11
Спаситель или кто?
Наконец она получила возможность не только заговорить со своим свалившимся на голову спасителем, но и увидеть его. Здоровый. И внешне – ничего, есть на что посмотреть. Лицо излишне загорелое (неужели все лето провел на пляжах?) и злое. Короче, доверия он не внушал. Сначала, когда опасность явно миновала, Марьяна слезла с него и хотела выбраться, но молодой человек предупредил:
– Уверена, что те, кто гнался за тобой, уехали?
Разумеется, не уверена. Она прислонилась спиной к земляной стене, обхватила колени руками и тогда только спросила:
– Вы кто?
– Какая тебе разница? Человек.
– Но вы меня выручили, я хотела бы знать, как вас зовут.
– Прохор, допустим.
Так и знала: товарищ из круга «кайло-лопата». Потому и ручищи рабоче-крестьянские, и сам кровь с молоком, и загорал явно на грядках, в довершение и имечко дали ему под стать – Прохор. Впрочем, ее тоже наградили простецким именем.
– А меня зовут…
– Знаю. Марьяна.
Вот это номер! Она его впервые видит, а он знает, как ее зовут. И под горкой, где никто не ходит, притаился зачем-то. Ой, неспроста он здесь.
– Откуда знаете мое имя?
– Слушай, все вопросы я выслушаю позже. Давай выбираться. Только не верхом пойдем, низом. Я первый.
Прохор подобрался к дачной ограде оценить обстановку. Никого во дворе уже не было. Он вернулся и сообщил Марьяне, что двор пуст, но из дома доносятся голоса. В принципе, можно выходить, только стараться не шуметь. Спустились вниз, там очень сложно пройти, нет ни клочка земли, свободной от торчащих веток, сухих палок, колючек. Двинулись вдоль ручья, перепрыгивая с берега на берег, когда же прыгать стало невозможно из-за ширины бурно текущей воды, взобрались на склон, потом выбрались на равнину.
– Спасибо за помощь… – начала было Марьяна прощаться.
– Идем, тут недалеко я оставил машину.
Довольно нелюбезно предложил Прохор подвезти, но вообще-то плевать. Ей бы до города добраться, а там забудется этот парень, стоит его автомобилю отъехать на метр. Машина у него допотопная – «шестерка», Марьяна в подобный транспорт давно не садилась, да и садилась ли когда-нибудь – не помнила. Места мало, кресло неудобное, комфорта ноль.
– Пристегнись, – бросил Прохор, поворачивая ключ в зажигании.
И ремень растянут донельзя. Пришлось снова открыть дверцу, которая прищемила ремешок. Ехали молча. Естественный кондиционер – ветер в лицо из открытого окна – охлаждал слишком хорошо, Марьяна даже замерзла, но ее голове необходим был холод. Лишь в машине, в полной безопасности, она осмыслила происшествие на даче, и у нее зашевелились волосы от ужаса. Что происходит? Посоветоваться не с кем – телефон на даче остался, в сумке, деньги тоже там, она не сможет расплатиться с Прохором. А возвращаться туда он не захочет. Что делать ей в данных обстоятельствах? Прятаться? Где? Кто скажет, какие еще бредовые идеи посетили голову следователя Комиссарова?
– Вы можете здесь где-нибудь остановиться, – спохватилась она, заметив, что центр давно миновали и едут к окраине. К сожалению, Марьяна слишком увлеклась анализом ситуации, слишком доверилась незнакомцу и пропустила удобную остановку.
– Думаешь, ребята в камуфляже не у тебя дома? Сиди.
– А… куда мы едем?
– Увидишь.
Больше никаких слов, взглядов, объяснений. Этот странный, нелюдимый человек – откуда он, кто? Тайком Прохор следил за их загородным домом – зачем? Чего хотел? Что проще – отвезти ее домой. Там она попросила бы мальчишку во дворе позвать папу, сама не рискнула бы подняться в квартиру. И тебе никаких проблем. Прохор же везет ее черт знает куда.
– Остановите машину! – потребовала Марьяна.
А он нажал на газ! В этом районе дороги свободные, препятствий на данный момент нет, «шестерка» летела почти как «Мерседес». Итак, сложив все, что сегодня произошло, Марьяна поняла: Прохор не друг. Врагом его назвать язык не поворачивается, учитывая, что он все же спас ее от полиции. Ситуация тем более непонятная.
