Елизавета Петровна

Ее разбудил звонок мобильного. Оказалось, что проспала она менее получаса, но старые кости уже налились ноющей болью, каждое движение давалось с трудом. Всего несколько шагов по комнате стали настоящим испытанием, боль разливалась по телу, заполняя каждую клеточку. Скоро она отступит, она всегда проходит ближе к ночи. А на смену ей придет бессонница и воспоминания о том, что сама она хотела бы забыть навсегда. Телефон продолжал трезвонить, отбивая набат в распухшей голове.

Номер не определился. Так было всякий раз, когда звонил тот человек. Дрожащим от волнения пальцем она нажала на кнопку и поднесла трубку к уху.

– Елизавета Петровна? Как ваше драгоценное здоровье? – Он всегда начинал разговор одинаково, а ее раздражала фальшивая забота о ней, но приходилось подчиняться правилам игры.

– Вашими молитвами, – это было что-то вроде их негласного шифра, после которого они начинали говорить о деле.

– Вам есть что мне рассказать?

– Ничего нового. – Женщина устало опустилась в кресло, колени ее дрожали. – Но как только нужная вещь окажется у меня, я обязательно вам сообщу.

– Вы же помните, что только я знаю, как это прекратить?

– Помню. Я не ходила в полицию, как вы и просили, обратилась к частному сыщику, но он не пожелал меня слушать, просто выставил за дверь, как девчонку.

Некоторое время в трубке стояла тишина. После паузы голос собеседника изменился. Он стал грубым и раздраженным.

– Мне плевать, как вы это сделаете. Но если я не получу то, что вы обещали мне достать… – Снова пауза, и уже с нажимом: – Вы ведь не хотите, чтобы ваши внучки пострадали?

Если она не предоставит ему то, что он просит, то внучки в любом случае рискуют. Но что, если он имел в виду что-то совершенно иное? Куда более страшное.

Она ждала продолжения разговора, прижав трубку к уху, но на том конце провода тоже молчали.

Задумавшись, Елизавета Петровна не сразу поняла, что в комнате она не одна. Из темноты в проеме двери выступила черная фигура. Она подняла руку, пошарила по стене, и через мгновение комнату залил тусклый свет. Перед ней стоял тот самый сыщик, который так бесцеремонно выгнал ее из своего офиса. Что он делал в ее квартире и как вообще сюда попал?

– Дверь была не заперта, – словно прочитав ее мысли, ответил незваный гость. – В наше время не стоит так халатно относиться к собственной безопасности.

– Это я виновата, не проверила замок после ухода внучки. – Она изо всех сил старалась не показать виду, что сильно напугана. – Что вас привело в мой дом?

– Когда вы уходили, то забыли кое-что у меня в кабинете. Вот я решил вернуть. – Рука потянулась ко внутреннему карману пиджака и через секунду извлекла оттуда конверт.

Сыщик поискал взглядом, куда можно его положить, и, не придумав ничего лучше, небрежно бросил конверт на тумбочку, спихнув с нее флакончик с валидолом. Флакон прокатился по полу к ногам Елизаветы Петровны.

– Я подниму, – дернулся было сыщик, но она его остановила:

– Нет, я сама. Пройдите пока на кухню.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, точно раздумывая о чем-то, а потом коротко кивнул и вышел из комнаты.

Все это было очень странно: звонок, потом визит сыщика. Ведь именно он дал Елизавете Петровне контакты детектива, хотя в городе имелись и другие агентства. Она понимала, что все это не просто так, но у нее осталось совсем мало времени и слишком много нерешенных дел, чтобы задумываться над подобными совпадениями. Детектив сидел за столом, и на первый взгляд могло показаться, что он просто смотрит в одну точку, но Елизавета Петровна понимала, что он чем-то обеспокоен. Пальцы на его руках едва заметно подрагивали, дыхание участилось. К тому же он вздрогнул, когда она вошла.

– Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – поспешно отказался он и слегка покраснел. – Я зашел только, чтобы отдать вам забытую вещь. И мне уже пора. – Он встал, но не сделал даже шага к двери. Ждал, что его остановят? – Впрочем, я задержусь, у меня есть немного времени, чтобы еще раз выслушать вашу историю. Возможно, я сделал поспешные выводы и погорячился, отказав вам в сотрудничестве.

Елизавета Петровна с изумлением посмотрела на гостя, настолько неожиданной была перемена его намерений.

С одной стороны, она очень обрадовалась тому, что он согласился помогать, а с другой – не желала становиться марионеткой в чужой игре. Она и так по уши завязла во всей этой истории.

Детектив – как же его зовут? – плюхнулся обратно на стул.

