бы мог понять твою заботу, если бы шансы мы имели хотя бы мизерные. Но их нет. Ты смешон! Какая-то ненужная и даже вредная показуха, выпячивание себя, благородного рыцаря, дама сердца которого на нарах в СИЗО с отпетыми уголовницами. Ты же меня выставляешь в паршивом свете…
Это был перебор. Раньше между ними не случалось серьезных разногласий и конфликтов. Кстати, гасил опасные ситуации в большинстве случаев тоже Богдаша, наивно полагая, что его принцип миролюбия поучителен, снимает негатив, настраивает на комфортную для всех атмосферу. Но Валера никогда не заступал за предел, данный же случай – из области маразма, а маразм не лечится. Сейчас гасить хамство и свинство Богдан Петрович не собирался, слишком далеко Валера зашел, но сначала он спросил:
– Ты хорошо подумал перед тем, как вывалить свой бред?
– Да! – запальчиво сказал Болотов. – Подумал, подумал. Давно.
А надеялся Богдан Петрович на извинения. После ответа он встал и двинул к выходу, не отреагировав на брошенную в спину фразу:
– Что, нечего сказать?
Действительно, нечего. Еще никому не удавалось переформатировать взрослого человека, ставшего на гнилые позиции. А когда этот человек еще демонстрирует и дикий вздор, который выпестовал в своей голове сам, и ведет себя агрессивно, задавшись целью оскорбить и унизить, лучше уйти. Это уже не друг. И никакие обстоятельства оправданием ему служить не могут. Вот так и заканчивается дружба. В прихожей на столике под зеркалом валялась тряпичная кукла, Богдаша захватил ее, так как обещал привезти старушке, и ушел. А Болотов, оскорбивший его, обиделся, плюхнулся в кресло, надулся и бубнил что-то бессвязное, а может, обелял себя.
Да, Богдан Петрович любил Нюшу, всю жизнь любил. Но не как в мелодрамах, страдая по ночам и грызя подушку, любовь для него стала добрым талисманом, ориентиром на позитивные стороны жизни, а не удушающей петлей на шее. Конечно, у него были женщины, он же не евнух, да как-то не срослось с ними. Но чтобы соблазнять Нюшу, когда Валерки не было дома… не та порода Богдан Лозовой, чем был безмерно горд. Поэтому он отказывался признать, что ошибся, что Нюша – дьяволица, для которой человек – ничто, его можно стереть, сжить со свету, если он мешает. Нет, не его это путь. Богдан Петрович будет до последнего искать доказательства в защиту Нади, иначе сам-то он чего стоит? Понял он это только сейчас, да и то с помощью Валеры, так что нет худа без добра. А действовал интуитивно. Из сотни доказательств вины Нюши Богдан Петрович теперь хочет получить сто первое, но и тогда будет помогать ей. Разве должно быть по-другому?
* * *
Петухи способны уничтожить нервную систему, довести до сумасшествия. Орать эти придурки начали еще до рассвета. Марьяна и так почти не спала, боялась, ночью притащится гангстер Проша за сексом, а дверь не запирается на замок, пришлось подставить к ней стул – хотя бы услышит, если он войдет. Проша, к счастью, не пришел. Марьяну сморил сон, но ненадолго – идиоты петухи разбудили ее диким ором. Глотки драли без перерывов и на все лады, она и уши закрывала, и подушкой накрывалась – бесполезно. Завернувшись в одеяло, села Марьяна на широкий подоконник и…
О, боже, какая красота в вышине! Никогда раньше она не видела столько звезд, да и в небо не смотрела, некогда было – все дела, спешка, заботы. Небосвод словно покрасили черными чернилами, а по нему расклеили светодиодные лампочки. Некоторые звезды были необычайно крупными, будто ненастоящие, а некоторые, сгруппировавшись, выглядели маленькими точками, отбеливающими целые куски неба. Но это лирика. А проза состоит в том, что положение дважды два плохое. Первое: ее наверняка ищет полиция, второе: она узница психа Прошки и не знает, что у него на уме. Как быть?
Неожиданно наступила тишина. Куда делись петухи? Может, их вырезали? За окном постепенно становились видны очертания предметов – вон бочка посреди необихоженного участка, а за ней… кажется, куст… да, это большой куст. В общем, рассвет подкрадывался, не спеша, тихо… В городе не бывает так тихо, будто весь мир в одночасье умер.
А не попробовать ли?.. А вдруг Прохор всего-навсего пугал собаками? К тому же и собачки ночью спят. Марьяна приоткрыла окно, выглянула… Послышалось предупредительное рычание, от земли оторвалась, затем поднялась пугающих размеров тень. Псина вынудила Марьяну остаться в комнате и захлопнуть окно.
– Не врал, гад. Все равно сбегу, приручу твоих сторожей и сбегу.
Марьяна вернулась на кровать, решив полежать немного… или много. Делать-то все равно нечего. Не собиралась она спать, но уснула мгновенно под новый дружный концерт петушиных состязаний в крике.