– В чем дело? – запаниковала Марьяна. – Куда мы едем?
Плевал он на ее вопросы, уставился в лобовое стекло и давил на газ. Выехали на загородную трассу и удалялись от города все дальше. И тут у Марьяны второй раз зашевелились волосы: кажется, она угодила из огня да в полымя. Почему – уже не вопрос, главное сейчас – избавиться от спасителя. Марьяна решительно распахнула дверцу с криком:
– Я выпрыгну!
– Прыгай.
Прохор в ее сторону даже мельком не взглянул. Марьяна смело отстегнула ремень… А скорость бешеная для «шестерки», выпрыгнет из машины – наверняка врежется в ствол дерева, и получится из нее кровавая лепешка без опознавательных примет. И не станет Марьяны, умницы-красавицы… И хоронить ее будут в закрытом гробу… Какие похороны! Какой гроб! Она молодая и красивая, зачем ей умирать, да еще так глупо и так страшно.
Марьяна захлопнула дверцу, скрестила на груди руки, надулась. Боковым зрением видела, как Прохор усмехнулся и, словно подливая масла в огонь, произнес:
– Так-то лучше.
В общем, вляпалась круто. Но Марьяна не из тех, кто легко сдается, идиот Проша еще не знает, какую ведьму взял в плен, уж она ему покажет кузькину мать, если только он попробует причинить ей зло. Умирать, так под бой барабанов.
* * *
– Моя жена убила… – стенал Болотов, сидя на диване, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. – Не связывается в голове Надя и убийство… Это невозможно. Надя полоснула по горлу беззащитной девушки ножом… или бритвой… Надя убийца… О, нет, нет…
Редко Богдан Петрович курил трубку, курил в самые приятные минуты жизни, полагая, что сам процесс способствует поднятию тонуса, улучшает настроение и активизирует мозг. Сейчас он дымил трубкой, чтобы снять напряжение и адекватно воспринимать стенания друга, а это было трудным делом. Не выдержал. Расхаживая по гостиной, в унисон с Болотовым Богдан Петрович толкал свою речь, но очень спокойно:
– Валера, вспомни, что ты крутой мужик, держишь несколько предприятий, на тебя пашет куча народу, ты успешный мэн как в бизнесе, так и среди баб. Но вот тебя долбануло, ты не выдержал экзамен и ноешь, ноешь, ноешь…
– Тебя б на мое место! – вспылил Валерий Витальевич.
– Не, не, не! Мне на моем месте неплохо, а вашего нам даром не надоть. И потом, Валера, кто смастырил эту ситуёвину? Не ты ли?
Болотов патологически не любил упреки, сатанел, если на него сыпались обвинения. Собственно, ему с детства водрузили нимб над головой и, что бы он ни сотворил, в основном родителями поощрялось, в редких случаях сына немножко журили. Кстати сказать, Валерий Витальевич мог вырасти полным отморозком при таком поощрительном воспитании, чего не произошло. Он вполне здравый, умный человек, ну, чуточку баловень судьбы и мамы с папой, привык купаться в любви. Но Богдаша задел за живое несправедливостью, потому естественным было его возмущение:
– Слушай, чего ты ко мне пристал? Да миллионы мужиков имеют любовниц. И меняют их раз в полгода. А ничего подобного с ними не случается…
– Вот! – вытянул к нему руку с трубкой Богдан Петрович. – Вот ты, наконец, выдал любопытную мысль. Скажи, у тебя есть враги? Ну, конкуренты, которые хотели бы тебя уничтожить, отомстить?
Валерий Витальевич замер, в словах друга он уловил рациональное зерно и перебирал в уме всех, с кем так или иначе сталкивался. А что сохраняется в памяти? Гадости, которые тебе сделали, конфликтные ситуации, предавшие друзья, враги – само собой. Это же ударные моменты, они забирают массу энергии, бьют по здоровью и немаловажное – отравляют самолюбие. Со временем, безусловно, боль стихает, подлости друзей прощаешь, а память… память все помнит. Эти моменты – удар зависти, подлость, предательство – и вспоминал Болотов. Однако недаром упор он сделал на здравомыслие. То, что было в молодости, уже отстоялось и ушло в тень без особых последствий лишь потому, что Валерий Витальевич научился нивелировать конфликты. Где-то уступить, где-то договориться, а где-то и нажать на недругов, но так, чтоб тем не захотелось мстить. В солидном возрасте он понял, что дразнить себе подобных успехами не стоит, отсюда практически никто не знал (иногда и родные), когда и где Болотов замешивает новое дело. Он предпочитал платить пяти бухгалтерам, чем одному за пять предприятий немного доплачивать, экономя приличные деньги. Только вот экономия не всегда выгодна. Проанализировав свое положение в деловой сфере, Болотов отрицательно покачал головой и заверил:
– Я, Боня, врагов превращаю в друзей. Легко.