– Простите, я запамятовала ваше имя.

– Евгений. Евгений Краснов. – Он галантно привстал и едва заметно наклонил голову, представляясь.

– Еще раз рада знакомству, Евгений. – Елизавета Петровна отвернулась к столу и принялась готовить чай. – Так что вы хотите от меня услышать? Все с самого начала?

– Если это возможно, хотелось бы узнать об этой истории немного больше. Сами понимаете, что любая мелочь может быть полезной в расследовании. Вы ведь не хотите привлекать сюда полицию, а у меня нет достаточных полномочий, чтобы докапываться до некоторых вещей самостоятельно. К тому же взаимное сотрудничество серьезно сократит затраты вашего и моего времени.

Краснов говорил нарочито сухо, пытаясь подчеркнуть собственную значимость. Однако Елизавета Петровна видела в нем маленького мальчика, заигравшегося в детектива. Он мог быть ее внуком, по крайней мере по возрасту так оно и было, поэтому она не принимала его нордический образ всерьез. Наверняка его имидж нравится легкомысленным девицам, которые вьются вокруг этого высокого широкоплечего красавца, что мотыльки у пламени свечи. Как вообще его занесло в частный сыск? Такие мужчины обычно улыбаются с обложек модных глянцевых журналов, а не рыщут по городу по заданию очередного клиента.

Даже за столом он продолжал играть свою роль. Смотрел на часы, намекая, что его время дорого стоит, закатывал глаза, если рассказ убегал в сторону. Только Елизавета Петровна так увлеклась, что вскоре перестала обращать внимание на эти досадные мелочи.

– Мне придется рассказать вам все с самого начала. – Женщина делала вид, что занята сервировкой стола – расстановкой розеток с вареньем, вазочек с печеньем и конфетами, – сама же внимательно наблюдала за поведением гостя. Нет, она не собиралась ему мстить за то, что он выгнал ее из своего кабинета, но ведь любая женщина хоть немного, да обидится на хамство мужчины. – Надеюсь, вы не спешите? – Эти слова она произнесла с особым удовольствием, и когда он едва заметно поморщился, не удержалась от торжествующей улыбки.

– Если уж я приехал, то выслушаю вас очень внимательно.

– Тогда слушайте. В тот год, когда вся история началась, вы еще не появились на свет. Я проходила интернатуру в городской больнице, и так уж вышло, что влюбилась в своего руководителя…

Воспоминания накрыли Елизавету Петровну волной. Она перенеслась в тот самый день, когда ей разрешили навестить маму. После того что ей довелось увидеть, она долго не могла прийти в себя, не понимая, как такое вообще возможно. Конечно, после перевода в психиатрический корпус она видела многих пациентов, в том числе и буйных, почти потерявших человеческий облик. Но разве могла быть среди них ее мама? Лиза не хотела верить собственным глазам, она сидела на земле, обхватив плечи руками, и рыдала, как маленький ребенок.

– Я с тобой, ничего не бойся.

Она никак не могла заставить себя поднять глаза и посмотреть на любимого мужчину. Ей было стыдно, словно она сама только что лежала в грязной палате, связанная ремнями по рукам и ногам. Мама больше никогда не вернется к нормальной жизни, Лиза отчетливо это понимала. Ее разрывали чувство долга перед женщиной, давшей ей жизнь, и омерзительная брезгливость к тому существу, в которое та превратилась. От мамы в ней почти ничего не осталось, скоро она и вовсе перестанет узнавать собственную дочь.

Наверное, в тот самый день Лиза разочаровалась в медицине, потеряла веру в то, что считала делом своей жизни. Именно тогда приняла решение навсегда уйти из профессии и никогда не пожалела об этом.

Маму после того случая Лиза навестила еще два раза. Первый раз женщина спала, и Лиза всего на секунду увидела в ней свою прежнюю мамочку, которая читала ей сказки перед сном и целовала в лоб, чтобы она скорее засыпала. Во второй раз мама снова бредила и говорила, что спрятала драгоценности в их коммунальной квартире. А еще просила выбросить фигурку ангела, что стояла на книжной полке в Лизиной комнате. Лиза любила эту фигурку и заранее знала, что никогда с ней не расстанется, но чтобы не вызвать эпилептический припадок, пообещала маме исполнить просьбу.

Через неделю после этого визита Лизе сообщили, что ее мама умерла. Странно, но все, что испытала тогда девушка, – облегчение. Она даже на похороны не пошла, только подписала какие-то бумаги, которые подсунул ей Владимир. Ей хотелось запомнить свою маму живой, со светлой улыбкой на красивом лице. А та женщина, что лежала в палате психиатрического отделения, была совсем чужой, даже незнакомой. Пусть она останется в прошлом.