Проспала до полудня. Проснулась от нестерпимого голода, который просто вырывал внутренности, надо сказать, это неприятнейшая штука. Сейчас за корочку хлеба Марьяна отдала бы все на свете. Но сначала умылась в ванной, после отправилась по дому в поисках пропитания. Дошла до кухни, где встретила седую женщину в фартуке и простом платье дурацкой расцветки (темно-синее с мелкими цветочками), с круглым белым воротничком. Древней старухой она не показалась, вполне себе нормальная, полная и энергичная бабуля, только пожилая, видно, что ей сильно за шестьдесят. Она обернулась на шум:
– Ты Марьяна?
– Да. Здравствуйте. А вы…
– Бабушка Прохора и Инны. Ты же знаешь Инну?
– Конечно… Немного.
– Ты ведь кушать хочешь, детка, ну-ка, садись. Скоро обед, так что пока перекуси…
Марьяна ринулась за большой стол посредине, заверив бабушку:
– Я бы сейчас слона съела. Ужасно хочу есть… А что это?
– Кукурузная каша… мамалыга. С сыром и зеленью.
Марьяна проглотила кашку, съела бутерброд с колбасой, запивая растворимым кофе – гадость, да на безрыбье… Заодно она обдумывала, каким образом обмануть бабушку и сдернуть. Только собралась разведать, где гангстер Прохор, а он тут как тут собственной персоной. Вошел босой, в заляпанных краской джинсах, с закатанными до колен штанинами, с голым торсом. Потный. Недружелюбный. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «приятного аппетита».
– Бабуль, кофейку дай, – попросил, садясь за стол.
Он выпил большую кружку бурды с молоком и домашним печеньем (действительно вкусным), вставая, махнул головой Марьяне, мол, выйдем. За порогом Прохор поставил руки на пояс, окинул девушку с головы до ног и распорядился:
– Иди, переоденься. Пойдешь мне помогать.
– Чего-чего? – обалдела Марьяна, подозревая, что помощь не ограничится юридической консультацией.
– Будешь раствор мешать и штукатурить.
– Я тебе не рабыня! – рассвирепела Марьяна.
– А здесь тебе не дом отдыха.
– Насколько мне помнится, я приехала сюда не по своей воле.
– Поэтому подчиняйся моей воле. А то кормить тебя не буду.
Ну, сейчас Марьяна была сыта и хотела послать Прохора подальше, да вспомнила, что еще полчаса назад испытала в полной мере все прелести голодухи – это противная штука, отупляющая и унижающая. А ведь Проша слов на ветер не бросает. Ладно, поработает Марьяна на галерах… точнее, ей «повезло» поработать на стройке дома.
Нашлись штаны и рубашка (старые, но хоть чистые, и на том спасибо), голову повязала Марьяна косынкой, а потом Прохор и она взобрались на второй этаж по лестнице, у которой отсутствовала каждая вторая ступенька. Он показал, как орудовать электрической штуковиной, похожей на гигантский миксер, и началась каторга. Марьяна к тяжелому труду, не требующему интеллектуальных затрат, не только не привыкла, а понятия не имела, что это такое. Плечи, руки, шея и спина разболелись почти сразу. В ее обязанность входило замешивать раствор под присмотром гангстера, подносить Прохору, если же он забирался на стремянку, то и держать на весу или на плече пластмассовый таз с раствором, а он такой тяжелый…
– Ты хоть бы сказал, как зовут твою бабушку, – попробовала Марьяна разговорить угрюмое чудище на двух ногах. С одной стороны, контакт вещь полезная: лучше человека узнаешь, с другой стороны, вычисляешь, где он слаб, к тому же за болтовней время пролетает незаметней.
– Тамара Михайловна.
Вот и весь диалог. В обед Марьяна еще держалась, а к ужину была никакая. Лишь мысли крутились-вертелись в голове, они не дали рухнуть к концу дня без чувств. Перед концом каторжных работ она осведомилась у Прохора, стоявшего на стремянке и штукатурившего стену под потолком:
– А кто наследник Инны?
– Не знаю… Наверное, я и бабушка.
– Да ну! – обрадовалась Марьяна, коварно улыбнувшись.
Ух, как она сейчас позлит его, возможно, выведет из себя, после чего он выставит ее за ограду концлагеря. Но не стоит торопиться, главное – продумать удар, наскрести деталей…
– Бабушка? – произнесла она. – А родители?
– Мама умерла два года назад от язвы желудка. Бабушка тяжело пережила смерть дочери, поэтому я требую не волновать ее, чтоб история Инны окончательно не добила. А отец давно погиб, он был военным.
Ну вот и выяснила важные факты! Настала пора нанести удар:
– Ты являешься наследником первой очереди… А ведь у тебя тоже есть мотив избавиться от сестры! (А он ноль эмоций.) Наследство! (Не прокатило.) Мой отец хорошо обеспечил твою сестру – квартира в центре и гараж капитальный, машина, украшения… Все это стоит больших денег… теперь это все твое.
Нет, не разозлила, на спокойной ноте он сказал:
– Поэтому я решил не показываться следователю, за которым закрепилась слава людоеда. Хочу выяснить, кто из вас – Болотовых – убил мою сестру.