– Значит, нет?
– Которым бы взбрело в голову наказать меня таким изощренным способом? Нет, Боня, нет.
– Ты уникум. Будем считать эту версию зачеркнутой. Итак, у нас Надя убила любовницу своего мужа, то есть твою… М-да… Но мы не слышали Надю.
– Ей просто нечего было сказать нам, – сделал вывод, не лишенный логики, Болотов.
– И все же нужно послушать ее.
– Как?
– Попросим свидание…
– Комиссаров не разрешит. И потом… она мне ничего не скажет.
– Пойду я. А сейчас поехали к знакомому доктору в морг, уговорим его показать акт вскрытия Инны. Я не думаю, что это профессиональная тайна.
– На хрена тебе в этот акт совать нос?
– В нашем случае помочь нам способна даже мелкая деталь, которую не учли правоохранительные органы. Поэтому нос совать нужно во все закоулки.
Он хлопнул по плечу кислого Валерия Витальевича и указал глазами на выход. Болотов был подавлен, он вовсе не хотел ехать, считая попытки вытащить Надю, а именно эту цель поставил перед собой Богдан, безуспешными. Сейчас нужно искать адвокатов, которые на уголовных делах не одну собаку съели, чтобы те максимально скостили срок жене. Но разве с Богдашей поспоришь?
Едва открыли дверь, а тут… полиция с обыском нарисовалась. Болотов думал, не переживет позорища, его самолюбие получило сокрушительный удар. Он сел на диван, переплел пальцы рук, уперся в них подбородком и прикрыл веки, не желая видеть кошмара. А чтобы отвлечься, восстанавливал картины прошлого, связанные с Надей, но той, какой она была когда-то…
Да, она другая, чем в те времена, когда он сходил с ума по ней. Сынок высокопоставленных родителей, перспективный молодой человек, умница, хорош собой, облепленный обожательницами, как пчелами улей, буквально пал к ногам строгой Наденьки. Она была божественно прекрасной, от нее исходило сияние, как от луны на звездном небе, редкий прохожий не обращал на девушку внимания, да и то если случайно отвлекался. Одевалась она очень скромно, а глаз нельзя было оторвать. Училась Нюша в институте на технолога женской одежды, еще не было тогда красивого слова «дизайнер», и работала ночной няней в круглосуточном детском саду – мыла полы и горшки, чистила картошку на завтрашний день, укладывала спать малышей (если они оставались на ночь). Не старалась девушка представить себя лучше, чем была, не кривлялась, но…
При всей красоте и чувственности, которая лишь угадывалась мужским полом, Надюша была дремуче недоступной. Ну не подступись к ней, ни на какой козе не подъедешь. Тем более она стала желанным бонусом к победам Валеры, уж как он вился вокруг, а она – нет, я занята, до свидания. И если вначале он прилагал усилия переспать с ней, то позже решил, что такая непорочная, чистая, высоконравственная девушка подходит ему на роль жены и матери будущих детей. А она и на эту почетную должность не соглашалась!
Но всегда побеждает тот, у кого больше стойкости и упрямства, побеждает сила воли и убежденность, нужно только упорно идти к цели – это так просто. Умозрительно – просто, а выдержать напор родственников – еще как сложно. Родители Болотова не пришли в восторг от его выбора: совсем неперспективная девушка, без связей и положения, одна красота не дает преференций в жизни. Касты появились еще в те, казалось бы, почти безмятежные времена декларируемого равенства и братства. Люди, шагнувшие на ступень выше своего предыдущего слоя, кичились новым положением, не замечая, что, в сущности, остались тем же сыном кондитерши или дочерью бухгалтера.
