Божественный город

Дни летят кувырком друг за другом.

Встречи, заседания, встречи. Шара больше не человек – она живое воплощение своей должности. По иронии судьбы, теперь она бессильна. Лишена настоящих полномочий. Ее ведут из конференц-комнаты в конференц-комнату, где она выслушивает бесконечные просьбы жителей Мирграда, Континента, налогоплательщиков, купцов, богатых, бедных… Она живет от повестки дня до повестки дня, листок с которой пихают ей в руку, как только она переступает очередной порог. Там уныло чередуются безликие, ничего не значащие названия: сегодня вы присутствуете на заседании Законодательной вспомогательной ассоциации кварталов Киврея. Или – а теперь у нас заседание Комитета по многообещающим культурно-благотворительным проектам. Или – а потом мы идем на заседание Специальной комиссии по городскому планированию и изменению границ избирательных округов.

Винья, несомненно, знала, что делала: отправила ее в самые ужасные круги ада – ибо нет преисподней страшнее, чем заседания комитетов. Шара теперь должна присутствовать на заседании комитета, которое решает, кого избрать председателем других комитетов, а потом она идет на заседания комитетов, на которых утверждается повестка дня следующих заседаний, а потом она сидит на заседаниях, где решается, кто будет назначен назначающим назначения в комитетах.

Шара сидит и приветливо улыбается, что, кстати, крайне нелегко ей дается: изнутри ее распирают кипящие, шебуршащиеся, стонущие страшные тайны. Иногда ей кажется, что город нашпигован тикающими бомбами, которые вот-вот взорвутся, и только она об этом знает, однако не имеет права никого предупредить. Каждое утро она просыпается в холодном поту и кидается читать утренние газеты: не случилось ли чего ужасного? Страшные заговоры плетутся, возможно, всего в паре кварталов от ее офиса…

Однако в мире все тихо и спокойно. Над Солдой торчат сайпурские краны – мост неуклонно восстанавливают. Воханнес не появлялся с той самой не слишком удачной ночи, и Шара все еще не решила, свидетельствует ли это о том, что именно он выдал ее газетчикам. И, даже если бы она не подозревала его, все равно не очень понятно, как им теперь смотреть друг другу в глаза. Эрнст Уиклов тоже, кстати, пропал. Мулагеш, получив несколько неприятных телеграмм от регионального губернатора, с большой неохотой вернулась к исполнению своих обычных обязанностей. Насчет происхождения телеграмм даже и думать не надо – тетушка Винья постаралась.

Но у Шары в голове порхают листки из дневника Панъюя, и она слушает, как ей рассказывают о бесконечных проблемах Мирграда и Континента, и нужно ведь улыбаться и не подавать виду, а в мозгу стучит: «Все это ложь. Одна большая ложь. Все, во что верят эти люди, во что верят в Сайпуре, построено на лжи. И я – единственный человек в мире, который об этом знает».

А самое ужасное – она вообще не продвинулась в расследовании убийства Панъюя. После стольких предательств, должностных промахов и жутких открытий она вынуждена признать: то, ради чего она прибыла в Мирград, не дается в руки.

Работать надо, работать дальше. Как там говорится? Сиди и думай, авось что-нибудь надумаешь.

Сигруда она не видела уже больше недели. Ну и хорошо – ведь она велела ему понаблюдать за всеми мануфактурами, принадлежащими Уиклову. Может, сам Уиклов и пропал, но мануфактуры-то никуда не делись, а ведь они – одна из трех главных ставок реставрационистского заговора. Прочие – сталь и то, что им удалось украсть со Склада. Винья, конечно, запретила даже думать о любой секретной деятельности, но, с другой стороны, что секретного в том, что человек стоит на улице и смотрит, что происходит в здании напротив?

Так что на данный момент она просто наблюдает и ждет.

Точнее, в данный конкретный момент она ждет, когда стемнеет. Потому что сегодня вечером ей предстоит – наконец-то! – настоящая работа.

Сигруд, стоя на коленях посреди переулка, поднимает голову и смотрит на нее. Уже так темно, что трудно разглядеть, какой глаз у него закрыт повязкой.

– Опаздываешь, – говорит он.

– Заткнись, – рявкает Шара, подбегая. – Я весь вечер пыталась смыться. Эти заседания, они как воры: ходят за тобой хвостом, ждут, когда ты зазеваешься, – и набрасываются.

Она прислоняется к стене, тяжело дыша. Прямо за Сигрудом на мостовой виднеется проведенная мелом черта – та самая, что начертила Шара, когда пыталась понять, каким образом посреди города бесследно исчезают люди.

– Принес?

Сигруд встряхивает в руке мешок, внутри что-то позвякивает.

– Обошлось недешево.

– Ну так это же старинные монеты, с чего им быть дешевыми? Так, давай поглядим, что тут у нас.

Она садится на землю и начинает перебирать содержимое мешка – около шести фунтов монет разного достоинства и вида. Впрочем, у них есть две общие черты: они все старинные, и все континентские.

– Похоже, тут деньги изо всех полисов, – бормочет Шара. – Таалвастан, Вуртьястан, Колкастан, Аханастан, Ол… Одну минутку. Это что, правда монета из Олвостана?!

Сигруд пожимает плечами.

– Да ей цены нет!

– Ты хотела, чтобы я нашел монеты всех городов. Ну я и нашел. Только не спрашивай, как я их нашел, ладно?

Шара разглядывает деньги.

– Хорошо. Итак. Разная чеканка, разные значения… Вопрос вот в чем: какие из значений имеют значение?

Сигруд озадаченно смотрит на нее:

– Что?

– Неважно, – отмахивается Шара. – Есть лишь один способ узнать.

И она разворачивается и бросает монеты. Те укатываются по переулку – за меловую линию. Звенят на бетоне, скачут, прыгают, катятся и замирают среди отбросов.

Сигруд и Шара ждут, когда все монетки улягутся, а затем идут их осматривать.

– Серебро. Серебро, – бормочет Сигруд. – И эта осталась серебряной… Ага. Вот, смотри. Свинец.

Шара протягивает руку. Он вкладывает ей в ладонь монету, они продолжают разглядывать кругляши на земле.

– Серебро, серебро, серебро… Серебро… Свинец. И серебро. Две свинцовые.

Шара с Сигрудом встречаются в этом переулке дважды в неделю. Шара не против и трех раз, но загруженность не позволяет: по вечерам устраивают приемы, званые ужины и прочие мероприятия, на которых обязательно должен присутствовать Главный дипломат Мирграда. Однако Шара не перестает думать о переулке и его невидимой двери ни на одну секунду.

Открывается ли эта дверь по каким-то особым дням? Или в определенное время? А что, если это зависит от фазы луны? Или просто нужно подойти к ней под особым углом? Однако Сигруд видел, как люди вбегали и буквально падали в такую дверь, – значит, угол здесь ни при чем. Должен ли кто-то придерживать эту дверь с другой стороны? А что, если через нее могут проходить только мужчины, а женщины нет? Нет, конечно, нет, это было бы уже слишком…

Метод проб и ошибок, одним словом. Перебираем все возможности, пока не останется одна-единственная.

Минут десять Шара собирает с земли свинцовые монеты – да их тут целая пригоршня, оказывается. А потом она присаживается и начинает их рассматривать одну за другой.