Через месяц после маминых похорон Лиза заметила, что ее все чаще тошнит по утрам, кружится голова, а к вечеру она едва успевает добраться до постели. Сначала она не придала этому значения, тем более что тошнота вскоре прошла, осталось только легкое головокружение.

О том, что она беременна, Лиза догадалась только тогда, когда у нее почти на два месяца замер менструальный цикл. Гинеколог, злобная тетка, которую боялось не только отделение, но и вся больница, подтвердила, что девушка уже на третьем месяце.

– Странно, что ты ко мне только сейчас пришла. Могла бы уж сразу на роды заявиться, – бурчала гинеколог, внося необходимые записи в карту. – Встанешь на учет, ко мне чаще чем раз в месяц не ходи, нечего от дел отвлекать. У меня таких знаешь сколько. На следующий осмотр приведешь отца ребенка.

– У него нет отца, – выпалила Лиза.

– Что значит нет? – Докторша смотрела на нее поверх очков, плотно поджав тонкие губы. – Непорочное зачатие? Мне не до шуток, Старостина. Приводи отца, и весь разговор.

– У этого ребенка нет отца, – упрямо твердила Лиза. – Я одна буду его растить.

– Пошла вон, – прошипела в ответ гинеколог. – Через тридцать дней придешь на осмотр.

Из больницы Лиза вышла на ватных ногах. Она прижимала руки к животу, пытаясь понять, увеличился ли он. Ей казалось, что о ее положении знают все вокруг, каждый смотрит на нее и осуждающе качает головой. Как в тумане она добрела до ближайшего телефонного автомата, нашла в кармане двухкопеечную монету и набрала знакомый номер. Трубку долго не брали, и Лиза уже хотела прервать звонок, когда услышала голос:

– Терапевтическое отделение. Соломатин слушает.

Как же хорошо, что он сам подошел к телефону, не иначе удача на ее стороне. Обычно на посту дежурят медсестры, а Лиза не успела придумать предлог, по которому ей необходимо поговорить с Володей.

– Это я, – выдохнула девушка в трубку.

– Лиза? Я ведь просил не звонить мне на работу. Что-то случилось?

– Нет. То есть да. Но я не хотела бы обсуждать это по телефону. Ты можешь сегодня ко мне зайти? Марфа Никитична уехала к сыну на все выходные, мы сможем спокойно поговорить.

– Лиза, ты меня пугаешь, – голос Володи и в самом деле был напряжен. – Скажи, пожалуйста, что произошло. Тебе нужны деньги? До зарплаты еще три дня, но, если тебе срочно, я постараюсь перехватить в отделении.

– Денег не нужно, – затараторила она, – пожалуйста, приходи сегодня, я буду ждать.

– У меня дежурство, – вяло отозвалась трубка. – Это не может подождать до утра?

– Боюсь, что нет. Приходи, я не смогу заснуть, если ты не придешь.

Трубка немного помолчала, тяжело вздохнула и Володиным усталым голосом сообщила:

– Хорошо, попрошу Егорова меня подменить. Надеюсь, у тебя действительно что-то очень важное.

Ей показалось или в голосе мужчины проскользнуло раздражение? Хотя чему удивляться, он врач, и его рабочий график не нормирован. И хотя они не виделись уже почти две недели, Лиза знала, что все это время Володя почти не выходил с работы.

Время до вечера тянулось бесконечно долго. Лиза успела убраться во всей квартире, даже в комнате своей соседки Марфы Никитичны. Вымыла пол на лестничной клетке и забрала из детского сада сына Олеси. Девушки не то чтобы дружили, скорее были приятельницами. Олеся, как и сама Лиза, ушла из отделения сразу после окончания интернатуры, но лишь для того, чтобы перевестись в другую больницу, где работал ее муж. К сожалению, новое место службы находилось дальше от дома, и девушка не всегда успевала забежать в сад за сыном, который никак не желал оставаться в группе после того, как за остальными ребятишками приходили мамы, папы и бабушки.

Глядя на то, как трехлетний Максимка играется с кургузым медведем, Лиза пыталась представить, что однажды точно так же и ее сын или дочка будет играть в этой самой комнате, пока она сама занимается домашними делами. Вот открывается дверь, и в квартиру входит Володя, обвешанный кульками и авоськами, под мышкой у него – огромный плюшевый заяц. Он целует Лизу, поднимает на руки и кружит по комнате их сына или дочку. Ребенок заливисто смеется, на румяных щечках проступают ямочки. Ведь именно такой должна быть обычная, счастливая семья. Интересно, у Олеси все именно так? Лиза снова посмотрела на ребенка приятельницы. Максим не доставлял ей совершенно никаких хлопот, он был погружен в свой детский мир, в котором еще не существовало никаких проблем. Ему было хорошо и спокойно.