Проблема усугублялась самой Наденькой, она же наотрез отказывалась встречаться с ним, иногда в грубой форме, обижая баловня судьбы Валеру. Он думал, у нее кто-то есть лучше, красивей, умней. Хотя не верил, что такой парень существует. Да, самооценка у Валеры всегда была высокой.
Тайком Болотов следил за девушкой, потому что ревновал и жаждал хоть одним глазком взглянуть на удачливого соперника, а потом набить ему морду. Не посмотрел. Потому что Надюша отшивала всех ухажеров, у нее никого не было. Только через год Надя согласилась выйти за него замуж на горе родителям Валеры. Но ничего, пережили они этот удар, а позже примирились с выбором сына, но так – терпели, не более. Он долго был счастлив с ней, обожал свою красавицу Нюшу, пока не стала одолевать скука, однообразие, рутина…
* * *
Приехали. Выйдя из «шестерки», Марьяна бегло оценила местность. Куда она попала! Холмы. Кое-где виднелись локальные рощи, речка вдали блистала (скорее, это рукав), заросли камыша шевелились. Посередине большого пространства стоял дом в лесах, но строителей Марьяна не заметила, а так надеялась… Вокруг огромного подворья, частью которого является дом, тянется ограда из столбов и колючей проволоки. «Концлагерь, что ли?» – подумала Марьяна. Прохор без слов пригласил ее в дом – просто подтолкнув. «Точно, концлагерь», – решила она, шагая к дому по траве. Хорошо хоть, переоделась на даче в джинсы и кроссовки, иначе ноги переломала бы здесь.
И вдруг навстречу выскочили три собаки… нет, это собачищи размером с теленка, из пастей, в которые запросто войдет человеческая голова, вывалились языки с лопату, а клыки… Инстинктивно от ужаса Марьяна прижалась к Прохору, но тут же присела, потому что собачища поставила ему на грудь лапы, и открытая пасть с клыками оказалась прямо перед ней. Однако морда второй псины задышала в лицо присевшей девушки, с любопытством рассматривая новенькую. А Прохор трепал за ошейник собаку, стоящую на задних лапах, и целовал в противную морду.
– Издеваешься? – процедила Марьяна. – Убери собак.
– Бор, Рита, Мира, место! – рявкнул Прохор. – Я кому сказал! Место!
Собачки потрусили к дому и скрылись за ним, Прохор махнул рукой Марьяне, мол, иди за мной. Несколько комнат, как она поняла, жилые, в одну из них привел девушку Прохор:
– Это твоя комната.
Его слова обнадежили, значит, Марьяна еще поживет. Она обошла комнату – метров десять квадратных. Скромненько. Чистенько. Кровать, шкаф, коврик на полу, стол, настольная лампа. Ах да! Занавески на окне. Девушка повернулась к хмурому Прохору с закономерным вопросом, в конце концов, ей нужна ясность:
– А теперь объясни, что все это значит? Я в плену, да?
– Угу.
– Интересно! А ты знаешь, какой срок дают за похищение человека?
– Не-а.
– Оно и видно. Я как юрист тебе скажу: статья 126, часть первая. Похищение человека наказывается принудительными работами сроком до пяти лет или лишением свободы на тот же срок – на усмотрение суда. То же деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору с применением насилия, наказывается лишением свободы сроком от 5 до 12 лет…
Марьяна осеклась, обалдев сама от себя: ее память выдала то, что, была уверена, забыто навсегда после прочтения еще в институте! Вот что делает экстремальная ситуация – реанимирует клетки мозга! Но у Прохора не наблюдалось вообще никакой реакции, Марьяна потерялась:
– Тебя не пугает перспектива попасть за решетку? (О ужас, он отрицательно покачал головой!) Ну, тогда… Почему ты все это затеял, я могу узнать?
– Садись. – Марьяна присела на край кровати, он взял единственный стул и оседлал его. – Кто такая Инна, ты знаешь. Ей было двадцать шесть лет, но кто-то ее убил. Я думаю, это сделал твой отец. Наигрался с девочкой, узнал про беременность, испугался и решил разом от всех проблем избавиться. Я приехал на вашу дачу, чтобы отловить твоего отца. Два дня караулю, а попалась ты. Когда ты драпала от полиции, мне и пришла в голову идея обменять тебя на твоего папу. Он же тебя любит?