– Ну? – интересуется Сигруд.

Шара продолжает считать вполголоса.

– Ну?

– Да! Да! Все как я и думала. Все свинцовые – из Жугостана, Колкастана или Олвостана. Остальные остались серебряными.

Сигруд раскуривает трубку. Оранжевые отсветы пробегают по щербатым кирпичным стенам, светится единственный глаз.

– И что?

– А то, что происходящее в этом переулке происходит только с монетами определенного рода. Эта реакция – сродни химической. Нужны правильные ингредиенты. Не заклинание, не жест, не… не знаю, что. В общем, нужны только определенные вещи.

– Похоже на стражника, – говорит Сигруд.

– В смысле?

– На стражника у ворот крепости. Он смотрит на твою эмблему и цвета. Какой у тебя флаг. Если неправильные, то не пустит.

– Да, наверное, это как солдатская фор… – Тут Шара осекается.

И, медленно опускаясь на землю, оглядывает темный переулок.

– Что? – удивляется Сигруд.

– Форма… Сигруд – что и кто исчез тут в последний раз? – тихо спрашивает она.

– Мммм… Человек. За рулем машины.

– Да. Но представь, что этот переулок – ворота крепости, и тут стоит что-то невидимое, как тот самый стражник, о котором ты говорил…

– И смотрит на форму, – понимающе кивает Сигруд. – То есть ты хочешь сказать…

– Я вот хочу спросить, – поднимает она на него взгляд, взблескивая очками в лунном свете. – Ты сможешь быстренько раздобыть нам одежду колкастани? Как у тех людей, которых ты тогда убил?

Сигруд вздыхает:

– Ох ты ж батюшки…

Еще одна холодная ночь с небом, затянутым облачной дымкой и размытым, как кофейное пятно, месяцем. Шара стоит и ждет. Подходит Сигруд с тяжелой сумкой на плече.

– А теперь ты опаздываешь. Где тебя носило? Неужели так трудно найти одежду?

– Одежду-то, – медленно выговаривает он, – не проблема найти. Но ладно, вот она.

И он лезет в сумку и передает один комплект Шаре.

Это тяжелый, тугой, неровный комок серой шерсти. Ткань очень плотная, даже твердая, как тюленья кожа. «Еще бы, – думает Шара. – Колкастани даже миллиметра греховной плоти миру не покажут…»

– Отлично! – восклицает она. – Мне спросить, как ты это достал, или лучше не надо?

Сигруд пожимает плечами:

– Я нескольких полицейских офицеров по бабам сводил. Иногда лучше не усложнять. Я им нравлюсь, после Урава-то.

Шара ощупывает ткань, ее тонкие пальчики перебирают нити.

– Ладно-ладно… Здесь, должно быть… Так, одну минутку.

Ткань вокруг шеи затвердела и царапается, словно бы к ней краска присохла или…

– Подожди-ка… это что, кровь?!

– Ты что думаешь, у меня было время простирнуть их?

Шара вздыхает:

– Ну ладно. Работа превыше всего, я так понимаю. А теперь… Ага. Вот оно.

Она нащупывает что-то твердое в воротнике, выворачивает ткань, раздвигает шерстяные нити и обнаруживает тонкое медное ожерелье с символом Колкана. Дальше она нащупывает бугорки на запястьях, щиколотках, поясе… все это безделушки и украшения со знаком Колкановых весов.

Шара смеется:

– Ну наконец-то! Так я и думала! Это не монеты как таковые, но сигилы и символы похожи. Вот тебе и разгадка! А ведь это было очевидно с самого начала! Даже не знаю, как я сразу…

И она радостно вскидывает взгляд на Сигруда и обнаруживает, что тот весьма опечален:

– Что такое?

– Да я вот стою и думаю… как тебе сказать, – вздыхает он.

– Как мне сказать? Быстро и четко – вот как.

Он потирает подбородок.

– Ладно. В общем, там, на ткацких фабриках… ну за которыми ты мне поручила проследить…

– Да?

– Сначала там ничего особенного не происходило, работали и работали себе люди. Ну, в общем, как обычно: шерсть, нити, рабочие, ковры… скукота.

– Ну и?

– А вот сегодня… и вчера… на двух фабриках… я видел кое-кого. Одного и того же человека. Он приезжал и на одну фабрику, и на другую.

Шара медленно разворачивает одежду.

– Кого?

Сигруд еще сильнее трет подбородок:

– Вотрова.

– Что?!

– Я понимаю.

Шара изумленно смотрит на него:

– Подожди… Воханнес Вотров лично приезжал на эти фабрики?

Сигруд, морщась, кивает:

– Да.

– Но… зачем бы ему это делать?

– Понятия не имею. Но я его видел. Лично Воханнеса Вотрова. Причем приезжал он… тайно. Хотел проникнуть с черного хода, чтоб никто не заметил. Но я заметил. И подумал еще: может, он их купить хочет, эти фабрики, ну чтобы Уиклову насолить… Но потом проверил: нет, все они по-прежнему принадлежат Уиклову, и никто не пытался их приобрести. Вот почему я опоздал.

– Ты… уверен?

– Уверен. Это Воханнес Вотров. Собственной персоной. Правда, выглядел он не очень. Как будто болел. Несчастный он был какой-то. Я еще посмотрел и подумал: похоже, при смерти человек. И даже одет был не как обычно, а как забитый монашек…

Тут Шара запутывается настолько, что даже перестает думать о переулке и его чудесах:

– Подожди, ты что же, хочешь сказать, что Воханнес Вотров заодно с реставрационистами?!

Сигруд поднимает обе руки: мол, извини, если что.

– Я же просто рассказываю, что видел. Он тайно проник на фабрику, которая принадлежит Уиклову, обделал там какие-то делишки, потом поехал на другую фабрику. И люди там, похоже, знали его. Так что это, как я понимаю, далеко не первый его визит.

– Но почему?.. Зачем рассказывать нам об этих фабриках, возбуждать наши подозрения, если он… в общем, если он там чем-то таким занимается?

Сигруд пожал плечами:

– Выглядел он очень плохо. Честно скажу: мне кажется, он очень болен.

Сказав это, он наступает на больную мозоль. Потому что Шару уже давно посещает мысль: а что, если Воханнес Вотров… не в себе? Уж больно странно себя ведет. Зачем выдавать ее? Зачем ему, когда он получил ровно то, чего хотел от сайпурского правительства, избегать с ней встреч – ведь она же теперь официальное лицо, представляющее Сайпур в Мирграде? С чего бы ему, человеку, чью жизнь изуродовало колкастанское воспитание, бормотать в пьяном сне строки из Колкаставы?

Единственный логический ответ таков: Воханнес и так был личностью противоречивой, а теперь, видимо, противоречия приобрели и вовсе клинический характер. Возможно, он настолько болен, что не отдает отчета в собственных действиях…

– Мы тут ничего не можем поделать, – наконец произносит Шара. – Мы… мы должны действовать дальше согласно плану.

– Отлично, – кивает Сигруд. – Так что ты там говорила…

Шара пытается переключиться:

– Ах да. Одежда – в нее вшиты амулеты. Медальончики, браслетики и прочие штучки с символами Колкана – прямо как наши монеты. Так что, если в этой одежде пройти через какое-то место в этом переулке, оно среагирует – прямо как на монеты.

