Книга: Город лестниц
Назад: Спасение
Дальше: Божественный город

Дневник Ефрема Панъюя

12-й день месяца Скорпиона
Мирград
Нет, это положительно смешно.
Я просматриваю свои заметки в кабинете (более убогого и темного помещения в университете не сыскать), параллельно заглядывая в список вещей со склада министра Комайд, и тут меня осеняет: а ведь мы спасли и сохранили невероятное количество всего. Какая же огромная передо мной стоит задача!
На данный момент я на три четверти продвинулся в работе по составлению списка, состоящего пока исключительно из документов: эдикты жрецов, Божеств, слуг Божеств, любые свидетельства «перемен в политике» (да, я вынужден использовать это мерзкое слово по отношению к тому, что исследую). Передо мной стопка бумаги мне по колено. Я когда-то пошутил, что умру похороненный под бумажками, и что же? Похоже, это грозит обернуться пророчеством. Но материал фантастически интересен, этого не отнимешь. Я бы еще месяц назад убил бы за то, чтобы получить отсюда хоть страничку. А сейчас чувствую, что тону в море сокровищ.
Наброски, наброски… И где мне хранить все эти наброски…

 

27-й день месяца Скорпиона
Что ж, похоже, начинает вырисовываться некоторая система.
Должен признать, что да, я могу быть предвзят. Я сосредоточил внимание на самом очевидном событии для отслеживания взаимосвязи – Ночи Собрания и основании Мирграда. И хотя я вижу здесь определенную взаимосвязь, это не значит, что я непременно прав.
Однако факты таковы:
В 717 году, когда Божества и их народы все еще спорили и сражались за территорию, жрец из таалвастани написал серию сочинений, в которых описал, какие блага могут воспоследовать от союза с Жугостаном. В Таалвастане эти заметки снискали невероятную популярность, их зачитывали в местах собраний.
В 720 году, на другой стороне Континента, фаланга вуртьястани помогла странствующему монаху-олвостани вернуться домой, а потом эти люди довольно долго размышляли над тем, как много, оказывается, у них общего с соседями, с которыми они ведут войну. Соображения эти нашли отражение в нескольких письмах, впоследствии отосланных высокопоставленному адепту из вуртьястани, который заметил, что полностью согласен с ними.
В том же году в Аханастане окружной магистрат описывал в письмах сестре городское собрание, на котором выражалась горячая поддержка колкастани, – и это несмотря на шестистороннюю войну, которая все еще продолжалась.
И так далее и тому подобное. Я могу процитировать еще более тридцати документов, в которых выражается вполне определенная симпатия к последователям других Божеств, более того, они все чаще и чаще попадаются мне на глаза – и это на фоне продолжающейся войны с другими Божествами.
И тут «вдруг» наступает 723 год, когда все шесть Божеств вдруг решают собраться – отсюда Ночь Собрания – в месте, на котором позже будет основан Мирград. Они встречаются, разбираются со взаимными претензиями и с тех пор составляют, скажем так, пантеон более или менее равноправных Божеств… Однако все просмотренные мной религиозные тексты указывают на то, что это решение было принято безо всяких предварительных консультаций с их смертными последователями! Если основываться исключительно на священных писаниях, это было совершенно «одностороннее» решение Божеств – что логично, ибо зачем богу спрашиваться у его или ее последователей, как политику у избирателей? Тем не менее перемены явно назревали уже давно, причем среди их смертной паствы!
Две эти группы – смертные и Божества – оказывается, существовали вовсе не по раздельности, как нам представлялось ранее.
Безусловно, масштаб событий здесь до абсурдности велик, и я уподобляюсь человеку, который пытается вычислить курс корабля по тому, как разлетаются чайки под порывами ветра, но… это в принципе соответствует тому, что я ожидал увидеть.
Как бы я хотел написать об этом Шаре! Однако я не уверен, что ее интерес ко мне был подлинным: в самом деле, кто может с уверенностью сказать, какое чувство у таких людей подлинное, а какое – наигранное?
Я в последнее время частенько захаживаю в одно кафе неподалеку от Престола мира. Мирград там до сих пор не оправился от Мига, он так и вибрирует в старых костях города, выворачивая и путая то и это, и там я наблюдаю за тем, как играют и дерутся дети, сплетничают и смеются над чем-то домохозяйки, курят, играют в карты, пьют мужчины. Еще они пытаются ухаживать за женщинами – правда, у них редко выходит что-то путное…
Надо же, даже в таком безумном месте люди влюбляются и ссорятся из-за пустяков. Жизнь продолжается, я смотрю на это с улыбкой.