– Но следователь подозревает мою мать…
– Знаю. Слышал. Задумался, конечно: а вдруг и правда убил не Болотов-старший? Допускаю также, что и следак мог ошибиться, поэтому я решил разобраться. Сам. Мне пустые жертвы не нужны, я же не зверь. А нужен один-единственный человек, тот, кто убил Инну. Хочу знать наверняка. И узнаю. Ты по-любому пригодишься.
– И что потом будет?
– Убийце башку оторву, а тело скормлю собакам.
Про себя Марьяна признала: да, этот может и голову оторвать драконьими лапами без наркоза, и труп кинуть своим замечательным собачкам. Сейчас главное – самой успокоиться, прийти в себя, потом усыпить бдительность тюремщика и после этого благополучно сбежать. Но Прохор, телепат чертов! Да, прочел мысли Марьяны, натянул улыбочку и по-доброму предупредил девушку:
– Не мечтай смыться, тебя не выпустят собаки. А ночью я выпускаю еще одного пацана, мои собачки тебе покажутся болонками по сравнению с ним, перекусит пополам – только так. После его клыков тебя вряд ли спасут – «Скорая помощь» далеко, сама видишь. Учла? Молодец. Ну, ладно, – поднялся Прохор. – Располагайся, осваивайся… Туалет и ванная в доме на первом этаже, вещи в шкафу чистые, можешь их брать.
Еще чего – чужие тряпки Марьяна сроду не надевала и не наденет. Он вышел, а она как сидела, так и упала спиной на кровать. Впору разрыдаться. И только решила всплакнуть над своим бедственным положением, вернулся Прохор:
– Извини, есть еще условия.
Она приняла сидячее положение, глядя на тюремщика исподлобья, не удержалась, съехидничала:
– Надеюсь, ты не потребуешь отгонять мух от тебя, когда спишь, или исполнять танец живота?
Ну и уставился он на Марьяну – словно бык на тореро перед тем, как распороть рогами ему живот. И с этим мужланом ей предстоит жить в одном доме неизвестное количество дней? Непроизвольно она поежилась. Прохор ответил абсолютно серьезно, отчего состояние Марьяны ухудшилось:
– Неплохая идея. Мухи уже спят, отгонять нечего, остается танец живота… Я подумаю.
Вот дура-то! Сострила на свою голову и теперь сама себе не рада. С него ведь станется, запросто заставит крутить бедрами перед его мордой.
– Я живу с бабушкой, – продолжил он, – у нее слабое здоровье, так что не вздумай сказать, что Инны больше нет. Это табу. Инна уехала работать за границу. Усвоила?
– Да кто ты такой, черт возьми? Кто тебе Инна? Жена, что ли?
– Сестра. Родная сестра. А у тебя вульгарные представления о людях и их отношениях… Интересно, с какой стати я терпел бы Инну-жену в качестве любовницы твоего отца? Думай хоть иногда, что говоришь. Впрочем, в вашей среде давно нет ни морали, ни норм, ни мозгов, вы все там – один большой серпентарий. И второе! – Прохор поднял указательный палец вверх, собираясь сказать нечто наиболее важное. – Для бабушки ты тут на правах… гостя. Точнее, моей невесты. Это мое требование. Поняла?
– Мы что, должны целоваться-обниматься при ней?
– Радикальных мер я не требую, к тому же тебя поцеловать – все равно что ядовитую змею. Отравишь. Бабушка приедет завтра, у тебя есть время подготовиться психологически.
– Дай хотя бы телефон, я позвоню отцу и скажу, что со мной все в порядке.
– Обойдешься. Он тоже.
Засим Прохор закрыл дверь с той стороны. Марьяна легла на кровать, свернулась калачиком, как в детстве, и просила у Бога сил, терпения и удачи, хотя никогда верующей не была, да и ни одной молитвы не знала. Но в этих обстоятельствах надежда осталась лишь на небеса. Призрачная надежда.