– А это значит…

– Это значит…

Шара сворачивает одежду в тугой ком, разворачивается и кидает его за меловую линию.

Только комок не перелетает через линию.

Сигруд смигивает.

Ком серой шерсти просто исчезает в воздухе.

– Отлично, – выдыхает Шара. – По правде говоря, я не была уверена, что это сработает.

– Что?..

– Ой, извини, если что… Я надеюсь, у тебя их больше, чем два комплекта…

– Что сейчас… что произошло?

– Думаю, что я была права, – говорит Шара. – Во время Мига с этим переулком что-то произошло. Причем это глубинные изменения. На уровне реальности.

Она отряхивает руки и оборачивается к прочерченной мелом линии.

– Мы стали свидетелями «реальностных помех» – причем это первый случай со времен Великой Войны.

– После Войны, когда Божеств убили, реальность не сразу обрела внутреннее равновесие, – говорит Шара. – В одном городе, к примеру, истинным считалось одно утверждение, а в другом – прямо противоположное. А когда Божеств убили, эти земли должны были как-то примирить воззрения и прийти к общему знаменателю относительно своего истинного состояния. Это был длительный процесс, а пока он шел, имели место…

– Помехи, – кивает Сигруд.

– Ну да. Возникали участки, где базовые принципы физики не работали. Миг изменил фундаментальную природу здешней реальности.

– А как так вышло, что здесь случился разрыв реальности, и никто этого не заметил?

– Думаю, отчасти из-за того… – и Шара обводит рукой улицу, – что уж больно место подходящее.

А место типичное для Мирграда – вокруг все перекрученное, перепутанное, рябое: здания, вросшие в другие здания, улицы, оканчивающиеся колтунами лестниц.

– Ведь все видят: Мирград так и не оправился после Мига.

– А с другой стороны… – он тычет пальцем в невидимый участок земли, не зная, как толком его назвать, – этих… помех… – там что, другая реальность?

– Думаю, да, – кивает Шара. – В частности, реальность, для которой важно, какому Божеству ты поклоняешься и чьи сигилы и символы носишь.

– В таком случае, правду говорит присловье: по одежке встречают…

– Сколько у тебя комплектов?

Сигруд заглядывает в сумку:

– Три.

– Тогда, пожалуйста, дай мне самый маленький. Мы идем на ту сторону.

Шара и Сигруд натягивают одежду – каждый свой комплект: на Шаре все висит, на Сигруде еле сходится. Видок у них тот еще.

– А все-таки жаль, что ты не успел их постирать, – ворчит Шара. – Эти тряпки прямо колом стоят от засохшей крови…

– Ты уверена, что сработает? – спрашивает Сигруд.

– Да. Потому что однажды ты туда чуть не попал.

Сигруд хмурится:

– Правда?

– Да. Когда ты увидел, как исчез тот первый человек – который прыгнул с крыши. И ты сказал, что на мгновение тебе привиделся город с высокими бело-золотыми домами… И я думаю, что единственная причина, по которой ты это увидел, – тут она показывает на затянутую в серую перчатку правую руку Сигруда: – Вот это.

– Потому что ко мне прикоснулся, – говорит Сигруд, – Перст Колкана.

– На тебе знак Божества, поэтому реальность тебя приняла. Во всяком случае, частично.

Шара натягивает на голову капюшон и идет к меловой линии.

– Я пойду первым, – говорит Сигруд. – С той стороны – вражеская территория. Только те, кто на нас нападал, переходили туда.

Шара широко улыбается – впервые за несколько недель.

– Я полжизни провела за чтением книг о других реальностях. И я ни за что не откажусь от шанса попасть в другую реальность первой – даже если моя жизнь под угрозой.

И решительно направляется вперед.

В отличие от перехода в Запретный склад, этот проходит совершенно незаметно – ничего не меняется. Шара даже сомневается: полноте, да шагнула ли она куда-то? Вокруг – все тот же переулок, под ногами камень мостовой, и улица впереди точно такая же.

Шара смотрит под ноги. Там лежит узел с серой одеждой.

Она оборачивается и видит, как Сигруд возникает – иного слова и не подобрать – из воздуха посередине улицы. Единственный глаз смигивает под серым капюшоном, гигант спрашивает:

– И что, это и есть переход?

– Наверное, – отвечает Шара. – Особой разницы, правда, я не…

И тут же осекается и изумленно раскрывает глаза, глядя Сигруду через плечо.

– Что? – удивляется он. Оборачивается и только и может выдавить: – Ух ты.

Первое настоящее, заметное отличие состоит в том, что через одно здание от них начинается день. Причем не просто день, а прекрасный день: с безоблачным, пронзительно-голубым небом. Шара поворачивается и смотрит в противоположную сторону: над крышами домов темнеет чернильно-дымно-фиолетовое ночное небо. Здесь даже время расходится в показаниях…

Однако на этом настоящие различия вовсе не заканчиваются: там, где заканчивается переулок, где начинается прекрасный день, возвышаются огромные, великолепные, потрясающе красивые белые небоскребы, с золотым верхом и золотой же отделкой. Стены покрыты переплетающимся растительным узором из керамики, над его лентами круглятся хрупкие белые арки, поблескивают украшенные стеклом и жемчугом оконные переплеты.

– А это, – тихо говорит Сигруд, – еще что такое?

Шара, задыхаясь от восторга, на заплетающихся ногах выходит на улицу и обнаруживает, что весь квартал застроен невозможными лилейно-белыми зданиями с затейливыми фризами – и ни один не повторяется. Стены покрывают каллиграфические узоры, напоминающие переплетенные лозы или строки из книг: вот, к примеру, одно из зданий исписано громадными буквами, складывающимися в цитаты из вуртьястанской «Книги копий». У Шары в буквальном смысле перегревается мозг – так много ее окружает надписей и изображений: Зеленый Рассвет и гибель Святого Варчека… Таалаврас чинит арку, поддерживающую мир… Аханас возвращает людям семя солнца…

– Ох ты ж… – Она вся дрожит. А потом падает на колени. – Ох ты ж мама дорогая…

– Что это за место? – спрашивает Сигруд, подходя поближе.

И тут она вспоминает слова Святого Киврея: мы жили словно бы в городе из цветочных лепестков…

– Мирград, – отвечает Шара. – Но тот, старинный Мирград. Божественный город.

– Я думал, это все разрушено, – говорит Сигруд.

– Нет! Он… исчез! – восклицает Шара. – Мирград резко потерял в площади во время Мига – целые кварталы вдруг взяли и исчезли. Некоторые, конечно, были разрушены – но, судя по всему, не все. Эта часть Мирграда спаслась, но оказалась отрезанной – и к нашей реальности ее привязывают лишь тонкие нити…

В солнечных лучах кружатся мотыльки. Хрустальные окна внутреннего двора разбрасывают по мостовой золотые блики.

– Значит, вот за это они сражаются? Сюда хотят вернуться? – И он, задирая голову, смотрит единственным глазом на увенчанную широким золотым куполом башню в полмили высотой. – Что ж, их можно понять…

– Это лишь жалкая часть прежнего города, – говорит Шара. – А все остальное действительно исчезло. И здания, и люди, которые в них находились.