Звонок в дверь заставил ее очнуться. Лиза радостно бросилась открывать, но вопреки ожиданиям на пороге стояла Олеся. Раскрасневшаяся с мороза, нагруженная сумками с продуктами, она поздоровалась с Лизой и, вытянув шею, позвала:

– Максим, пора домой.

Ребенок с радостным воплем выбежал из комнаты и обнял мамины колени, после чего повернулся к Лизе и совсем по-взрослому сказал:

– До свидания, тетя Лиза. Спасибо, что присмотрели за мной.

Конечно, он не так четко выговаривал слова, глотал окончания и коверкал буквы, но она его поняла. Олеся улыбнулась и перевела взгляд с Максимки на Лизин живот. Лиза инстинктивно прикрыла его руками и смущенно улыбнулась. Неужели соседка догадалась о ее интересном положении? Но как? Или каждая мамочка по каким-то признакам сразу определяет интересное положение?

– А когда и ты заведешь себе маленького? – развеяв ее догадки, спросила Олеся. – Пора бы уже, годы идут, не успеешь оглянуться, как поздно будет.

– Не знаю, – пожала плечами Лиза, надеясь, что не покраснела. – Думаю, что скоро.

– Вот тогда и рассчитаемся, тогда уж я буду сидеть с твоим карапузом после садика. – И словно вспомнив о чем-то, закруглила разговор: – Спасибо тебе, Лиз, пойду, а то Сашка скоро с работы вернется, сегодня у него короткий день.

Максим еще раз попрощался и побежал по ступенькам вверх. Закрывая дверь, Лиза слышала, как Олеся ругает его, но беззлобно, просто беспокоится, что ребенок может споткнуться и ушибиться.

Девушка прислонилась спиной к двери. Она попыталась прислушаться к своим ощущениям, но как ни старалась, не смогла понять, что же такого особенного чувствует беременная женщина: вроде все, как всегда. Разве что низ живота немного тянет. Но это скорее от усталости.

Володя пришел в первом часу ночи. Как всегда, дал три коротких звонка, хотя сегодня мог не шифроваться. Кроме Лизы, дома никого не было.

– Ну что там у тебя стряслось? – Он поцеловал девушку в щеку. От него пахло морозным воздухом и одеколоном. Самый сладкий запах на свете. – Ты прости, Лиза, но остаться я не смогу. Моя прознала, что я поменялся дежурствами, и через час мне нужно быть дома.

У нее вдруг что-то оборвалось внутри. Лиза почувствовала, как становятся ватными ноги, совсем как тогда, когда она вышла от гинеколога. Из глаз сами собой полились слезы, и справиться с ними не было никаких сил.

– Эй, ты чего разревелась? – Володя взял ее за подбородок и заглянул в блестящие от слез глаза. – Это Егоров, сволочь, отомстил мне так. Я его по-человечески попросил подмениться, думал, что у тебя и правда что-то серьезное, а он взял и моей стуканул, гнида.

– Все нормально, проходи в комнату. – Лиза спрятала лицо и убежала в ванную умыться.

Когда вернулась, увидела, как Володя сидит на диване, запрокинув голову, из его рта доносился негромкий храп. Первым порывом было подложить ему под голову подушку и укрыть пледом, но у них не было времени, и Лиза осторожно толкнула любимого в плечо.

– Я задремал? – Володя провел ладонью по своему лицу. – Прости, день сегодня просто сумасшедший. Ты что-то говорила?

– Володь, я сегодня была у нашей горгоны…

– Зачем ты ходила к гинекологу? – Он без труда догадался, о ком шла речь. – Какие-то проблемы?

– Нет. Или да. Я не знаю.

Лиза смешалась, не представляя, как сообщить такую важную новость. В своих мыслях она произносила нужные слова легко и непринужденно, а теперь не могла выдавить из себя даже звука.

– У меня будет ребенок. У нас с тобой будет ребенок.

Соломатин смотрел на нее целую минуту, не сказав ни слова. Потом резко встал на ноги, вышел из комнаты. Как во сне Лиза услышала хлопок закрывающейся двери, а потом тишина накрыла ее непроницаемым куполом, под которым она осталась совсем одна.