 

15-й день месяца Ленивца
Надо сказать, что даже я, ветеран читальных залов, подустал от своей работы. Как бы я хотел поскорее расправиться с этими разысканиями, чтобы приступить к следующей задаче: биографии каджа. Судите сами – это же положительно смешно: профиль этого незаурядного человека вычеканен на монетах, мы видим его на флагах, штандартах и где угодно, и, тем не менее, мы знаем о нем так же мало, как и о ниспровергнутых им Божествах. В особенности это касается способа, коим он их убил. Я могу понять, почему министр настаивала на том, чтобы я посвятил себя сначала именно этой задаче, однако я, по глупости своей, сумел ее убедить, что, раз континентцы до сих пор черпают свою гордость в чувстве зависимости от Божеств, было бы геополитически более выгодно выяснить истинную природу их связи с богами.
Нет, вы только послушайте. Я говорю совсем как Шара.
Нет, конечно, когда принимаешься за новую тему, трава кажется зеленее, но дело в том, что личность каджа меня буквально завораживала, сколько себя помню. Он оказывается на исторической сцене как-то совершенно вдруг, словно бы этот молодой человек из состоятельной семьи, активно сотрудничавшей с Континентом, высовывает голову из-за кулис и – выходит и начинает действовать. Я изучал генеалогические древа его семейства и не нашел практически ничего, имеющего касательство к родословной этого человека. В некоторых списках его отца упоминают как никогда не женившегося! Неужели кадж был незаконным сыном? Да и был ли он сыном того человека?
Так, теперь я разговариваю не как Шара. Я разговариваю как повитуха-сплетница.
Я время от времени захожу в кварталы, поврежденные Мигом. Лестницы там вздымаются в небо подобно огромным стеблям кукурузы – и неожиданно обрываются. Дети играют в веселые догонялки: бегут на самый верх, подначивая друг друга наступить на самую верхнюю ступеньку, а потом со смехом улепетывают вниз.
И так они бегают вверх и вниз по лестницам, снова и снова, быстро, во все лопатки, однако путь их никуда не ведет.
Как я их понимаю.
Так, мне нужно сосредоточиться. …Я должен изучить нити истории, календари, даты, посмотреть, согласуются ли они друг с другом.
А если нет, если я ошибся, какое значение это имеет для Континента? А для Сайпура?

 

29-й день месяца Ленивца
Вчера я повстречал человека, которому вряд ли разрешено заниматься тем, чем он занимается. Я видел монахиню-олвостани.
Во всяком случае, я думаю, что это была монахиня. Но я не уверен. Я сделал перерыв в работе и вышел на берег Солды понежиться на солнышке и зарисовать мост через реку (кстати, он гораздо у́же всех виденных мною ранее мостов – впрочем, неудивительно, ведь строили его исключительно для пешеходов и повозок) и вздымающиеся за ним стены. И тут она подошла – невысокая женщина с выбритой головой, в оранжевой хламиде.
Она спросила меня, что я делаю, и я рассказал. Показал ей свой рисунок, каковой ей пришелся весьма по нраву. «Вы ухватили самую суть, – сказала она. – Зря говорят, что чудес более не случается!»
Я спросил, как ее зовут. Она ответила, что у нее нет имени. Тогда я спросил, как называется орден, к которому она принадлежит. Она ответила, что нет такого, орденов нынче тоже не дают (видимо, пошутила). Я спросил ее, что она думает о нынешнем Мирграде. Она пожала плечами: «Его выдумывают заново».
Я спросил, что она имеет в виду.
«Забвение, – сказала она, – прекрасно. Забывая, ты переделываешь себя. Континент должен погрузиться в забвение. Забыть. Он пытается помнить – а должен забыть. Чтобы превратиться в бабочку, гусеница должна забыть, что она была гусеницей. И тогда станет так, словно гусеницы и не было никогда, а была только бабочка».
Ее слова настолько поразили меня, что я впал в глубокую задумчивость. А она запустила в Солду два камушка, поклонилась мне и ушла.