Фонтан, изваянный в виде кипы жасминовых веток, счастливо журчит. С бортика на бортик, поблескивая зелеными глазами, перелетают стрекозы.

– Тысячи человек… – бормочет Сигруд.

Шара качает головой:

– Миллионы.

А потом на мгновение задумывается и говорит:

– Так. Дай-ка попробую…

Она вытягивает руки и что-то бормочет. Первые три попытки оканчиваются ничем.

– Что ты делаешь? – удивляется Сигруд.

Но с четвертого раза…

В ее ладонях возникает стеклянная сфера размером с яблоко. Шара заливисто хохочет:

– Работает! Оно работает! А ну-ка…

И она подносит шарик к лучу света, и тот мгновенно вспыхивает ярким золотом. Шара хихикает, опускает его на землю и запускает к Сигруду. Тот останавливает его сапогом – но свет не уходит, озаряя его снизу.

– Чудо, – поясняет Шара. – Из «Книги Красного Лотоса», книги Олвос. Которое не работает… ну, в нашем Мирграде. А здесь…

– Вполне себе работает.

– Потому что здесь реальность подчиняется другим законам. Смотри – давай, запусти его обратно ко мне.

Шара поднимает шар, подбрасывает и кричит:

– Оставайся здесь и освещай! – И сияющая сфера зависает в десяти футах над ними, заливая улицы мягким светом. – Такие повсюду в Мирграде висели, вместо фонарей. Гораздо удобнее, согласись…

– И прекрасно показывает, где мы находимся, – неодобрительно замечает Сигруд. – Пожалуйста, погаси ее.

– Ну… На самом деле я не знаю, как это сделать.

Ворча, Сигруд поднимает с земли камень и запускает его в сферу. Шара вскрикивает и прикрывает руками голову. Камень попадает точно в цель, сфера лопается и рассыпается тучей пыли, которую тут же сносит вниз по улице ветер.

– Ну хоть камень ведет себя как обычно, – удовлетворенно замечает Сигруд.

Они бродят по Старому Мирграду – так Шара назвала место, где они находятся, – не имея четкого представления о том, что ищут. Город покинут и заброшен: сады пусты, во внутренних дворах никого. Однако все такое беленькое и чистенькое, и Шара даже порадовалась, что наглухо завернута в серую ткань, – уж больно сильно солнце отражается от этих белых поверхностей… И хотя город поистине прекрасен, она не может не вспоминать Ефремову теорию: «Интересно, а это боги его таким сделали? Или они просто сотворили то, чего желали континентцы?»

Иногда они заглядывают в переулки покинутого города и видят нечто неожиданное: вместо такого же переулка или внутренностей здания их глазам предстают грязные, загаженные улочки, по которым шагают хмурые горожане, или сточные канавы, ведущие в Солду, или глухие кирпичные стены.

– Вот еще помехи, – замечает Шара. – Связь с Новым Мирградом – нашим Мирградом.

Сигруд останавливается и заглядывает в окно, за которым кухня какой-то старухи. Он смотрит, как та отрубает головы четырем форелям.

– Интересно, они нас видят?

– Простите! – кричит Шара в окно. – Простии-иите!

Старуха бормочет:

– Как же я ненавижу форель… Боги мои, как же я ненавижу эту форель…

– Похоже, не слышат, – резюмирует Шара. – Пойдем.

А через несколько кварталов они набредают на огромную усадьбу, останавливаются и любуются белостенным особняком, арками в форме подковы, засаженными цветами двориками (ныне заросшими сорняками) и десятками сверкающих прудов, в которых отражается похожий на цветок дом.

– Хм, кто же здесь жил? – задумывается Шара. – Наверняка священник высокого ранга или кто-то из Благословенных…

Сигруд указывает на одну из арок:

– На самом деле это один наш знакомый.

Над аркой четко читается надпись: ДОМ ВОТРОВЫХ.

– Ах, вот оно что… – тихо говорит Шара. – Могла бы и сама догадаться. Воханнес говорил, что настоящий дом исчез во время Мига. Но я и думать не могла, что он был настолько прекрасен.

– «Кто-то из Благословенных» – это кто? – спрашивает Сигруд.

– Человек, в чьих жилах текла божественная кровь, – говорит Шара. – Потомки богов становились героями, святыми… им сопутствовала невероятная удача, о них слагали легенды… Мир вокруг Благословенных менялся сам собою и дарил им то, что они хотели.

Шара припоминает последние строки из дневника Ефрема. И это слово, одно на строке, – «Благословенные».

– Наверное, это здорово, так жить, – замечает Сигруд. – А что, семья Вотровых – из них?

– Нет, нет, что ты? Эти семьи очень бережно хранят память о своем происхождении. Если бы Вотровы были из них, они бы раструбили об этом на весь мир, не сомневайся. Так… постой-ка.

И она показывает на внутренний дворик с примятыми сорняками:

– Здесь кто-то был! Причем недавно!

Сигруд подходит к вытоптанному месту, присаживается на корточки и изучает следы на земле.

– Здесь прошло много людей. Очень много. Думаю, все мужчины. И да, это случилось недавно.

Он осторожно входит в высокую траву:

– И они были тяжело нагружены… – Потом показывает вперед, на другую арку в форме подковы, за которой открывается склон холма: – Вот туда они пошли.

И показывает на особняк: – А вот оттуда они вышли.

– Ты сможешь их выследить?

Сигруд смотрит на нее с безмолвным укором: мол, что за глупый вопрос – конечно, смогу.

Шара сначала думает, не разделиться ли им, но потом решает, что лучше держаться вместе. «Если потеряемся поодиночке, сможем ли выйти?»

– Мы пойдем туда, куда они пошли, – говорит она. – И если останется время, посмотрим, откуда они вышли.

Они идут по белым улицам, через дворики, огибая сады. Тишина тяжело давит на уши, и скоро в каждом солнечном блике Шаре начинает мерещиться острие арбалетного болта.

«Все континентцы сговариваются против нас. И зачем я только пустила Воханнеса в свою постель, какая глупость…»

– А почему ты не танцуешь? – вдруг спрашивает Сигруд.

– Что? Танцую?

– Я-то думал, – поясняет он, – что ты, завидев Старый Мирград, пустишься в пляс. Будешь бегать туда-сюда, зарисовывать то и это…

– Как Ефрем… – И она задумывается. – Я бы хотела, да. Я бы тут остаток жизни провела, если честно. Но в Мирграде каждый исторический объект словно бы усажен лезвиями, и чем ближе подходишь, чтобы разглядеть, тем сильнее ранишься…

Над журчащим на белокаменном ложе ручьем нависает дом с изогнутыми стенами – видимо, архитектор хотел придать ему сходство с вулканом.

– Я не думаю, что такова природа истории, – говорит Сигруд.

– Да? А что же это?

– Думаю, – говорит он, – что такова природа жизни.

– Правда? Какая-то она грустная, эта правда…

– Жизнь полна чудесных опасностей и опасных чудес, – говорит Сигруд. Смотрит в небо, и шрамы на его лице поблескивают в ярком солнечном свете. – Они ранят нас, но остаются невидимы: от раны словно бы круги по воде расходятся, как от брошенного камня, и это может случиться не сразу, а через годы, в далеком будущем…

– Наверное, ты прав.