Вот и все. Случилось то, чего она боялась больше всего. Он ушел. Просто ушел, оставив ее один на один со своей проблемой. Но разве ребенок – это проблема? – тут же одернула она себя и даже мысленно обругала. У Олеси наверняка остались какие-то вещи Максима, и она не станет жадничать, поделится ими с Лизой. Детский сад совсем рядом, с работы она не будет увольняться, проживет как-нибудь. Мама… Если бы мама была жива и здорова, тогда Лиза и не подумала бы о трудностях. Ведь бабушки для того и нужны, чтобы нянчиться с внуками. Хотя у нее самой не было бабушек и дедушек, только мама. И ведь она как-то вырастила дочь одна, не сломалась.

В комнате замигал и погас свет. Лиза не удивилась, в их доме такое случалось довольно часто – экономили электричество, особенно в ночное время. Ей оставалось только лечь спать, чтобы утром подумать: как жить дальше?

Вдруг комната наполнилась тусклым янтарным светом. Лиза посмотрела в окно, решив, что свет проникает в комнату с улицы, но взгляд ее остановился на фигурке ангела, стоявшей на книжной полке. Сразу вспомнились слова мамы, которая умоляла ее выбросить статуэтку, и теперь Лиза порадовалась своему решению оставить фигурку себе. Она и подумать не могла, что эта вещица станет единственной памятью о маме, которую она, несмотря ни на что, продолжала любить и по которой очень скучала.

Ангел незаметно очутился у нее в руках, от фигурки исходило тепло, а свечение будто стало ярче, как от маленькой электрической лампы. Лиза улыбнулась и провела пальцами по резным крылышкам. Ей вдруг показалось, что крылышки шевельнулись, а потом совсем близко раздался всхлип, переходящий в едва слышимый плач.

На кухне их большой коммунальной квартиры заплакал ребенок. Она прошла туда, освещая себе путь фигуркой, которая горела все сильнее и сильнее, но там никого не оказалось. Плач переместился в комнату. Лизе стало жутко, она зябко поежилась и выглянула в окно. За окном в свете огромной луны серебром поблескивал снег. Черные ветки деревьев слегка покачивались от ветра, двор перед домом был пуст. Только на лавочке кто-то сидел. В воздухе перед темной фигурой светился оранжевый огонек сигареты, но лица сидящего не было видно. Вскоре огонек взлетел вверх, огибая дугу, и упал в снег.

Лиза вернулась в комнату. Ангел больше не светился, а в квартире вновь воцарилась тишина. Лиза вспомнила из курса химии о свойстве некоторых материалов накапливать дневной свет и излучать его потом в полной темноте. Возможно, фигурка была сделана из подобного вещества. А плач ребенка доносился не из комнаты, а с улицы.

Она и сама не заметила, как заснула. Разбудил ее звонок в дверь. Тот самый, условный. Девушка не сразу поняла, что это не сон, а когда сообразила, пулей полетела открывать.

Володя стоял на пороге в стельку пьяный. Она никогда раньше не видела своего любимого мужчину в таком состоянии, хотя он и не был абсолютным трезвенником. Качнувшись вперед, он упал на колени и… заплакал.

Лиза с трудом втащила его в квартиру, чтобы не увидели соседи. Он никак не хотел вставать с колен, обнимал и целовал Лизин живот, шептал что-то невнятное, а потом и вовсе упал на пол и захрапел.

Через несколько часов помятый, но почти трезвый Володя стоял на пороге кухни, где Лиза готовила обед. Он подошел к ней, отворачиваясь, чтобы не дышать перегаром, и хриплым голосом сказал:

– Я люблю тебя, Лизок, и очень рад, что ты носишь моего, то есть нашего ребенка.

Три последующих дня он провел у нее. Марфа Никитична будто знала об этом и решила задержаться у сына еще немного. Она позвонила соседке, у которой был домашний телефон, и велела передать Лизе, что ее пока не будет. По прошествии этих трех дней, которые стали самыми счастливыми в жизни Лизы, Соломатин оделся и снова ушел, пообещав скоро вернуться.

На этот раз Володи не было почти две недели. И снова он пришел к ней под утро, пьяный и в слезах. Марфа Никитична неодобрительно поцокала языком, но вмешиваться не стала, спрятавшись в своей каморке.

– Я не могу уйти от жены, понимаешь, Лизок? – Володя пил крепкий чай и смотрел на нее влюбленным взглядом. Точнее, Лизе хотелось так думать, что влюбленным. Вполне могло оказаться, что взгляд был самым обычным, остальное дорисовала ее фантазия. – Но и тебя я не брошу.

Вот, значит, как: от жены уйти он не может, а ее просто обещает не бросать. Лиза сама не заметила, как постепенно смирилась с участью любовницы и матери-одиночки. Ее уже не пугала перспектива остаться одной с ребенком на руках. Но она и не догадывалась, как жестоко распорядится ею судьба.