 

2-й день месяца Черепахи
Я набрел на нечто поистине удивительное. И, одновременно, ужасающее. Оказывается, перед Великой Экспансией на Континенте велись жаркие споры, содержание которых пролило свет на странности взаимодействия Божеств и смертных.
С 768 по 760 годы:
В Аханастане жрец каждый день выходил на берег и читал проповеди о дальних странах. В Вуртьястане наставник боевых искусств указывал на идущие на восток горные ущелья, а также на лежащие за ними края дрейлингов и говорил о том, что дождь, должно быть, проливается с той стороны гор. Вдохновившись его словами, в горы ушло несколько экспедиций. Затем в Жугостане певец-скворец (что стоит за этим обозначением, мне еще предстоит выяснить) в течение трех дней распевал поэму, посвященную течениям в океане, тому, как они уносят человека к дальним краям и, возможно, к другим народам… и так далее и тому подобное.
Итак, очевидно, что континентцы в ту пору задумываются о других землях. Я обнаружил массу текстов, в которых выражается желание расширить текущие географические познания.
А еще я просмотрел божественные эдикты всех родов и видов за этот же самый период времени – и что же? Я не отыскал ни единого упоминания стран за пределами Континента!
Странно, что Божества упорно молчали в отношении предметов, которые так живо обсуждала их смертная паства.
Однако посмотрите только, какие речи завели континентцы между 771 и 774 годами.
В Колкастане городской магистрат заявил, что, поскольку Континент благословлен Божествами, им принадлежит все: звезды, облака и волны в океане. В Вуртьястане «висельная жрица» задалась вопросом, почему они куют клинки, которые не проливают крови, ибо им больше не с кем воевать, и спросила, не грех ли это. В Аханастане «моховица» (монахиня?) написала эпическую поэму о том, что может случиться, если Аханастан вырастет таким большим (выходит, город был живой? Нужно рассмотреть этот вопрос подробнее), что начнет причинять самому себе вред, и это приведет к дисгармонии, голоду и истощению. Поэма снискала бешеную популярность, вызвала много споров и тревоги, некоторые прихожане даже потребовали заточить моховицу в тюрьму.
Итак, континентцы задумывались – хотя и не говорили об этом прямо – об экспансии. Очевидно, что они опасались истощения и голода, и, чем больше они об этом думали, тем больше укреплялись в мысли, что они заслуживали того, чтобы им принадлежали другие земли.
Божества же тем временем ни о какой экспансии не задумывались: Колкан как раз развивал мысли, которые положили начало его открытым судебным заседаниям, а Таалаврас, который всегда держался сам по себе, занимался стенами города – и, как мне кажется, изменял глубинную природу Мирграда ведомыми лишь ему одному способами… Все они занимались исключительно собственными идеалами, в то время как народы Континента беспокоились о том, какое будущее их ожидает.
И вот в 772 году все шесть Божеств встречаются в Мирграде и постановляют – ранее мы полагали это спонтанным, неизъяснимым в своей неожиданности поступком – начать Великую Экспансию, которая ознаменовалась завоеванием и порабощением всех близлежащих стран и земель, включая Сайпур.
Даже континентцы выразили некоторое удивление этим решением – что странно. Разве не они сами задумывались над этим какое-то время?..
Мои доводы могут показаться недостаточными, однако это компенсируется обилием свидетельств: в ходе исследования я отметил более шестисот упоминаний подобных явлений, пусть и не столь грандиозного масштаба: эдикты, которые принимались сильно после того, как формировалось общественное мнение в пользу этого решения, законы, которые провозглашались обязательными уже после того, как все начинали им следовать, гонения и предрассудки, которые были в ходу задолго до того, как Божества или их священники объявляли о своей к ним приверженности…
И этот список можно продолжать и продолжать.
Вырисовывается вот какая зависимость: континентцы принимали решения, укоренялись в определенных склонностях – а Божества следовали им, узаконивая ту или иную общественную практику.
Так кто руководил кем? Свидетельствует ли это о подсознательном голосовании, которые Божества затем претворяли в жизнь?
Иногда я думаю: а что, если континентцы походили на косяк рыб, который может спугнуть и направить в другую сторону одна-единственная рыба, за которой следуют десятки остальных? И так посверкивающее облако чешуи в глубине океана неожиданно меняет свой курс…
Не были ли Божества суммой воль этого облака? Воплощением, так сказать, национального подсознания? Или они черпали силу в мыслях и славословиях миллионов людей, но также и подчинялись каждой из этих мыслей, подобно огромным жутким марионеткам, пляшущим на ниточках в руках миллионов кукловодов?
Это знание, как я понимаю, невероятно опасно. Ведь континентцы так гордятся тем, что их действия одобряли сами Божества. Эта мысль придает им силу… А что, если они слышали лишь эхо собственных голосов, многократно усиленное нездешними пустотами и пещерами? Что, если, разговаривая с Божествами, они на самом деле беседовали с гигантскими проекциями самих себя?
И если я прав, то окажется, что континентцам никогда не приказывали нападать на Сайпур, никогда не приказывали порабощать нас, никогда не приказывали навязать свой жестокий режим всему миру: боги всего лишь узаконили их желания.
Все наши знания об истории – сплошная ложь.
Откуда пришли боги? Что они такое?
Эти мысли лишают меня сна. Ночами я расслабляюсь за игрой в карты на крыше посольства. Оттуда видно, как обезображен город. С высоты он видится огромной картой схлестнувшихся реальностей.
Столь многое позабыто. Если этот город действительно куколка, то крайне безобразная.