– Мы думаем, что идем вперед, даже бежим, но на самом деле мы все время бежим на месте. Мы заключены в моменте времени, в событии, которое случилось много лет тому назад.

– Тогда что же нам делать?

Он пожимает плечами:

– Нужно учиться жить с этим.

Ветер поднимает из пыли крохотный смерч, и тот уносится, клонясь туда и сюда, вниз по белой улочке.

– Это место добавляет тебе созерцательности, как я погляжу… – замечает Шара.

– Нет, – качает головой он. – Это я давно уже придумал для себя.

Выпуклое окно на вершине круглого дома отражает в себе голубое небо – ни дать ни взять лазурный пузырь совершенной формы.

– Ты, – говорит Шара, – не тот человек, которого я освободила из тюрьмы.

Он снова пожимает плечами:

– Может, и нет.

– Ты стал мудрее. Мудрее, чем я. Так мне кажется. Ты никогда не задумывался: может, настало время вернуться домой?

Сигруд на мгновение застывает без движения, взгляд единственного глаза мечется по молочно-белым камням мостовой. А потом звучит твердое:

– Нет.

– Нет? Никогда не вернешься?

– Они меня не узнают. Я стал другим. И они теперь – другие люди. Как и я. И им не понравится то, во что я превратился.

Они некоторое время идут молча.

– Думаю, ты ошибаешься, – говори Шара.

Сигруд отзывается:

– Думай что хочешь.

Они идут и идут дальше по следу.

– Конечно, они не могли протащить сюда машины, правда? – размышляет вслух Шара. – Помехи бы не позволили, ведь автомобили – слишком современная вещь.

– Я бы предпочел, чтобы они пару лошадок привели.

– И оставили их нам? Вот это повезло бы… – И тут Шара осекается и внимательно оглядывает высокое круглое здание по левую руку.

– Что? – спрашивает Сигруд.

Шара рассматривает стены с окнами в виде восьмиконечных звезд, забранных ярко-фиолетовым стеклом.

– Сейчас-то что? – удивляется Сигруд.

Шара разглядывает фасад: да, поверху идет сокращенная цитата из Жугоставы:

ТЕ ЖЕ, КТО, ПОЛУЧИВ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБРАТЬ, ДРОЖАТ И В СТРАХЕ ОТСТУПАЮТ, – О НЕТ, ТАКОВЫЕ НЕ БУДУТ ДОПУЩЕНЫ КО МНЕ.

– Я читала об этом здании, – бормочет Шара.

– Я так думаю, что ты о каждом здании здесь читала.

– Нет! Я читала об этом здании… совсем недавно.

Она подходит и дотрагивается до белых стен. Вспоминает строки из дневника Ефрема, цитату из письма сайпурского солдата, где он описывает смерть Жугова: «Мы пошли за каджем в город, к какому-то храму, белому с серебром, со стенами, изузоренными звездами из пурпурного стекла. Я не видел бога в храме и опасался, что это ловушка, однако наш генерал не проявил никакого беспокойства, лишь зарядил черным свинцом свой ручной пистолет и вошел».

Ноги ее не слушаются. Но она подходит к воротам храма – крашенное белым дерево с резьбой в виде звезд и меха – и распахивает их.

За ними открывается пустой двор. В колодце высоких стен голубеет небо. В центре – высохший фонтан, вокруг – низкие скамьи.

Шара медленно подходит к ним. И ощупывает, словно бы желая убедиться в их реальности.

«Неужели, – думает она, – именно здесь и сидел бог? А мой прадедушка – он сидел рядом? Или стоял над ним?»

Она медленно опускается на скамью. Дерево отвечает тихим скрипом.

«Неужели именно здесь погиб Жугов? Неужели это оно?»

Да, пожалуй, это оно и есть. Просто невероятно, что она видит это место, исчезнувшее из нашего мира вместе с целым фрагментом реальности. Но это, как она знает, вполне возможно. После Мига наступил полный хаос: где-то реальность проседала, распадаясь на части, и те исчезали, а потом вдруг снова проявлялись в видимом мире…

Она смотрит вправо. Дворик опоясывает низкая галерея: толстую рубленую крышу поддерживают белые деревянные колонны.

В одной она видит крохотную черную дырочку. На высоте человеческого плеча, если человек сидит.

Сидит и, возможно, держит в руке пистолет. Приставив его к чьему-то виску.

Она подходит к колонне, и вдруг ее посещает необъяснимое чувство: внутри что-то есть! И это что-то смотрит на нее. «Я тебя здесь уже так долго, – шепчет крохотная черная дырочка, – так долго жду!»

– Сигруд, – хриплым от волнения голосом говорит она, – дай мне свой кинжал.

Он вкладывает в ее ладонь тяжелую черную рукоять. Шара делает глубокий вздох и просовывает острие клинка в дырку в дереве.

Острие со звоном наталкивается на что-то металлическое. Шара долбит дерево, расширяя отверстие, высвобождая то, что застряло внутри.

На камень пола со стуком выпадает что-то маленькое и черное. Шара нагибается и поднимает кусочек темного, очень темного металла, смятого там, где он ударился о дерево. Слиток небольшой – величиной с фигу.

Она взвешивает его в ладони.

«Жугов мертв, – думает Шара. – Мертв. Иначе… откуда здесь это?»

– Что это? – спрашивает Сигруд.

– Эта маленькая штучка, – тихо отвечает Шара, – и есть то оружие, что ниспровергло богов.

Они идут дальше по следу, который ведет через лабиринт путаных улиц и наконец приводит на середину чьей-то бывшей гостиной. И там обрывается.

– Где они? – удивляется Сигруд. – След заканчивается здесь!

Шара опускается на колени и осматривает пол – безрезультатно.

– Я так и не поняла, как именно ты находишь след. Где конкретно он заканчивается?

Сигруд показывает: это участок пола и не в углу, и не в центре комнаты.

– Еще один участок с помехами… – кивает Шара. – Просто не такой заметный.

– И что, думаешь, через него мы сможем выйти обратно?

– Я не думаю, что наша реальность – наша обычная реальность, в смысле – кого-то может отвергнуть. В отличие от этой. Вопрос только в том, где конкретно мы выйдем обратно?

– Я думаю, на этот раз тебе стоит пропустить меня вперед, – говорит Сигруд. – Мы знаем, что там наши враги, и они что-то… замышляют. Так что глупо тебе лезть первой. Согласна?

– Согласна.

Сигруд становится на то место на полу. И постепенно размывается в воздухе: сначала исчезает правая нога, потом пояс и плечи, правда, все происходит слишком быстро – глаза не успевают рассмотреть.

Она ждет. Терпение ее вознаграждает удивительное зрелище: из воздуха появляются голова и рука Сигруда.

Рука приглашающе машет, а потом прикладывает палец к губам.

Она идет к нужному месту, собираясь с духом.

В прошлый раз вокруг почти ничего не изменилось, но в этот… о, здесь все по-другому! Белый город исчезает, а сверху льется фиолетово-голубоватый свет утра. Вокруг бесплодные песчаные горы. Из меловой почвы торчат искривленные деревца – они низко пригибаются к земле, словно пасущиеся животные.