Как дипломированный медик, Лиза знала, что некоторые болезни (в том числе психиатрические) могут передаваться по наследству. У нее была психически больная мать, да и беременность проходила в постоянном нервном напряжении и сопровождалась слуховыми и зрительными галлюцинациями. Все чаще и чаще девушка просыпалась посреди ночи от детского плача, трогала округлившийся живот, понимала, что ей просто приснился кошмар, и засыпала снова.

Ближе к родам списывать свое состояние на сны уже не получалось. Плач стоны и шаги она слышала и среди белого дня. Иногда краем глаза замечала движение тени, похожей на ребенка. Володе она ничего не рассказывала, боялась его разозлить. В душе росла тревога и чувство вины за то, что она стеснялась собственной матери, появилась уверенность в том, что она теперь за это расплачивается. Робкая надежда на то, что все пройдет после родов, рухнула в первую же ночь в родильном доме.

Лиза произвела на свет красивую здоровую девочку, которую назвала Анфисой в честь мамы. Анфиса Старостина.

Когда ночью к ее койке подошел мальчик, она почти не удивилась, решив, что это ребенок кого-то из персонала. Мальчик раскрыл ладошку, на которой лежал знакомый ей янтарный ангелочек, и, всхлипнув, сказал:

– Ты не моя мама.

После чего растаял в воздухе, а Лиза едва не оглохла от собственного крика, перебудив соседок по палате. Ночью никто из персонала к ней не подошел, только утром в палату заглянула санитарка и спросила, может ли она встать, потому что в коридоре ее ждет посетитель.

Володя смотрел на нее, широко улыбаясь, и протягивал вялый букетик тюльпанов.

– Только не долго, – пробурчала санитарка, пряча в карман шоколадку, – скоро обход.

Лиза не хотела рассказывать о ночном происшествии, но слова вылетали против ее воли. Володя выслушал ее очень внимательно, улыбка с его лица давно сползла, тюльпаны повисли в ослабшей руке.

Из родильного девушка попала прямиком на прием к Володиному товарищу, психиатру Игорю Станиславовичу Рыкину. То, что Лиза приняла за проявление заботы, на самом деле было лишь предлогом, чтобы избавиться от нее. С этого момента ее жизнь четко разделилась на «до» и «после». Ее возражения, просьбы и мольбы никого не волновали. Решение было принято быстро.

– Анфиса либо отправится в детский дом, либо мы с женой ее удочерим. Будем надеяться, что ей не передалась по наследству твоя… проблема.

Володя открывал рот, звуки долетали до ушей Лизы, но смысла сказанного она понять не могла. Он что, хочет забрать у нее дочь? Какое он имеет право?

– На моей стороне все права. – Володя безошибочно угадал ее мысли. – У меня сложившаяся репутация, хорошая работа, официальный брак. Ты – мать-одиночка без рода и племени, с психическим расстройством. К тому же безработная.

– Но как же так? После декретного отпуска я могу вернуться в больницу. – Лиза хваталась за соломинку, уже понимая, что она проиграла.

– Тебя уволили задним числом. В больнице тебя никто не ждет. – Она не узнавала его колючий ледяной голос, от которого в груди становилось пусто и холодно. – Если попытаешься устроить скандал, пожалеешь. Я тебя предупредил.

Он встал, оставив на подушке Лизиной койки бумаги. Почти месяц она провела в психиатрическом отделении, куда Володя определил ее для «обследования», не зная, что за ее спиной творятся такие дела.

Бумаги оказались не чем иным как заявлением на отказ от дочери. Несколько дней Лиза выла раненой волчицей, а когда не осталось сил, скулила, стиснув до боли зубы. В итоге случилось то, к чему она шла все это время, даже не подозревая об этом. Соорудив петлю из лоскутов простыни, Лиза попыталась покончить жизнь самоубийством.

Ее спасли. Оказалось, что за ее палатой установили круглосуточный надзор. Когда девушку доставали из петли, она сквозь мутную пелену видела рядом с санитарами мальчугана в коротких шортиках на лямках. Он смотрел на нее и беззвучно плакал.

Придя в себя, она подписала бумаги, посчитав, что так будет лучше для ребенка. Она не позволит, чтобы ее дочка страдала. Лиза уже приготовилась к тому, что умрет в психушке, как ее мама, и, когда Володя пришел забирать подписанные документы, попрощалась с ним, попросив последний раз увидеть дочку.

– Я не думаю, что это хорошая идея, – отводя взгляд и убирая бумаги в папку, говорил некогда любимый мужчина. – Ребенка я запишу на свою фамилию, но имя дам другое, мне не нужно постоянное напоминание о тебе и твоей сумасшедшей матери. Удивительно, насколько точно повторились ваши с ней диагнозы. Она ведь тоже видела какого-то пацаненка, он твердил, что та не его мама. А еще она все время говорила про янтарного ангела. Ты видишь… ангела, Лиза?