 

24-й день месяца Черепахи
Министр удовлетворена промежуточными результатами исследования, однако запрашивает дополнительные подтверждения. Я уже накопал гору материалов по противоречиям в континентальной истории – и для меня этого было бы вполне достаточно – однако, что ж, найду еще.
Но случилось кое-что абсурдное: в кучах бумаг в кабинете я отыскал ветхие листки с письмами какого-то солдата, близкого к лейтенанту Сагреше, а значит – принадлежавшего к ближайшему окружению самого каджа! Как я мог их не заметить?! Возможно, они просто не попались мне на глаза… Хотя иногда мне кажется, что в моем кабинете в университете хозяйничают какие-то посторонние лица. Возможно, правда, это глупая паранойя.
Однако то, что пишет этот солдат, открывает глаза на очень, очень многое.
Мы долгое время думали, что кадж использовал какое-то стрелковое оружие – пушку, пистолет или арбалет, который выбрасывал какую-то особую пулю или молнию, от которой Божества не могли защититься.
Но теперь мне кажется, что мы изучали вопрос, так сказать, не с того конца: мы строили гипотезы касательно самого оружия, его ствола, а не того, чем оно стреляло. А этот солдат описывает действие «твердого металла» или «черного свинца», который кадж изготовлял и хранил, причем очень бережно! Вот что он написал о том, как кадж казнил Божество Жугова:
«Мы пошли за каджем в город, к какому-то храму, белому с серебром, со стенами, изузоренными звездами из пурпурного стекла. Я не видел бога в храме и опасался, что это ловушка, однако наш генерал не проявил никакого беспокойства, лишь зарядил черным свинцом свой ручной пистолет и вошел. Шло время, мы начали волноваться, и тут раздался выстрел, а потом наш генерал медленно вышел. И он – плакал!»
Ценное историческое свидетельство – к тому же переворачивающее наши традиционные представления!
Что, если вовсе не оружие было важно? Что, если главное – это металл, из которого была изготовлена пуля? Мы знаем, что кадж занимался алхимией, – сохранились сведения о его экспериментах. Что, если ему удалось получить вещество, которое оказалось смертельно для Божеств – как для нас была бы смертельной стрела в сердце?
А еще страннее вот что. Солдат пишет, что кадж упоминал некую джиннифриту, которую держали в сайпурской усадьбе его отца. Нам известно, что некоторым коллаборационистам из числа наиболее услуживших Континенту выдавали божественных прислужников в качестве награды. Однако уже само предположение о том, что кадж имел тесные контакты с существом божественной природы, пахнет грандиозным скандалом! Джиннифриты застилали постели, подавали еду, наливали вино своим хозяевам… Я даже представить себе не могу реакцию публики, если станет известно, что каджу услуживали именно таким образом.
Пожалуй, не стоит пока отсылать эту информацию министру, нужно накопить еще материала.

 

20-й день месяца Кота
Я не уверен, что найденные материалы свидетельствуют в пользу каджа… Я отыскал еще несколько писем людей из его ближайшего окружения, написанных сразу после захвата Мирграда, когда кадж погрузился в такую тяжелую депрессию, что перестал разговаривать с кем бы то ни было.
Я получил подтверждение, что таинственным оружием каджа действительно был «черный свинец», или «твердый металл», – металл, чью реальность не могли изменить по своей воле Божества. Божества и их слуги оказались бессильны перед ним, так что каджу оставалось лишь подобрать подходящее стрелковое оружие, причем обычное огнестрельное ему вполне годилось.
Но как он его создал… вот это оказалось неожиданным.
После ужасной бойни в Малидеши, когда все сайпурцы возмутились жестокой казнью умственно отсталой девочки, кадж пришел в такую ярость, что действительно приступил к экспериментам, – но это мы знали и раньше. Но оказалось, что он ставил опыты на прислуживавшей его семье джиннифрите! Судя по тому, что мне удалось прочесть, эксперименты эти больше походили на пытку, причем чудовищную: ведь джиннифрита была скована клятвой служения семье Комайдов, и так кадж принудил ее к повиновению, жег ее и наносил ей раны – и так до тех пор, пока не создал материал, который действовал не только на джиннифриту, но и на всех божественных существ, включая самих Божеств… а получив это вещество, он казнил существо, прислуживавшее ему с самого детства.
Вызовет ли эта информация ликование у сайпурских националистов? Или они, подобно мне, ужаснутся? Я так и не нашел никаких сведений о матери каджа… Неужели он, подобно Божествам, попросту материализовался из ниоткуда? Какие волны истории выплюнули его на сайпурский берег?