– Ну и где мы оказались? – интересуется Сигруд.

Шара лихорадочно перебирает варианты:

– Это не Мирград. Совершенно точно не Мирград. Интересно… Оказывается, между Старым Мирградом и реальным городом нет жесткой географической связи…

Сигруд нетерпеливо поднимает вверх указательный палец: мол, а поскорее сориентироваться никак нельзя?

– Думаю… думаю, мы рядом с Жугостаном.

Шара пригибает тонкую веточку дерева и разглядывает листья:

– Да. Этот вид можжевельника произрастает только рядом с Жугостаном. Они добавляли его ягоды в вино…

– Значит… значит, Жугостан так или иначе, но имеет к этому отношение?

– По правде говоря, я понятия не имею, – качает головой Шара. Она разворачивается и осматривает место, через которое они только что совершили переход: да, тут заметно некоторое воздействие Мига. Вот спекшийся песок, а вот перекрученные и мутировавшие деревья… Но в общем и целом – не зная о существовании точки помех, ни в жизнь не догадаешься, что здесь что-то не так с реальностью.

Шара отламывает ветку и сдирает кору, обнажая тонкую полоску зеленой сердцевины. А потом втыкает ветку в землю.

– Чтобы пометить точку входа, – поясняет она. – А теперь – веди.

След ведет в долину, потом в холмы, все выше и выше, они наконец взбираются на гребень, и оттуда…

– Ложись! – страшным шепотом приказывает Сигруд. – Ложись!

Хватает ее за плечо и валит лицом вниз. И вдавливает в мягкий песок склона.

Шара лежит без движения. И прислушивается. А потом слышит: голоса. И стук молотков.

Сигруд осторожно высматривает что-то через подлесок.

– Нас заметили? – шепчет Шара.

Он отрицательно качает головой:

– Нет. Но я не очень понимаю, на что смотрю.

– Мне можно приподняться?

– Думаю, да, – говорит он. – Они далеко внизу, в долине. И они очень заняты.

Она поднимает голову и подползает к месту, откуда удобнее смотреть на происходящее внизу. В долине горят костры: похоже, эти люди готовятся работать в темноте ночи. Но вот, что они мастерят… это действительно трудно понять. Шара видит шесть длинных широких предметов из блестящего металла. Сначала ей кажется, что это гигантские башмаки с заостренными носами и квадратной пяткой, какие носят в Вуртьястане, но нет – у этих гигантских металлических башмаков есть окна и двери, лестницы и люки… А в середине высится что-то похожее на мачту, только без паруса.

Шара говорит:

– Они чем-то похожи на…

– Корабли, – кивает Сигруд. – Лодки. Огромные металлические лодки. Только без парусов. И от океана далековато.

Она прищуривается: вокруг кораблей суетятся рабочие. Вкручивают болты, сваривают пластины. И все одеты в традиционную закрытую одежду колкастани.

– Это точно реставрационисты, – бормочет она. – Но разрази их гром, если я понимаю, зачем они строят металлические корабли посреди песчаных холмов? Отсюда до океана сотни миль! Вот, значит, для чего им была нужна сталь…

– Не особо мощный флот, как я погляжу, – с презрением замечает Сигруд. – Шесть кораблей? И только-то? Даже если они сумеют спустить их на воду, что можно сделать с жалкими шестью кораблями?

Шара задумывается:

– Почти две тысячи фунтов стали ежемесячно в течение года – на много кораблей не хватит… Но сталь им понадобилась явно для этого!

– И что они с ними собираются делать?

– Вот не знаю. Может, на Складе они обнаружили артефакт, который позволяет создать океан там, где хочется?

Восемь человек закатывают что-то по сходням на одну из лодок. Даже в неярком свете Шара прекрасно видит, что это, и сердце ее замирает от ужаса.

– Ох ты ж, – бормочет она.

– Это то, что я думаю? – мрачно спрашивает Сигруд.

– Да, – отвечает она. – Шестидюймовая пушка. Я такие видела только на сайпурских дредноутах.

И она присматривается к другим кораблям – там тоже есть пушечные порты.

– Похоже, у них есть – или ожидается – аж тридцать шесть проклятых пушек.

– Ну так что они собираются с ними делать? Обстреливать пустоши вокруг? Воевать с белками?

– Не знаю, – пожимает плечами Шара. – Узнать это – твоя задача.

Пауза.

– Что? – Это говорит Сигруд.

– Я возвращаюсь в Мирград, – Шара смотрит через плечо и, к сожалению, не обнаруживает там никакого Мирграда, – в смысле в настоящий Мирград. Отправлю телеграмму Мулагеш. Но мы не можем оставить реставрационистов здесь без присмотра. Мало ли что они тут собираются учинить.

– Значит, твой план такой, – говорит Сигруд. – Уйти и бросить меня одного. Чтобы, если что, я один всех пальцем раскидал и справился с шестью железными кораблями, каждый с шестью пушками на борту?

– Я прошу тебя присмотреть за ними. И действовать только в том случае, если действовать начнут они.

– И мне следует…

– Проникнуть в их расположение, если получится. В свое время у тебя прекрасно получалось ловить «зайцев» на корабле, разве нет? Уверен, ты освоил пару их лучших трюков. Если я доберусь до Мирграда вовремя, вернусь через несколько дней с небольшой армией.

– Через несколько дней?!

Шара ободряюще пожимает ему плечо, шепчет: «Удачи» и уползает вниз по склону.

Обратный путь через белоснежные кварталы Старого Мирграда почему-то дается Шаре с большим трудом. Она пытается осмыслить и разгадать секреты странных кораблей посреди песков, Воханнеса, зачем-то сотрудничающего с Уикловым, однако мысли то и дело возвращаются к тяжелому предмету, который подпрыгивает в кармане при каждом шаге.

Надо же, у нее в кармане лежит нечто, испробовавшее божественной крови.

И тут ее осеняет: а ведь у нее сейчас огромное технологическое преимущество! Какой бы заговор ни плели там Уиклов и Воханнес со своими реставрационистами, им даже в голову прийти не может, что к ней в руки попало оружие каджа! Пусть даже очень маленькая его часть, но все равно! Однако вот вопрос: как ей воспользоваться этим шариком?..

Когда Шара возвращается в Мирград – настоящий, нынешний Мирград – она сбрасывает с себя колкастанскую робу и направляется прямиком в слесарную мастерскую.

– Чем могу помочь? – И тут клерк понимает, что перед ним стоит знаменитая Победительница Урава.

– Хотела бы заказать у вас одну вещь, – говорит она, опережая его следующую реплику.

– Ах, мгм, ох, да. Конечно. И что бы вы хотели заказать?

Она кладет на прилавок маленький металлический шарик.

– Наконечник для арбалетного болта, – говорит она. – Или небольшой кинжал.

– Но… все-таки, что конкретно? Наконечник или кинжал?

– Наверное, вещь, которую можно будет использовать и так и эдак. Мне бы хотелось получить нечто… универсальное.

Клерк поднимает со стойки шарик черного металла:

– А на кого вы собираетесь охотиться, извините за личный вопрос?