* * *
Богдан Петрович жил один в четырехкомнатной квартире, считавшейся во времена молодости его родителей большим достижением. Она и досталась ему от мамы с папой. На собственное жилье он, простой доктор из обычной детской поликлиники, рассчитывать не мог, не давали, а зарплата не позволяла приобрести жилье. Но Богдан Петрович не простой доктор, а очень-очень хороший. С переменами в государстве пополнилась армия посредственных специалистов, тогда-то и стал чрезвычайно востребованным доктор Богдан Петрович Лозовой, ведь ребенка абы кому мало кто из родителей доверит. Его стали приглашать на дом, присылать машины за ним, разумеется, визиты и лечение оплачивались. Появились деньги, а тратить их некуда, запросы у доктора весьма скромные, семью он не заимел, детей тоже. А у друга Валеры целых три ребенка, один так попросту кинутый – Артемка, этого мальчика и пригрел одинокий Богдан Петрович, хотя был из тех редких людей, которых одиночество не тяготило. К тому же он крестил парня, стало быть, являлся ему отцом по божьим законам, в общем, у них сложились отличные доверительные отношения.
Домой Богдан Петрович приехал поздно, Артем еще не спал, разумеется, торчал у компьютера в своей комнате. Да, за ним закрепилась целая комната. Здесь разрешалось из нее делать склад, бардак, лепить на стены плакаты, не убирать постель, поедать завтрак за компьютером и оставлять посуду вместе с крошками – ведь все равно приходила женщина убирать. Артем сбегал сюда постоянно, потому что здесь он чувствовал себя нужным.
– О, что я вижу, – подойдя к парню со спины, сказал Богдан Петрович. – С каких пор мы интересуемся мировой живописью? Гойя?!! Офигеть.
Действительно, на мониторе менялись картины Великого Гойи.
– Штудирую испанскую живопись, – похвастал Артем.
– С дуба упал, что ли?
– Дядя Богдан, ты считаешь меня чуркой необразованной?
– Почти. Это в середине прошлого века физики были еще и лириками, а ваше поколение способно усваивать из одного направления узенький кластер. Например, ты – один сплошной гаджет.
Артем без обид принял его слова, он привык к этой форме общения – то ли в шутку, то ли всерьез. Юноша защелкал мышкой, на мониторе появились изображения картин другого художника…
– Эль Греко?! – вытаращился крестный.
Но и изумлению Артема предела не было, он крутанулся в кресле и очутился лицом к лицу с Богданом Петровичем:
– Ну ты даешь, дядя Богдан! Вот это интеллект!
– Нет, это ты даешь! Меня терзают смутные сомнения, что не сам додумался себя просвещать. Колись, отрок, кто тебя сподобил?
Артем развернулся назад к монитору, хихикнул:
– А не расколюсь. Лучше скажи, аутизм опасное заболевание?
Слегка опешив, Богдан Петрович присел на стул, чтобы видеть Артема, который с бухты-барахты интересуется нетипичными диагнозами. Он понимал: перемены в мальчике, а перемены заметны хотя бы желанием общаться, связаны с какой-то встречей, оказавшей на него влияние.
– Смотря какая форма…
– Легкая. Такой человек идиот?
– Нет. Да почитай в Интернете, там много информации.
– Читал! Но мне твое мнение важно.
– Благодарю за доверие, – шутливо склонил голову Богдан Петрович, приложив ладонь к сердцу. – Если тебя беспокоит, что твой друг с умственными отклонениями, успокою: мозги у него в норме. Просто у таких людей собственный неповторимый мир, в котором они живут немного обособленно, а главное, у них своеобразное видение и ощущение этого мира. Поэтому среди аутистов много талантливых, гениальных людей, сделавших открытия. Но в нашем мире все, что не похоже на стандарт, причисляют к какой-нибудь группе отклонений. Я бы легкую форму аутизма не клеймил этим страшным словом, которое само по себе диагноз. В таких случаях предлагаю родителям найти и развивать таланты у детей. Да ты, друг мой, мало чем отличаешься от аутиста, когда сидишь, уткнувшись в комп, это твой цифровой мир, ты не любишь, когда тебя из него выдергивают.
– Дядя Богдан, спасибо.
– А кто у нас друг? Если не секрет.
– Элла. Она была на даче с сестрой Сати, помнишь?
– Помню, конечно. Красивая девочка, как сказочная принцесса. Да она нормальная, как мы с тобой.
– Но у нее диагноз… идиотка.