 

19-й день месяца Медведя
Похоже, мне грозит опасность.
За мной следят – я в этом уверен. Водитель такси, уборщица в университете, продавец газет, который никогда не уходит с моей улицы и газет не продает… Да, за мной установили слежку.
Вчера я устроил проверку: отправил отчет министру телеграфом и стал смотреть, что будут делать эти люди. Продавец газет стоял где всегда, наблюдая за мной, и тут к нему подбежал молодой человек, что-то прошептал на ухо и убежал прочь… Продавец газет постоял-постоял пару минут, а потом тихонько ушел.
Получается, он читает мои отчеты? Мои сообщения перехватывают?
И что мне сказать министру? А может, сообщить Шаре? Или губернатору?
А если они следят за каждым моим движением, что тогда?

 

6-й день месяца Жаворонка
Теперь я в этом положительно уверен: часть моих заметок украдена. И некоторые страницы из каталога губернаторского Склада тоже. …Но я не уверен, что могу доверять губернатору. А что, если информатор – кто-то из ее сотрудников?
Отцы Города сплотились против меня. Они требуют линчевать меня, убить… В университете тоже протесты, от посольства никакой помощи – еще бы, с таким-то Главным дипломатом, подлая он вздорная жаба… Какой же я дурак, зачем я сюда вообще приехал!
Я начал отправлять министру сообщения, которые должны показаться ей подозрительными: мол, что я не успеваю, извините, задерживаю материал… Она просто обязана понять, что происходит что-то не то.
Но дело в том, что теперь я подозреваю и ее. Целыми днями я думаю о Благословенных, о том, какое значение это может иметь не только для Сайпура, но и для Континента…
Неужели все, во что мы верили прежде, – ложь?

 

29-й день месяца …
А может мне и здесь не писать все как ест
Все как есть то есть
Уже и ошибки делаю
Благословенные
Смотри за окнами смотри

 

4-й день месяца Крысы
История не позволит нам ничего забыть: она вернется в другом обличье, под другим именем, заявляя, что это некто новый и замечательный… Но забыть – не позволит.
Наверное, я умру здесь, в Мирграде.
И возможно, тогда куколка станет бабочкой.
* * *
Шара берет последний листок, аккуратно его переворачивает и кладет к остальным.
Внизу кто-то требует еще кофе, ему кричат в ответ, что сейчас принесут.
На крыше посольства курлыкают голуби, сплетничая по-голубиному.
Шара чувствует, что сейчас упадет в обморок. Она едва сидит в кресле.
Что такое мировоззрение? Серия допущений, уверенность в правдивости некоторых утверждений, убежденность, что все так, как есть, потому что так всегда было и по-другому быть не может: ибо другой мир, другая картинка просто неприемлемы для этого мировоззрения.
Шара всегда считала, что некоторые мировоззрения более изменчивы, чем другие: одни – упрощенные, излишне жесткие, другие – достаточно широкие, с проницаемыми границами, открытые другим мыслям и идеям… И довольно долго Шара считала, что у нее-то как раз мировоззрение второго типа.
А сейчас… Сейчас ей кажется, что все допущения и факты, на которых основан ее мир, тают у нее под ногами, и она вот-вот упадет в бездонную пропасть…
Как же хрупок и мал, оказывается, наш мир.
Все тайны, убийства и интриги прошедших дней съеживаются до малозначительной чуши.
Ложь. Кругом ложь. Все, чему нас учили, – сплошная ложь.
Она перевязывает бумаги новой бечевкой, кладет их в белый чемодан и захлопывает крышку.

 

Я пою и резвлюсь,
Пляшу и кружусь,
Плету веселые узоры,
Но не прекословьте мне, дети,
Ибо во всех кострах Мирграда не сыскать вам угля,
В Южных морях не увидеть шторма,
На земле не найти стихии
Страшнее моего гнева.
Ибо имя мне – Жугов,
И я не прощаю.

Жугостава. Книга Шестая
Назад: Спасение
Дальше: Божественный город