Шара улыбается и отвечает:

– Скажем, на… оленя?

ГД Комайд в ГШК512

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ ТЧК

РЕСТАВРАЦИОНИСТЫ ПЛАНИРУЮТ МАССИРОВАННУЮ АТАКУ ТЧК

ТРЕБУЮ СКОНЦЕНТРИРОВАТЬ ВСЕ ВОИНСКИЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ НА БОЕВЫХ ПОЗИЦИЯХ В МИРГРАДЕ ТЧК

ПОС512

ГП МУЛАГЕШ В ПОС512

ТЫ ЧТО ВКОНЕЦ ОХРЕНЕЛА ТЧК

ТЕБЯ Ж ОТ РАССЛЕДОВАНИЯ ОТСТРАНИЛИ ТЧК

ДАВАЙ РАССКАЗЫВАЙ ПОДРОБНЕЙ ТЧК

ГШК512

ГД КОМАЙД ГШК 512

НЕ МОГУ ТЧК

СЛИШКОМ ДОЛГО РАССКАЗЫВАТЬ ТЧК

ПРОБЛЕМУ ЮРИСДИКЦИИ СЧИТАЮ НЕСУЩЕСТВЕННОЙ ТЧК

В СВЯЗИ С УРОВНЕМ УГРОЗЫ ТЧК

ПРОШУ НАЧАТЬ НЕМЕДЛЕННУЮ МОБИЛИЗАЦИЮ ТЧК

ПОС512

ГП МУЛАГЕШ ПОС512

ПРОШУ УТОЧНИТЬ УРОВЕНЬ УГРОЗЫ ТЧК

НУЖНЫ ДЕТАЛИ ТЧК

ПЯТЬ СОТЕН СОЛДАТ В ГОРОД ВЫВЕЗТИ ЭТО ТЕБЕ НЕ ВОЗ С КАРТОШКОЙ ПЕРЕДВИНУТЬ ТЧК

ГШК512

ГД КОМАЙД – ГШК512

У РЕСТАВРАЦИОНИСТОВ ШЕСТИДЮЙМОВЫЕ ПУШКИ ЧИСЛОМ БОЛЕЕ 30 ТАКИЕ РАЗМЕЩАЮТ НА ДРЕДНОУТАХ ТЧК

ОБЪЕКТ НАПАДЕНИЯ ПОКА НЕ ВЫЯВЛЕН ТЧК

ГШК512

ГП МУЛАГЕШ – ПОС 512

ЕСЛИ ПОСЛУШАЮСЬ ВОЗЬМЕШЬ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ТЧК

ТАКЖЕ НАПОМИНАЮ ПРО ДЖАВРАТ ТЧК

ГШК 512

ГД КОМАЙД – ГШК512

ЕСЛИ АРМИЯ НЕ ОТРЕАГИРУЕТ НЕМЕДЛЕННО ВОЗЛАГАТЬ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ БУДЕТ НЕКОМУ МИНИСТЕРСТВО УНИЧТОЖАТ ТЧК

ДЖАВРАТ ТОЖЕ ТЧК

ПОС512

ГП МУЛАГЕШ – ПОС512

НАЧИНАЮ МОБИЛИЗАЦИЮ НЕМЕДЛЕННО ТЧК

ЕСЛИ ИЗ-ЗА ТЕБЯ НАЧНЕТСЯ НОВАЯ ВОЙНА НЕ ПРОЩУ ТАК И ЗНАЙ ТЧК

ГШК512

ГД КОМАЙД – ГШК512

ВОЙНА УЖЕ НАЧАЛАСЬ ТЧК

ПОС512

«Как же хочется проспать подряд восемь часов, хотя бы разок, – думает Шара. – Я бы заплатила. Я бы украла эти восемь часов. Что-нибудь бы придумала».

Но спать Шара не может. Время поджимает: войска Мулагеш прибудут с часу на час, а в голове стучит: я что-то упустила, упустила… А ведь она тонет в информации: тут и дневник Ефрема, и каталог вещей из Склада, и финансовые документы, история Континента, запретные списки, вотровские дочерние компании, собственники ткацких фабрик – и все это так и кружится перед глазами, пока в голове не остается лишь одно: «Пожалуйста, успокойся, перестать думать и успокойся, просто перестань, перестань, перестань…»

В дверь стучат. Шара орет:

– Нельзя!

За дверью мнутся. Потом она слышит голос Питри:

– Ну, мне кажется, вам лучше…

– Нельзя! Я никого не принимаю! Никого! Я же сказала!

– Я знаю, но…

– Никаких заседаний! Вообще никаких! Скажи им, что я… что я заболела! Скажи им, что умираю, плевать, что они подумают!

– Хорошо, хорошо… но это немножко другое… – и он осторожно прокрадывается в комнату. – Это письмо.

– Ох, Питри… – и она устало трет глаза. – Ну что я тебе сделала, что ты меня так мучаешь… Это от Мулагеш?

– Нет. От Вотрова. Мальчишка принес, на серебряном подносе. И оно… очень странное.

Шара берет письмо. Там написано:

В ТОВОС-ВА ИГРУ МОЖНО ЗАВЕРШИТЬ В ОДИН

ХОД, НО ОППОНЕНТ НЕ СРАЗУ ПОЙМЕТ, ЧТО ВСЕ КОНЧЕНО.

Я ЗНАЮ, КОГДА Я ПРОИГРАЛ.

ПРИХОДИ К НОВОМУ МОСТУ ЧЕРЕЗ СОЛДУ, НО, ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИ ОДНА.

Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ОБ ЭТОМ ПРОНЮХАЛИ ЖУРНАЛИСТЫ. НЕ ХОЧУ ИСПОРТИТЬ ВСЕ, ЧТО МНЕ УЖЕ

УДАЛОСЬ СДЕЛАТЬ ДЛЯ ГОРОДА.

В.

Шара несколько раз перечитывает записку:

– Он что, серьезно?

– А про что там?

– Честно говоря, сама не понимаю, – говорит Шара.

Неужели Вотров действительно замешан в заговоре реставрационистов? Звучит абсурдно, конечно, но если это действительно так, то выдвижение военных частей подрезало им крылышки… Но тогда непонятно, откуда у него сведения об этом?..

Все это как-то не складывается в единое целое. Или Воханнес действительно сошел с ума – а она вовсе не исключает, что это вполне могло случиться, – или она не видит довольно большого куска этой головоломки…

– И что вы будете делать? – спрашивает Питри.

– Ну, – вздыхает она, – если бы он попросил меня прийти к нему домой или встретиться где-то еще наедине, я бы, конечно, не пошла. Но у Нового Моста всегда полно людей, это жутко популярное место. Думаю, он не сумасшедший и не будет делать глупостей на публике.

И все равно остается вопрос: а дальше-то что с ним делать? «Оперативник сам решает проблемы со своими агентами, – говорит она себе. – И хотя он не агент, он мой человек». Но на самом деле она просто не хочет, чтобы с Во разбирался какой-то другой представитель Министерства. Мятежники и вражеские агенты часто исчезают. И оказывается, что они умерли ужасной смертью.

«Если кто-то и сможет отговорить Во от участия в заварухе, – думает она, – то только я».