– Идиот поставил ей диагноз. Но раз она верит дуракам, будь внимателен к ней, чутким, следи за словами, чтобы не обидеть, помогай ей справляться с собой… ну, сам знаешь, ты уже взрослый. Человека сложно переубедить, особенно если ему внушили, что он болен, но время и доброта творят чудеса. Извини…
Богдан Петрович вышел из комнаты, так как звонок был от Константина. Его просто подмывало вставить старшему сыночку Валеры по первое число, но не при Артеме. И вначале он придерживался умеренного тона:
– Ты куда пропал? Мы все волнуемся, у нас тут столько произошло, а тебя не можем найти. Почему на звонки не отвечал?
– Не ругайтесь, дядя Богдан, я звоню из Белоруссии.
– Что?! Откуда?! – обалдел он. – Ты соображаешь? У тебя подписка!
– Вот именно. – Костя, всегда такой корректный и выдержанный, начал заводиться, обнажив свое второе «я», совсем не симпатичное. – Зачем мне стрессы из-за какой-то папиной шалавы? Это его дела, пусть он их расхлебывает сам. Почему должна страдать моя непогрешимая репутация из-за идиотизма какого-то хронического маразматика из прокуратуры? Я решил пережить вирус сумасшествия в отдалении, поэтому сел в машину и уехал. К счастью, меня не преследовали парни из ФСБ, не караулила на всех постах полиция, не бегали по пятам оперативники. Я спокойно пересек границу…
– Ты просто всех бросил, – назвал вещи своими именами Богдан Петрович, но Константин к упреку отнесся индифферентно:
– Я думал, вы меня поймете, поэтому позвонил вам.
– Вряд ли пойму. Ты знаешь, что за нарушение тебе светит?
– Примерно.
– А если следствие будет вестись год, два?..
– Не вернусь домой. Передайте папе, где я нахожусь, чтобы он не звонил мне понапрасну и не дергался. Сим-карту из телефона я вынул…
– Но хотя бы скажи, почему и у тебя взял подписку о невыезде Комиссаров? Что ты такое сделал, почему он подозревает тебя? От этого зависят наши с папой действия, судьба твоей сестры, родителей, да твоя, в конце концов…
Наступила пауза, Костя раздумывал. А что сразу приходит в голову, если человек не решается признаться в нелицеприятном поступке? Мысль приходит однозначная: совершил он нечто плохое по отношению к убитой девушке. Мало того, он знал тогда, знает и сейчас, что так поступать было нельзя, и у следователя есть повод взять его на прицел…
– До свидания, дядя Богдан.
Что и требовалось доказать. Богдан Петрович плюхнулся в кресло, ругаясь про себя последними словами. Сказать по правде, от Кости всеми любимый дядя Богдан не ожидал холодности и скрытности. Он, наивный, полагал, что занимает в его жизни определенную нишу, заслуживает доверия.
– Что, дядя Богдан, Костик тебя бортанул?
– Подслушивал?
– А че, нельзя? – как обычно, искренне изумился мальчик, когда ему указывали на неприличное поведение. – Мне тоже интересно, какие в нашем тихом болоте завелись чертики. Я же тоже живность из этого болота. Ужинать будешь? Картошка сварилась еще час назад.
Ну, жизнь полна сюрпризов: Артем никогда не подходил к плите и вдруг… вареная картошка. Как же отказаться? Богдан Петрович лишь кивнул, мол, буду. Но когда на столе появилась разваренная, треснутая и наполовину освободившаяся от «мундиров» картошка, предложил сварить еще сосисок.
– И Марьяна куда-то пропала, – сокрушался Богдан Петрович, запивая водянистую и потому невкусную картошку чаем. – Звонили, но она оставила сумку с телефоном на даче и не вернулась за ними. Дома не появлялась. Должна же она сообщить нам, где находится?
– Тоже сбежала, как Костя. Они оба одинаковые. Ты хоть веришь, что папину… э… Инну не я? Я только машину покалечил. Маму жалко. Если б эта выдра дала отцу отпор… может быть, ничего не было б.
– Ах, если бы… – вздохнул Богдан Петрович. – Не бывает «если бы». Ладно, я спать. Устал.
– Дядя Богдан, ты классный чел.
Чел подмигнул и ушел в спальню, Артем – в свою комнату. Сев за компьютер, юноша рассматривал картины, потом взял телефон и написал: «А мне больше нравится Гойя». Отправил ей. Она прислала: «Сон разума»?» Артем написал: «Нет. Портрет Исабель Кобос, она на тебя похожа».