– Чего ж не выясняешь, а штукатуришь?
– Одно другому не мешает. Мне нужно успеть до холодов привести дом в относительный порядок, чтобы в нем перезимовать. Летом я работал.
– Найми рабочих…
– Зачем, если сам все умею?
– Хочешь сказать, ты сам построил эту домину?! – обалдела она.
– Конечно, сам. Я ж и для Инны старался. Город, конечно, хорошо, но с ребенком одной трудно, твой папаша ведь не женился бы на ней.
– Естественно. У папы есть жена.
– Твой папа мерзавец, держал мою сестру у ноги, как собачку, обещаниями оформить их отношения. Да, она требовала, чтоб он определился, а сколько можно?
Намеревалась разозлить Прохора, а разозлилась сама:
– Ну, вы, друзья, даете… Сколько можно – ха! Значит, твоя Инна задалась целью разрушить нашу семью, и ты воспринимаешь это нормой? Главное, чтоб твоей сестричке было хорошо, она бедная и несчастная, а до моей матери, моих братьев, до меня дела нет. Между прочим, мы точно так же, как ты за свою сестру, переживаем за климат в своем гнезде.
Прохор смотрел на разгневанную Марьяну сверху и не находил контрдоводов, потому что на ее стороне неприятная, но правда. А у него своя правда: убитая Инна. Он указал на пустой таз, проговорив без злости:
– Давай, давай, работай.
Она стала остервенело перебрасывать мастерком раствор из бака в таз, забыв о болях в теле, шевеля губами, наверное, ругалась вовсю. Принесла, поставила ношу на край стремянки и отвернулась. Марьяна не желала больше разговаривать с этим болваном, оправдывающим сестрицу, но не допускающим, что кому-то претензии шлюхи не нравятся. Прохор продолжил штукатурить, изредка поглядывая на девушку в обиженной стойке.
– Я миллион раз уговаривал ее оставить твоего папочку, – сказал он после длинной паузы, – как чувствовал, что добром эта связь не кончится.
Марьяна не могла не подключиться, мгновенно вспыхнула:
– А что же помешало ей оставить моего папочку?
– Ты удивишься.
– Ну, ну? Удиви.
– Инна любила твоего отца. Очень любила.
– Ха! Ха! – съязвила она. – Разумеется, любила, он же щедрый.
– Тебе не знакомо, что это такое, – заметил Прохор.
– Разумеется, нет. Эти слабости доступны лишь вам, бескорыстным и благородным. Забрать чужого мужа – это же очень благородно, и тут, конечно, только большая и чистая любовь.
– Кто-то из вас, людей без слабостей, убил мою сестру, – завелся Прохор и даже спустился вниз, став напротив рыжей фурии. – Ну-ка, подведи базу под это преступление, оправдай его, давай.
– А ты не допускаешь, что убийца совершенно посторонний человек? С кем у Инны были отношения… возможно деловые…
– Не допускаю. Я бы знал, она мне все рассказывала.
Еще чуть-чуть – и оба кинулись бы дубасить друг друга, во всяком случае, они сжимали кулаки и тяжело дышали. Обоим повезло избежать военных действий – бабушка позвала на ужин. Ели молча, не обратив внимания на старания Тамары Михайловны, а она приготовила мясные рулеты, картошку под сырным соусом, морс… и ни тебе слова благодарности!
– Вы что, поссорились? – спросила бабушка напрямую.
– Нет, – мрачно ответил внук, а его «будущая жена» лишь головой качнула, подтверждая «нет», так как рот был занят. В этом захолустье у Марьяны проснулся зверский аппетит, как бы не растолстеть с такими вкусностями.
– Странные вы, – пожимала плечами Тамара Михайловна, поглядывая то на него, то на нее. – Ни разу не обнялись, не поцеловались…
– Мы стесняемся, – солгал внук.
– Да? Ну тогда я уйду, чтоб вы не стеснялись.
И правда ушла. Без нее на самом деле стало свободней, и Марьяна демонстративно отвернулась от Прохора, пила морс с пряниками. А когда закончила и встала из-за стола, Проша придумал для нее новую экзекуцию:
– Иди, вымой посуду, если хочешь числиться моей невестой. Иначе ты не пройдешь экзамен у бабушки, она тебя прогонит.
– Пусть прогоняет, я разве против?
О, если б так случилось… но Прохор разбил мечты:
– Отпустить тебя не могу. Вдруг мне предстоит выменять твою рыжую голову на убийцу. Предупреждаю: если ты не понравишься бабушке, я буду вынужден посадить тебя в погреб за домом возле птичьего двора. Другого укромного места у меня нет. Учти, там темно и холодно. Иногда бегают крысы. Криков бабушка не услышит, она глуховата и, кстати, туда почти не заходит. Ну как? Идешь мыть посуду?
С удовольствием Марьяна прибила бы его! Из последних сил она собрала посуду и загремела ею в раковине.
Назад: 11 Спаситель или кто?
Дальше: 13 Кукла