– Питри, не могли бы вы принести мне пальто и термос с чаем, – говорит Шара. – Если я не вернусь через два часа, вы должны сказать Мулагеш, чтобы она немедленно приказала обыскать дом Вотрова. С этим человеком происходит что-то очень странное.

Питри выбегает из кабинета, а Шара перечитывает записку. «Я так и не поняла, в какую игру мы с Во играли…»

Возможно, сейчас самое время разобраться.

Прогулка действует на Шару успокаивающе: визгливые, бормочущие в уши вопросы отступают, вычищенные из головы спиралями лестниц и изгибами улочек. И вот она уже идет спокойным прогулочным шагом и любуется рекой.

«Подумать только, – говорит она себе, – за убогим фасадом этого города скрывается тайный оазис, мифический рай, и, чтобы найти его, нужно только пальчиком поскрести…»

Чайки голосят, утки крякают, гоняясь друг за другом и за хлебными крошками.

«Сколько бы чудес ни придумали Божества, – напоминает она себе, – вполне возможно, они были такими же рабами Континента, как в свое время мы, сайпурцы».

На берегу рассевшиеся вокруг костерков бродяги жарят рыбу. Один, явно пьяный, кричит, что каждая рыбка на его сковородке – кусочек Урава. Его громко урезонивают остальные.

Шара вдруг принимает решение: когда вся эта история с Уикловым и Вотровым закончится – правда, чем она закончится, до сих пор неясно – она уйдет из Министерства, вернется в Старый Мирград и продолжит дело Ефрема. Еще два месяца назад она сочла бы саму идею увольнения безумной, однако теперь, с тетушкой Виньей во главе Министерства, причем на неопределенно долгое время, Галадеш и другие сайпурские земли для нее под запретом. А находки последнего времени оживили в ней интерес к континентальному прошлому. Что ей эта министерская карьера? Она готова ее отдать за несколько минут, что ей выпали в Старом Мирграде. Шара чувствует себя словно бы жила среди дыма и гари, и тут ей удалось глотнуть чистого горного воздуха.

А еще она злорадно подумывает о том, чтобы сотворить какое-нибудь чудо. Интересно, что еще ей позволит учинить Старый Мирград: проходить сквозь стены? Вызвать еду с неба или из земли? Или полететь? Или…

Или даже…

И тут она замедляет шаг и останавливается.

Две чайки дерутся и щелкают друг на друга клювами из-за картофельного очистка.

– Полететь… – шепчет она.

И припоминает пункт из списка предметов, находящихся на хранении в Запретном Складе:

Конечно. Ковер, каждая нить которого благословлена Божеством.

И ткацкая фабрика, на которой можно без проблем этот ковер распустить.

И небольшая армада стальных кораблей в безводных холмах.

Парнишка в камере, шепчущий: «Мы не можем летать по воздуху в деревянных кораблях».

Похоже, они не собираются плыть по воде.

– Батюшки мои… – шепчет Шара.

Сигруд слышит какое-то лязганье и резко поднимает голову. И быстро переключает внимание с дорог, ведущих в долину, на шесть кораблей, что все еще пришвартованы к земле. На мачтах поднимают паруса и что-то растягивают с левого и правого борта.

Странные на этих стальных мачтах паруса: Сигруд много всяких на своем веку повидал, но эти, похоже, рассчитаны на ветра невероятной силы. Однако штук, которые натягивают по бортам этих кораблей, Сигруд в жизни еще не видел. Они длинные, широкие и тонкие, с кучей вращающихся деталек. Они напоминают ему рыбьи плавники, а вообще, впору решить, что это…

– Крылья, – тихо произносит он.

Он наблюдает за тем, как реставрационисты снаряжают корабли.

«Начинай действовать, – сказала Шара, – когда действовать начнут они».

А они ведь начали действовать, разве нет?

Сигруд проверяет, в ножнах ли кинжал, и начинает осторожно спускаться вниз.

Новый Мост через Солду оплетают леса. Сайпурские краны под надзором сайпурских инженеров укладывают в холодные воды реки огромные плиты основания. Континентцы наблюдают за процессом с берегов и крыш ближайших домов: эта демонстрация мощи производит на них сильное впечатление.

У Шары в голове толкутся мысли, она все еще пытается осмыслить посетившее ее озарение: «Такие корабли можно построить где угодно, где угодно пришвартовать, и никто, никто вообще не будет ждать нападения с воздуха».

А еще ее грызет, подобно червю, другая мысль: «Но, если Воханнес заодно с реставрационистами, зачем им нападать на его дом?»

А вот и он сам – так что этот вопрос Шара сможет задать Вотрову лично. Тот сидит на скамейке, элегантно скрестив ноги и сложив руки на коленях. И смотрит вниз, туда, где прогуливается публика. Не на нее. На Во не обычная для него экстравагантная одежда – он опять надел темно-коричневое пальто и черную, под горло застегнутую рубашку, прямо как в ту ночь, когда они сражались с Уравом.

Она вспоминает, что сказал Сигруд: «Он даже одет был не как обычно, а как забитый монашек».

Она оглядывает толпу. Рядом с Воханнесом никого нет. А он, похоже, ее заметил. И тут же отвернулся, так что она видит теперь только его затылок…

– Да что с тобой такое, Во? – спрашивает она, подходя ближе. – Ты болен? Ты рехнулся? Или ты действительно все это загодя спланировал?

Он поворачивается к ней и улыбается. И тут она замечает, что при нем нет трости.

– Счастлив признаться, что да, спланировал загодя, – весело отвечает он.

Шара застывает на месте: теперь она видит, почему он отворачивался.

Лицо очень похоже: та же квадратная сильная челюсть, та же обаятельная улыбка. Вот только запавшие, словно бы вдавленные глубоко в череп глаза, темные, почти черные.

Времени на раздумья нет – она разворачивается и бежит прочь.

И тут кто-то – а точнее, невысокий парнишка совершенно безобидного вида – подскакивает и выставляет ей подножку. Она падает на землю.

Незнакомец встает со скамьи и подходит к ней, любезно улыбаясь.

– А я-то думал: придешь ты, не придешь, – говорит он, – но решил, что если напишу про товос-ва – дело в шляпе. В конце концов, именно я его научил этой игре. Весьма приятно, что это сработало!

Она пытается подняться. Незнакомец что-то бормочет и делает в ее сторону какой-то жест. Над ухом что-то громко щелкает, как кнутом. Она смотрит вниз и понимает, что стала полностью прозрачной: сквозь ноги, точнее, то место, где должны быть ее ноги, прекрасно видно камни мостовой.

«Кладовка Парнези», догадывается Шара. И тут же кто-то прижимает к ее рту тряпку: ноздри наполняются удушливыми парами, глаза заволакивает, и ей разом становится трудно стоять.

Она падает им на руки. Сколько их? Двое, трое? Незнакомец – Воханнес, который оказался не Воханнесом, – вытирает нос.

– Очень хорошо, – говорит он. – Пойдемте.

Они несут ее вдоль берега реки. Пары все больше туманят голову. Она думает: «Почему никто не бросается мне на помощь?» Но зеваки лишь с любопытством провожают взглядом мужчин, которые идут так, словно несут что-то тяжелое и невидимое.

А потом Шара сдается. Пары сгущаются, и она засыпает.