Девушка лишь покачала головой, ничего не ответив. В голове что-то щелкнуло, и она поняла, кто виноват в ее бедах. Точнее, не кто, а что. Но как связан ангел с болезнью мамы, а теперь и с ее, она не понимала.

– Что бы ты ни думала, я все же надеюсь, что с тобой все будет в порядке. Пожалуйста, не ищи меня, когда выйдешь отсюда. Если выйдешь.

Когда за Володей закрылась дверь, Лиза в бессильной ярости кинулась на нее и сползла вниз. Слез у нее уже не осталось, из горла вырывались хрип и кашель, глаза болели от яркого света, который она в тот день возненавидела.

Из психиатрической лечебницы она вышла только через два с половиной года. Больницу, где когда-то работала, Лиза даже не вспомнила. Она презирала врачей и все, что с ними связано, после того, через что ей пришлось пройти.

Первым делом она отправилась домой к Володе, хотя он и предупреждал ее о возможных последствиях. Дверь открыла незнакомая девушка, немногим старше ее самой.

– Прежние хозяева давно переехали, – сообщила она Лизе. – Эту квартиру дали нам с мужем в порядке очереди. Вы к управдому сходите, наверняка он знает новый адрес.

– Спасибо, обязательно схожу. – Лиза постаралась улыбнуться, но похоже, что она забыла, как это делать. Девушка испуганно посмотрела на нее и захлопнула дверь.

Устроиться на работу оказалось непросто. Никто не хотел связываться с психически больной, пусть и прошедшей лечение. Спасение пришло оттуда, откуда она и не ждала. Ее лечащий врач Игорь Рыкин пристроил девушку уборщицей в поликлинику, которой заведовал его тесть.

– Твой случай особенный, – как-то во время обхода разоткровенничался Рыкин, – нет никаких оснований держать тебя у нас, но и выписывать пока рано. И чем ты так Володьке насолила, что он все ниточки одновременно дернул, чтобы тебя здесь прописать? Ладно, не отвечай, не мое это дело. Вот только я его не поддерживаю, потому хочу тебе помочь. Через полгода отправим тебя на переосвидетельствование, ты уж постарайся комиссии про мальчугана, которого видишь, не рассказывать. А когда выйдешь, я тебе пилюльки назначу, они помогут с глюками справиться.

Через полгода, как и обещал доктор, Лиза вышла из лечебницы свободным человеком. Лекарство, назначенное психиатром, помогало, по крайней мере она больше не видела призрак ребенка.

– Почему вы просто не избавились от фигурки? – терпеливо дождавшись окончания длинного рассказа, спросил Краснов. – Ведь ее можно выбросить или на крайний случай подарить кому-нибудь.

Елизавета Петровна тяжело вздохнула.

– Я пробовала. Выбрасывала, отвозила в другой город, даже в реке топила. Вот только проклятая безделушка всякий раз возвращалась ко мне обратно. Мне ее приносили, подбрасывали под дверь, а однажды я проснулась и увидела, что ангел просто стоит на тумбочке возле моей кровати. Вы мне не верите?

– Почему же, верю, – слишком поспешно ответил детектив и отвел взгляд. – Просто все это очень странно. Вы не находите? Может быть, у вас есть враг, который каждый раз подбрасывает ангела, после того как вы от него избавляетесь?

Но на его лице ясно читалось недоверие. Странно, что человек, выбравший для себя такую профессию, совершенно не умеет скрывать своих эмоций. И что за глупая версия про неизвестного недоброжелателя?

– Как вы себе это представляете? Кто-то на протяжении пятидесяти с лишним лет следит за мной, забыв про еду и сон, только для того, чтобы возвращать какую-то игрушку?

– Всякое бывает. Вы ведь видели призрак ребенка.

Это был настоящий удар под дых. Ей казалось, что он поверил. На деле же просто пожалел выжившую из ума старуху, которой не с кем поговорить.

– Прошу меня простить, но старикам важен режим, – тяжело поднимаясь со стула, сказала Елизавета Петровна и многозначительно посмотрела в сторону двери. – Если сейчас не лягу спать, то не смогу заснуть до самого утра. Будет болеть голова, давление поднимется.

– Да, конечно. – Он все правильно понял. – Все же скажите, для чего вы хотели меня нанять? Ведь я не гоняюсь за призраками.

– Молодой человек, вы меня слушали все это время или нет? Ни в каких призраков я не верю, все же у меня медицинское образование. Просто хочу найти свою внучку, которая пропала…

– И прибрала с собой ангелочка, – закончил он ее мысль. – По вашим словам выходит, что фигурка всякий раз возвращается к владельцу, то есть к вам. Так почему бы просто не подождать?

– На этот раз все намного серьезнее. Аня может из-за него пострадать. А я, как вы понимаете, очень хочу, чтобы этого не произошло, поэтому и просила вашей помощи.

Уже выйдя в коридор, сыщик неожиданно замер, уставившись на зеркало, где в уголке была прикреплена фотография Ани с Мариной.

– Кто это?

– Мои внучки. Аню вы уже видели. Вторую зовут Марина, она старшая. Что-то не так?

– Нет, все в порядке. Знаете что, я возьмусь за это дело. Позвоню вам днем, тогда все и обсудим.

Не говоря больше ни слова, он вышел за дверь и, минуя лифт, побежал вниз по ступенькам, оставив Елизавету Петровну в полном недоумении.

Бессонница снова мучила Елизавету Петровну. Это было ее наказанием, персональным адом за малодушие. Тогда она испугалась и не стала бороться за свое счастье. Показалось, что нашла успокоение в деньгах, точнее, в бесконечной гонке за приумножением капиталов. И откуда только в ней взялась эта хватка? В делах бизнеса она действовала как акула, которая, завидев добычу, молниеносно хватает ее своими острыми зубами. За какое бы дело Елизавета Петровна ни бралась, она выжимала прибыль до самого донышка, не оставляя и капли конкурентам.

Мама не обманула, она вовсе не бредила, когда говорила о спрятанных драгоценностях. Оказалось, что богатство все время находилось рядом, в той самой коммуналке, где она когда-то жила. Вот только сама Лиза долго боялась поверить маминым словам, ведь тогда пришлось бы признать и то, что она предала свою мать, оставила гнить заживо в психушке, а потом даже не пришла на ее похороны. Потому что было стыдно перед Соломатиным, было страшно, что он мог подумать о ней. И вот по прошествии стольких лет она поняла одну страшную вещь: когда возводишь на пьедестал любовь к мужчине, тебе самой уже не остается там места и приходится либо балансировать на самом краю, либо пятиться. В любом случае падение неизбежно. И чем выше возведен пьедестал, тем больнее падать, тем катастрофичнее последствия.

Теперь судьба давала ей второй шанс. Но ничего не бывает даром. Если бы можно было откупиться деньгами, Елизавета Петровна не моргнув глазом отдала бы все, что заработала за долгие годы. Обретенные внучки могли бы стать успокоением на старости лет, отрадой для истерзанной души. Марина права, у Ани действительно трудный период в жизни. И нет никого, кто мог бы направить в правильное русло ее кипучую энергию. Елизавета Петровна постарается ей помочь, сделает все, что от нее зависит. Лишь бы хватило времени, лишь бы проклятие не подействовало на Анечку. С Мариной было сложнее. Она похожа на дикого зверька, которого пытаются приручить люди: недоверчивая, осторожная, способная внезапно пустить в ход острые зубки. Но и дикого зверя можно приручить, если проявить терпение.

Елизавете Петровне вдруг нестерпимо захотелось услышать голос внучки. Несмотря на то что была глубокая ночь, она набрала номер, подумав: «После второго гудка положу трубку». Марина ответила на звонок почти сразу же.

– Марина, это Елизавета Петровна, твоя… бабушка. Прости, если разбудила, просто хотела спросить, все ли у тебя в порядке. Сама я страдаю от бессонницы и иногда забываю, что другие люди в такое время обычно крепко спят.

– Да, Елизавета Петровна, все хорошо. Я еще не ложилась, взяла подработку на дом и совершенно потеряла счет времени.

У бабушки тоскливо сжалось сердце.

Девушка могла бы и вовсе не работать, если бы только приняла от нее помощь.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи.

Она ждала: вот сейчас прозвучит заветное слово «бабушка», но из трубки послышались лишь гудки отбоя.

Снова и снова возвращаясь мыслями в далекое прошлое, она смотрела сквозь прожитые годы на ту пока еще беззаботную девчушку по имени Лиза, а такой ли она была на самом деле? Та Лиза, юная и красивая, верила в светлое будущее и торжество коммунизма, сегодняшняя Елизавета Петровна – седая, изрезанная морщинами.

Ей приходится притворяться, изворачиваться, не говорить всей правды. Правда всегда намного страшнее того, что человек способен себе представить.

Магистр – так назвался тот незнакомец, который звонил ей, – рассказал чудовищную историю в которую трудно было поверить, однако она поверила.